Как Петюня за счастьем сходил

Петюня дулся. После работы он ввалился к Манюне и торжественно объявил, что перекантуется у нее. Со скорбным лицом выслушав все, что Манюня о нем думала, а думала она о нем очень живописно и красочно, Петюня непоколебимо сказал, что ему нужно укрыться от деспотов, сатрапов и маньяков. На последнем слове его голос подозрительно дрогнул, а глаза томно замерцали. Манюня приготовилась было закатить глаза и еще раз объяснить этому горюшку, куда он может отправляться пестовать свои обиды, как вспомнила, что у нее лежит непонятно зачем всунутый соседом здоровущий сом. Петюня, когда услышал, что Манюня вместо сочувствия ссылает его на кухню, не на шутку обиделся и собрался было возвращаться к себе домой, как передумал. Он с траурным видом потоптался в прихожей, печальными глазами посмотрел на Манюню, вспомнил, что этому взгляду она его учила, восседая на горшке в детском саду, попытался воззвать к Манюниной совести, напоролся на очень красноречиво выгнутую бровь и скептический взгляд, вспомнил, что Манюня и совесть антагонисты по жизни, и поплелся на кухню, ублажать Манюню. В конце концов, именно у нее он собирался пережидать приступ собственничества некоторых слишком высокоинтеллектуальных, но неискоренимо брутальных животных. «Собственник!» - бурчал Петюня себе под нос, чистя у сома кожу. «Хам и неандерталец», – угрюмо сопел он, натирая сома солью и травами. «Троглодит», – вздыхал Петюня, сбрызгивая его лаймовым соком и заворачивая в фольгу. Когда он засовывал сома в духовку, запас ругательств подозрительно иссяк, и он вздыхал, украдкой косясь на мобильный телефон, на котором демонстративно при Манюне был включен бесшумный режим работы, но который потом, когда Манюня унесла свои выдающиеся достоинства к письменному столу, украдкой был подвинут так, чтобы видеть, кто звонил. «Кто» совершенно наглым образом не звонил. Петюня уже начинал подумывать о том, чтобы совершенно случайно набрать номер, немножко послушать и сбросить, чтобы выяснить, где этот животин околачивается, когда Петюня тут страдает, но в последний момент брал себя в руки, вздыхал и снова продолжал страдать. Манюня вплыла в кухню, подвинула Петюню роскошным бедром от холодильника, сунула в морозилку бутылку водки, а в духовку нос, что-то одобрительно промычала и плюхнулась за стол. – Петюня, сделай-ка мне чайку, – потянувшись, сказала она. – Взяла бы и сама сделала, – гордо задрав нос, ответствовал Петюня, отвернувшись к окну. – Я-то сделаю. А ты в нос получишь. Так что ты там натворил, что Панкратов взъелся? – Я?! – вскинулся Петюня. – Я?!! – Петюня, ты ему пыхти про твою мимозоподобную невинность и глициниевой нежности помыслы. А мне говори правду: что ты натворил? Петюня сдулся, сел на стул и пригорюнился. – Ничего, – хмуро отозвался он после основательного такого размышления. – Ничего особенного. – Ну да. И именно из-за твоего «ничего» ты сейчас тут, а Панкратов там. – Да я всего лишь в фитнес-клуб собрался! – вскинулся Петюня. – Не, правда, Манюнь, только и всего. Собрался в фитнес-клуб. А этот зверь расходился. Типа, в этом фитнес-клубе все такие-растакие, и вообще мне туда ходить не след, если надо, он меня сам потренирует, и какого лешего я делаю стайлинг ПЕРЕД походом в фитнес-клуб. Манюня в восторге внимала его откровениям. – Кста-ати, а на последнее я бы тоже хотела знать ответ. Зачем ты делаешь стайлинг ПЕРЕД походом в фитнес-клуб? – Я хочу хорошо выглядеть. – Высокомерно отозвался Петюня. – А фрапуччино на халяву ты собирался в шоколаднице напротив пить? – ехидно спросила Манюня. – И что здесь такого? – не совсем уверенно спросил Петюня. – Ты бы определился, что тебе надо в этой жизни, щенок малахольный. И кстати, Панкратов тебя куда большему научит, чем те щеглы в лосинах. – Манюнь! – ехидно протянул Петюня. – Панкратов в спецназе служил. Он лесные орехи пальцами раскалывает, про грецкие я вообще молчу. У него такие мозоли, что на ладонях, что на костяшках пальцев, что хоть сковороду туда ставь, он не почувствует. Он как тот Рокки муху на лету двумя пальцами поймать может. А я не хочу ускоренных ниндзя-курсов до кровавого пота. Я хочу гламурных ворк-аутов в неоновых лосинах в крутом фитнес-клубе. Понимаешь? Без пота и грязи, без пятипудовых чугунных блинов и шашлыков на костре. Я хочу чистенького паркета, циркулярного душа с ароматом японской вишни и псевдовитаминного коктейля ядовито-синего цвета. – И флиртовать тебе тоже нравится. – Ага, – печально сказал Петюня. – Я же этих лопухов полгода за нос водил, и ничего. А тут вообще заимел широкую спину, за которой так удобно прятаться, если чего. И они в курсе. И поверь, слюнями на него исходят. Гады. Так что фрапуччино с чизкейком – ничтожная вира за мои душевные травмы. А он разорался. – Я вас, лоботрясов, в жисть не пойму, – подперев голову рукой, призналась Манюня. – Что вам неймется-то? – А зачем тебе? От многаго ума многия печали. – Это да. Так сома мы с сомом жрать будем, или ты пошевелишься гарнир какой изобразить? – Да гречка в горшке томится. – Со шкварками? – начала облизываться Манюня. – Со сливочным маслом и сухофруктами, гусыня ты. Петюня уже пристроил горшок с гречкой на столе и разворачивал сома. Манюня торжественно достала водку и резала лимон. Раздался дверной звонок, Манюня поплыла открывать. Вернулась она изрядное время спустя с Панкратовым. Петюня вытаращил глаза, а потом поджал губы и чопорно сказал: – Так вот ты с кем по телефону шушукалась, гидра империалистическая. Панкратов хмуро посмотрел на Петюню и с намного большим интересом на блюдо, на которое Петюня выложил сома. Манюня, после трех тостов и двух кусков сома практически познавшая цзен, откинулась на спинку стула и сыто улыбалась. Панкратов целеустремленно шел к сомьему хвосту, не отвлекаясь на мелочи вроде разговоров. Петюня выковыривал из своей каши сухофрукты и прикидывал, что практичней: обидеться и удалиться в ночь или немножко подуться и снизойти до прощения. Ответ, в общем-то, был очевиден. Но хотелось шекспировских страстей. Правда, при этом не пострадать по-шекспировски – тоже. Решил все за него Панкратов – по обычаю категорически. – Ладно, спасибо за гостеприимство, Мария Ивановна, да только пора и честь знать. Позвольте откланяться. Пошли, Петюнь, барышне отдыхать надо. Петюня попытался было пискнуть, что он никуда не пойдет, что он у Манюни остается, но Панкратов взвалил его на плечо и понес к машине. Манюня только и протянула ему куртку и помахала на прощание рукой. Панкратов пристроил Петюню впереди, пристегнул его, чмокнул в нос и сказал: – Хорош кипятиться. Петюня беспомощно захлопал глазами, глядя, как Панкратов обходит машину и устраивается рядом. – Манюня рассказала, что ты ей наплел, – упреждая Петюнин вопрос, сказал он, вцепившись в руль и угрюмо глядя на панель приборов. – Ладно, я все понимаю. Я даже с шелковым бельем смириться готов. Но, Петюня! Еще раз увижу, как у тебя при всем честном народе соринку из глаза языком вынимают – разбираться не буду. Этот язык вокруг гениталий обмотаю и двойным морским захлестну. Все понял? Петюня вдруг почувствовал, как заныл язык и то самое второе место, и мелко закивал головой. Больше таких экспериментов не повторится. Петюня страдал. Он чувствовал себя отвергнутым. Непонятым. Непринятым. В чем-то даже преданным. Как тяжело, оказывается, строить отношения... Близость душ, обнаженность чувств и полная незащищенность эмоций оказываются на поверку одним сплошным недостатком. Как легко может ранить самый близкий человек! Как просто, оказывается, вызвать агонию, когда вот так доверчиво раскрываешься, а тебя не ценят, вещи, которые важны тебе, не несут какой бы то ни было ценности, да что там! Бездействие! Бездействие – вот что самое страшное. Петюня резал овощи для рагу, скорбно поджав губы. Его не ценят. Считают за идиота. Используют как грелку. Как личного диетолога. И ничего более. Ничего! Петюня старался, заботился о здоровье любимого человека и своем, вон, даже Манюня прониклась и начала с куда большим интересом относиться к овощным и фруктовым салатам, оливковому маслу и индейке. Панкратов же, предатель, внимал, слушал, даже ел, а потом... Вот это «потом» и удручало Петюню. «Потом» не было. Как он не понимает, что Петюня о его здоровье заботится? И по идее, благодарить должен! А вместо этого тишина. Вот например: вальдорфский салат. С сельдереем, между прочим. Афродизиаком. Подействовал? Нет. Петюня в ярости начал крошить несчастную тыкву, как будто она была виновата. Гаспачо. Замечательное, густое. С самолично выпеченным белым хлебом, между прочим. Изумительно вкусное, до жути острое, Петюня потом не мог воды напиться. И что? Он поцеловал его в лоб и нагло заснул. Заснул! Как будто Петюня до этого не был две недели в командировке. И вчера. Тыква, мед и пшено. Потрясающе вкусно, а самое главное – полезно. Витамин А, куча мала всяких минералов. Да от запаха Петюня практически язык проглотил. А как она во рту таяла! А Панкратов съел, закусил хлебом, выпил чаю, поблагодарил и пошел спать. Петюня попытался его расшевелить, мало ли он хитростей знает. Но Панкратов никак не отреагировал. То есть совсем. Неужели он не понимает, как неполезно мясо? Там же столько всего, особенно калорий, что просто ужас! Его тренер и демонстрировал с огромным энтузиазмом и куда меньшим артистизмом этот самый ужас, когда Петюня рассказал, что любит его любимый человек. А его любимый человек любит мясо. И шоколад. Тренер разродился страстной филиппикой на тему вредности мяса. Сначала Петюня скучал. Потом внимал. Потом скучал еще больше, потом полез в интернет. Да, вредно, оказывается. Петюня и попытался внести толику здравого смысла в их кулинарные привычки. Тем более Панкратов утверждал, что он всеяден. Петюня толкал вдохновенные речи на тему пользы того или иного продукта и старался свести источник белка в их рационе к фасоли и птице. Панкратов притворялся, что слушает, подчистую уминал все мясо, частично съедал фасоль и тайком бегал в Макдональдс. Петюня обнаружил пакет оттуда в машине, сунул под нос Панкратову и получил в ответ печальный вздох и отведенный взгляд. И как это понимать?! Это же практически измена! Петюня вытряхнул все в сотейник, грохнул сверху крышку и швырнул все в духовку. Очень удачно позвонила Манюня. Петюня выплеснул на нее все свое негодование и в ответ получил издевательский смешок. – Не боишься, что он от твоего силоса сбежит? – Что значит «силоса»? – вскинулся Петюня. – Ты этот силос за обе щеки уплетаешь и добавки просишь! – Ну ты сравнил хрен с безымянным пальцем. В моем организме тестостерона вырабатывается на порядок меньше – это раз. Я не хожу в качалку, не гоняю в футбол, не околачиваюсь на пейнтбольном полигоне и не вешу сто кэгэ. Ну, по крайней мере, пока. Это два. Петюнь, то, что ты мог бы стать вегетарианцем без особого ущерба для себя, или то, что твой обожаемый Подольский способен насытиться ножкой куропатки, еще не значит, что и Панкратов такой же. Петюня пробурчал что-то под нос и задумчиво потеребил челку. – Да, я знаю, что я гениальная, проницательная и мудрая женщина. И ты мог бы это и погромче сказать. Петюня огрызнулся, скомканно попрощался и отключился. План, вернее меню по восстановлению статуса кво созрело практически мгновенно. Панкратов основательно заправился в чебуречной перед тем, как направить стопы свои к Петюне. Все-таки от этих фитнес-клубов все зло. Петюне, его милому доверчивому Петюне какой-то гад недообразованный напел разлюли-малины про вред всего того, что до того, как радовать Панкратова на столе, мычало, хрюкало и блеяло. Панкратов усиленно пытался проявить чуткость и тактичность, о которых подозрительно целенаправленно вещал как-то Подольский, наблюдая, как Петюня вертится у стола с закусками, и с неоценимым самопожертвованием не признался сразу, что ему бы буженинки какой. Или отбивной. Или бефстроганова. Да шницель пойдет! Петюня решил, что Панкратов молчаливо одобряет, а значит, он на верном пути, и начал безобразничать. Сразу надо было рявкнуть, чтобы он успокоился, и было бы все в порядке. Нет, тактичным решил побыть. Панкратов тяжело вздохнул. Но ничего не поделаешь. Его посетила гениальная идея намекнуть Петюне, что что-то с его энтузиазмом не так, и он начал усиленно намекать, что без стимула не будет и реакции, но Петюня был настолько поглощен этим идиотским здоровым образом жизни, что ничего не заметил. Каких трудов стоило Панкратову сдержаться, когда этот проныра начинал приставать – и все всуе. Ночи были безнадежно выхолощенными, а на ужин по-прежнему был диетический стол. Панкратов заподозревал что-то этажа за два до двери в Петюнину квартиру: больно уж запахи были подозрительные. Подозрения усилились, когда он увидел, как на лестничной площадке мнется эта дура со второго этажа. Нюх у нее был что надо, она на Петюнины блюда в другом микрорайоне стойку делала. Панкратов прибавил шагу, вежливо отодвинул ее в сторону и пожелал доброго вечера и спокойной ночи, вошел, закрыл дверь и недоверчиво принюхался. Петюня в своей восхитительной косыночке, виновато заглядывавший Панкратову в глаза, мялся на кухне. Не, трава была, куда уж без нее. И был ростбиф. Перченый, жаркий, сочный, ароматный, возбуждающий ростбиф. Утром Петюня нашарил в гардеробе благоразумно купленную водолазку. Панкратов еще раз как следует приложился к его губам и игриво ущипнул за попку перед тем, как отправиться на работу. Петюня вздохнул, зевнул и поплелся на работу, блаженно улыбаясь. Петюня делал расстегаи. Сергей почему-то особенно любил именно их. И сейчас Петюня, вымешивая тесто и наслаждаясь упругостью, теплом и ароматом массы под руками, улыбался. Сергей поехал на Петюнину старую квартиру разбираться: то ли жильцов там затопило, то ли они. Петюня не смог не заулыбаться, вспомнив, как неуклюже Сергей предложил ему переехать. Первый раз он оказался в его квартире совершенно неожиданно: господин Подольский праздновал юбилей, по этому поводу там присутствовали и его сын с дочкой, а также друг семьи (ну это он тут так называется, а в Нидерландах, где они жили и работали, они были вполне официально женаты), и Сергей сказал, что чем переться на другой конец города, могут и у него переночевать. Квартира оказалась охренительно огромной и совершенно необжитой. Вроде все было, но не было дома. И кухня была. Шикарная кухня, которой совсем не пользовались. Петюня чуть не взвыл, увидев, какие там плита и стол, какой холодильник и какая посуда. Как этим можно не пользоваться?! Сергей, смущенно отводя глаза, признался, что сам и яичницу толком пожарить не может, поэтому если Петюне тут нравится, он может распоряжаться. Петюне очень понравилось. Потом Петюня обжил несколько полок в шкафчике в ванной, потом половину гардероба, потом после сытного ужина Сергей деланно-небрежно предложил после того, как Петюня разнылся, что сто лет не убирал на той квартире, и вообще: – Так сдал бы ее, и дело с концом. – А жить я где буду? – А сейчас ты где живешь? Петюня лепил расстегаи и вспоминал: тогда он задумался. Дал объявление. Сказал Панкратову, который заявил, что лично с кандидатами побеседует, доверять Петюнину квартиру, в которой он с такой любовью ремонт делал, абы кому он не позволил. Петюня поломался для приличия, оказался зацелован и совсем забыл, по поводу чего он там возражал. Жильцы Сергея устроили. Но чего Петюня никак не ожидал и от чего чуть не потерял сознание пошлейшим образом – его пожитки на раньше Панкратовскую, а теперь их общую квартиру приехали перевозить друзья Сергея. Волков хлопнул Петюню по плечу и буркнул что-то ободряющее. Лёнька с Олегом пожали руки, но вполне дружелюбно. Сергей потом чуть ли не корвалолом Петюню отпаивал, а потом возмущался, что как Петюня мог подумать, что он будет от друзей его прятать? Лёнька много позже проболтался, что Панкратов из его жены чуть всю душу не вытряс, пока она не помогла ему подобрать кухню со всеми причиндалами. Сергей, когда Петюня на него насел, сначала сбежал в качалку, а потом, не хуже институтки смущаясь, признался, что кухня была действительно задумана как капкан для него. Петюня по этому поводу расстарался с пельменями. Панкратов расстарался чуть позже. Расстегаи румянились в духовом шкафу. Манюня обещалась явиться с сюрпризом. Какой сюрприз Манюня имела в виду – Петюня подозревал. Сюрприза звали Потапыч, и был он байкером. Сергей знал его, а Потапыч знал и уважал Панкратова. Когда Сергей узнал, что за фрукт покорил сердце Манюни, он смеялся долго. Петюня даже обиделся за подругу, потом оттаял, когда Сергей объяснил, что Потапыч ему ящик коньяка будет должен, потому как в свое время они поспорили, что он не женится. А может, еще какой сюрприз будет? Петюня подумал и достал пару пакетов с соком. На всякий случай. Если Манюня вдруг решит не пить водку. Задумавшись, Петюня не слышал, как Сергей подкрался сзади и обнял его. Принюхавшись, он сказал: – С тимьяном? Петюня улыбнулся и подставил шею. Сергей прошелся по ней губами. Неожиданно он издал смешок. – А удачно тебя тогда мысль посетила, – сказал он. – Какая? С расстегаями? – Ну, это бесспорно. До этого. Петюня засмеялся в ответ, вспомнив тот ремонт и свой забег по лестнице. «Да, сходил Петюня в туалет, уж сходил, так сходил». А ведь неплохо же сходил, не так ли?