Два часа из жизни женщины.

Егор уже не в первый раз приходит на эту крышу. Не в первый, но в последний. Он точно знает, что скоро сюда придет женщина. Обычная такая. Также, как и он проберется через прутья лестничной решетки, достанет из рюкзака магнитофон, снимет обувь, повяжет поверх спортивных брюк широкий платок, включит музыку и начнет разминку. Все по правилам: дыхательная гимнастика, повороты шеи, головы, затем - плечи, бедра, ноги, растяжка спины и ног. Плавные изгибы тела, равномерное дыхание, теплый летний вечер. Идиллия. Егор знает, зачем она приходит сюда два раза в неделю, как только тепло возвращается в город. Знает, зачем меняет трек и распускает собранные в тугой узел волосы. Воздух наполняют восточные мотивы, женщина делает «восьмерку» плечами и начинает свой текучий танец живота. Обычно Егора все эти телодвижения не очень впечатляют. И сегодня он пришел сюда не для того, чтобы поглазеть на изгибающееся тело и трясущиеся женские прелести. Хотя… в танце этой женщины что-то есть. Что-то особое, что-то свое, близкое. То, зачем он приходит сюда, на эту крышу, несмотря на любые капризы погоды. То, почему он позволяет приходить сюда ей. Егор прикрывает глаза, вслушиваясь в мерные удары барабанов. Вспомнилось мерное покачивание бедер и взмахи руками точно в такт… Егор усмехнулся. Как точно бы попадал в темп барабанов Пашка, который «проскакал» на нем вчера весь вечер, если бы они занимались любовью под музыку. Вспомнилось, как сильно изгибалась под его руками жилистая спина, рвалось дыхание, и бешенные глаза, закатывающиеся в предоргазменной судороге. Вспомнились резкие движение и бедра, опускающиеся на его член; сжатые простыни и тяжесть взмокшего тела. И холодная наутро постель тоже вспомнилась, хотя и не хотелось… Пашка же долбанный женатик, не желающий выбираться за пределы своего шкафа. А его жена… Свободна только в те два часа, которые проводит на этой крыше. Красивая, умная, желанная. Но только не для того, кого искренне любит. Тянет на себе его кредиты и воспитывает двух подросших сыновей не похожими на своего отца. Каждую неделю предлагает ему развестись, а он не хочет. Боится выйти за пределы своего шкафа, боится оторваться от ее широкой юбки, боится потерять Егора, всего боится… А она… свободна, когда танцует. От всего свободна. От быта, от долгов, от мужа, от детей, которых безумно любит и которые так привязаны к отцу. Пашка же хороший отец. Внимательный, добрый. В движении - свободна. И весь мир – у ее ног. Захочет – перевернет его одним взмахом руки, не захочет – накроет шелковым платком и забудет… Последние секунды танца утекают быстро. Ускоряется дыхание; миг – и все вокруг замерло. Тяжело вздымается грудь. Глаза прикрыты. Егор думает о том, что если бы она умерла сейчас, то умерла бы свободной. Вольной птицей, исполнившей свою лебединую песню. Дыхание выравнивается, в глаза возвращается легкая тоска. Она неспешно собирает вещи и возвращается в свой мир обычной женщиной, с ворохом забот, обязанностей и мелких радостей, наполняющих ее жизнь смыслом. Егор смотрит на заходящее солнце и закуривает. Он знает, что завтра Пашка не придет к нему, потому что у сына День рождения. Знает, что потом он будет жарко извиняться за все в постели, а на утро опять оставит его одного. Знает и завидует этой женщине, которая хотя бы два часа, но все же свободна. А ему – пора опять вниз. Его дочка ждет. Егор ведь тоже не может расстаться со своим «шкафом».