Пряности

Однажды выйти из дома, чтобы поехать на другой конец Сеула, и проснуться в Италии, -приключение, казавшееся Чонсоку до сегодняшнего дня нереальным, случается. Комната в небольшом домике на задворках какого-то итальянского городишки насквозь пропахла специями: под окнами рынок. Сильно пахнет чесноком и розмарином, на такой ужасной жаре специи оседают на подоконнике и стенах. Чонсоку кажется, что пахнет даже постельное, хотя оно должно пахнуть его потом. Может, он сам пахнет чесноком и розмарином? - Эй, - он не открывает глаза, обращаясь к телу, которое лежит рядом. – Хенджун-а ~ Чем я пахну? - Сексом и остывшим кофе. Парень задумывается, медленно обводя взглядом многочисленные платки, подвешенные под потолком, преимущественно красных оттенков. Да, пахнет кофе. Часам к десяти они оба находят в себе силы, чтобы подняться с кровати. Кровать, собственно, всего лишь матрац на полу, зато застелен итальянским хлопком. Душ приносит чувство бодрости и свежести на пару минут: солнце палит, как ненормальное. Чонсок надевает все самое тонкое и свободное, что у него есть, и почти превращается в местного жителя, в штанах цвета жженой умбры. Хенджун облачается в белое, и Сокки шутит, что они идут искать жениха невесте. На улице воздух еще тяжелее, слышен сладкий аромат цветов и меда, ныряя между рядами, они натыкаются на прилавок с рыбой, и Убин предлагает купить на ужин бутылку вина. Чонсок щурится от яркого солнца и согласно кивает. Запах чабера въелся в его кожу так сильно, что самого Чонсока можно запечь как печенье. Всюду шум голосов, звон монет, шелест длинных юбок и везде пахнет специями. Шатен почти вырывает своего спутника из толпы и из-под копыт груженого осла и тянет на берег моря. На берегу пахнет солью, ветер приносит долгожданную прохладу. Чонсок даже не утруждает себя раздеванием и просто заходит в воду по пояс. Волны одна за другой набегают на берег, с шумом разбиваясь о песчаный пляж. Хенджун босиком стоит чуть ближе черты поцелуя песка и моря. Соленая вода омывает его ноги по щиколотку с каждым приливом волны. Он просто наблюдает за купающимся в брызгах пены младшим, пока тот не устает, не возвращается к большому камню и не растягивается на нем, подобно коту. Убин убирает его мокрую челку со лба и ерошит волосы. Под солнцем Чонсок высыхает очень быстро, Хенджун всего лишь успевает сделать заплыв до буйка и обратно. Они уходят с берега, шагая против ветра, и Чонсок держит руку Хенджуна за запястье. Ноги тонут в песке. Сандалии - в руках, а в голове – ветер. Соль моря оседает в растрепанных волосах. Вдоль дороги им встречается несколько цветочных лавок, все вокруг пестрит одними и теми же цветами: оттенки красного, коричневого, оранжевого, желтого. Все сливается в одно гармоничное полотно красок. Кажется, что даже мелькающие случайно лиловые инжиры на несколько тонов становятся оранжевее, чтобы не нарушать общий баланс цвета. Чонсок покупает инжир и съедает две штуки, второй разделяя со старшим. Кожа Хенджуна загорает под этим солнцем гораздо лучше. Они тут всего ничего, а его почти можно принять за местного. Белый цвет приятно оттеняет этот загар и плетеный браслет из ракушек на запястье. У Чонсока точно такой же. Вещевой рынок встречает их толпой, гамом и многочисленными предложениями со всех сторон. Сокки отпускает запястье, когда видит прилавок с тонкими большими платками. Платки продают по целым двум рядам, развесив их повсюду. Чонсок убегает, прячется за многочисленными слоями тканей, смеется и изредка случайно касается плеча или щеки Хенджуна, оказываясь совсем рядом. Он почти неосязаемо танцует на горячем асфальте между тканей, пока Убин не ловит его и не обнимает, сокращая расстояние между лицами. - Жуй! Вкусно, – Чонсок сует спелую сливу в рот Убина и ловко выскальзывает из его рук. Они бродят по бесконечному лабиринту торговых рядов до тех пор, пока жара не становится чересчур утомительной. Воздух начинает плавиться от солнечных лучей, пыль поднимается от асфальта и мешает дышать. На обратном пути Хенджун вспоминает про вино и рыбную лавку неподалеку. Базилик и тимьян - к красной рыбе, бутылка белого и смех Чонсока, который пытается повторить итальянское произношение, - к Хенджуну. Они возвращаются домой вместе с закатным солнцем, но зной все еще стоит. Чонсок снимает с себя тунику, бросая ее на плетеное кресло на балконе, хочет закурить, но дышать и так нечем. Убин занимается приготовлением рыбы, тимьяном пахнет чуть крепче, чем черным кофе, которое едва-едва не убегает с плиты от рук Чонсока. От готовки поднимается жар. Воздух, кажется, становится слишком плотным. Как только начинает вечереть, Чонсок с жадностью вдыхает принесенный соленый запах моря, насыщенный смесью специй. Он уже понимает разницу между чабрецом и чабером, без ошибки выбирает блюда, которые раскроет орегано, и не ошибается с количеством ложек корицы для своего кофе. Они ужинают, лениво пьют вино, и младший начинает хмелеть после второго бокала, позволяя Хенджуну целовать себя за ухом в отместку за свои дневные прятки в царстве платков. Когда бутылка пустеет, Чонсок притягивает Хенджуна к себе, проводя кончиком языка вдоль пульсирующей венки на шее. Во рту остается крепкий привкус смеси специй, осевших на коже. Чужие пальцы скользят от лопаток к пояснице, а губы встречаются в тягучем поцелуе. Чонсок, считающий внезапные приключение нереальными, все еще не верит, что хотя бы сам Хенджун реален, но отдается этой сладкой иллюзии полностью.