Что делать, если твой классный руководитель — Сатана

В противоположном доме почти не горели огни окон. Разве что правое, с самого края, и еще одно чуть левее и пониже. Было так тихо, что уши резало. Дьявол сидел на кровати, чуть усмехаясь над моей внутренней борьбой и перепачканной шоколадом щекой. Он медленно водил по губам длинным черным когтем, и это завораживало безумно. А у меня дрожали пальцы... Комнату заливал медово-уютный свет ночника у кровати. – Иди сюда. Черт, с его стороны звучит, как эротическое предложение. И от этого начинают дрожать уже не только пальцы. Но это не от нервов. Это, ох, черт возьми, сладко и волнующе так... Меня через несколько часов отправят в темницу Междомирья, о чем я только думаю? Сейчас вот... – Боишься? – Князь приподнял светлые брови. – Нет, я... н-не боюсь, – а язык-то заплетается, – я, может, немного... – Смущаешься? – Наверное, да... – Ты точно этого хочешь? Я ничего отвечать не стала, только спрятала глаза и покивала, заливаясь краской. – Ну, в таком-то случае, пора отбросить ложную скромность, не находишь? Нахожу. О, еще как, черт возьми, нахожу. У меня в запасе совсем мало времени осталось уже, а я стою тут, понимаете ли, и ломаюсь. Пора не только ложную скромность, но и вообще все условности отбросить, в пыль растереть и забыть. Хотя бы на эту ночь. Я неуверенной походкой приблизилась к Дьяволу, и едва опустилась рядом на мягкие простыни, как он взялся за мои запястья с лукавой улыбкой, красноречиво демонстрируя, куда я попала на эту ночь – в плен к самому Сатане. Тихие исполненные желанием вздохи и дымка в родных затуманенных глазах. Беспорядочные поцелуи, полураскрытые, немного припухшие губы и душная пелена бессовестно растрепанных волос, – все это пытаюсь запомнить навсегда. Но это как-то... На прощание, что ли. ...глупо даже. И сердце так отчаянно бьется. Впервые. Я уже и сдерживаться-то не могу – срываюсь на стоны. Мне ведь остается только – извиваться под его сильным телом. От мягких прикосновений теплых губ просто уже трясет. Так мучительно сладко по воспаленной коже, что даже где-то глубоко в душе, где разбиваются сейчас на тысячи осколков последние мечты о светлом человеческом будущем – больно. Безумно и до судороги. Держу пари: Князю это тоже безумное удовольствие доставляет, наблюдать, как я выгибаюсь под его руками и вздрагиваю от каждого прикосновения пальцев, словно от удара... Мне десять раз уже казалось, что умру. Не выдержу просто. А ему, наверное, тоже нелегко справиться с собой было. В особенности этой ночью. По телу волнами прокатывался жар, будоража нервные окончания, заставляя, задыхаясь в полупьяном бреду, голову запрокидывать, беспомощно подставляя под поцелуи обнаженную шею. Интересно, он ждет, что я выдохнусь? Проиграю? Что чувства, дрожащими нитями натянутые уже до самого предела, разорвутся, оставив за собой такую равнодушную и отрешенно-пустую душу? Этого ждет? Да только как бы не так... А дышать-то тяжело. И снова не так. Дышать нечем. И незачем. Упираюсь ладонями в его обнаженную грудь, что-то блаженно мурлыкая на ухо. Сейчас уже можно ни о чем не думать. Не говорить. Не спрашивать. Ведь ясно и так. До предела и рези в глазах. Которая от слез обычно бывает... Судорожно вздыхаю, отдаваясь в жаркий опиум Дьявольской постели. Безумно, жарко и... зачем же ты так смотришь? Я эту ночь никогда не забуду, светловолосый Князь. *** В окно шестнадцатого этажа сквозь занавески сочился тускло-серый свет. Тихо было и хмуро как-то. Я сопела в объятиях Дьявола, пока сердце отсчитывало последние свои удары. А он успокаивающе волосы мои перебирал, прикрыв глаза. Мне – там, в душе, – было уже не больно. Это вряд ли можно болью было назвать. Агония скорее. Да неважно. Я знаю: просто вернуться надо, это ведь оставшаяся часть души так зовет, верно же? Верно, разумеется. Кончики пальцев покалывает будто иглами – это тоской из-под самого сердца. Боль такая сильная, что почти материальная. А значит, от нее можно и кричать. Но кричать я не буду. И даже скулить не буду. Дьявол глубоко вздыхает и, чуть оборачиваясь ко мне, устало говорит: – Пора. Сколько бы я ни готовилась в душе к этому злосчастному «пора», а все равно нервно сжалось сердце, и как будто бы на полном серьезе, мешая дышать. – Хорошо, – внезапно охрипшим тихим голосом соглашаюсь я, начиная одеваться. Ай, проблематично, руки дрожат, как у душевнобольного. В лечебницу бы мне надо, да поздно... Ну вот и готово. Дьявол, как страшно... Обнимаю его и льну всем телом – что же я слабая. Он понимающе прижимает к себе. А в следующий миг мы переносимся прочь из квартиры. Узнаю это место сразу же. На окраине города, маленькая такая беседка почти что на обрыве. Всегда сюда мечтала хоть на чуть-чуть, хоть, как по-детски, одним глазочком. И вот, довелось. На усмешку уже и не тянет. Я отстраняюсь, сжимая непослушными пальцами старые перила с потрескавшейся краской сверху, подставляя лицо прохладному ветру. Вроде бы, вся жизнь должна сейчас перед глазами... Больно надо. Постепенно приходит покой. – Знаешь... – голос точно сорван, но тишину ломает. – Дьявол, ты... Самое худшее: не знаю, что сказать, вроде бы так безумно много, а вроде и незачем, а услышать его в ответ так до смерти хочется. – Бледная, – меня настойчиво разворачивают к себе за плечи, требовательно приподнимая лицо за подбородок. – Ну вот и все... – я бестолково одергиваю куртку, перетаптываясь с пятки на носок и обратно. Князь заключает меня в объятия, накрывая поцелуем губы. Обдает жаром. Тревожно и гулко бьется сердце. Он ведь и так знает, что все. Особо драматизировать не хочется. Дрожат ресницы. Пульс бьется судорожно. В висках бьется. В груди. Сердце отстукивает упрямо свои последние шестьдесят пять в минуту. – Буду ждать, – слышится твердое на ухо, – только посмей не вернуться. Как-то я уже не могу сильнее держать его рукав. Почти не страшно. Почти совсем. Приподнимая голову, вдыхаю ветер. Жилка на виске нервно вздрагивает, только реже с каждой чертовой секундой. А потом неожиданно дергается и замирает. Сколько раз за последнее время вот так темнело перед глазами? Дьявол еще некоторое время стоит без движения, окидывая улицы, оставшиеся где-то далеко внизу, своим по-королевски величественным взглядом. Там все еще ничего не изменилось, по-прежнему беспечные в своем неведении живут тысячи людей. А над всем городом отчаянно стучит сердце Антихриста, отбивая свой новый, пока что рваный и неуверенный ритм. Бум-бум... Бум-бум...