Welcome back

Кошмары стали регулярными. Как ритуал. Как привычка. Как часть его самого. Каждую ночь в соседней комнате раздаются стоны вперемешку с приглушенными криками, которые эхом отдаются от голых стен, а потом намертво запечатываются в сознании. Стив открывает глаза, опускает ноги на пол. С минуту сидит и ждет, когда мученик за стеной притихнет. А потом босыми ногами, прилипая к паркету, идет в соседнюю комнату, прокручивая в голове одну и ту же фразу, которую говорит постоянно: — Я рядом, Бак, все хорошо. Он говорит это снова, когда заходит. В полупустой комнате, где из вещей только матрас на пыльном полу, обшарпанный стол и куча коробок, царит жуткая тишина, лишь изредка нарушаемая глухими всхлипываниями. — Ничего не хорошо, — хрипит Баки. Он сидит в углу комнаты, прижав колени к груди и обхватив их руками. В его глазах, почти бешено звериных, отражается лунный свет. Барнс часто дышит сквозь стиснутые зубы, точно хищник, загнанный в ловушку. На его измученном лице поблескивают проступившие капли холодного пота. Стив молча подходит к Баки, будто боится спугнуть. Он опускается перед ним на колени, не сводя глаз. Длинные волосы напарника прилипли к вспотевшему лбу, и Роджерс тянет руку, чтобы убрать их. Баки дергается, но капитан не реагирует и все равно дотрагивается, показывая, что совсем его не боится. — Тише, — успокаивает Стив. Он садится рядом на холодный пол, сгибая ноги в коленях. Помещение залито мягким лунным светом, пробивающимся из-за зашторенного окна. Они молча сидят, прижавшись спинами к стене. Баки постепенно успокаивается, его дыхание становится более ровным, размеренным. — Мне иногда снится тот день, — неожиданно говорит Барнс, и эти слова обрушиваются на Стива, как обломки давно забытого прошлого, которое невозможно отпустить. Роджерс понимает, о каком дне говорит Бак, поэтому опускает голову и закрывает глаза, будто старается абстрагироваться от внешнего мира. — Я помню почти все, что произошло тогда, пускай это было и давно, — также тихо продолжает Баки. — Я помню тебя. Капитан шумно втягивает воздух, цепляясь пальцами за ткань футболки. Он чувствует на себе испытывающий взгляд слева. — Ты ведь винил себя в том, что произошло? Ведь так? — срывается с губ Джеймса. Дыхание перехватывает. Стив кивает головой и потирает переносицу. — Всегда, пока я буду жить, я буду винить себя в этом, — его голос звучит так отчужденно, будто он не принадлежит ему. — Я иногда вспоминаю тебя, как часть моей жизни, но иногда воспоминания смазаны, — Барнс продолжает говорить, топя Стива в своих неожиданных высказываниях, — как, знаешь, испорченная кинопленка. Мужчине больно от одной только мысли, что жизнь Баки превратилась в «испорченную кинопленку». Что стало с тем улыбчивым Джеймсом Барнсом, который светом своих глаз и улыбки мог осветить весь мир? Который был ярче любой звезды на небе, ценнее любого драгоценного металла и дороже всех людей на свете. — Ты рисуешь, да? — Да, рисую, — отвечает Стив. В большинстве случаев именно Баки. Того Баки, которого запомнил на всю жизнь. И чей образ пронес через года, не потеряв ни единой крупицы. — Мы жили в Бруклине? — Жили, — Роджерс почти шепчет. Там, в Бруклине, осталась вся жизнь капитана, которая была наполнена хоть каким-то элементарным смыслом. — Я хочу в Бруклин, — выдает Баки. — Хочу посмотреть на то место, где я был самим собой. Стив поворачивается к своему напарнику, с горечью глядя на него. Уголки его губ опущены, глаза потускнели. В образе Барнса была запечатлена вся боль, все страдания, которые солдат приносил людям и которые впитал в себя, а теперь расплачивался за это. — Я отвезу тебя туда, как только все утихнет, — обещает Роджерс, рассматривая профиль Баки. — Это никогда не закончится, — вдруг говорит он, а его голос так и сквозит злобой, — они лгут тебе. Они говорят, что хотят помочь мне, но это не так. Солдат вдруг хватается за плечи Стива, сжимая их до боли. Холод металла проникает сквозь ткань футболки, и капитан сглатывает. Баки обезумевшим взглядом смотрит на Роджерса в упор и даже глубже — внутрь него самого. — Не верь, не верь, — как заведенный твердит Баки, все сильнее сжимая плечи Стива. — Успокойся, эй, — тихо говорит капитан и кладет свои руки на ледяные ладони. — Кому им? Почему не верить? — Старк говорит, что поможет мне, но это не так, я знаю. Он сделает все возможное, чтобы я умер, а тебе скажут, что это был несчастный случай. Прошу, Стив, я не хочу больше быть рядом с ним. Он напуган. Его колотит то ли от страха, то ли от злости. — Все в порядке, — Роджерс не скидывает ладони Барнса, поглаживает кожу и металл большими пальцами, чтобы успокоить. — Он ничего тебе не сделает. Я не допущу. Баки опускает голову, его плечи еще немного трясутся. — Помоги мне вернуться назад по-настоящему, — Барнс переходит на шепот, слова из его уст звучат, как молитва, — я не могу никому доверять. Вдруг он поднимает голову, глядит на Стива. Но его глаза больше не светятся злым светом, скорее, в них проблеск надежды. Как свет маяка в чернильном море, где нет шанса на спасение. — Ты целовал меня прежде? — спрашивает Баки. Стив размыкает губы и делает шумный вдох, будто воздух вокруг него разрядился и дышать не получалось. Лицо Баки освещено с одной стороны, но вторая тонет во мраке. Он такой — с одной стороны яркий, наполненный жизнью, а с другой — искалеченный, озлобленный, поглощаемый тьмой изнутри. Его хочется спасти, обратить к свету, чтобы та злость, которая есть в нем, не расползалась больше омерзительным пятном по непорочной прежде душе. Металлическая рука перемещается на шею Стива, придвигая его ближе. Они упираются лбами, глядя друг другу в глаза. Кажется, что та близость, которая была между ними прежде, не угасла, а лишь таилась где-то в глубинах их сознания, но не пропадала никогда. — Нет, не целовал, — во рту пересохло. Баки неуверенно дергается вперед, а Стив замирает на месте. — Тебя не было слишком долго, — хрипит капитан, хватаясь за его металлическую руку. — Я знаю, — слова тонут в сбившемся дыхании Баки. Он чуть дрожит, но не от страха точно. Наконец, их губы соприкасаются, и никто не испытывает неудобства. Будто это правильно, будто так и должно быть. Без пылкой страсти пересохшие, потрескавшиеся губы находят друг друга, задерживаясь на секунды, чтобы познать и запомнить. Это вызывает смешанные эмоции: от паники до эйфории. Стив зажмуривает глаза, стискивая запястья рук Барнса, который держит его за шею, не давая возможности сбежать. По мере привыкания растет и наслаждение, вызванное этим случайным контактом. Они целуются так, будто делали это прежде всю свою жизнь. Те чувства, которые были между ними все те годы, которые удерживали их вместе, сейчас расцветают. Как цветы после долгой зимы, одурманивая своим превосходным ароматом. — С возвращением, — шепчет Стив в губы Баки, даже не придавая значения тому, что руки, которые его сейчас обнимают, по локоть испачканы в крови.