Мгновение

      Он не помнил того дня, когда пески переставали шептаться. Они всегда шуршали, проникали настырно сквозь оконные ставни, забирались под одежду и иногда казалось, что даже душа со временем забивается песком. Когда приходили песчаные бури, они кричали так, что от крика закладывало уши, но не слушать он не мог.       Художник, стремившийся к вечности, не отвернется от того, что действительно вечно. А пустыня… пустыня, кажущаяся многим немилосердным краем, представлялась ему приютом вечности.       Ее вой был песней. Ее шепот – тонкий мотив, что не слышен каждому уху.       Дух Пустыни. Все приходит из песка и возвращается в него.       Так говорили в Сунагакуре.       - Так и будешь сидеть у двери?       Сасори выдохнул, открыл глаза и обратил уставший взгляд на Пакуру.       Песчаная буря застала их на другом конце деревни, и ничего не оставалось, кроме как спрятаться в ближайшем питейном заведении. Помочь хозяину и завсегдатаям затянуть двери и окна толстыми одеялами. Пережить тяжелую ночь.       Он не любил, когда случалось вот так. Дома встречать приход Духа было гораздо легче: никто не лез, не беспокоил и не трясся от страха из-за каждого шороха, воя или удара ставни. А здесь… люди топили боязнь в алкоголе, не стеснялись показывать свою натуру и уничтожали всякие рамки.       Акасуна поморщился, заслышав громкий смех с другого конца помещения. Пустыня на миг отдалилась, и все исчезло в крепком хмельном запахе и ужасной духоте. Странные чувства. Если встать – в голову ударит жар, осесть на пол - и станет прохладно, что в какой-то момент заледенеют пальцы.       - Может, встанешь? На полу действительно холодно, - продолжила Пакура, словно прочитав его мысли.       Сасори покачал головой.       - Мне и здесь хорошо.       - Упрямец, - выдохнула девушка. – Тогда подвинься.       Она села рядом, протянула ему исходившие паром кружки и накрыла их обоих пледом, обделенным вниманием Сасори. Кажется, кто-то подходил и даже пытался заговорить с ним, когда оставил эту вещь.       Акасуна принюхался к содержимому кружки.       - Это травяной сбор, - сказала Пакура.       И тем самым успокоила его. От спиртного он точно отказался бы.       - Спасибо.       - Не благодари. Я знаю, ты не попросил бы.       Он удивленно взглянул на нее.       - Не делай такие глаза. Даже по стилю боя можно многое сказать о товарище, – Пакура усмехнулась. – Клан Акасуна специализируется на куклах, создает настоящие произведения искусства, но я не видела, чтобы кто-то убивал так, словно в момент уничтожения - создает.       Свечи, освещавшие непростительно большое помещение, отбросили на лицо Пакуры тени. И без того будто высеченное из камня, оно показалось Сасори и вовсе далеким от понимания. Как и с пустыней, ему требовалось больше времени, чтобы понять.       - Не похоже на тебя, правда? Ты предпочитаешь, чтобы все горело, а не представало в новом свете, - сказал Акасуна, желая показать: он тоже видит ее. – Загораешься, будто эти свечи, и так же быстро затухаешь.       Сасори провел ладонью над паром, отогревая замерзшие пальцы и делая вид, что не замечает пронзительного взгляда. Наверное, его слова прозвучали грубо. Он понял это только сейчас.       Но вернуть их было уже поздно.       - Ты прав, - улыбнулась она, - и в то же время нет. Мне нет дела до нового света, когда я отправляю туда людей. Какая разница, как ее встретит мой враг, если он умрет, как подобает шиноби?       Пакура сделала глоток. Сасори промолчал, обдумывая ее слова.       - Какая-то печальная у нас выходит беседа, - проговорила Пакура, слегка нахмурившись. – Хотя атмосфера вроде к такому не располагает.       За столом, где играли в карты, раздался взрыв хохота, стоны и недовольные восклицания: победитель сгребал себе все выигранные фишки. Кто-то настраивал сямисэн*, ругаясь из-за порвавшейся струны. Хозяин заведения громыхнул кружкой на прилавок, перед самым носом своего постоянного клиента.       Акасуна не мог понять, почему Пакуре не казалось это мерзким.       - На меня она, наоборот, навевает уныние.       - Поэтому ты прижался к двери, желая сбежать отсюда? Буря будет идти всю ночь, и никуда уйти ты не сможешь.       - Неужели тебе здесь нравится? – с недоверием поинтересовался Сасори.       И теплое чувство, которое прорастало где-то внутри к этой девушке, готово было увянуть. Со стыдом он признался себе, что любовался «свечкой». Этим лицом, бесстрастным поначалу, но оживавшим, если что-то трогало душу, скрытую под ним.       Пакура стояла на грани мгновения и вечности. Она никогда и ничего не отвергала, но и не принимала. Наслаждалась тем, что мимолетно, и тем, что останется в веках.       А сейчас пусть она не скажет «да». Потому что происходящее – пошло.       И для мимолетного, и для вечного слишком… оскорбительно.       - Конкретно здесь, - сказала Пакура, проведя рукой по клетчатой ткани пледа. – Конкретно здесь мне нравится, потому что мы говорим не посредством дзюцу и чьей-то проливающейся крови, а словами. Вспомни, как часто такое случалось?       Он попытался и не смог. Бесконечное множество раз Сасори кидал из-под лба взор, отмечая про себя какую-то мелочь, и отводил его. Вставлял куцые слова в задыхающуюся от его же холода беседу.       Всегда сухо. Всегда по делу. Всегда – из-за миссии, а не потому что хочется.       - Не часто, - согласился Сасори. – Однако и в твоих словах мне сейчас слышится безысходность. Какая-то печальная у нас выходит беседа…       Пакура улыбнулась, услышав из чужих уст ее же слова. Вот только позже улыбка стерлась, будто ветер унес ее вдаль.       - Ты тоже слушаешь пески, правда? – спросила она.       И в Акасуне все болезненно вздрогнуло.       Пакура попала в самую точку.       - Иногда мне кажется, что они пытаются что-то сказать, а я не слышу, хотя все их речи похожи. Они говорят о жизни и смерти, но каждый раз по-разному и каждый раз… завораживающе. Красиво.       Сасори с удивлением заметил, как румянец набегает на кажущееся ему когда-то бесстрастным лицо.       Ему не мерещилось. Она слышала речи песков так же, как и он.       И от осознания этого становилось тепло и в то же время тоскливо.       - Это, наверное, ужасно звучит, - добавила Пакура, устыдившись.       - Нет, я тоже их слышу и тоже не понимаю.       Девушка склонила голову ему на плечо, и Сасори замер, боясь шевельнуться и побеспокоить ее. Обидно: темнота и пронзительные крики забирали у него мгновения, которые хотелось бы сделать вечностью.       - Потому что сейчас не время, - ее голос стоял на грани шепота. – Помнишь? Все приходит из песка и возвращается в него. Однажды мы вернемся и непременно поймем его.       Акасуна промолчал. Буря за дверью нарастала, ударила несколько раз в ставни, словно желая забрать их прямо сейчас.       Пакура не убирала своей головы, доверчиво прильнув к нему. Он прислушался к ее дыханию – уснула. Неужели последняя их миссия так измотала ее? Сасори не знал. Он аккуратно переплел их пальцы, словно воришка, пожелавший выкрасть какую-то мелочь.       Рано или поздно все они уйдут, а сейчас…       Сейчас они будут здесь.       И Сасори запомнит это, впервые отвлекшись от вечности и наслаждаясь мгновением.