***
Грудь Дерека тяжело вздымается, равномерно поднимая меня вверх и опуская вниз. Сквозь огромные окна его спальни мою оголённую спину греет по-весеннему тёплый солнечный луч, заставляя почти скулить от блаженства. В голове жарко и пусто, как в только что затопленной бане, а от наших остывающих тел будто бы исходит душистый пар, переплетая запахи корицы и пихты в шальном танце. Я лениво причмокиваю губами, растягиваю их в широкой улыбке и почти чувствую, как Дерек хмурится. — Сотри самодовольную улыбку, — бурчит он, грубовато сталкивая меня со своей груди, но заботливо подставляя руку под мою скатывающуюся спину. Улыбка становится ещё шире. Да и как можно не улыбаться, когда… — Дженнифер, — Дерек вскакивает, резко выдёргивая руку из-под моего тела, и я больно ударяюсь затылком. Хейл уже сбегает вниз по лестнице, спешно натягивая оставленные посередине комнаты шорты. Я медленно поднимаюсь, накидываю на плечи первую попавшуюся простынь и следую за ним. На ходу бросаю взгляд в зеркало, приглаживаю непристойно растрепавшиеся волосы и из последних сил стараюсь «стереть самодовольную улыбку» со своих раскрасневшихся губ. Внизу тихо и пусто. Дерек в безмолвном отчаянии заглядывает во все углы, не забыв проверить даже область под многострадальным синим диваном. Вот уж это совсем не обязательно, думаю я, наверное, впервые в жизни решив удержать язык за зубами. Но с него всё равно срывается тихая усмешка — от старых привычек трудно избавиться. Дерек поворачивается ко мне в ту же секунду и смотрит одновременно строго и беспомощно. Я пожимаю плечами. Пассия Дерека ушла ещё час назад, вероятно смущённая звуками ударяющихся о пол лопаток или моими оглушительными стонами. Я усмехаюсь ещё громче, вспоминая, к каким непотребным мерам прибегал, чтобы его чуткие органы чувств не обратили никакого внимания на грузно захлопнувшуюся за девушкой входную дверь. — Почему ты всегда получаешь от меня то, что хочешь? — ни с того ни с сего спрашивает Дерек, осматривая меня с ног до головы, словно первый раз видит по-настоящему. Моё сердце пропускает удар, к чертям собачьим сбивая дыхание. Я подхожу к кухонному столу и обхватываю пальцами кружку с недопитым и давно остывшим кофе. Дерек хищно прослеживает каждое движение, брови его сдвигаются, и я вижу, как усердно он пытается собрать в одну картинку все разбросанные по лофту кусочки нашего с ним сумасбродного паззла. Хейл отстранённо шарит по мне глазами, напрягает колючие скулы и ждёт. Ждёт, пока я делаю глоток и тяжело вздыхаю, совсем как нерадивый папаша, которого заставили помогать ребёнку собирать этот паззл. Слова давно созрели и свисали с веток на задворках моего сознания, как сочные сладкие ягоды, но от волнения я мучительно мнусь и медлю. Наконец Дерек выразительно смотрит мне в глаза, требуя — упрашивая дать ответ. Мысленно собравшись духом, я бросаю ягоды в его шероховатые руки. — Потому что ты тоже этого хочешь. Мы смотрим друг на друга, как загнанные в угол крысы. Я задерживаю дыхание и слизываю с горьких от кофе губ сладкий кровавый привкус.Часть 1
10 мая 2016 г. в 22:41
Я вхожу в лофт, словно в собственный дом; деревянные двери тяжело закрываются за моей спиной, оставляя после себя звенящее эхо.
Сколько раз я стоял по ту сторону, не решаясь потянуть ручку, успокаивая бешено колотящееся сердце? Сколько раз я убеждал себя, что в любой момент могу передумать, развернуться, уйти?
Не передумал. Не ушёл.
Ощущение собачьей преданности въелось глубоко под кожу и осталось горьковатым привкусом на губах. Корневая система волчьей жизни так крепко обвилась вокруг моей, что трудно было пошевелиться — даже вдохнуть полной грудью было трудно. А вот полюбить это удушье, слабовольно поддавшись опьяняющему действию стокгольмского синдрома, оказалось легко — даже слишком.
Дерек — мой, а я — его. Каждая ресница и каждая морщинка на наших лицах, закушенные рычания и затуманенные взгляды, которые помнят эти стены; всё это — тонкие волокна Хейловской паутины, опутавшей мою жизнь.
Вот почему, когда двери за мной тяжело закрываются, я застываю.
На старом синем диване, который мы с Дереком столько раз ломали в порывах страсти, свою маленькую голую задницу бессовестно греет моя улыбчивая учительница английского.
Мисс Блейк, кажется.
Я осматриваю с ног до головы её обнажённое тело, покрытое лишь тонким слоем мужской светлой рубашки, и решаю, что теперь вполне можно звать её Дженнифер.
А я и не знал, что Дерек носит рубашки.
Белая ткань осторожно сползает вниз по её плечу, и от этого начинает предательски саднить горло. Я зло одёргиваю себя, и непрошенные мысли, причудливо мерцая, летят в разные стороны — прочь из моей головы.
Мисс Блейк удивлённо вскидывает брови, и я тотчас копирую это движение. А тебе-то чему удивляться? Мы смотрим друг на друга долгие несколько секунд. В глазах обоих — ни грамма смущения. «Какого ты тут делаешь?» — проносится в наших с ней головах.
В руках девушка держит сегодняшний выпуск «Жизнь Бейкон-Хиллз» и чашку кофе, распространяющую по всему лофту притягательный, терпкий запах. Я неосознанно глубоко вдыхаю. Свою порцию утреннего кофе я упустил, и теперь манящий аромат дразнит и раздражает мои рецепторы.
Играть в молчанку ей надоедает первой.
— Тебя зовут Стайлз, верно? — спрашивает она, выдавая одну из своих сладко-лицемерных улыбок. Мол, смотри, я настолько умна, что научилась зарабатывать деньги общением с такими идиотами, как ты.
Я киваю в ответ на вопрос и продолжаю стоять, настороженно оглядывая её с ног до головы. Тёмные длинные волосы собраны на макушке в наскоро закрученном узле; одно плечо выглядывает из-под рубашки, завораживая даже меня своей тонкой красотой; глаза насыщенным цветом напоминают глаза Дерека. Любой неискушённый наблюдатель вполне мог бы принять их за брата с сестрой.
Наивных сомнений о том, чем они здесь занимались, у меня даже не возникает. Так вот, какие девушки тебе нравятся.
Я ревностно осматриваю её в сотый раз и пропускаю кульбиты в поисках знакомых красных отметок. Глаза шастают по всему телу молодой учительницы, отчего та, вероятно, начинает чувствовать себя совсем неловко. Позже всю эту сумасшедшую сцену вполне можно будет списать на разыгравшиеся при виде обнажённых женских ног подростковые гормоны.
— Что ты тут делаешь так рано в субботнее утро? — она откладывает газету и поспешно пытается прикрыть наготу лежащим неподалёку пледом. — Разве молодёжь в такое время ещё не спит?
Я ухмыляюсь и устремляю взгляд вверх по лестнице, уходящей к спальне.
Если бы не ты, маленькая дрянь, «молодёжь» сейчас смотрела бы десятые сны в тесных объятиях хмурого волка.
Набирая знакомый номер, я уже давно испытываю не нервный страх, а назойливое нетерпение, пускающее в пляс холодные пальцы. Два гудка, три, четыре. Я скусываю тонкую плёнку кожи с покрасневших губ — Дерек обрадуется тёплому кровяному привкусу. Будет слизывать его снова и снова, волчком крутясь около моего лица.
Девятый гудок прерывается на середине, и я наконец-то слышу тугой низкий голос на другом конце линии.
— Чего тебе, Стайлз? — от нарастающего волнения солнечное сплетение делает сальто.
— Здорова волчара, — я расплываюсь в глупой беспричинной улыбке.
— Говори, чего тебе надо, или я кладу трубку.
— У отца ночная смена, вот я и решил: наведаюсь в лофт, занесу пиццу, посмотрим фильм на твоём старом диване, — глаза закатываются в предвкушении, когда Дерек прерывает меня неожиданно и резко:
— Нет, у меня сегодня другие планы, — из трубки раздаются короткие гудки, оставляя меня в полном недоумении. Когда в последний раз Дерек так прямолинейно отказывался вмять своё идеальное тело в моё? Когда в последний раз он говорил «нет» вместо рядового «отвали, Стайлз», что на волчьем языке явно означало «тащи сюда свою задницу, да поскорее»?
Пару минут я продолжаю кусать губы в глубокой задумчивости, но надолго меня не хватает. Пицца влечёт потрясающим сырным ароматом, и я решаю, что даже у одинокого волка могут быть свои дела в пятничный вечер.
Однако с наступлением темноты волнение возвращается и терзает меня всю ночь гадкими разноцветными снами, порождёнными моим больным ревнивым воображением.
Снами, которые самым наглым образом обернулись явью.
Дженнифер продолжает озадаченно смотреть на меня, и я наконец понимаю, чего она ждёт. Ухмылка на моём лице расходится ещё шире. Оправданий ты от меня не дождёшься.
Я уверенно шагаю к кухонной стойке и наливаю свежеприготовленный кофе в любимую темно-синюю чашку, всем своим видом показывая, насколько комфортно себя здесь чувствую.
— Я пришёл к Дереку, — говорю я. В глазах девушки скользит уже ничем не скрытое смущение — она наконец-то ощущает себя посторонней в этой большой светлой комнате.
— Дерек, — кричит она уходящей вверх лестнице, отчаянно краснея, — К тебе пришли.
Мисс Блейк встаёт и протягивает руку к лежащим на диване узким брюкам.
Правильно, одевайся и сверкай отсюда пятками. У волка может быть только одна сука, и её роль в логове Дерека уже занята.
По лестнице спускаются вниз две натренированные голени, упруго отталкиваясь от деревянных ступеней. Я поднимаю голову, встречаюсь с убийственно суровым взглядом, и от него мои сбившиеся со здорового курса подростковые гормоны играют по всему телу яркими красками.
Только попробуй спросить меня, что я здесь делаю.
Он молча хмурится и переводит взгляд с меня на девушку. И вот я снова чувствую себя уязвимо; спустя столько месяцев возвращается страх, что волк прямо сейчас скажет мне убираться прочь. Я сильнее обхватываю горячие стенки чашки, делаю глубокий глоток и прикрываю глаза, чтобы не смотреть на углубляющиеся морщины между волчьими бровями.
— Стайлз, поднимайся наверх, — цедит он сквозь зубы и скрещивает руки на груди. Тонкая белая футболка натягивается, отчего моя голова тут же влажно пустеет, — Сейчас же, — добавляет он с нарастающим раздражением.
Неожиданно Дженнифер начинает приторно улыбаться и размахивать руками
— Ничего-ничего, мне всё равно уже пора, надо составить план уроков и работы проверить: куча дел и 24 часа, — слова вылетают из её рта так же часто, как они обычно вылетают из моего, и я невольно радуюсь её неловкой беспомощности.
Она наклоняется, чтобы подхватить с пола свою рубашку — растрепавшиеся волосы плавно струятся с левого плеча на правое, и мой мир рассыпается на холодные блестящие искры. За левым ухом, одновременно сияя чистотой и порочностью, сидит маленькое розовое пятно — осколок страсти волка. Моего волка.
Наши с Дереком взгляды встречаются на этой отметке. Я отвожу свой моментально — боюсь увидеть в его глазах ничтожное «извини». А ещё больше боюсь — не увидеть. Я стискиваю зубы, безжалостно стирая эмаль. Тёмно-синяя кружка гулко ударяется дном о кухонную стойку, разливая по ней горячими волнами кофе. Я подбегаю к лестнице, стараясь не задеть волка даже краем своей футболки, и, шумно стуча подошвами, поднимаюсь наверх,
Ты не сделаешь из меня истеричку, Дерек Хейл.
Ты не сделаешь из меня ещё большую истеричку.
Внизу Хейл ласково увещевает свою даму сердца подождать совсем недолго, пока он разбирается с «надоедливым подростком». Я злобно скалюсь подобной отсылке и с отвращением избегаю смотреть на постыдно измятые простыни.
Девушка сдаётся. В конце концов, не так уж и часто удаётся провести ночь с потрясающе привлекательным и обходительным оборотнем. Дженнифер покорно садится на диван, и по шуршанию газеты я определяю, что она вернулась к чтению.
А на лестнице уже раздаётся грозный шум тяжёлых шагов. Голова Дерека выплывает из лестничного отверстия, выражая бескрайнюю ярость. Следом показывается полуголый торс, из-за которого я, идиот, тут же теряю бдительность — всего лишь на секунду. Но этой секунды волку вполне хватает, чтобы бесцеремонно схватить меня за шиворот и припечатать к стене.
— Какого чёрта ты ей наговорил, а? — глаза его метают молнии, но не внушают мне никакого страха — вид бесстыдно неубранной постели уже вселил в меня достаточно злобы.
— Всего лишь сказал, что пришёл за забытыми у тебя трусами со спанч-бобом — так что готовься встретиться с судьёй по делам несовершеннолетних, Дерек — говорю я, стараясь вложить в его имя как можно больше накопившегося яда. Хейл игнорирует мой искромётный юмор и придвигается ещё ближе, угрожающе тыкая пальцем мне в лицо:
— Больше никогда, — сквозь зубы шепчет он, исходя ожесточением, — Никогда не разговаривай так с теми, кто мне дорог, — для убедительности он потрясывает меня из стороны в сторону и добавляет: — Ты меня понял?
Я болезненно морщусь, наплевав на напускное равнодушие, и загнанно молчу. Его слова — удар ниже пояса. Дерек тяжело дышит, очевидно запертый в своих собственных чувствах — ненависти, злости, крайнего раздражения. Смысл сказанного доходит до него позже, чем до меня, и мы стоим, уткнувшись друг в друга ранеными взглядами.
Страх накрывает меня новой волной: что случится, если сейчас я вырвусь и уйду? Вдруг следующий раз я увижу Дерека на его же свадьбе, рука об руку с этой тонконогой лицемеркой, затянутой до удушья в белоснежный корсет? В этой самой комнате буду нянчить их темноволосых скуластых отпрысков, притворяясь спокойно счастливым? И, что самое страшное, никогда уже не смогу прикоснуться к Дереку так, как могу сейчас?
Я ни разу не задумывался о нашем с Дереком будущем; но мысль о том, что тот случайный, умопомрачительный поцелуй позади имения Хейлов два дня назад может стать последним, жалит изнутри, как пчела, самоотверженно защищающая свой улей.
Сказать мне нечего, поэтому я, проглотив обиду, подаюсь вперёд и легонько касаюсь его губ своими. Так учил отец: гордыня не оставит тебе ни одного счастливого воспоминания, так что засунь её куда подальше.
Дерек испускает тихое шипение, и я почти вижу, как от наших губ исходит пар накала страстей, опущенного в ледяную воду. Он выпускает язык и проводит им по основанию моей нижней губы, слизывая кровавые нотки.
Вот ты и попался.
Я довольно ухмыляюсь и привычным движением запускаю руки в его короткие волосы. Уверен, эта маленькая дрянь и понятия не имеет, как он заводится, когда я трогаю вот здесь, за ухом. Дерек сдавлено рычит в мой податливо раскрытый рот.
Он выпускает из пальцев воротник моей рубашки, но только чтобы обхватить меня за извивающуюся талию. Его язык уже жадно вылизывает мой, а зубы прикусывают каждый попавшийся участок кожи. Он легко подхватывает меня под ягодицы и тащит к кровати.
Внезапно внутри разгорается беспредельное отвращение, почти ужас. Я ловко вырываюсь из волчьей хватки и падаю на пол, увлекая его за собой.
— Даже не надейся: я и пальцем не прикоснусь к ложу твоего позора, — Дерек ухмыляется в мои уже изрядно потрёпанные губы и укладывается сверху. Язык его опускается ниже, вылизывая тонкую жилку, отсчитывающую мой пульс. И я вульгарно выгибаю спину ему навстречу, ощущая волчье тепло через тонкий слой своей футболки. Когда его рука заученным движением вынимает ремень из петель моих штанов, под закрытыми веками у меня разрываются разноцветные фейерверки.