Сигаретный дым

Я рассматриваю профиль Чонгука, пока он затягивает сигаретку и колечками выпускает дымок. А закончив ее докуривать, он встаёт с постели, собираясь одеться. — Чонгук? Ты куда? — спросила я, резко вставая с кровати. — Извини, но мне не стоило заходить так далеко… — ответил тот, надевая брюки. — Чонгук, я не понимаю тебя. О чем ты? — в замешательстве спросила я, приближаясь к краю кровати. — Я гей. Полученный ответ бешеными пульсами отбивался в висках. Тело охватило дрожью, а слезы застелили глаза. — Ты, наверно, шутишь… — отмахнулась я, нервно засмеявшись. Чонгук ничего не ответил и лишь посмотрел в сторону. — Как… Как… Как?! — потупив взгляд, я тут же сорвалась на крик. — Ты понимаешь, что сейчас наделал?! Раз ничего не чувствуешь ко мне, зачем было так далеко заходить, придурок конченый! — резко схваченная мною подушка в миг полетела в ничего не выражающую физиономию Чонгука, которого как будто и не волновала эта ситуация. Я поспешно стала собирать с пола свои разбросанные вещи, сдерживаясь и попутно вытирая поступившие слезы. Не хотелось давать слабину. — Ненавижу тебя! С этими словами я тут же ринулась мимо Чонгука, но уйти окончательно от него мне не удалось, так как он схватил меня за свободную руку и заставил посмотреть на его теперь ненавистное мне лицо. Он все также серьезно рассматривал мое заплаканное лицо, я попыталась не заплакать, но подбородок и губы содрогались, а волна слез тут же одолела меня. Чонгук расширил глаза и приоткрыл рот, а я лишь хотела плюнуть ему в лицо, но вместо этого сорвала руку и как можно быстрее побежала в прихожую, откуда, после забрав и обувь, направилась в свою квартиру, хорошенько прихлопнув дверью. Зайдя в свою обитель на подкашивающихся ногах, я со спешкой закрыла дверь изнутри. Надежды не осталось, всё было ложью, мимолетным мгновением. Швырнув всю одежду по всему коридору, я скользнула по двери, сев на испачканный коврик, собравшем грязь с улицы, обняв плечи, я опустила голову и стала захлебываться в слезах. Сердце болезненно ныло и кололо острыми, как иглы, шипами. Не прощу его, даже боль, причиненная Тайлером, кажется ничем, в сравнении с душераздирающей болью от Чонгука. Мне противно вспоминать то, что с нами произошло в этот сладостный, но теперь такой колючий и задевающий момент. Он поддался лишь своим животным инстинктам и не более. А я, как глупая, поверила, что наши чувства взаимны. И он бросил меня, как не пригодную и испортившуюся тряпку. Ненавижу его, думать не хочу о нем: как он бесчувственно стоял и даже не попытался что-либо сказать, извиниться. Сукин сын. Себя я теперь точно так же ненавижу — за оплошность, которую допустила; за чувства, которым слепо отдалась; за то, что он притягивал меня как сносящий голову сильный афродизиак с особенным чутким запахом. В последнюю очередь растоптал мое разорванное им же сердце. А у самого твердый черный уголь. И снова я всхлипнула, рыдая и все также углубляясь в уничтожающие меня мысли. Я такая слабая, почему же не получается взять себя в руки. Чувствую себя загнанной мышкой, находящейся в безвыходном положении, которая только и надеется, что не погибнет такой унизительной смертью, как быть съеденной ненастным котом. Я медленно вдохнула, заполняя легкие до неприятного давления в груди, но в ту же секунду снова разрыдалась навзрыд.