Стирая границы

*** У Кэмерона есть пиджак, который сидит на нем как влитой. Гладкая материя плотно обхватывает плечи, и застегнутый на все пуговицы, он тут же превращает брата в примерного студента Гарварда, в достойный образец для подражания. Тайлер надевает этот пиджак, и он будто сшит как раз для него. Нет ни единого штриха различия, — это эксклюзивное творение портного крепко обнимает его тело, идеально обтягивая. Он смотрит в зеркало и видит… Он не знает, что именно он видит. Точнее, кого именно. Даже запах, исходящий от лацканов такой знакомый и смущающий. Он улавливает нотки парфюма, запах своей собственной кожи и то, как пахнет брат, когда они стоят слишком близко друг к другу. Это аромат, присущий им обоим. Два пальца скользят под ткань пиджака Кэмерона, нет, уже Тайлера, выворачивая лацкан и притягивая ближе, чтобы иметь возможность вдохнуть сильнее. Тайлер не заметил момента, когда он успел прикрыть глаза, но он вовсе не хочет открывать их сейчас, даже когда чувствует жар прижимающегося к его спине тела, влажное дыхание у своего уха, и слышит голос, произносящий на выдохе: «Это мое». Он может иметь в виду пиджак. А может и нет. — Неужели? — шепчет Тайлер в ответ, прижимаясь теснее и выпуская из пальцев грубую ткань. Он укладывает голову на сильное плечо стоящего позади мужчины, послушно обнажая горло. Они даже звучат одинаково. Границы стремительно размываются. Только Тайлеру совершенно на это наплевать. *** В детстве они иногда любили меняться местами, чтобы посмотреть, кто из взрослых первым это заметит. Только никто никогда не замечал. Они знали друг друга слишком хорошо. Тайлер приглушал свое дикое озорство, чтобы успешно имитировать более уравновешенного Кэмерона. А Кэмерон, напротив, отпускал себя, беззаботно позволяя себе делать все то, что было недопустимо, когда он был самим собой. Ничего страшного, когда Тайлер такое творит. Ничего страшного, когда он и есть Тайлер. Они могли так развлекаться весь день, иногда даже несколько дней. Когда им было по пятнадцать, они притворялись целую неделю. Они научились реагировать на имена друг друга и даже не вздрагивали, когда кто-то называл не то имя. Кэмерон расхаживал с выпяченным наружу, слишком огромным для этого мира самомнением Тайлера. А Тайлер постоянно одергивал себя, стараясь держать в узде кипящую внутри него несносность. Спустя некоторое время, что «Кэмерон», что «Тайлер» звучали для них обоих одинаково привычно. Это просто был выбор из двух заведомо правильных ответов, и от того стало совсем немного сложнее помнить… Однажды перед сном бесконечную тишину между их кроватями разрезало пожелание Кэмерона: «Спокойной ночи, Кэ…» Они застыли в унисон. Кэмерон чувствовал, как пульс стучит в висках, и он знал, прекрасно знал, что Тайлер чувствует то же самое. Он не мог не чувствовать. Он ощущал себя так, словно его вот-вот стошнит. Или у него в любую секунду случится сердечный приступ. Хотелось просто уткнуться лицом в подушку и проклинать себя последними словами до тех пор, пока это скользкое, тошнотворное, пугающее чувство не исчезнет. Тайлер судорожно, едва слышно выдохнул, но Кэмерон заметил, потому что этот звук отдался вибрациями у него в костях, и отвернулся лицом к стене. Кэмерон вперился взглядом в линию лопаток брата и смотрел в одну точку до тех пор, пока его сердце наконец не утихомирилось и не перестало вырываться из груди. Они поменялись обратно на следующий же день. Но урон уже был нанесен. *** С тех пор прошло много времени, но они так и не перестали вести свою игру. Ни один из них не знал правил, но оба хотели выиграть. Пусть и не было толком ясно, что именно определяет победу, но проигрыш никогда не был для них приемлемым вариантом. Они не разговаривают об этом. Они не рассказывают никому постороннему. Но они оба знают, что впереди их ждут роковые последствия — сносящее и засасывающее торнадо, выбивающее почву из-под ног, которое изменит их навсегда. И они оба просто не могут остановиться. На одной из вечеринок Кэмерон встречает девушку. Она мила, сексуальна и просто без ума от него. Она дает ему свой номер телефона и предлагает сводить ее на свидание следующим вечером. Кэмерон возвращается в свою комнату и ощущает на себе пристальный взгляд Тайлера еще даже до того, как успевает включить свет. — Ты ее трахнул? — с усмешкой спрашивает Тайлер, не сводя с него своего ехидного и такого проницательного взгляда. Он нарочно выбирает такую грубую формулировку, потому что знает, что Кэмерон это просто ненавидит. Только они оба знают правду. Кэмерон чувствует, что должен ненавидеть подобный тон. Но на самом деле его бросает в дрожь от этих слов, которые крутятся в его мыслях, но он никогда не позволяет себе их произнести. Кэмерон сглатывает. — Мы встречаемся с ней завтра вечером, — услышав это, Тайлер тут же вскакивает с места и властно движется прямо на брата, пока не вынуждает того прижаться к стене. Они стоят слишком близко, их тела вжимаются друг в друга, и губы на расстоянии всего нескольких сантиметров… — Да, мы с ней встречаемся, — оскалившись от предвкушения тянет Тайлер. Он забирает телефон Кэмерона и засовывает свой в его карман, при этом надавливая пальцами на бедро так, что кожу обдает жаром, словно вместо джинсовой ткани их разделяет лишь тончайший слой папиросной бумаги. У Кэмерона полно возможностей просто сказать «нет», но он не станет. Тайлер это знает. Они оба знают. Потому что произнесенное вслух «нет» положит безоговорочный конец их игре, а они слишком погрязли в этом, чтобы допустить такой исход. Поэтому следующим вечером именно Тайлер идет на свидание, в любимой рубашке Кэмерона и с уложенными в аккуратную прическу волосами. А сам Кэмерон терпеливо ждет его возвращения, уставившись на часы, не в силах унять бешено колотящееся сердце. И это Тайлер приходит поздней ночью, весь сочащийся развратом и с влажными от поцелуев губами. Он пахнет сексом, выглядит чрезвычайно самодовольным и даже опасным, затаившимся зверем. И именно Тайлер насмешливо произносит: «Не волнуйся, я вел себя как истинный джентльмен». Конечно же он вел себя безупречно. Кэмерон уверен в этом. Словно он был там и наблюдал за происходившим собственными глазами. Вот Тайлер сдерживает себя, начиная с бессмысленных, но приятных комплиментов по поводу внешнего вида девушки. Расслабленно очаровывает ее за ужином в дорогом ресторане. Провожает до самой двери после. И умудряется создать впечатление, будто вовсе не ожидает никакого продолжения и будет вполне удовлетворен, получив на прощание лишь поцелуй и невинное пожелание доброй ночи. Верхние пуговицы рубашки Кэмерона небрежно расстегнуты, и у Тайлера на шее заметен красный след. Это отпечаток чужих губ на его коже. Кэмерон все еще там: он видит все, слышит каждый стон, чувствует каждое прикосновение, и это сводит с ума. Он знает, как все было. Тайлер медленно и так сладко целовал девушку, как самый что ни на есть гребаный джентльмен. Осыпал нежными словами, соблазняя, пока прокладывал свой путь губами вниз вдоль пуговиц ее блузки и скользил пальцами вверх по бедру, пробираясь под юбку. А она впивалась в него ногтями и зубами от невозможности сдержать эмоции. От ее напускной скромности ничего не осталось, и она кричала в экстазе «Кэмерон», и Тайлер… Тайлер небрежно ухмыляется, в его глазах плещется тьма, и он выглядит слишком оторванным от реальности. Он смотрит на Кэмерона так, будто знает, что творится в его голове. Читает каждую проскальзывающую через его разум мысль и просто выжидает переломный момент. Он ждет, когда Кэмерон не выдержит и сломается. Только Кэмерон не намерен доставить ему такого удовольствия. Он медленно подходит и останавливается достаточно близко, чтобы можно было уловить аромат женских духов, который примешивается к запаху кожи брата. Достаточно близко, чтобы заметить, что глаза Тайлера уже слегка прикрыты, и он просто не способен с этим бороться. — Ложись спать, — тихо произносит Кэмерон. — Ты пьян. Тайлер стискивает зубы, желваки пульсируют на его лице. Ни один из них не двигается с места. — Да, — наконец выплевывает Тайлер. Его рот перекошен, а во взгляде блестит сталь. — Пожалуй, я пьян. И только когда он отходит на значительное расстояние, Кэмерон обнаруживает, что снова способен дышать. Он прикрывает лицо слегка дрожащей рукой. Он не знает, выиграл он или проиграл. Кэмерон долго не может уснуть. Он никак не перестает думать о руках брата на объятом страстью теле девушки. О своих собственных руках на ее теле. Об их руках… И когда он наконец проваливается в сон, то разницы совсем нет, она неопределима и просто несущественна. *** Они не успевают даже заметить, как проводят целый месяц за этой рисковой игрой с огнем. Кэмерон отвечает на звонки Тайлера. Тайлер водит на свидания девушек Кэмерона. Они вводят в заблуждение преподавателей и друзей. Они оба просыпаются по утрам с зыбкой неуверенностью в том, в чьей коже находятся в данный момент. Самое ужасное, что это в самом деле так. Если бы это была всего лишь игра, глупая шутка, они бы знали, какие перестановки творят. Знали, где в сознании пролегает граница между «Кэмероном» и «Тайлером», пусть она и находится в постоянном движении. Только вместо этого они срастаются с самой сутью игры. Они даже не отдают себе отчета в том, что с ними происходит, пока Кэмерон, глядя на расписание, никак не может припомнить, какие занятия он посещал как «Кэмерон», а какие как «Тайлер»; пока Тайлер на автомате не тянется за рубашкой Кэмерона и понимает, что ошибся, лишь когда материал уже так привычно обтягивает плечи. И это немного пугает. Напряжение, искрящее в воздухе, разряжается лишь тогда, когда они стирают последние черты отрицания поцелуем. Наполовину состоящим из ярости, наполовину из облегчения. Они валятся на кровать, кусая друг друга до крови и раздирая кожу в попытке избавиться от последнего барьера между ними, мешающего стать чем-то единым — пугающим, но идеальным. Две разделенные половины, сливающиеся в одно существо. Тайлер выдыхает, и Кэмерон раскрывает рот, отзеркаливая… … и Кэмерон шепчет имя, которое ни один из них не может толком разобрать, но это уже неважно… … и они вгрызаются в плоть, оставляя на ней отпечатки зубов одинакового размера. Языки и губы увлажняют кожу, пробираясь внутрь, пытаясь выпустить на свободу их идентичную кровь… … и… и… и… «Мы должны прекратить», — кто-то из них шепчет в агонии, захлебываясь стонами. И другой, а может и тот же самый, произносит с задушенным, отчаянным смешком: «Я не уверен, что мы еще можем. Совсем не уверен».