"Снова горько усмехнувшись, Рейта подумал, что они с Каем одинаково сильно мечтали о свободе, но, получив ее, совсем не знали, что же с ней делать. Просто не представляли, куда плыть в этом открытом море и где искать свою бухту. Свобода была сестрой одиночества."
"- Куда ты поедешь? - Еще не знаю. Найду место, где смогу выдумать себе новую цель и идти к ней..."
"Sakana no naka", Akelei
Раньше всё было по-другому. Раньше Камиджо мог спокойно ворваться в три часа ночи в маленькую однушку, разбудив при это хозяина, и начать говорить, говорить, рассказывать что-то, срываясь на написание стихов на салфетках… А хозяин только изредка кивал, едва удерживая глаза открытыми и выпивая четвёртую кружку кофе. А на утро Маю приползал на репетицию злющий и невыспавшийся. В то время как Камиджо, упорхнувший из его квартиры под утро, уже что-то радостно напевал. И тогда Маю срывался, орал, намеренно оскорблял старого знакомого. А ночью курил по десятку сигарет и злился на себя за то, что вот сегодня Камиджо точно не приедет. Маю был очень противоречивым человеком, разум заглушал в нем чувства. Сейчас не то. Камиджо научился управлять своими порывами, и он уже больше не спешит ехать к кому-то в три часа ночи. Многое изменилось с тех пор, многому уже не стать прежним, жизнь ушла вперёд, не прося на то разрешения или согласия. Порою Камиджо кажется, что он застрял в прошлом, что его время остановилось где-то там, лет шесть назад. Камиджо снова стоит на пороге перемен, глотая давно, казалось, забытый вкус свободы. У него опять что-то не заладилось. И Камиджо не может понять, что. Он снова и снова ищет ответы на ставшие почти риторическими вопросы, но снова приходит в тупик. Фатум, круг, неизбежность. Он даже начинает думать, что музыка изначально не была «его» делом. Камиджо вздохнул и устало потёр переносицу. Зависание в своих мыслях стало уже привычным за последние несколько месяцев. Усталость накапливалась изо дня в день, и рано или поздно она должна была привести к катастрофе. Камиджо всё чаще хотелось сорваться, как когда-то давно, в три часа ночи, но… Он даже не знал адреса Маю. А ехать с подобными, в общем-то дурацкими, настроениями к Хизаки он просто не считал нужным. Сделав глоток уже остывшего кофе, Камиджо поморщился и взглянул на парк, сквозь панорамное окно маленького кафе. Осень уже вступила в свои права, окрасив деревья тёплым золотом. Летняя жара спала, окутав город прохладой, но солнце всё ещё не желало уходить. Стояли тёплые дни, и в воздухе неподвижно зависло сонное прозрачное марево, сотканное из смутных образов и воспоминаний. Камиджо знал, насколько обманчива эта теплота, знал, что за ярким убранством не кроется ничего, кроме увядания и смерти. Это настолько напоминало его собственную жизнь, что заставляло задуматься. Камиджо облокотился на согнутую в локте руку и невесело улыбнулся. Он никогда не мог не замереть хотя бы на пару секунд, чтобы полюбоваться разноцветной палитрой осени. Жаль, что при этом он ненавидел дождь. Он не считал себя романтиком, но не восхищаться тем, что никогда не создаст рука человека, не мог. Камиджо был сам рад обманываться, растворяясь в этой иллюзорной теплоте и процветании. Солнечный зайчик скользнул по его лицу и тут же пропал в брызгах луж и на мокром асфальте. Мягкие бордовые диванчики, фоном - ненавязчиво звучащая классика, запах свежей выпечки и осенней листвы, когда распахивается дверь, задевая колокольчик - всё это умиротворяло. В голове всплыли воспоминания, настолько давние, что казались пожелтевшей фотографией. « - Кайто, Кайто*, а давай группу создадим? - Юджи, ну, что ты опять несёшь? – смех и блаженная затяжка. – Разве у нас получится? - А вдруг?!» Когда это было? В далёком девяносто третьем или уже в девяносто четвёртом? Камиджо помнил только то, что было жутко холодно, и он постоянно кутался в шарф, а Маю, будто нарочно, ходил чуть ли не в осеннем пальто. Камиджо всегда ворчал на него, но Маю только усмехался и снисходительно смотрел на Юджи своими пронзительно-насмешливыми глазами. Они всегда были такими разными. И музыку создавали разную. Ками снова вздохнул и заказал ещё кофе, предчувствуя, что он опять остынет. Удивительный день! Начало третьего, а он свободен, как ветер. Давненько уже с ним такого не случалось. И именно эта свобода, которую Камиджо вдыхал, так горько сжимала горло. Свобода… Он просто не знал, куда её деть, эту свободу. Зачем она ему, если для него вся жизнь в музыке? Камиджо, почти потеряв группу, чувствовал себя растерянным. Когда Версаль «уйдёт в отпуск», первое время он вообще не будет знать, что делать. Это уже потом мозг включится, и что-то будет. Камиджо помнил, как Юичи рассказывал о том времени, когда был без группы, да и сам он ещё не забыл это состояние «свободного плавания». Камиджо ненавидел это положение, когда тебе вроде все рады, но ты никому не нужен. Досиживая второй час в кафе рядом с парком, Камиджо вспомнил своё объяснения с Маю. Это было в такой же солнечный осенний день. Камиджо знал, чувствовал, что именно с Маю должен решить последние дни Королевы**, как некогда с ним обозначил её рождение. Встреча вышла странной. Они не общались уже к тому времени, но в тот вечер Юджи всё равно приехал. Маю уже ждал его. Они долго сидели на кухне и молча смотрели друг на друга. А потом что-то лопнуло между ними, слишком громкий крик с улицы заставил вздрогнуть, и Камиджо сам не заметил, как оказался в объятиях Маю, жарко его целующим. А после… стоны, тела, переплетающиеся на всегда аккуратной постели Маю, накрывающее с головой наслаждение. Юджи сам удивлялся: они никогда не переходили грань тонких намёков и игры полувзглядов, хотя искра пробежала давно, и каждое прикосновение заставляло едва ли не стонать от желания. Ками был прекрасно осведомлён о разрушительной ревности гитариста и хорошо знал, почему тот три раза со скандалом покидал группу. Утро запомнилось Камиджо бликами на стекле кафе, куда они выбрались, капелью от недавно прошедшего дождя и удивительно спокойным Маю. Он просто получил то, чего желал так давно. - Маю, - неспеша начал он, где-то в глубине души понимая, что это конец. – Что делать с группой? Без громких фраз и без надрыва, простой вопрос, который сейчас был сравни воздуху. - А что с ней делать? Ничего не делать, - и Маю пожал плечами. - Тебе её совсем не жаль? Не жаль нашу Королеву? - Королева тяжелобольна, - Маю поднял тяжёлый взгляд на вокалиста. – И я не хочу, чтобы она мучилась и умирала в агонии СМИ. Они помолчали. Камиджо сделал пару глотков кофе. - И что же будет дальше? – со вздохом спросил он скорее себя, но Маю ответил. - А дальше, Юджи, будет свобода, - и загадочно улыбнулся. С тех пор они не виделись. Объявлять о распаде пришлось уже втроём. Свобода. И снова всё упиралось в эту пресловутую свободу. Свободу от чего, для чего? Для Камиджо она была смертельным ядом, и её сладкий привкус на губах заставлял задыхаться. Маю уехал. И Камиджо, сам не до конца себя понимая, сорвался за ним. След он потерял сразу. Но целый месяц бродил по улочкам Киото и допоздна засиживался в круглосуточных кафешках, надеясь на случайную встречу. Его гнали усиливающийся ветер и нежелание принимать свободу. Камиджо не хотел свободы! Камиджо не хотел одиночества, неизменно приходящего вместе со свободой. Нужно было снова искать цель, пытаться найти стимул двигаться вперёд. А вернуть Маю – чем не стимул? Камиджо последовал за ветром, который вёл его куда-то в неизведанное будущее. И сейчас порою Камиджо кажется, что он сходит с ума. Версаль кажется ему плохой пародией Королевы, образы кружатся в голове, смешиваясь. Не могут разные люди думать одинаково, но Юджи невольно раз за разом проводит параллели между образами Маю и Юичи, Эмиру и Теру, Мачи и Хизаки, Казуми и Юки. И он сходит с ума. Он уже не знает, действительно ли Королева мертва. Задним умом Юджи понимает, что, скажи он в то утро Маю то, то осознал накануне, всё могло быть иначе. Он видел в глазах Маю готовность принять и ответить на чувства. Маю не мог начать сам, он, как всегда, чего-то опасался. А Камиджо ждал. И промолчал. Возможно, скажи он тогда о давней и чутко взлелеянной любви, не так страшно было бы стать свободным. Но теперь уже ничего не вернёшь. Камиджо встряхнул затёкшей рукой, выныривая из омута воспоминаний, и взглянул на всё такой же солнечный парк. Как бы тяжело и неприятно ни было это признавать, но старательно убиваемое чувство, кажется, стало только сильнее. Будто настоялось с годами, как вино. И сейчас старые, тщательно обработанные раны снова вскрывались, словно чувствуя дежавю, словно чуя приближение свободы. Камиджо равнодушно посмотрел на городской пейзаж. Он не имел никаких контактов, не знал, что стало с Маю, не надеялся на встречу. Камиджо хмыкнул и вытащил из бумажника несколько купюр, не глядя кинул их на стол. Поднялся, неспешной походной идя к выходу, не замечая настороженного карего взгляда, наполненного болью, из самого дальнего угла зала. Свобода? Свободу Камиджо признавал только в творчестве. * Кайто - первый псевдоним Маю ** Lareine - королева с французского