Пыль дорог

      Автомобиль набирал скорость, словно боялся не успеть пересечь границу штата до заката. А ведь пересекать ее мы не собирались. Мы — это я, Шон, и мой друг Мэтт, который сейчас как раз и занимался тем, что вертел баранку. Мы не разговаривали, предпочитая словам молчание. Да, в принципе, все было давно сказано и понято, добавить нечего, пытаться исправить словами — нечего. Одним словом, то самое состояние, когда никто ничего ни от кого не хочет и не ждет.       Миф о чистом ровном асфальте под колесами развеивала летящая из-под шин песочная пыль. Она клубами зависала в воздухе позади нас и ловила, если таковые имелись, следующие за нами автомобили.       Мэтт включил радио. Согласен: тишина, в которой нет разговора, на дорожном полотне утомляет. Заиграло что-то старое и хорошо знакомое нам обоим. Я не стал подпевать.       Рано утром, пока все спали, мы с ним кинули по сумкам пару футболок, смену нижнего белья и блок сигарет, и выкатили по ухабистым улочкам на шоссе. Позади остались дом и городок, в котором все друг друга знали.       — Думаешь вернуться? — спросил я, когда Мэтт уверенно сел на водительское место и завел мотор. В действительности я хотел его немного подколоть, потому что знал, что он недолюбливал машины и не любил водить, хоть и умел, но в утренней тишине, при только-только наливающемся яркостью солнце вопрос прозвучал серьезно. Слишком серьезно, я бы сказал.       — Я не загадываю, — пожал плечами он и тронулся с места.       Конечно, он не загадывает. Мы оба не загадываем, раз уж на то пошло. Мэтт просто давит на педаль, а я, подпирая рукой подбородок, смотрю по сторонам на весьма пустынные пейзажи вокруг. И понимаю, что если кто и вернется домой в ближайшее время, этот кто-то будет один, потому что другой, вне зависимости от того, кто это, попрощается со вторым, не глуша мотор, и свернет на ближайшей развилке.       На заправке мы взяли по капучино и уже в машине убедились, что надпись «из натуральных кофейных зерен» ни капли не соответствовала действительности. Своим открытием, однако, мы друг с другом не поделились, почти синхронно выпив кофе залпом, пока горячий, потому что в остывшем состоянии он будет очень неприглядной жижей, пробовать на вкус которую не придет в голову ни одному нормальному человеку.       День проносился мимо со скоростью убегающих вперед полос асфальта. В сумке я нашел завалявшийся шоколадный батончик и съел половину, вторую протянув другу. Он отказался и примерно через час притормозил у какого-то дорожного кафе. Встретить кафе на шоссе — задача не из легких, потому что кафе означает наличие поблизости какого-нибудь крупного города, а таких по нашему направлению практически нет.       Снаружи кафе выглядело как покосившийся бесхозный домишко, а внутри являло собой обыкновенное зрелище: деревянная барная стойка, несколько столов с частично поломанными стульями, по комнате летают мухи, прячущиеся от уже палящего солнца, хозяин с покрытым угрями лицом, сидит в кресле в самом дальнем углу и читает пожелтевшую газету, смакуя сигарету, как будто застрявшую у него между губами. Мы подошли к нему и спросили, что он может нам предложить. Мужчина встал и показал нам, что роста в нем почти немеряно, прошел за барную стойку и открыл холодильник.       — Сосиски с картошкой, — констатировал он, являя на свет замороженные продукты.       — Сойдет, — бросил Мэтт.       — Нам две порции, — вставил я.       — И кофе, — продолжил Мэтт.       — Тоже два. Капучино, если не поганый, — конкретизировал я.       Хозяин кивнул и достаточно скоро поставил на стол перед нами тарелки с картофелем фри и сосисками, кетчуп и две чашки кофе, который, как минимум, пах лучше предыдущего.       У хозяина кафе мы выпросили в дорогу пачку печенья и еще по стакану кофе, и почти счастливые двинули дальше. Надо отметить, что после нормальной еды на дороге стало как-то веселее, хотя связного разговора мы так и не завели.       Вечера в этих краях почти всегда не менее теплые, чем полуденные часы, а вот солнце заходит на удивление быстро. Как будто за горизонтом стоит магнит, сопротивляться которому бесполезно.       Когда закат только начинался, мы свернули на какую-то небольшую дорожку проселочного типа и вскоре остановились у гряды камней. Мэтт выключил зажигание и вскарабкался на самый верх этого «сооружения». Я последовал за ним чуть позже, когда достал сигареты.       Вид открывался не ахти какой, но все равно было красиво. Я закурил и протянул пачку другу.       — Понятия не имею, где мы, — будто и не собирался, сказал Мэтт, выдыхая сизый дым.       — Я тоже.       Пару затяжек мы молчали, глядя, как клочья сигаретного воздуха неспешно уходят в атмосферу в полном безветрии.       — Поедешь дальше? — спросил я.       — Ну, не назад же возвращаться.       — Да уж, не назад… Уже придумал, куда?       — А куда приеду, туда и приеду.       Мы выкурили еще по одной и спустились к машине. Солнце догорало на самой границе горизонта. Я достал с заднего сиденья сумку, кинул в машину несколько пачек сигарет на дорогу Мэтту и хлопнул дверью — в обращении с этим агрегатом нежность не работала. Мэтт уже сидел у руля, мотор славно урчал, готовый к дальнейшей работе.       — Ну, счастливо, — сказал я.       — Счастливо, — ответил Мэтт и, махнув рукой, тронулся с места.       На прощание он одарил меня клубом дорожной пыли, а когда я откашлялся и протер глаза, его уже и след простыл. Ну, так и надо. Я усмехнулся сам себе и исчезнувшему автомобилю, повернулся спиной к шоссе (тому направлению, в котором уехал друг) и пошел вперед.