Blue Angels

Если бы в тот момент с Соарином вздумала полетать наперегонки комета — она с позором безнадёжно отстала бы уже на старте. Пегас нёсся так, что тихий ночной воздух гудел и кипел вокруг него, растревоженный скоростью. Он метался из стороны в сторону, мечтая улететь от горя и больше никогда не возвращаться, а в следующую секунду круто разворачиваясь и намереваясь вернуться, отбить Рэйнбоу Дэш и, возможно, убить Зэфир Бриза — всерьёз убить, ударить так, чтобы больше не встал, а потом месить остывающее тело копытами до неузнаваемой каши. Но затем новый резкий поворот рассекал воздух: что толку отбивать её, если она пошла с ним добровольно, если целовалась с ним на его глазах, если так легко отдалась ему, если сейчас делит с ним постель?! Соарин закричал от безнадёжной душевной боли, вызванной этими мыслями. Как же так — первая кобыла, которую он любит, просто-напросто изменила ему с недожеребцом. Пегас метеором летел над деревьями, и воздушные волны от бешеных взмахов его крыльев разрезали кроны и пригибали траву. Скорость становилась откровенно опасной: окажись на его пути какое-либо препятствие, остановиться бы Соарин не смог. Даже свернуть не успел бы: разбился. Но он думал совсем не об этом. «Селестия, Луна, Кейденс, Твайлайт! Я готов уверовать в любую богиню, лишь бы отыграть всё назад, лишь бы не поступать так с Рэйнбоу, как должен теперь! Дискорд побери, я простил бы ей эту измену, я с удовольствием свернул бы шею Зэфу, но в этом нет никакого толку! Если она захочет, то она непременно изменит мне снова… — пегас внезапно пришёл к мысли о том, что если уж даже Элемент Верности способен на предательство — никому другому доверять вообще нет смысла. Это привело его в ещё более глубокий упадок: не из-за кого-нибудь другого. Из-за Рэйнбоу. — Если я не могу быть с тобой… то мне никто больше не нужен!». Воздух вокруг него накалялся добела, когда он новой, ослепительной звездой поднимался к самой верхней границе неба, где крылья смерзаются намертво, а мышцы обрекаются на мучительную гибель, съёживаясь и трескаясь от холода. В ту секунду, когда жеребец почти достиг лишённого кислорода пространства, очень далеко в висящем над землёй городе внутри накачанной наркотиками кобылки что-то встрепенулось. — Ну что же ты постоянно сопротивляешься, сладкая? — бормотал Зэфир, лишь сильнее прижимая Рэйнбоу к постели и быстрее двигаясь внутри неё, как хорошо смазанный поршень. — Я и так влепил тебе… м-м… драконью дозу этой дряни… Ты ведь уже полэквестрии должна перетрахать… Однако Рэйнбоу не хотела не то, что полэквестрии — даже этого жеребца, особенно этого жеребца. Её убедили, что он — Соарин, но с каждым движением, с каждым действием, с каждым словом она понимала, что это обман. Афродизиак и наркотики размягчили её разум, подняли либидо до первобытного, животного уровня, лишили воли сопротивляться, но они не были способны повлиять на тот стержень, вокруг которого горело и билось её тело. Они не могли сломить её решение быть верной, столь сильное и неподдельное, что воплотилось в части силы, способной свергать богов. Пегаску дёрнуло раз, второй, третий. «Это не Соарин. — Она мыслила примитивно, простыми, односложными фразами, но именно ими, словно обманывая владевшие её умом вещества, добиралась до сути, до ключа к своей свободе. — Соарин так не делает. Соарин так не говорит. Мне неприятно». Зэф, почувствовав шевеление, снова тихо заворчал и вцепился зубами в гриву на затылке Дэш, заставляя её задрать голову и сильнее прогнуть спину. Однако она не переставала дёргаться даже в такой неудобной, почти унизительной позе. «Мне всё-таки хорошо. Но это плохое ‘‘хорошо’’. Это не такое ‘‘хорошо’’, о котором не будешь жалеть. Я не хочу этого ‘‘хорошо’’, — постепенно выбираясь из плена, она даже смогла сложить болезненно пульсирующие крылья. Поглощённый всеобъемлющим удовольствием бирюзовый жеребец не придал этому значения, застонав в радужный затылок. Шея Рэйнбоу тем временем напрягалась, поднимая голову, приводя её в удобное положение. «Да, мне сейчас хорошо. Но я не хочу чувствовать это с кем-нибудь, кроме Соарина. Я счастлива только с ним». Пегаска почти услышала скрежет рвущихся звеньев цепей, опутывающих её. То, что она вдруг вскинула круп и взбрыкнула, стало для Зэфа неожиданностью. — Чудовище, — еле прошелестела Дэш. — Да перестань ты уже! — не владея собой от похоти, пегас резко вышел из Рэйнбоу, бросил её спиной на постель и наотмашь ударил копытом по лицу. От удара пегаска потеряла сознание, но Зэфир Бриз не заметил этого, торопливо возвращаясь в её мокрое жаркое лоно и утрамбовывая его даже яростнее, чем до этого. Соарин словно почувствовал эту пощёчину, когда перевернулся через спину в оглушительной вышине и начал своё падение, разрезая лицом ледяной озоновый воздух. Ревело пространство, разрывая гриву и хвост; звёзды смазались в психоделические полосы на фоне чёрного неба, заставляющие глаза болеть. Странное, волнующее, тягучее ощущение поселилось глубоко в грудной клетке, разрастаясь во все стороны, во всё тело синегривого жеребца. Почему-то он знал, что ему теперь делать — он знал и помнил, потому что Рэйнбоу сама рассказала ему об этом. «Я попрощаюсь с тобой, — впервые улыбнулся Соарин, но это была грустная, душераздирающая улыбка сквозь желание зарыдать. — Я попрощаюсь с тобой именно таким образом». И он использовал все известные ему способы, чтобы ускориться — так, как, возможно, ни один пегас ещё не ускорялся. А спустя вечность озарил небо собственным Соник Рэйнбумом. Это были не привычные и любимые всеми волны осязаемого радужного света. Это было буйство молний, электричества и искр, единственным звуком которых были трескотня и шипение. Молниевое кольцо стёрло с лица земли попавших в зону его действия ночных насекомых и птиц, а потом, растеряв свою убийственную силу, покатилось дальше, постоянно разрастаясь вниз и вверх, разменивая объём на площадь. Пройдя колючей дымкой сквозь Рэйнбоу, достижение Соарина пробудило её. Соник Рэйнбум воскресил ту, что его создала. Малиновые глаза резко распахнулись, а одно из передних копыт на чистом инстинкте нанесло Зэфу такой удар в морду, что тот слетел с пегаски. Краем сознания жеребец отметил, что теперь у него изукрашено всё лицо. — Ублюдок, — прорычала Дэш, силясь совсем сбросить себя оцепеняющий дурман, который сейчас по-прежнему владел Зэфир Бризом. — Ты за это заплатишь! — Ты ничего не вспомнишь, — неразборчиво засмеялся он. — Эта смесь также призвана отбить у тебя память. Ты проснёшься в одной постели со мной и будешь воспринимать всё как должное! Его речь вдруг прервалась рычанием. Жеребец попытался встать, чтобы нанести ответный удар, но пегаска, сходя с ума от злости и унижения, лягнула его так, как полагается лягать пони, сбивающей три дерева за раз. Зэф проломил своим долговязым тощим телом стену и, приземлившись в коконе обломков на диван в другой комнате, растерял свою агрессивность. Промежность радужногривой отозвалась тянущей, неудовлетворённой болью — Дэш начала течь не сразу, а Зэф с нетерпения влетел в неё на сухую. Пегаска застонала и прижала к низу живота копыта, силясь унять сводящее с ума ощущение. Капая переполнившими её жидкостями и морщась от отвращения, кобылка пошла на выход из неизвестно откуда взявшегося у бездельника и неудачника дома, мотая головой, рыча, борясь за каждый шаг, подгоняемая страхом: «Что-то случилось, что-то с Соарином». Выйдя, Дэш раскрыла не слушающиеся крылья и сорвалась в полёт. Пегаска мчалась, ведомая всё ещё осязаемым в воздухе слоем потрескивания, что становилось гуще по мере того, как она всё ближе подбиралась к цели. «Хоть бы он сумел увернуться, — с колотящимся сердцем думала Рэйнбоу в перерывах между смертельной непрекращающейся тягой остановиться, найти какой-нибудь толстый длинный предмет и успокоить растревоженное нутро. — Если он смог после этого взлететь — мне больше нечего желать». Рэйнбоу Дэш не могла сказать, сколько прошло времени — в агонии неудовлетворённого желания и страха часы становятся несущественными. Но когда радужногривая посреди высокой тёмно-зелёной травы увидела сгорбленно сидящего почти белого жеребца, ей показалось, что прошли века перед тем, как она нашла его. — Соарин! — закричала пегаска и бросилась к нему, сложив крылья: не было ни сил, ни времени, ни желания для полноценной посадки. Жеребец почти мгновенно обернулся, и в его сердце смешались все чувства сразу. Однако победило то, которое, несмотря на его отношение к Дэш как к предательнице, бросило его в воздух и заставило поймать падающую кобылку в копыта. Чувствуя слабость и непривычность после Соник Рэйнбума, пегас не смог удержаться в воздухе и упал со своей ношей в тёмные заросли. От Рэйнбоу пахло чужим жеребцом, пахло Зэфир Бризом. Ещё один примешивающийся запах самым красноречивым образом говорил, чем они занимались. — Сбежала посреди самого интересного? — закипая от ярости и обиды, прорычал Соарин и удивлённо распахнул глаза, когда пегаска смело поцеловала его в губы, проталкивая язык почти до глотки и обвивая им его собственный. Так и есть. Жеребец почувствовал, что вкус Рэйнбоу Дэш испорчен вмешательством бирюзового пегаса — и ему не хотелось думать, каким именно. Но вместе с тем приходило дикое, небывалое, почти ненормальное вожделение. «Меня не может возбуждать эта ситуация! Не может!» — настойчиво кричал Соарин в своей голове, притягивая пегаску копытами к себе, отвечая ей на поцелуй. Летальная доза наркотика и афродизиака, казалось, передавалась от радужногривой по воздуху. «Да! — ликовала разумная, не обременённая действием зебринской смеси часть пегаски. — Я хотела этого, я хочу этого, я не хочу быть ни с кем, кроме как с тобой! Я чувствую себя такой счастливой… я… я люблю тебя…». — Я тебя люблю, — шептала она вслух, когда Соарин разорвал поцелуй ради глотка воздуха. — Я люблю тебя… Пегаска шептала это, покрывая поцелуями скулу и шею жеребца. Бормотала, копытами по-новому исследуя каждый изгиб его тела. Выстанывала, когда он яростно прижимал её к себе, обласкивая губами и крыльями её всю, стремясь стереть запах Зэфир Бриза, заменить его своим. Кричала, нетерпеливо седлая и двигаясь на нём так быстро, как только умела. Соарин знал, что должен ненавидеть её. Но то, что она сейчас с ним, а не с Зэфом, наконец-то говорит, что любит его, сводило с ума не хуже любого афродизиака. Он позволял ей овладевать собой сколько она захочет и потерял счёт тому, сколько раз сам овладел ей. Когда рассвет заиграл солнечными лучами на их влажных от пота шкурах и матово блестящих сырых гривах, Соарин не чувствовал ни гнева, ни сожаления. Всё, что осталось им обоим — усталость и жажда хотя бы обманчивого покоя. Предаваться страстной любви прямо посреди огромного заросшего луга было не сложно. Гораздо труднее оказалась задача смотреть друг другу в глаза, когда сладостное безумие схлынуло, оставшись лишь в воспоминаниях ночных светил. Соарин знал, что ему нужно было чувствовать, и злился на себя за то, что, уже давно проснувшись, всё ещё обнимает и поглаживает по спутавшейся радужной гриве уставшую, забывшуюся во сне пегаску. Наконец оторвавшись от неё и поднявшись, он не смог уйти — взял на спину и полетел к её коттеджу. Проснувшись, Рэйнбоу Дэш не смогла вспомнить ничего из вчерашнего дня. Она как ни в чём не бывало подошла к завтракающему Соарину, почему-то остолбеневшему при виде беспечности и нежной радости на её лице. Всем телом владела приятная истома, а мышцы отдавали гудением при каждом шаге — только по этим признакам пегаска могла предположить о том, что случилось. Радужногривая подошла к жеребцу и, мурлыкнув, мягко поцеловала в губы. — Кажется, я вчера перебрала с сидром, — хихикнула она, имея в виду провал в памяти. — Да. Не только с сидром, — мрачно ответил Соарин. Весь остаток дня, до тех пор, пока не пришёл момент общей прогулки с питомцами, Рэйнбоу Дэш вела себя самым обычным образом, будто ничего не было, и даже умудрилась обидеться на Соарина за то, что он был холоден с ней и несколько раз огрызнулся, намекая оставить его в покое. Сердито замолчав, пегаска взяла Танка и улетела. Среди подруг она быстро смогла забыть о череде странных неприятностей с синегривым пегасом — ровно до тех пор, пока Флаттершай беззаботно не спросила: — Как прошла встреча с Зэфир Бризом? Озадаченная Рэйнбоу остановилась, даже забыв поймать мячик, которым она с Эпплджек дразнила Вайнону, и позволила собаке поймать его в высоком прыжке. — Встреча… с Зэфир… Бризом? — непонимающе переспросила Дэш и вдруг опустилась на землю, оглушённая странной головной болью. Зэфир Бриз же, самостоятельно замаскировав последствия и второго удара тоже, отправился к дому радужногривой пегаски и постучал в дверь. Соарин открыл ему, и глаз старшего пегаса нервно дёрнулся в тике. — Проходи, — пренебрежительно разрешил жеребец сквозь зубы. — Рэйнбоу нет дома. — О, ты так скоро выгнал её? — удовлетворённо прикрыл глаза Зэф, заходя. — Ценю честность. — Я её не выгнал. И не собираюсь, — отрезал Соарин. — Правда? — поднял бровь бирюзовый пегас и как-то слишком уверенно улыбнулся. — Видишь ли, летун, я добивался Рэйнбоу Дэш большую часть своей жизни. Теперь, когда она и Флаттершай доказали, что мне всё по силам, если я захочу и соберусь, я её добьюсь. Любой ценой, чего бы это ни стоило мне и окружающим — она будет моей. — Твои подростковые фантазии меня не волнуют, — уши синегривого жеребца яростно прижались к голове. — Уходи, пока цел! — У нас был уговор. — Значит, он отменяется. И что ты мне сделаешь? Что ты сделаешь Рэйнбоу? — А, значит, не веришь? — ухмыльнулся Зэфир Бриз и раскрыл одно из крыльев. Между перьями покоился толстый конверт. — На. Посмотри. Соарин резко разорвал конверт; внутри оказались снимки. Боясь того, что он может там увидеть, пегас наугад медленно вытащил один из них. Фотография запечатлела Зэфа и Рэйнбоу Дэш, переплетённых на постели и влажно целующихся. Удерживающее снимки крыло задрожало, пегас почувствовал, что готов одновременно убить и заплакать. — Я очень предусмотрителен. — Елейно протянул Зэф. — Копии всех снимков имеются, причём в немалом количестве. Если ты не выполнишь свои обязательства… я не только проучу тебя, как обманывать, но ещё и сорву большой куш в нескольких редакциях. — Я не верю, — прорычал Соарин, роняя фотографии на пол. — Не верю! Что-то тут не то, Рэйнбоу не могла этого сделать, я знаю её! — Какое ещё доказательство тебе нужно? — пегас прекратил улыбаться. — Этих более, чем достаточно. — Чего же она тогда сбежала от тебя ко мне посреди ночи? — Ах, эти кобылки такие непостоянные, — обмахал себя копытом Зэф, закатив глаза, и снова посмотрел на пегаса. — В любом случае, я жду. Соарин медленно отошёл к диванчику и так врезал копытом по спинке, что тот перевернулся. Ещё несколько минут пегас стоял, опустив голову и шумно дыша, силясь найти выход. Бриз терпеливо ждал. — Три недели. — Сломленно произнёс старший пегас. — Я прошу у тебя всего три недели, потому что что-то тут, дискордов ты сукин сын, нечисто. Рэйнбоу не могла мне изменить, тем более с… с тобой. Дай мне три недели — и если я не найду ничего, что опровергает её виновность в измене, я её отпущу. — Не просто отпустишь. А… — Выброшу её из «Вандерболтс», разрушу её жизнь, да, да! — зажмурился Соарин, как от невыносимой боли. Зэфир Бриз вздохнул. — Мне правда жаль обрекать тебя на это. Да и её тоже… Но за своё счастье надо бороться, ведь так? — Иди ты к Дискорду, — прошипел пегас и хлестнул хвостом в общем направлении снимков. — И вот это забери! Несколько секунд слышался шорох перьев и ламинированных фотографий. — Три недели, — певуче напомнил Зэфир и почти бесшумно закрыл за собой дверь. Соарин в бессильной ярости ещё раз ударил диван, отчаянно взревев. Соарин не терял времени даром. Даже видя доказательства измены, он не верил, до последнего не верил в это. Все три недели жеребец искал любые зацепки, любые доказательства, поднял все свои связи и попытался найти свидетелей — никого и ничего. Концы в воду. Рэйнбоу же время от времени вела себя странно: смеясь, вдруг замирала с неподдельным ужасом в глазах, а при осторожных вопросах испуганно мотала головой и отмалчивалась, либо отвечала, что ничего не происходит, и просто задумалась. Растревоженный разум Соарина расценивал это только как улики против неё. Когда выделенный Зэфом срок подходил к концу, пегас был готов своими копытами, да даже публично убить его и сжечь его дом — предположительно, именно там он хранит компромат. Но всё оказалось бессмысленно, как только Рэйнбоу подошла к нему на негнущихся ногах, смертельно бледная и напуганная, и с трудом пробормотала: — Соарин… я… я… беременна… Внутри пегаса всё оборвалось. Он уронил бокалы с чаем и не обратил на это никакого внимания. — Какой срок? — сипло спросил Соарин. Он не знал, как реагировать на это. Это всё, на что его хватило. — Две-три недели. Пегас закрыл глаза, болезненно стиснув зубы, и закачался, как под сильными порывами ветра. — Я подозревал тебя в связи с Зэфир Бризом. — Рэйнбоу Дэш в ужасе отступила. Она и сама подозревала себя в подобном: случайные воспоминания, звуки, запахи. — Мои подозрения оказались верны… — Соарин… — …потому что я не рассказал тебе одной важной вещи о себе. — Какой? Жеребец открыл глаза и посмотрел на неё взглядом, который пегаска никогда не забудет. — Я не могу иметь жеребят.