Волчий лес

Белый снег, будто пепел, на землю летит, Запах крови и хрип тишину разорвут. Алый пес на коленях у травницы спит. А в деревне спасения жители ждут. Раны талой водой, торопясь, окропит. И пожертвует всем ради духа лесного. - Что же делаешь ты? – слабо ей прорычит. - Отдаю тебе самое дорогое… И задрогнет душа у промерзшего пса, Шерсть намокнет от слез и целебной воды. Запах травницы манит и сводит с ума. А он верил, что чувства эти остыли. Белый снег, будто пепел, на землю летит, Запах крови и хрип тишину разорвут. Алый пес на коленях у травницы спит. А в деревне спасения жители ждут.

Смилостивился над нами Бер, разрешил свой лес беспрепятственно покинуть. Но доброта его была не безгранична. До заката времени дал, чтобы убрались мы восвояси. Поклонилась я низко в самые лапы медвежьи, поблагодарила хранителя. Ушел косолапый, а я к волку бросилась и упала на колени рядом с ним. Знатно побили и порвали его стражи черные, живого места на псе не оставили. Сочились раны кровью темною, красили багряным снега белые. Дышал оборотень через пасть и морщился. Клоки шерсти диковинной по ветру разлетались. Слабо поскуливал он от боли. И подняться не в силах, и молвить не было мочи. - Нацу, слышишь меня? Нацу! – взывала к нему истошно, ждала, что вот-вот глаза откроет, взглянет на меня. Дотронуться до него не решалась до последнего, страшилась навредить бедному еще боле. - Что ж ты пищишь, как… мышь… недобитая, - устало и злобно отозвался пес, вяло веки приподняв. – Угораздило же связаться с тобой… - Нацу! – со слезами всхлипнула я, услышав его голос басовитый. - Не зови… хах… не зови меня по имени… Не для тебя оно, - огрызнулся волк и поморщился, как только лапами шевелить захотел. Уколол меня снова оборотень словами своими, и я отпрянула от него, губу закусив от досады. Смотрела на Нацу с сожалением, кожей ощущала боль его невыносимую и как по воздуху заражалась ей тут же, будто хворью. Поскуливал пес при выдохе, тяжело сопел и шумно. По морде капли кровавые стекали. А уши большие мягкие пестрили укусами и ссадинами. - Бер разрешил нам уйти, но времени дал лишь до заката. Ты сможешь подняться? - Как великодушно с его стороны, сначала… переломать все кости, а потом отпустить, - усмехнулся волк. – Играется со мной, как кошка с добычей… В конце все равно придушит. Так что, травница, мне уже… не выбраться отсюда. Иди одна. - Что ты такое говоришь! – пожаром вспыхнуло негодование в груди моей, и весь страх перед Нацу исчез немедля. – Я не оставлю тебя здесь! Вместе пришли, вместе и уйдем! - Вот же дурная… - вздохнул он как-то отчужденно, а у меня в висках забило от неверия, что все этим закончится. Мой волк угасал, жизнь покидала его опять, как тогда! Ох, боги, за что же мне это?! – Иди все время прямо, и выйдешь из леса. Там есть деревня Бера. В ней люди. Они помогут тебе добраться до дома… На все сказанное им головой качала, не соглашаясь. Вовеки не стала бы мириться с решением таким. - Даже слушать не хочу, - подсела к нему ближе, уверенная, что сил у него нет, чтобы сбежать. – Другое должно быть спасение. Я тебя здесь не оставлю. - Тогда оба подохнем от медвежьих объятий. Чего ты добиваешься? Бер не из тех, кто идет против принципов. Второго шанса не будет, травница. Проваливай уже… - И не проси, - сжала кулаки замерзшие и зубы стиснула от злости небывалой. Одолели меня чувства жгучие, все кипело внутри и трепетало. Была настойчива я и верила искренне, что ничто не переубедит. Но зарычал оборотень неожиданно, зажмурился до скрипа клыков и через усилия лютые приподнялся на лапы передние, чтобы посмотреть на меня. Замерло все. Мир вокруг будто растворился совсем, а я разучилась дышать на миг, когда в глазах дымчатых серых вдруг разглядела искру человечности, что спала до этого в недрах души Нацу. И молвил мой волк: - Люси, уходи, - меня тут же пронзило дрожью и страхом невосполнимой потери. Я упрямо головой закачала снова, соленые капли глотая. - Мне уже не спастись. Ради чего… мы все это затеяли? На твоей совести жизни твоих… близких. Их ты еще можешь спасти. - Я и тебя спасу, - давясь судорогой, процедила, накидку сминая напротив сердца. – Помнишь? Оно твое. Я ведь дала обещание. Он глянул туда мимолетно, и тень сожаления необъяснимого легла на его морду. - Это уже не потребуется, - медленно припал пес обратно к остывшей земле. – Я так устал от своего проклятья, что уже готов проститься с этим миром. Ты будешь свободна и счастлива, что еще тебе нужно? Уходи… Люси. Все. Я… слишком устал… Лежал передо мной алый пес и больше не шевелился. Впервые за время долгое увидела его настоящим, и горечь утраты лишь больше заела мое нутро. Чудилось мне, что цвет его все бледнее становился, дух невидимый Адалуолфы с каждым мгновением ослабевал. Чувствовала я эту магию лесную и осознавала, как мало времени осталось у Нацу. Плакать хотелось и рваться на части от бессилия, от ненавистной беспомощности. Язык околдованный так и не поворачивался рассказать ему, что это все промыслы ворона. Тихо каркала я думы гнетущие вслух, и против воли волка гладила его бережно по голове косматой. Вспоминались мне деньки светлые, в лесу проведенные, вспоминалась доброта оборотня, наивность его детская. Каким был он тогда, и каков был сейчас… Отпустила давно все обиды на него, простила за все, ведь не ведал он об вороньем обмане. Хоть и жаль, что принимал за чистую монету предательство мое. Потянулась в очередной раз погладить пса, как зазвенели склянки в сумке тряпичной. Осеклась я рассеянно и руку отдернула, точно спугнули меня. Ценный груз с лекарством покоился подле, и затея отчаянная посетила в ту же секунду, как на волка я снова очи подняла. - Хрусталь-вода… - осенило меня, и губы сами молвили. «- Этот пруд славится среди зверей своей силой живительной. Каждый раненный и прокаженный находит спасение в хрустальных водах. Если нам помогает, то и вас исцелит.» Наплыл туман на очи мои от слез промокшие, позабыла обо всем в то мгновение. Руками замерзшими достала склянку одну и рассмотрела, а там внутри плескалось лекарство от всякого смертельного недуга. Открыла самозабвенно флакон и, над раной волчьей склонив, проронила пару капель. Будто зазвенели они, стоило только упасть, и на диво сразу остановилось кровотечение, покрылся разрыв корочкой и подсох. Радость и облегчение в миг ослепили меня. Подорвалась я на ноженьки, еще несколько склянок приготовила, а в мыслях темно-темно. С каждым пустеющим флакончиком верила, что много еще воды, жителям всего по капле требовалось, а Нацу лечение нужно именно сейчас! Бегала вокруг волка, пчелкой вилась от раны к ране. Летели пустые бутылочки в снег, покуда всего пса не омыла. Подсела спешно перед мордой его и, голову обхватив, себе на колени положила. Засопел он недовольно, но уже не дышал так тяжко, не скулил от боли. - Что ты делаешь? – измотанный голос его выбил меня из забвения, и замерла я от ужаса, когда на дне сумки нащупать смогла лишь одну крохотную склянку. Блуждала пальцами и суетилась, надеясь отыскать еще хотя бы две, но… Пусто там было. Я достала последнюю порцию воды и закрыла глаза. Самой страшно стало, как безропотно и быстро я выбор свой сделала. Толкали меня чувства глубокие на безрассудства, на предательство. Я и сама уже запуталась, чего желаю! - Что ты делаешь, Люси? Люси? Зажмурилась я и, сжав на прощание флакон, немо попросила прощения. Раскрыл волк удивленно глаза, когда я ему в пасть вылила глоток последний хрусталь-воды. Проглотил он его и было дернуться хотел от меня, но припала к нему и разрыдалась я. Остолбенел алый пес, запыхался, и вздрогнул от слов моих. - Отдаю тебе все! Слышишь? Все, что было дорого мне! Только живи! Пожалуйста! Живи, Нацу! Кружили снега белые над нами. Оборотень лежал смиренно в объятьях моих, даже шелохнуться не смел. Я прижималась к голове косматой и в голос ревела. По вине моей не излечить теперь было жителей деревни. Обрекла их на гибель верную и спасла зверя лесного, что вот-вот сердце отнимет, а с ним и жизнь мою. Глупая я, глупая. Долго ли, коротко ли, но ожил мой волк. На лапы сильные поднялся, даже не хромал. Только молчаливым был и потерянным. Попросила его отвезти меня домой, попрощаться с матушкой и батюшкой. Хоть последние минуты побыть рядом с ними. Без упреков и условий язвительных согласился он. Посадил на спину к себе и помчал прочь из леса медвежьего. Ни словечка за весь путь не сказал. Лишь бежал вперед без остановки быстрее прежнего, спешил, как на пожар. Уже к закату вернулись мы восвояси. Домчал пес ало-серый до самой деревни и впервые переступил ее порог. Шел он уверенно и видно по запаху мой дом искал. Оглядывался Нацу по сторонам, глазел любознательно на избушки и улочки пустые, но насторожился и зарычал, когда из-за угла навстречу нам травник показался. Дыбом встала шерсть волчья, устрашающе оскалился оборотень. Видно к другим людям не привыкший он, во всех угрозу видел. Взмолился учитель и наземь упал перед волком. Признал он в нем Адалуолфу и стал просить прощения. Подивился пес и, уши поджав, прекратил старика запугивать. - Я пойду, - и Нацу, услышав меня, тут же припал вниз, позволив с себя спуститься. – Возвращайся завтра. Скорее всего, уже тогда я буду готова уйти с тобой… - О чем ты? – нахмурился он. - Как бы то ни было, свое слово ты сдержал. Помог раздобыть лекарство. А уж то, как я распорядилась им – воля моя, - воззрилась я на волка, а он на меня. – Мое сердце принадлежит тебе. Ты волен забрать его. Обещание есть обещание. Больше я тебя не обману. - Ты не обязана. Жителей ведь не спасли, - вдруг разволновался пес. – Мы так не договаривались. - Но в этом нет твоей вины. Я могла бросить тебя там и уйти, как ты и предложил, однако… Выбор я сделала сама. – Но это… это неправильно, - замотал он головой - Я так не могу. Ты мне ничего не должна. - Нет… волк, - с трудом сдержалась, чтобы не назвать его по имени. – От клятвы данной тебе отрекаться не буду, ведь знаю, чего так жаждешь ты. Твоя свобода бьется у меня в груди - это плата за помощь Адалуолфы. Покривился пес, словно от запаха смердящего, собрались кладки на носу его длинном. Али не нравилось ему обреченность моя, али на себя злился? Рассвирепел он внезапно, хвостом от лютой злости замахал. Поднялась пурга вокруг него, завихрилась. - Знаешь, чего так жажду… Хах… Что ж, раз так, то зачем тянуть? – фыркнул он и в сторону дома моего посмотрел. – Есть у меня дума, как махом одним прекратить страдания этих людей. А тебя заберу сразу и утащу в лес, разорву на клочки, а сердце сожру, не подавившись! – с обидой, непонятной мне и горючей, волк смерчем ворвался в двери и скрылся в комнате родичей. - Нацу, не смей! – бросилась вдогонку за ним. – Не тронь их! Нацу! Вбежала на порожек я, но и шагу ступить не успела, как сбила с ног пурга волшебная. Только и видела, как она в соседний дом полетела, а из него в другой. И так по всей деревне пронеслась! Выбивались окна от ветра могучего, летели осколками в серебристый снег. Всюду лапы волчьи виднелись, следами вырисовывали ковер зимний, как узором. - Нацу, остановись! – в пустоту взывала я, но пса даже не разглядеть было. Как быстро он метался по избушкам, точно призрак побеспокоенный или… дух лесной! – Нацу! Я не прощу тебя! Ты ведь мне обещал, что никогда не тронешь жителей! Даже в их сторону не посмотришь! И чем же ты лучше меня после этого?! Разразилась я в крике, и воплотился предо мною большой пес ало-серый. Глаза дымчатые полыхали огнем праведным, дыхание рваное вырывалось из глотки собачей. И к ужасу моему клыки оборотня запачканы были кровью человеческой. Он глядел на меня исподлобья, как на добычу, а я проклинала тот день, когда связалась с ним. - Что наделал ты?.. – прошептала обессилено, не веря глазам своим. – Что ты наделал! – метнулась я к вилам, что лежали неподалеку, и схватившись, навела их на волка. Он даже не шелохнулся. «– Никогда не навредил бы людям. Не чета я братьям своим. Другой я, ты веришь?» - Как ты мог так поступить?! Я ведь верила тебе! «- Возьми меня с собой. Я буду во дворе у тебя жить, охотиться и тебе все отдавать, за травами с тобой ходить. Наказ твой помню – никого в деревне не трону. Даже в сторону их не посмотрю. Ну же, Люси, пусти…» Молчал оборотень, даже кровь слизать не удосужился. Невозмутим был и холоден. А меня ненависть переполнила под самое горло. Так сильно негодовала и боялась я только, когда черный демон приходил в деревню нашу. «- Если бы он был сейчас человеком, я бы это увидел. Но передо мной волк с духом Адалуолфы. Не мучай себя, не привязывайся…» Поселилось понимание в голове у меня. Понимание того, что донести хотел Бер. Никогда Нацу не суждено было стать человеком, он сам от сущности этой отрекся. И все глубже в темноту погружался, отдавался инстинктам хищным, безжалостным. И разве он мог переродиться? С душой волчьей даже на двух ногах не протянуть долго среди людей. Сжимала пальцами вилы холодные, а самой тошно было. - Люси? – окликнули меня со спины неожиданно. – Люси? Это же Люси! Доченька! Неловко оглянулась назад, ушам своим не поверив, и тут же орудие свое из рук выронила. Упали вилы в снег, а я чуть дар речи не потеряла, стоило матушке с батюшкой на порог выйти. Худые они были и измотанные, но живые и здоровые! Кинулась к родичам радостно, обнимать и целовать их стала, плакать от облегчения. Они успокаивали меня, к себе прижимали крепко. И чувствовала я их тепло, понимала, что теперь все хорошо будет. Заметила у матушки следы кровавые на ладони и взялась за нее, чтоб рассмотреть поближе. Ссадина неглубокая от зубов острых пестрила на коже белой. Такая же нашлась и у отца. - Метка волчья… Нацу! – спохватилась было, но оборотня уж и след простыл. – Ушел?.. Как же так? А тем временем люд деревенский на улицу выбирался, впервые за долгое время свежим воздухом подышать. Все, кого покусал пес ало-серый, выздоровели, и на память о днях темных получили бурые следы на руках. В честь всеобщего избавления от хвори гнусной устроили жители пир горой. Жгли костры жаркие, танцевали и пели, мясо жарили и благодарили травника. Но не было у старика покоя, и благодарности принимать он не желал. Всем рассказывать принялся про Адалуолфу, мол это она их спасла. Да только не верили ему. Решили селяне, что слаб умом уж лекарь стал. А ночью бессонной услышала я голос Нацу. Во тьме кромешной окна сверкнули его глаза зеленые. Я смотрела в них и слушала внимательно. - Вот теперь уговор исполнен. Как только с родичами простишься, приходи одна в лес. Я буду ждать, травница… - Хорошо, волк, я приду.