Не твоя смерть

«Я расскажу тебе, как это было. За окном лениво накрапывал мелкий дождь. Небо заволокло тучами и луна лишь изредка небрежно бросала свет на твое бездыханное тело, невесомо касаясь бледных щек. Я сидел и курил. Гладил твои волосы, слипшиеся от крови, и любовался самым прекрасным, что я когда-либо мог лицезреть – твоей смертью. Потом кидали землю на доски. Должно быть, от шума тебе хотелось кричать. Но ты был мертв и тебя не слышали. Ты бы хотел сгореть. Взвиться в темное небо яркой вспышкой, пронзить его своей раскаленной докрасна душой, а оттуда сорваться вниз, подобно падшему ангелу, в бездну: темную, вечную, прекрасную. Уж я то знаю! Но кидали землю… Отдавали тебя на съедение червям. Не очень то приятно, не правда ли? Конформисты хоронили тебя с размахом: пышные букеты у твоих ног заглушали запахи смерти. Отвратительно-белые цветы! Твоя кожа была белее. Она была безупречна. Как и твоя рубашка, застегнутая на все пуговицы, белоснежная, с накрахмаленным воротником, девственно чистая. Что же! Тление «запачкает» и ее. Твоя мать плакала, судорожно сжимая в цепких пальцах черный кружевной платок, что так сочетался с вуалью и безукоризненно-черным платьем. Кажется, от Armani. А туфли? Ну, конечно же, Jimmy Choo. Гроб твой был из красного дерева с атласной обивкой, и ты на белой подушечке был похож на маленького принца: чистый, сияющий. Они даже волосы тебе перекрасили, и так до отвратительного зализали челку, что, кажется, разразись ураган, ни один волосок не посмел бы выбиться. Вот что я называю настоящим надругательством над мертвыми! Я еще долго оставался у твоей могилы, когда закончилась церемония. Ты смотрел с холодного мрамора пронзительным взглядом, и губы твои кривила улыбка. Насмешливая и немного грустная. Я не помню у тебя такой. Ты вообще очень редко улыбался. Впрочем, как и я. Как и все мы. Ты знаешь… Генриетта очень скучала. Даже мелкий был тише обычного, курил и пялился в потолок невидящим взглядом. На церемонию они не пришли: не могли видеть всего этого фарса. А я… Я должен был. А кто, если не я? Тебе было страшно? Когда ты решил умереть. Когда взвел курок и зажмурил глаза. Зажмурил, я точно знаю, не нужно лгать. Тебе было больно, когда ты выстрелил? Что ты чувствовал? О чем думал, когда жизнь утекала из тебя, капля за каплей тяжело падая на холодный пол? Ты слышал, как я вошел? И пистолет был мой, и комната. Стоило мне отлучиться за кофе, и вот ты уже пачкаешь мой линолеум. Ну что за человек? Единственное, что я почувствовал в тот момент - досада. Ведь тебе наверняка предстояло захватывающее путешествие по кругам ада, а мне – по отделениям и судам, что, конечно, очень похоже, но все-таки не то… Ну что же, друг мой, перейдем к делу.» Майкл наклонился к холодным губам и чуть тронул их своими, теплыми. Пит улыбнулся и обвил руками его плечи. Кто же знал, что его друг достигнет таких успехов в некромантии? В темной комнате догорали свечи. Книга мертвых валялась в углу. Тени плясали по стенам, длинные, угольно-черные, как глаза восставшего из тьмы парня. Пит потянулся за новым поцелуем, притягивая главного гота все ближе и ближе, но Майкл отстранился. Он покинул круг света и исчез во тьме, оставляя восставшего наедине с собой. Но так же быстро, как исчез, гот вернулся, держа в руках тряпку и ведро с водой. - Мой линолеум, - пробормотал некромант, пряча в тени улыбку. В конце концов, он призвал его лишь за этим… Ведь правда?