Дурной сон

Стерильно-белый коридор, казалось, был бесконечно длинным. Слава, гонимый непонятной силой, шел вперед, не оглядываясь. На стенах было десять тысяч дверей, но ни одну из них мужчина не хотел открывать. Из-за них доносился плач и безумный смех, непонятное гудение и отчего-то шум ветра. Сердце колотилось как бешеное, готовые вот-вот пробиться грудь и выскочить. Не в силах больше терпеть, Бутусов все ускорял шаг, пока не перешел на бег. Шум невозможно усиливался, но в один момент внезапно стих. Мужчина резко остановился и впервые посмотрел по сторонам. Он оказался в круглой галерее. Обернулся, но не обнаружил коридора за собой. Зато на противоположном конце комнаты Вячеслав увидел черную дверь. Скорее по инерции, чем по собственному желанию Бутусов быстро подошел к двери и толкнул ее ладонью вперед. Та поддалась и с тихим скрипом медленно открылась. В просторной комнате был приглушен свет. Мужчина шагнул через порог, и дверь за ним закрылась, но это его ничуть, но волновало. Была гораздо более весомая причина для переживаний. В самом центре помещения стояла койка, на которой лежал, будто не дыша, человек, которого Слава узнал бы и в кромешной тьме из тысячи других. — Костя?.. — сказал Бутусов знакомое устам имя, но даже сам себя не услышал, и потом уже не сказал, а крикнул, — Костя! И снова тишина. Он кричал, но не слышал своего голоса, будто лишился его совсем. Было страшно, как никогда раньше. Вячеслав рухнул на колени около койки, не почувствовав ни малейшей боли, нервно схватил друга за бледную руку и сжал что было сил, всматриваясь в его лицо, отчего-то кажущееся печальным. Чувствуя, как близок к истерике, Бутусов бессильно прижался губами к тыльной стороне ладони Кости, зажмурив глаза. А когда открыл, был крайне удивлен, ведь Кинчев тоже поднял веки и смотрел в упор на друга… Слава резко открыл глаза и посмотрел по сторонам. Темно, но видно, что это его спальня. Через открытую форточку доносится шелест листвы и шум редких машин. Руки сжимают одеяло до побелевших костяшек. Глаза неприятно пощипывает. Это был сон. Обыкновенный сон. И Бутусов жалеет, что помнит его так хорошо, когда хотелось бы забыть. Пытается уснуть обратно, но чувство гложущего беспокойства не дает этого сделать. Решение приходит так же быстро, как быстро в руках оказывается телефон. Дрожащие пальцы сами набирают знакомый номер. Каждый гудок больно бьет по мозгу, с каждым гудком нарастает беспокойство, на восьмом это почти паника, но в следующий миг до слуха доносится хриплый со сна, но столь знакомый, почти родной голос. — Алло?.. — Костя. — Слава? — полный удивления голос, — или у тебя что-то случилось, или дай мне… — слово «поспать» Кинчев не успел сказать, так как был перебит. — Случилось. Могу я приехать к тебе? На какое-то время повисло молчание. Но продлилось оно недолго. — Приезжай. Короткие гудки уже не так били током головной мозг. Вячеслав услышал его голос, совершенно естественный, удивленный и живой. Мужчина натянул первые попавшиеся под руку джинсы, лежащий рядом с ними свитер и быстро покинул квартиру, накинув на плечи ветровку.

***

Ботики оставляли мокрые следы на ступеньках, которые от сырости наверняка не так уж и быстро исчезнут. Дождь на улице не просто лил как из ведра, он стоял стеной, иногда сопровождаясь раскатами грома. Казалось, весь дом просырел. Это может и не так, но то, что Бутусов промок и продрог — факт. Мужчина остановился перед знакомой дверью, и, помешкавшись с три секунды, поднял руку чтобы постучать, но не успел, так как дверь открылась раньше. На пороге стоял хозяин квартиры, немного сонный, но достаточно бодрый для половины четвертого ночи. Кинув короткий взгляд на своего ночного гостя, он кивком позволил тому зайти в квартиру и закрыл за ним дверь на замок. Вячеслав сразу снял обувь, но проходить вглубь квартиры не спешил. Какое-то время он молча смотрел на Кинчева с чувством какого-то облегчения, но вскоре первым нарушил тишину. — Ты что, стоял у двери и смотрел в глазок, ожидая моего прихода? — попытался улыбнуться, но вышло плохо. — Я услышал твои шаги, когда шел мимо двери — негромко кашлянув ответил Константин, — может зайдешь? Не кусаюсь ведь. Бутусов повесил на крючок мокрую ветровку, с которой все еще скатывалась вода, и прошел в спальню следом за другом, который по пути взял висящую на стуле простыню и накинул на свои плечи. Выглядело немного комично, только отчего-то было не до смеха. Зайдя в комнату, слабо освещенную светом настольной лампы, оба мужчины сели: один на кровать, второй — на стул около нее. Кинчев, устроившись поудобнее и обернувшись в простыню, зевнул и стал внимательно смотреть на товарища, будто говоря своим взглядом «я тебя внимательно слушаю». И Слава начал рассказывать. В деталях пересказал сон, поделился переживаниями. Все это время его мелко потрухивало, то-ли от того, что промок, то-ли от внутреннего холода. Мужчина почти не поднимал взгляд на друга, только иногда поглядывал на того, замечая, как он меняется в лице, при том оставаясь совершенно спокойным. — И я понимаю, что виноват в том случае, что ты, возможно, все еще злишься… — Слав, Слав, Слав, притормози, — Кинчев тряхнул головой, — за кого же ты меня принимаешь? Я уже забыл, что было. Не вороти. Костя похлопал ладонью по кровати, этим жестом призывая товарища сесть рядом. Тот послушно встал со стула и пересел, но его не оставляла мелкая дрожь. — Ты чего как на иголках? Сядь спокойно, расслабься. Я же сказал, что забыл, что не злюсь. Все хорошо. Что до сна… это ведь просто сон. Я здесь, сижу рядом с тобой, совершенно материальный, живее всех живых. Кинчев опустил руку на плечо Бутусова, отчего тот вздрогнул всем телом, смотря при этом куда-то мимо друга. — Совсем плох? Вернись в наш мир, эй, — Константин пощелкал пальцами, привлекая внимание товарища. Он всматривался в лицо Славы, в эти столь знакомые черты, достаточно четко очерченные скулы, и наконец сумел посмотреть прямо в глаза, настойчиво пригвоздив своим взглядом того к месту. В глазах Бутусова было некоторое непонимание, испуг и… вина? — Ну хватит, а? Может скажешь что-нибудь, если язык не проглотил? — Костя добродушно улыбнулся, но тут же выражение его лица стало задумчивым, причем наигранно задумчивым, — Тебе удобно в этом свитере? Он же колючий, как черт знает что. С этими словами Кинчев ловко подцепил края того самого свитера и потянул наверх. Обалдевший Слава по инерции поднял руки, позволяя его снять, в итоге оставшись в одних брюках. — Кость, ты здоров? — на всякий случай поинтересовался Вячеслав, к которому, как ни странно, вернулся дар речи. — Я-то? Здоровее всех здоровых. А вот у тебе у меня есть вопросы… — поднял сползшее с плеч покрывало, подвинулся к Бутусову и «накрыл» уже их обоих, прижавшись поближе к его плечу, — я не знаю, как еще доказать тебе, что все нормально, я живой, ты живой и мир во всем мире. У меня, конечно, есть одна идейка… Поцелуй вышел мягким, может даже слишком, но Кинчев увеличивал напор с каждой долей секунды. Слава хоть и спокойный человек, рассудительный, он никогда не любил, так сказать, быть в стороне, и на эту провокацию не поддаться просто не мог, начав углублять поцелуй со своей стороны. Когда потребовался кислород, Костя лишь по-доброму ухмыльнулся, на секунду взглянув в глаза друга, которые будто преобразились, в которых даже появился азарт. — А кто там говорил, что так быть не должно? — с такой же усмешкой и легким сарказмом задал вопрос Бутусов. — Я не знаю. Я же все забыл, — парировал Константин. Это прозвучало практически как разрешение. Слава положил ладони на лицо Кинчева, достаточно резко заставил его развернуться к себе и впился новым поцелуем в губы, через несколько секунд переключившись на шею. Костя запрокинул голову, позволяя себе насладиться, но совсем скоро почти оттолкнул Бутусова, и, пользуясь его замешательством, сам припал уже к его шее подобно вампиру, проводя языком по ней, задевая кадык, а после — требовательно прикасаясь губами, в то время как пальцы перебирали темные волосы. Все это превращалось в игру «кто больше?», но Вячеслав не сильно хотел играть в нее, и в конечном итоге отдал себя на сладостное растерзание.

***

Во сне Славе больше не являлся болезненный образ Кости. Оно и понятно. Кому нужен образ, когда он лежит рядом, осязаемый, теплый и совершенно невероятный?