Intoxicated

Natalia Kills - Nothing Lasts Forever

Он ушел точно в 19 часов 12 минут. До слуха лишь донесся тихий скрип двери и поворот ключа в замочной скважине. Крис приходил и уходил тогда, когда ему того хотелось, а ДжонИну оставалось только ждать и надеяться на то, что сегодня он останется подольше и подарит немного больше любви и живого тепла ему, который замерзал в своей одинокой и холодной квартире в пригороде. Сердце билось о грудную клетку, как пташка под замком, не желая больше быть в неволе. С уходом Криса всегда было так: сердечный ритм долгое время не приходил в норму, а ДжонИн задыхался от нахлынувшего ощущения пустоты. Вместе с Ифанем уходила и его часть, возвращаясь только через неделю. Как только Крис вошел в жизнь ДжонИна стремительными и уверенными шагами, он перестал любить воскресенья. Если бы только было можно, то парень бы зарисовал их черным маркером во всех календарях, которые попадались под руку. Это всё напоминало стойкую зависимость: Крис не держал силой, но и не отпускал. Ни шагу назад или в сторону. Это было, как болезнь с высокой температурой, от которой тело трясло, а мысли бессвязно крутились в голове, которую разрывала на части мигрень. Это, как кричать, но только никто не слышит. Все проходят мимо и не замечают сигнала о помощи. ДжонИн считал себя безобразным и жалким: его жизнь останавливалась тогда, когда поворачивался ключ в замочной скважине, сердце замирало именно тогда, когда заводился мотор машины. Всё останавливалось до следующего воскресенья. По жилам текла непонятная холодная, вязкая жидкость, которая совсем не согревала. Тело пробирала дрожь, а дыхание всё время сбивалось с правильного ритма. Это, как быть прикованным к стене, отдаваясь на растерзание холодных северных ветров, снежных метелей и морозов. Это, как быть покинутым всеми, быть сиротой, которая никому не нужна. Крис был для него тем самым яблоком греха, попробовав которое ДжонИну открылась вся сущность мира, всё возвышенное и низкое, трагическое и комическое, прекрасное и ужасное. Сигареты и алкоголь уже давно не помогали. Теперь они просто привычка, способ хоть как-то скоротать время к следующему воскресенью, чтобы возродиться, как птица феникс в теплых объятиях и нежных словах Криса. Воскреснуть, чтобы снова умереть через пару часов тепла и страсти. Жизнь стала похожей на привокзальную площадь: люди приходили и уходили, когда того хотели. ДжонИн был болен, истощен, с выжженной душой и сердцем, от которых остались только обугленные частички. Только Крис их так умело зажигал, касаясь холодной кожи на груди. Он вызывал пожар внутри ДжонИна, давая надежду на то, что всё ещё может быть. У ДжонИна совсем ничего не осталось: только одна надежда. И то, что всё может быть.