С разбега. В омут. Прямо к чертям в объятия

      День уже близился к вечеру, когда случайный прохожий подошёл к блоку квартир в центре города и остановился. В том, что это именно случайный прохожий, сомневаться не приходилось: вид молодого человека был прямо противоположен тому, что привыкли видеть жильцы престижного района: потёртые грязно-серые джинсы, грубой вязки свитер под горло и кеды, которые за свою жизнь повидали больше, чем сам парень; кожаный браслет на тонком запястье — единственная вещь, стоящая внимания, — подарок его друга.       Взгляд у парня был тревожный; непроизвольные движения тела, похожие на мимолётные нервные тики, говорили о сильном волнении; а ещё частый пульс, который вызывал ноющую боль в висках и затылке, оглушительное сердцебиение, ежесекундные порывы облизать пересохшие губы. Но всё это ерунда. Сам парень до крайности был уверен, что он полон спокойствия и решимости, и наверняка знает за чем пришёл.       Несмотря на подозрения по поводу случайности появления этого прохожего в здешних краях, он всё же входит в жилой комплекс и направляется к лифту. Полноватый сотрудник охранной службы, бросив мимолётный взгляд на молодого человека, продолжает что-то усиленно рассматривать в своём компьютере. Парня он узнал: тот слегка отличается от местного контингента, поэтому его не трудно запомнить, и ещё он иногда заходит в гости к кому-то на четвёртом этаже. Всё остальное уже не забота уважаемого стража порядка.       Лифт тормозит, проехав четыре проёма, и «выплёвывает» своего единственного пассажира. Парень находит нужную квартиру и смотрит на дверь так неодобрительно, будто это она виновата, что только что перед ним возникла. На мгновение появляется желание уйти отсюда и не появляться здесь ещё как минимум пару лет. Парню не привыкать: его часто посещают подобные мысли: забыть, проигнорировать, отстраниться от всего. Но сопротивляться тому, что он порой испытывает, трудно.       Трели по ту сторону двери не слышно, тем не менее через пару мгновений она открывается, и на пороге появляется хозяин квартиры. Стоит, в рваных джинсах и футболке, немного помятый, щурится, привыкая к свету.       «Он, наверное, спал, — думает Антон, — зря я всё-таки пришёл».       Парень рассматривает гостя, попутно приглаживая свои волосы. Затем отступает в сторону, пропуская старого знакомого в квартиру.       — Неожиданно, — тянет Слава сонно, закрывая за гостем дверь. — Ты бы хоть предупредил: позвонил или написал. Голубя прислал.       — Я не вовремя?       — Да нет, в самый раз. Пива?       Антон усаживается в глубокое мягкое кресло — любимое место в этой абсолютно чужой для него квартире, и делает первый глоток ледяного дорогущего напитка, которое и пивом-то назвать сложно. Мимолётно он рассматривает квартиру, которая за последние полгода ничуть не изменилась. Но больше внимания он, конечно, уделяет Славе. Сперва робко, лишь вскользь, а потом более смело. Он изучает парня, что-то вспоминая, что-то замечая лишь сейчас. Хотя вряд ли в образе Славы осталось ещё что-то, чего бы сознание Антона не успело впитать. Разве что только то, к чему у парня нет доступа.       Слава позволяет. Ничего не говорит, молча пьёт своё пиво, пока друг исследует его взглядом, рассматривает его шрамы: тонкий, едва заметный на шее, и чуть более отчётливый на предплечье, оставшиеся после того самого случая. Антон позволяет себе увлечься сильнее, чем следовало бы, и теперь приходится успокаивать ускорившийся пульс. Пока Антон пытается утихомирить своё дыхание, Слава замечает подаренный им год назад браслет на запястье Антона и довольно хмыкает. Антон, заметив это, ругает себя за забывчивость: нужно было снять подарок, и Слава теперь неправильно всё поймёт. Но Слава понимает всё правильно. И для Антона это катастрофа.       Оба думают о своём, но выходит так, что об одном и том же.       — Ты давно не появлялся в универе. Бросил? — поинтересовался Слава. На самом деле он заметил отсутствие некоторых людей в его повседневной жизни только пару месяцев назад, когда отец начал контролировать все источники алкогольных напитков в городе.       — Перевёлся в другой город, теперь вот переезжаю окончательно. В Питер.       — Так ты зашёл попрощаться? — улыбнулся Слава, на что Антон чуть не выронил бутылку из рук. Ему и в голову не приходила такая мысль. Но теперь, когда Слава её озвучил, она казалась самой логичной. Он покачал головой. — Нет? А что тогда? Соскучился?       Такого напряжения Антон давно не испытывал. Он несколько раз успел пожалеть обо всём, что пришло ему в голову за этот короткий промежуток времени. Весёлые, внимательные глаза смотрели с издёвкой, ожидая хоть какой-нибудь реакции, ответного сарказма. Слава давно не забавлялся.       — Ты ведь больше не будешь преследовать Асю? — выпалил Антон то, о чём перво-наперво запретил себе говорить. Но Слава отреагировал на удивление просто: вполне искренне засмеялся.       — Я не такой идиот, чтобы наступать на одни и те же грабли. Пролежав пару месяцев в больнице, я вдруг понял, что Ася такая сука… — всё ещё улыбаясь, поделился Слава. Он с нескрываемым интересом наблюдал за реакцией Антона, но тот как-то странно посерьёзнел, неотрывно глядя на друга. Славе стало не по себе.       Парень почему-то вспомнил давний случай, который уже почти стёрся из памяти. А может, и не такой давний. Сколько тут прошло… А ведь это действительно было. Славу немного передёрнуло от воспоминаний. Антон пытался его поцеловать; поцеловал, вообще-то. Зря он это вспомнил. Но ведь и совсем забыть такое невозможно.       Парни снова сидели в тишине, думая о своём. Но выходило так, что думали об одном и том же.       Антону тоже вспоминался тот день. Сейчас, и ещё два или три раза до этого, или больше. Несколько раз точно было. И каждый раз он пил, пил, пил, пока всё не выветривалось из головы. Было трудно, потому что сперва, чем больше он пил, тем отчётливее становилась картинка. Но потом — грань, черта — и всё. Туман. Антон любил этот туман. Когда не было ничего, не было даже его самого, ни, тем более, Славы. Ни унижающей вины за своё поведение, ни чувства безысходности, ни желания. Ничего не хочется, ничего не нужно, ничего больше нет. Всё заканчивается. Больше ничего не щемит в груди, не жжётся изнутри. Больше не больно. Антону нужен был этот туман. Чтобы не умереть от себя. Чтобы не умереть от Славы. Но когда туман уходил, всё, что ему хотелось, что он мог себе позволить — желать, чтобы у Славы было всё хорошо. Потому что… так нужно. У Славы должно быть всё хорошо. Потому что Антону не плевать. Ему не плевать на Славу.       — Чего завис?       — Я… пойду. Я только хотел убедиться, что с Асей всё будет в порядке, — солгал Антон. Но и со Славой теперь всё будет в порядке. Антон надеется, что будет. — И попрощаться. Я вряд ли сюда вернусь. Собираюсь остаться в Питере. Работу уже нашёл, квартиру снимаю. Так что… — Антон собрался сейчас же развернуться и уйти подальше, напиться до чёртиков и поиметь какую-нибудь темноволосую, кареглазую девушку, такую, чтобы полная противоположность Славы. Чтобы ничего общего. Чтобы даже и не близко.       Ну что это за предлог — Ася? Она с его братом даже не видится больше. Ещё бы, после такого. Глупая причина. И Слава это тоже понимал, что было для Антона просто невыносимо. Слава со свойственной ему манерой всегда всё понимал. Особенно хорошо он понимал Антона. Хотя они и общались всего пару месяцев, за то время, пока Антон успел всецело привязаться к Славе, тот успел его изучить.       Не дожидаясь ответа, Антон направился к двери, отыскивая глазами свои кеды. Пусть лучше Слава молчит, тогда и Антон уйдёт молча. Он не скажет ничего лишнего, о чём ему потом придётся жалеть всю жизнь. Так будет лучше. Пусть только Слава позволит ему сейчас уйти.       Но Слава всё не мог отделаться от мысли, что он обязан Антону. Он должен ему что-то. В конце-концов, Слава его использовал. Потом смеялся над ним, над его привязанностью к себе. И более того, как бы парню не хотелось это признавать, он знает, что это такое — безответная любовь. На своём, чёрт возьми, примере знает. И, наконец, он понимает, ради чего пришёл Антон. Пусть тот не признаётся в этом даже себе. Если Антон сейчас не скажет правду, именно об этом он будет жалеть всё жизнь.       — Ты же понимаешь, как глупо сейчас поступаешь? — медленно произнёс Слава, смотря другу в спину. Он стоял скрестив руки на груди и наблюдал, как тот безрезультатно пытается завязать шнурки подрагивающими руками. Антон, не поняв о чём говорит друг, привстал и переспросил.       — Если хочешь что-то сказать — говори. Я здесь, перед тобой, — для наглядности Слава сделал шаг вперёд, приближаясь к Антону. — Ну не ради Аси же ты добирался сюда через весь город, — усмехнулся Слава своей прежней улыбкой.       Нет, он не изменился. Он всё такой же эгоистичный, самоуверенный, и чертовски понимающий. Всё такой же Слава, в которого Антон не влюблён. Нет… Нет. Он не позволит себе снова… Нет. Он не для этого ночами напролёт трахал девушек, чтобы сейчас залипнуть на парне. Он не для того с шести лет учился клеить девушек, чтобы сейчас стоять перед парнем и не знать, что сделать, как испариться, куда провалиться. Ну уж нет.       — Я тебя не люблю, — шепчет Антон, глядя Славе прямо в глаза. Тот улыбается нахально, уже откровенно смеясь над Антоном, потому что понимает, что тот врёт. Врёт самому себе, врёт, чтобы не пришлось потом объясняться, врёт и подаётся вперёд, задевая дыханием друга — хотя какого к чёрту друга? — и отстраняется. Нет, он не повторит свою ошибку. Он парень. Он переборет эту болезнь.       Но Слава другого мнения. Он перехватывает дыхание Антона, ловит его взгляд и смотрит, не отрываясь, в глаза, желая увидеть там другого себя. Того, кого Антон считает идеальным. Славе интересно, что в нём нашёл другой парень, но не нашла Ася. Чёртова Ася.       — Не люблю, — шепчет Антон, еле стоя на ватных ногах, и для наглядности пытается покачать головой. Но не выходит. Он уже не владеет своим телом. Он готов бежать отсюда на край света, только бы никогда не вспоминать эти наглые серые глаза, которые смотрят на него прямо сейчас. Только бы не чувствовать запаха горького миндаля и не думать о том, о чём он сейчас думает.       Сердце стучит просто бешено. Слава всё ещё нахально улыбается, глядя на плывущего Антона. Тому уже до лампочки недавнее желание смыться подальше. Сейчас он готов развалиться прямо здесь, у двери, раком, и пусть Слава делает с ним что хочет, как хочет и сколько хочет. Лишь бы только делал. Антону стыдно от этих мыслей. Стыдно от осознания собственной беспомощности. От желания — долбаного желания!       Мысли пролетают со скоростью света. Слава всё ещё ждёт. Он, наверное, готов. Изначально был готов, ещё когда увидел Антона на пороге своей квартиры, он уже знал, что ему придётся преступить один свой принцип. Разве ему трудно сделать это для того, кто его не любит, но кому на него не наплевать?       Слава подаётся вперёд, отталкивая Антона на шаг назад, упирая его спиной в стену, — чтобы было меньше путей к отступлению. Как у Антона, так и у него самого. Интерес перебарывает страх. И тогда он решается на то, на что бы никогда не решился Антон — он бы убедил себя, что так будет лучше, что так на самом деле и нужно. Но этого не случилось.       Слава едва прикоснулся своими губами к губам друга и тут же отстранился, — для него и этого уже было более чем достаточно, даже слишком. Но он знал, каково это — любить и не получать ничего в ответ, поэтому и решился.       Но Антон не ожидал и этого. Он не знал, куда себя деть. Не знал, за что хвататься руками. И… всё закончилось. Слишком неожиданно, он ведь даже не успел… запомнить.       — Слава, — шёпотом. — Прости, — одними губами. Антон подался вперед, куда только что отступил Слава и углубил поцелуй. «Углубил» — неверное описание. Он боялся сделать хоть одно резкое движение. Любое движение, вообще-то. Он невесомо обхватил рукой затылок Славы, легко прижал к себе. Да что там — он сам всем телом прижался к Славе, каждой молекулой, каждым миллиметром тела он стремился прикоснуться к тому, кто разрушил его мир, кто вытоптал на нём своё имя и втоптал в землю навсегда. Навсегда. Слава.       Он целовал медленно, невесомо, не замечая — старался не замечать, — что Слава лишь едва отвечает. Он целовал парня всерьёз первый и, скорее всего, последний раз, впитывая в себя каждое мгновение, чтобы навсегда сохранить в себе. Пусть хотя бы так.       Слава держался. Для него это было… нет, не отвратительно, не ужасно, и даже не неприятно. Это было очень странно и неловко. И жарко. Очень жарко: Антон держал его так близко, что оба едва могли дышать. Слава не смел отталкивать от себя парня, ведь, если уж он решил устроить мальчику праздник, то пусть тот порадуется.       Наконец Антон отстранился. Он стоял, тяжело дыша, с опущенной головой, с закрытыми глазами, боясь их открыть и увидеть перед собой Славу. Но и не отпускал парня: всё ещё легко держал одной рукой за плечо, вторую переложил на шею. Он желал, чтобы это никогда не заканчивалось. Это было лучшим, что случалось с ним за всю его жизнь.       — Не любишь, значит, — усмехнулся Слава, стараясь немного отстраниться. Стараясь слишком явно, так, что Антон начал дрожать. В тот момент Слава даже испугался за него, всего на долю секунды — в конце-концов, он не самый чёрствый человек на Земле. Но у Антона в тот момент всего лишь навсего рушился весь мир, а вместе с миром и сам Антон. Слава не знал, что конкретно ему нужно сделать, поэтому просто притянул Антона к себе и крепко обнял. Неловко было обоим, но Антону точно полегчало — он перестал дрожать. Правда, дышать тоже перестал.       — Я не педик, Слав, — проронил Антон парню куда-то в шею. — Я не могу это контролировать, понимаешь? — Слава понимал. Понимал, но сделать ничего не мог. Он ведь тоже не мог это контролировать. — Я уеду насовсем, Слав, далеко, ты меня больше не увидишь, — он продолжал тихо говорить всё это куда-то в ворот футболки, только бы не в глаза. — Только ты должен знать, что… если нужно, я бы смог… Слав, слышишь? Я бы всё сделал для тебя, чтобы только тебе было хорошо. Но я понимаю, как должен поступить. Правда понимаю. — Он резко отстранил от себя Славу и, набравшись смелости, чуть громче сказал:       — Просто я тебя люблю, — вымученно улыбнулся он. — Всего-навсего люблю.       Слава в ответ лишь улыбнулся краем губ.       Антон вышел наружу, закрыв за собой дверь. А затем лифт увёз его в Питер.