I
Сколько Баки себя помнил, у Стива всегда были голубые глаза. Когда Стив улыбался, они словно бы загорались изнутри и становились только ярче, и Баки не мог оторвать взгляда от его лица, старался выучить назубок каждую чёрточку. Болезненного цвета кожа Стива окрашивалась на скулах ярким румянцем, когда Баки с увлечением рассказывал про своих новых подружек. Конечно, в шестнадцать лет он значительно привирал об их количестве, но чего только не сделаешь, чтобы отвлечь лучшего друга от тяжёлых мыслей, горькой пеленой застилающих его невероятные голубые глаза. А в сорок первом в Америку пришла война, и в глазах Стива Баки видел самого себя — мальчишку, до безумия увлечённого этой войной. Коротая время под дверями комиссии, он мысленно репетировал речь, в которой всегда отговаривал Стива от мыслей уйти на фронт. Он хотел сказать что-то вроде "мне будет спокойнее, если я буду знать, что ты в безопасности" или "здесь ты тоже сможешь быть полезным", вот только всегда говорил совсем другое: — Не волнуйся, Стив, повезёт в следующий раз, — и эта заведомо неисполнимая ложь грела их души. — Да-да, — с вымученной улыбкой кивал Стив, а на дне его глаз всегда было столько боли, что Баки задыхался от отчаянья. ***** — Я буду слать тебе письма каждую неделю. Баки не до конца уверен, кто из них двоих первым сказал это, однако он утопает в ложной надежде, что всё будет хорошо. Завтра ему пора на фронт, и потому сегодня у него есть последний шанс сказать всё Стиву: о своих чувствах, о том, что он может не вернуться домой, и о том, что, может быть, ему некуда будет возвращаться. Потому что у солдат нет дома. — Не уверен, что смогу ответить на каждое их них, — со смешком произносит Баки. Он мысленно обещает сам себе: если выживу, скажу ему обо всём. Но срывается с поезда, не сумев продержаться ещё пару секунд, и сам верит в собственную смерть. ***** В криосне ему снятся голубые глаза Стива.II
В две тысячи четырнадцатом от Баки остаётся только Зимний Солдат, бесконечная боль обнулений, приказы, намертво вбитые в подкорку вместе с "доброе утро, солдат", и равнодушное "я жду приказов". Пирс с удовлетворением кивает и указывает ему на следующую цель. ***** Стив медленно выгорает изнутри, и никто не может этого исправить. Да и как исправить то, в чём ни черта не смыслишь: он единственный, кто сумел на семьдесят лет уснуть во льдах и проснулся после этого уже в совсем другом мире. Как вылечить невыносимую боль от потери всех, кого ты знал? Как смириться с нею и с мыслью, что уже не вернуть всё обратно? Как перестать еженощно переживать во сне свою гибель и гибель лучшего друга? И тем сильнее его боль, когда открывается, что за маской Зимнего Солдата всё это время был Баки Барнс. Стив ищет во взгляде Баки хоть каплю узнавания и растерянно топчется на месте: рука не поднимается ударить лучшего друга. В голове буря из обрывков фраз и осколков воспоминаний. Да и какого, мать его, друга, когда уже семьдесят лет хочется сказать "люблю", прижать к себе и никогда не отпускать. — Баки? — Какой к чёрту Баки? ***** У суперсолдат нет родины ("помнишь Бруклин, Баки?"), у суперсолдат нет родных и близких ("ты ведь помнишь меня, Баки? я Стив, Стив Роджерс"), у суперсолдат есть лишь приказы, длинный послужной список и кодовое имя на сотнях засекреченных бумажек. — Кто такой Стив Роджерс? И никто не говорит Солдату, что он спрашивает об этом уже не в первый раз. — Кажется, я знал его. Голос Солдата дрожит, он силится сломать ту ледяную стену, что построила Гидра между ним и Джеймсом "Баки" Барнсом, но лёд по-прежнему крепок. — Обнулить его. Солдат вспоминает полный ложной надежды (как когда-то в другой жизни) взгляд голубых глаз, и сердце его заходится от боли. А потом всё проходит. ***** — Ты моё задание! — кричит ему в лицо Солдат и не верит в собственные слова, потому что не может задание так улыбаться, горько и в то же время понимающе, не может шептать окровавленными губами "люблю" и ждать удара. Геликарриер рушится, и вместе с ним трещит по швам ледяная стена между Солдатом и Баки. Миссия провалена.III
Из дневника выпадает фотография Капитана, и Баки благодарен Стиву, что он обращает внимание только на неё и ни на что больше. — Ты знаешь меня? У Баки уже не хватает сил на ложь, и он говорит что-то очень похожее на полуправду. Да и, честно говоря, обстановка не очень располагает к задушевной беседе. Баки бежит прочь. Он пока не уверен, куда направляется, а ещё — не бежит ли он на самом деле от Стива и самого себя. И попадает прямо в клетку. ***** — Ты знаешь меня? Это похоже на какой-то дурацкий фильм, в котором им выпала сомнительная честь исполнять главные роли. Баки — сбежавшая невеста, а Стив — то ли его мамочка, то ли лучший друг детства, на котором ему придётся жениться. Баки говорит про Бруклин, и взгляд Стива теплеет (совсем немного, но Баки хватает). И он снова бежит, однако в этот раз — уже вместе со Стивом. ***** Если выживу, скажу ему обо всём — вновь и вновь обещает себе Баки, не веря своим словам, потому что как можно противостоять пятёрке суперсолдат Гидры и двум сумасшедшим гениям, даже если один из них за тебя. Но всё меняется, когда Земо говорит об Империи и о Стиве. — ...И вдруг понял: глаза-то не голубые; так, зеленоватые... Значит, и ты не идеален. И Баки хочется вбить Земо эти слова обратно в глотку вместе с зубами, потому что не имеет!, не имеет он права говорить подобное о Стиве. Потому что от этих слов глаза Стива вновь темнеют, и в Баки просыпается желание убивать. Плевать, кого именно: Земо, Старка или весь мир, который никак не может оставить их в покое. Под бионической рукой трещит титановый костюм Железного Человека; ненависть застилает глаза, и Баки даже не пытается остановиться. А потом понимает, что всё кончено. Бионической руки больше нет и ненависти тоже. Только сосущая пустота на месте сердца и раненой птицей бьющиеся в голове чужие слова: им был я. Может, именно поэтому ему было так легко согласиться на очередной криосон, только в этот раз в самом сердце Ваканды. ***** В глазах Стива столько нежности, что её хватает на двоих, и Баки плюёт на сомнения достоин/недостоин и наконец решается: — Я люблю тебя, Стив Роджерс. — Я люблю тебя, Баки Барнс.