Остров в тишине

— Мы ведь друзья? — спрашивает Мэй — вполголоса, почти про себя, потому что это совсем не тот вопрос, на который он ждёт ответа; ответ знает он сам, всегда знал. Спрашивать об их дружбе — всё равно что интересоваться, взойдёт ли солнце на рассвете, высохнут ли лужи после дождя, можно ли отыскать Изумрудный лес, если очень захотеть. — А как же иначе? — Гав наверняка думает так же, как и Мэй, но всё равно решает ответить вслух. Они до сих пор подолгу говорят вслух, но с каждым днём это всё менее обязательно, потому что существуют диалоги совсем иных видов и форм. − Эй, посмотрите! Нашему глупому волчонку Гаву камнем размозжило череп! — Барри фыркает и бегает кругами вокруг распростёртого тела. — Так будет с каждым, кто отречётся от стаи!.. Слышите? Так будет с каждым!.. Гиро не обращает внимания на эти подобострастные вопли, только шумно принюхивается к резкому запаху крови бывшего сородича, и обрывок его оторванного уха встаёт торчком. Мэй смотрит в небо, недавно солнечное, а сейчас затянутое облаками, подобно тому, как его мысли, ещё недавно совершенно ясные, оказались вдруг омрачены лёгкими сомнениями. Но это не грозовые тучи. Из-за них солнце продолжает светить. − У меня были друзья и раньше, − осторожно говорит Мэй. — С самых ранних лет… Козлятам всегда лучше держаться вместе, поэтому у меня было много товарищей. И почти всех я называл друзьями. Разве это не было дружбой? А ты, Гав? Разве ты не дружил с другими волками? − Дружил… наверное, − голос Гава едва слышно из-за всколыхнувшихся шорохов. Поднимается ветер, и он кружит листья, сорванные с родных ветвей; они пролетают над головой Мэя и исчезают из вида. Но Мэй с Гавом — не просто листья, унесённые прочь. Они сами предпочли оторваться от ствола и выбрали новый путь. Это совсем не то же самое. Мэй хочет верить, что совсем не то же самое. − Значит, наша прежняя дружба ничего не значила? — продолжает допытываться он. Мэй не боится нарушить равновесие. С самого начала всем вокруг их связь казалась не тоньше паутинки — так отчаянно её пытались разорвать, забывая о том, что паутинная нить необычайно прочна и может выдержать небывалый вес. — Но ведь это неправда? Нам было хорошо с теми, кого мы оставили. − Но с тобой всё совсем иначе, − у Гава очень смущённый голос — а тон слегка вопросительный, как будто он приглашает Мэя подтвердить сказанное. И Мэй, конечно же, подтверждает. − Вы уже знаете? — шепчет Мии, трясясь от ужаса. — Мы с Тапом слышали, что знакомый его знакомого видел, как волк нёс в пасти мёртвого козлёнка. И этот козлёнок… был весь замёрзший, как ледышка. Бабушка, бабушка, это, наверное, был Мэй!.. Борода старейшины мелко дрожит — он что-то шамкает беззубым ртом, но его слова заглушают стенания и всхлипы козлов и козлят, собравшихся в тесный круг. − Это всё потому, что он хотел сбежать с тем волком. Вот почему всем известно, что с волками нельзя иметь дела, − задумчиво бубнит Тап и добавляет, зачем-то глядя на небо: — Хотя, если честно… Я почти успел порадоваться за них. В Изумрудном лесу тихо. Мэй не встречал ещё столь спокойного места, в котором таким слабым существам, как он, не нужно быть настороже. А Гав — Гав ещё не встречал столь спокойного места, где ему не нужно постоянно защищать слабых. Изумрудный лес кажется островом, надёжно спрятанным, навсегда скрытым. − Ты мой лучший друг, Гав. — Иначе и быть не может. Ради дружбы они преодолели горный хребет и прыгнули в водопад; они мчались за дружбой и скреплённые дружбой так быстро, что не успели заметить самую очевидную странность. — Просто ты… больше. В Изумрудном лесу тихо, и Гав совсем не голоден, а Мэю совсем не страшно.