Бойся чужой ревности

      Овел уже две минуты как чувствовал себя мёртвым. Замерев возле двери в директорский кабинет своего мужа, альфа считал собственные вдохи. Их было чертовски мало для здорового, а главное живого человека. Тряхнув головой, он ещё раз напряг слух. — Пожалуйста, не прогоняй меня. Не хочу расставаться с тобой вот так! — голос постороннего звоном пролетел по сознанию. Чертовски раздражающим звоном. Овел дернул себя за отросшие светлые пряди на виске, силясь отвлечься от кровожадных мыслей, но трюк не сработал. Руки жаждали сцепиться на шее того урода, что сейчас пел дифирамбы не своему омеге! — Я тоже не хочу этого.       Рука, что всё ещё теребила волосы, после услышанного, кажется, вырвала большую их часть. Овел даже рот приоткрыл от недоверия. За дверью... За этой проклятой дверью его омега, его милый Хенри, что действительно ему изменял?       Тело одеревенело, и альфа был не в силах сдвинуть его с места. Диалог тем временем не прекращался. Вдохнув поглубже, Овел задержал дыхание, глупо пытаясь этим успокоить взбесившееся в груди сердце. Кажется, он настоящий мазохист, раз жаждет сделать себе ещё больнее... — Я хочу быть с тобой всю свою жизнь!— не затыкался незнакомец, чьими кишками альфа уже мысленно привязывал плачущего мужа к директорскому креслу-трону. — Лучше вечность. Вечность с тобой.       Воздух, что раздирал альфе лёгкие, вдруг оказался отравлен двумя простыми словами. Вечность с тобой. Зажмурившись, мужчина потерял счет времени. Это его вечность! Ему омега обещал всю свою жизнь, всего себя!       Овел прикрыл рукой губы, стиснув пальцами скулы. Кожа на щеках больно натянулась, а выпускаемый на свободу гнилой газ, наполнявший грудь, опалил открытую ладонь горячей ненавистью. Во рту появился назойливый привкус кислой обиды. Она, перемешиваясь с болью в сердце, оказалась отличной приманкой для ностальгии.       Овел понял вдруг, что никогда ни в чём не упрекал своего избранника, с самой первой встречи принял его таким, каким тот был. Фанатичная одержимость работой? Ничего страшного. Омежка похожий скорей на маленького вредного деспота, чем на любящего и хозяйственного домоуправленца? Ерунда! Главное же любовь. Альфа привык даже к тому, что иной раз его муж на него откровенно «забивал», оставаясь ночевать на работе, присылая в первом часу ночи лишь коротенькое сообщение: «Сегодня не жди. Дела». Но на утро омега, хоть и едва живой, но приползал домой. Овел просыпался от ледяных ладоней, что лезли ему под футболку в надежде согреться. И альфа, как ни странно, был всем чертовски доволен!       Овел выдохнул злость, собираясь с силами. Ноги дрожали, норовя уронить его немаленькое тельце на застеленный серым линолеумом пол. Перед глазами мелькали чёрные точки, устраивая между собой гонки. И это он-то считал себя сильным и непоколебимым человеком? Мужчина сглотнул рвущийся наружу сарказм. От теплоты воспоминаний защемило сердце.       Вдруг захотелось сделать себе ещё больнее, вырвать с корнем любовь, цветущую внутри. А разве есть способ лучше, чем взглянуть в глаза любимого, пойманного на месте преступления? — Можно тебя поцеловать? — неуверенный вопрос превратился в нож, воткнувшийся Овелу в спину. — Никогда не спрашивай, — с придыханием ответил незнакомцу омега, пронзая словами застывшего за дверью альфу. Второй удар, лишающий последних сил, показался куда более жестоким, изощрённым, мерзким.       Оказывается, он не переносит боль. Он ненавидит её... Овел понял это тогда, когда кулак окрасился красным, когда почувствовал под собой дёргающееся тело, когда ощутил, что жаждет причинить большую боль тому, кто только что причинил её ему, кто отнял у него самого важного в жизни человека. Сквозь пелену, застилавшую глаза, альфа видел, как впечатывает кулак в чужое лицо.       Когда звуки вернулись, когда он снова смог слышать что-то кроме злых нашёптываний своей уязвлённой гордыни, альфа понял, что орёт не своим голосом: —... только мой! Он мой! Мой! — Стой! Хватит. Что ты творишь? — столь же громко орал над самым его ухом Хенри.       Омегу, что вцепился в локоть мужа, мотыляло из сторону в сторону. Овел прорычал, не желая выпускать из своих рук обмякшее тело противника: — Прочь!       Хенри ни только не послушался, он ещё с большим рвением кинулся отдирать альф друг от друга. — У него сегодня свидание!       Овел подскочил на ноги, хватая мужа за горло. Омега дёрнулся испуганно, но альфа уже припечатал чужое тело к ближайшей стене. — Я не хочу про вас ничего знать! Ты мой!       Новый крик ещё больше испугал прижатого к стене парня. Омега дёрнулся в сторону, но Овел не позволил ему даже голову повернуть, грубо сжав чужое лицо ладонью, лишая возможности говорить. Альфа зашипел разъярённо: — Сколько вы с ним, а? Трахались?       Глаза Хенри вспыхнули. Парень попытался что-то сказать, но смог лишь замычать. Альфа от этого звука замер, разглядывая панику в чужих глазах, свои руки, причиняющие боль тому, кого мечтал всегда защищать. — Он лучше?       Кивок в сторону соперника вышел быстрым, таким, что аж шея болезненно хрустнула, но альфе было плевать на это. Хенри дёрнулся ещё раз, хватаясь руками за зажимающую рот ладонь. Овел вздрогнул от прикосновения ледяных пальцев мужа. Они мёрзли в любое время года, и только его поцелуи могли подарить им желанное тепло. Альфа тряхнул головой, прогоняя всё, что хоть отдалённо не напоминало злость. Ему нужно сжечь мосты. Убить чувства, стонущие в груди! Убить... частички себя...       Омега задёргался в его руках, мешая вновь стать тем, кто запросто смог бы порвать с прошлым. На ресницах Хенри вдруг появились крохотные слезинки. Парень замычал громко, задёргался рьяно, и Овел понял, что не может спокойно смотреть на это.       Грудь больше не обжигало изнутри. Злость пропала столь же скоропостижно, как и появилась там. Почувствовав себя вдруг полым, покинутым, ничего не соображающим от отчаянья, альфа сдался. Уронив голову на грудь, он заплакал беззвучно. — Не уходи, — прохрипел в миг изменившимся голосом.       Уперев замутнённый взгляд в пол, альфа, переступив через себя, опустился до мольбы. К горлу подкатили позорные рыдания, сглотнуть которые получилось с большим трудом. — Пожалуйста, не уходи, — шепнул мужчина, прижимаясь к омеге всем телом. — Не уходи, — зарываясь носом в изгиб чужой шеи, в ворот пахнущей одеколоном и одиночеством рубашки, умолял Овел своего омегу. Своего ли? Навряд ли.       «Больше не твой», — зашептали в голове голоса, верить которым было убийственно больно.       Ладонь, прижимавшаяся к чужим губам, больше не слушалась хозяина. Пальцы скользнули, едва касаясь светлой кожи своими кончиками, по щеке вниз. Словно прощаясь с тем, что им больше никогда не удастся обласкать, они жадничали, объедались тактильным экстазом, плавились от ощущения чужого доверия, ещё пока не отобранного у них. — Пусти, — хрипло просипел омега, едва стоя на подкашивающихся ногах.       Овел кротко кивнул, заставляя руки безжизненно повиснуть вдоль тела. Всё ещё пригвождая собой плечи мужа к стене, альфа выдохнул: — Прошу, останься.       В последний раз. Он сказал это в последний раз. Отказ сейчас, и он уйдёт. Овел закусил изнутри щёку, заставляя дать это обещание самому себе. Вдох, и спотыкающийся о застрявшее в горле сердце кислород даёт альфе ещё пару секунд «обычной» жизни. Выдох, и, кажется, что все органы ссыхаются от пустоты, царствующей внутри.       Хенри пошевелился, заставляя ещё недавно могучего и непоколебимого альфу по-детски испуганно задрожать. — Я не ухожу, глупый.       Хенри притронулся рукой к своему горлу, кривясь болезненно. Синяки уже расползались по бледной коже серовато-красным пугающим узором.       Овел, зажмурившись, ждал продолжения, ждал, привычной уже почти боли, ждал подтверждения, что слова омеги — лишь шутка. Но муж упорно молчал.       Страх оказался подобен оскомине, щедро вяжущей во рту онемением свои замысловатые узоры. Куда подевалась храбрость, настолько необходимая сейчас? Альфа, чуть отстранившись, поднял влажные глаза на омегу и замер. Хенри не двигался, не улыбался, почти не дышал. Он только смотрел на Овела в упор, а взгляд этот делал всё за него. Он словно загонял невидимые иголки под кожу альфе, мстил. — Сегодня — омега прокашлялся, пытаясь убрать из голоса нахлынувшую хрипотцу, — у моего клиента должно было быть свидание с омегой его мечты.       Подёрнувшийся дымкой злости взгляд альфы был проигнорирован. — Это была репетиция, а не свидание за твоей спиной.       Омега замолчал, явно не собираясь говорить что-то ещё. Смысл сказанного был так близок, но в то же время так далёк от сознания Овела, что ему понадобилось какое-то время, чтобы уложить всё в голове.       Пробежавший по телу озноб сковал конечности осознанием. Альфа побледнел, а руки его задрожали. Шаг назад вышел неуклюжим. Овел не мог отвести глаз от шеи мужа, от тёмных следов, оставленных его руками.       Сбежать ему не позволил омега. Оттолкнувшись от стены, Хенри молча обнял мужа. — Не переставай мне верить, глупый. Моя вечность принадлежит только тебе.       Словно кто-то обрезал нити, по средствам которых последние минуты двигалось его тело, альфа обмяк. Руки обхватили любимого омежку с трепетной осторожностью. А губы припали к изрисованной отметинами шее. — Прости, — и россыпь поцелуев, сопровождающая тихий шёпот.       Хенри выдохнул, расслабляясь. Его вечно спокойный и уравновешенный альфа, никогда прежде не показывающий своей ревности, оказался вдруг диким собственником. Омега довольно улыбнулся. Его любят. Его не собираются ни с кем делить. Не смотря на расплывающиеся по коже синяки и, возможно, упущенного клиента его брачного агентства, сегодняшний день оказался на редкость замечательным.       Знать, что тебя безгранично любят, и ты точно так же любишь в ответ... Разве не в этом секрет счастья?