Непутевые

«У меня формируется стойкая привычка сидеть под чьей-нибудь дверью»,- подумал Алексей, усаживаясь на ступеньку. В дверь съемной квартиры Зинченко он трезвонил минут пять, но услышал только тишину в ответ. Никого не было дома,- сон у Леонида Саввича был чуткий, если бы спал – давно бы проснулся, и Леша сейчас уже лицезрел бы хмурую командирскую физиономию поверх чашки с чудовищно крепким чаем. Не так давно Зинченко серьезно поскандалил с женой, вот, даже до съемной квартиры дошло,- маленькой «однушки» в Черемушках, и Лешке, по-хорошему, не стоило тащить сюда еще и свою проблему. Но все это пришло в горячую голову значительно позже, а после хлестких обидных слов, которыми они с Александрой обменялись напоследок, первое, что сделал Гущин,- это поймал свободное такси и назвал водителю новый адрес командира. Вообще, с самого начала совместной жизни лучше всего у них с Сашей получалось ссориться. Ах, как они ссорились,- упоенно, самозабвенно, страстно, ее коса налетала на его камень со свистом и отскакивала в россыпи ослепительных искр. Потом они так же страстно мирились - в постели, и тогда Алексей в который раз благодарил судьбу за отличную звукоизоляцию в Сашиной квартире, ибо «музыкальное сопровождение» их примирений отнюдь не предназначалось для соседских ушей. Однако примерно через год кипение страстей начало терять свою привлекательность. Уже хотелось не спорить, а просто разговаривать, не тусить свободными вечерами по клубам, а смотреть вдвоем какой-нибудь фильм, и чтобы ее белокурая голова спокойным теплом грела колени. Детей хотелось. Мальчика и девочку, никак не меньше,- Гущин иногда развлекался тем, что перебирал в голове всевозможные имена. Саша же, при каждом упоминании о пополнении в семействе, уходила в глухую оборону. А у Андрея и Вики, между прочим, то самое пополнение уже намечалось,- Вика гордо выставляла на обозрение аккуратный округлый животик и готовилась уйти в декрет в самое ближайшее время. Не получалось у них с Александрой семьи,- это Леша готов был признать – и виноватых тут не было. Характеры не переделаешь, как ни старайся,- торчат предательские острые грани, ранят, рвут по живому, и постельная феерия отнюдь не способ все уладить, увы. Порыв ветра распахнул окно и в подъезд ворвался озоновый запах весеннего дождя. Алексей посмотрел на часы – половина первого ночи. Хорошо, что завтра не в рейс,- командир не одобрит помятого вида и опухшего от недосыпа лица… посидеть еще немного – и к отцу. Все равно больше некуда. Поворчит старик, скажет: «Непутевый!» - и кинет на стол запасные ключи… а дождь- то расходится, расходится… Разбудило его легкое прикосновение к плечу. - Что, Леш, погода нелетная? На Зинченко была старая куртка, линялые джинсы и разношенные кроссовки неопределенного цвета. Мокрые волосы топорщились иглами, и казался он сейчас – не затянутый в форму, оставивший напускную строгость в кармане синего кителя – удивительно близким, домашним и непозволительно молодым. - Вставай, пойдем. Я тут купил кое-чего, к чаю. Была у Леонида удивительная способность менять под себя любое окружающее пространство. Вот и эта, чужая, собственно, квартира за какие-то две недели приобрела черты самого Зинченко. Кругом идеальный порядок, в открытую форточку веет прохладный, бодрящий воздух, маленькая кухня блестит чистотой. На стене единственной комнаты, на отдельном крючке – безупречно вычищенная и выглаженная форма и командирская фуражка. - Сейчас чай пить будем,- знакомые, такие родные уже ворчливые нотки в голосе, звон чашек, шипение электрического чайника. - Я помогу, Леонид Саввич? - Сиди, что тут помогать… Шоколадку хочешь? И улыбается так, как он один умеет,- одними глазами, лишь слегка приподнимая уголки строгих, неулыбчивых губ. - Хочу,- говорит Леша и отчего-то отчаянно краснеет. - Что, опять Сашка выгнала? Что за глаза! Сумрачные и глубокие, требовательные – под таким взглядом не соврать, не выкрутиться. - Сам ушел. Не можем мы – вместе. - Вовремя понял, поздравляю. А потом долго молчит командир, сосредоточенно прихлебывает ароматный чай, как будто в этом простом действии сейчас – весь смысл мироздания. - Я вот тоже – сам. Да теперь разницы уже нет – пролетела жизнь. Променял я семью – на небо. Не самая хреновая альтернатива, правда, Леш? - Не самая, Леонид Саввич. Наоборот было бы хуже, я уверен. Только жалко, что всегда приходится выбирать. - Да мы всегда выбираем,- вот даже и теперь, между шоколадом и печеньем. А то и другое сразу – слишком сладко, невозможно есть. Гущин улыбается. Кладет кусок шоколада на песочное печенье – и целиком засовывает в рот, жует, стараясь не морщиться от приторного вкуса. Запивает чаем. - Видите, все возможно, если потерпеть. Но жить-то счастливо хочется… - Давай-ка спать, философ-экспериментатор. Диван один, но он раскладывается, поместимся. В душ пойдешь? …Простыни пахнут лавандовым кондиционером, холодят разнеженную теплой водой спину. Леонид возится на кухне, споласкивает чашки, ставит в безупречном порядке на полку. Вот такой он и есть – вся жизнь кувырком, а себе не изменяет. Есть у кого поучиться второму пилоту. Диван тихонько скрипит под тяжестью тела, на уровне глаз – голое смуглое плечо. Крепкое плечо, надежное. И как всегда, на одном порыве, не думая, Гущин утыкается в него горячим лбом, ожидая резкой отповеди – но вместо этого чувствует в своих волосах сухое, спокойное прикосновение. Командир гладит его по голове, шепчет: - Пацан ты мой. Непутевый. - Оба мы с вами … непутевые,- отвечает Лешка, и, поймав ласкающую его руку, благодарно прижимает к щеке теплую ладонь.