И чешутся болью лопатки, Ужасом катаются чувства в костях, Клок волос в руке ярой хваткой - Лишь плата за слёзы, истерику, страх.
Тогда был мир, мой мир. Ограниченный, но мой. Был заботливый брат - такой родной и близкий - самый лучший. Был жестокий, скорее жёсткий отец - такой правильный и безупречный - чётко выверенная стать. Была трепетная матушка, которая так часто скромно улыбалась и была воздушным, нежным созданием - такая смиренная и благодушная. Была крепость, в которой я был заточен - любимый нелюбимый дом. И был Зэки. Зэки, что являлся глотком свежего воздуха. Такой непохожий на нас, такой дикий, такой противоречивый, такой д-р-у-г-о-й. И я смотрел на него, как подглядывал, взирал с обожанием и внял каждому слову, ведь Зэки был искушён в жизни. Он был свободнее... Т-о-г-д-а... Тогда мы снова общались. Тогда был пятый приезд на неделю. Тогда мы вновь говорили обо всем. Тогда брат опять ушёл к отцу обсудить нового наставника по финансам. Тогда я вновь пожирал Зэки глазами и понимал, что мне рядом с ним горячо, что мне с ним не тягаться - он взрослый, а я... Другая, слишком мелкая лига. Тогда Зэки сам вжал меня в стену моей же комнаты, скользнув за мной ужом. Поцеловал. Боже. В тот миг я благодарил всех богов всех стран мира на смешании изученных мною языков за то, что Зэки слишком сильно прижимал меня к стене, иначе я бы упал. Восторг, страх, удивление, покорность, жажда, страсть, желание, радость, паника - счастье. Всё и разом - диким коктейлем. Теперь я понял, я давно х-о-т-е-л Зэки. А он... Он, видимо, хотел меня. Ну не бывает таких поцелуев просто так. И тут же вспомнились все его мимолётные-касания\аккуратные-взгляды. Губами сминал губы, грубо, сильно, напористо скользя в меня языком - раздирало ощущениями. Дышал им, напитывался, отдавался, отвечая, как умалишённый; цеплялся, впервые испытывая то, как меня сводит с ума близость. Языком, в него, чуть дальше, чуть глубже, тут же ощущая трепет тела, Зэки дрожит, жмётся, бёдрами вжимает в стену с обоями в геральдический рисунок. А в голове вакуум, только наслаждение. Руками хватает меня, прижимает к себе сильнее, стискивает пальцами, целуя так отчаянно и сладко. Сплетаемся языками, внутри горячо, внизу, там, где тело перетекает в ноги, опаляет, и рефлексы кричат о наслаждении. Член пульсирует пыткой под тканью чертовски идеальных брюк, каплет смазкой на пиздец идеальные трусы - а у меня всё идеальное. И Зэки тоже - безупречный эталон. Задыхаемся, но не оторваться, не прекратить. Пальцами по коже - вверх-вниз, беспорядочность действий. Не насытиться, как булимия ощущений. - С-стой, - чуть отталкиваю, ловя губами воздух. Зэки растрёпан, алчет взглядом, лижет губы языком, ажитирует всей своей сутью. И меня кроет от его такого вида. - Вит-то-о-рио... - на выдохе, хрипя голосовыми. Господибожемой, к-а-к Зэки произносит моё имя - это экзальтильная пытка. Хочу услышать ещё! - Зэки... - со стоном, цепляясь за плечи, вжимаясь пахом в пах и выгибаясь в объятьях кошкой. - Савьен будет нас искать, - ненавижу себя за эти слова, но к тому же скоро ужин. Мы не можем. Мы физически не можем продолжить. - Витторио, я не отступлюсь, - шепчет в самые губы, жарко прижимаясь к ним же, и, с силой оттолкнувшись от стены, как оторвав от себя кусок, исчезает за дверью, оставляя меня в смятении и жажде познать. Её муж играет в казино, просаживая все деньги на фишки, а мы играем жизнями друг друга, не размениваясь на последствия. Но всё имеет свою цену. И... порой она слишком высока. Порой... мы сами к себе несправедливы. Порой правильность (как нам кажется) поступков переходит в самоуничтожение. Зэки резко стало много - он был везде, он был рядом, он просто был. И это сводило с ума. Я наслаждался каждым мигом и каждым мгновением. Жадные быстрые поцелуи - шкерились по углам, как ребячились, но понимали - всё серьёзно. Зажимались перед сном, по утрам до завтрака, в саду и гараже. Но мало, этого было так чертовски мало. И уже сам затащил Зэки к себе, сам вжал его в дверь, безумно боясь реакции тела - своего и его. Сам его напористо поцеловал, настойчиво сдирая с любимого тела одежду. Зэки распалился вмиг, заводя меня своим дыханием, страстью, касаниями. Обнажены больше не телами - душами, ластились друг к другу, как изнывающие, упав на мягкую постель. Крутились, вертелись, перекатывались. Зэки шептал мне, что он от меня без ума, а я только и мог, что стонать в ответ. Хотелось отдаться - целиком и полностью. И я отдавался. Сам встал в коленно-локтевую, потому что прочитал, так проще для первого раза. Сам расставил ноги. И сам стал поводить бёдрами, соблазняя. Язык Зэки коснулся моего копчика и побежал с ниточкой слюны ниже, к мошонке, лаская кожу, пока я горел. Откровенно и сильно, кожей впитывая в себя его запах, движения, его и-м-я, что так громко выстанывал сквозь стиснутые зубы, потому что от наслаждения хотелось орать. Жар ласкал изнутри и снаружи. Зэки подбирался ближе, касался, ласкал, причинял боль, растягивая. Успокаивал, отвлекал, посасывая кожу мошонки, вбирая в рот яйца - горячо и влажно, скользко и щекотно. Трепет охватывал сильнее, и я сам старался подаваться к ласке, хоть и было неприятно, хоть и тянуло внизу живота от того, что пальцы Зэки растягивали меня. Но я хотел, Господи, как же сильно я его хотел, что всё становилось неважным. Лишь бы Зэки продолжал. И он продолжал. Миг, незамеченный мной во временном интервале, и Зэки во мне, так глубоко и так страстно. Чувство наполненности снесло крышу, оторвало к чёрту, хватаясь за простынь, выскуливал глухие проклятья\мольбы, прогибаясь сильнее в спине. Хрипел от напряжения и желания, чувствовал, как щекотка возбуждения гуляет по телу, как гладит мурашками загривок, сбегая стайкой дрожи вниз, по спине, цепляя капли влаги, до копчика, чтобы концентрироваться в пульсирующий орган. Зэки толкался глубже, мощнее, хаотичнее, оглаживал мои бока и рычал, так страстно рычал моё имя, что темнело перед глазами. Рывки, хрипы, стоны, лёгкая боль, сильное наслаждение. И кожа к коже. И душа к душе. И сердцем по сердцу. Не в такт, и даже не близко. Но так безумно едино и хорошо, что хотелось песни слагать о нашей близости. Голову вело, пятки жгло, в висках лупило. Зэки, к-а-к он стонал. Дрожь, судорога, толчок и хрип на выдохе единым порывом раствориться в нём - царапал Зэки, кончая, изливаясь на простынь, и ловил радужных мух перед взором, пока под черепной гремел набат. Зэки продолжал двигаться, хвататься за меня, натягивал меня на себя и шлёпал кожей по коже. Кожей по коже. Так громко, так призывно, так необходимо. Миг, вскрик, укус за лопатку, и ощущение, что внутрь плеснули жаром - брызгами, толчками, импульсами. Оба обмякли, рухнули на перину, и хрен с ним, что заляпаны семенем. Хотелось просто расслабиться и насладиться единством. Зэки ускользнул ночью, потому что... Ну мало ли что. Мы не знали, как отреагируют наши родители на наши отношения. Подстраховаться не повредит. К тому же, нам нравилось то, что всё тайно. Это было так интригующе. Общий секрет нас связывал ещё больше, хотя казалось, что дальше некуда. Людская глупость в том, что рано или поздно мы теряем бдительность. Как и этот подросток, что таскал деньги у матери из кошелька. Ну, не совсем матери, скорее - новая жена отца. И что теперь? Теперь подросток у меня на приёме рассказывает, как нелегко ему жить, потому что он один против мира. Ха! И при чём здесь кражи? Лучше бы тупо сказал женщине, что таскал купюры для того, чтобы девчонок на свидания водить. Мачеха бы растрогалась. А так... Так она... Хотя, какая она к чёрту мать, если подала заявление в органы на своего псевдосына? Такие конфликты решаются внутри семьи. Не всегда. Каждый решает проблему по-своему. Так было... и... со мной.Ногти лунками в ладони - Пусть брызнет алым влага, Но никто больше не тронет - Сердце, что в груди в заплатах.
И закрутилось всё плотнее, сильнее, ярче, контрастнее. А Зэки осталось пребывать у нас три дня. Но нестрашно, скоро вновь каникулы, и он снова приедет к нам с Савьеном, чтобы быть со мной. Я жаждал, ждал, стремился, как можно чаще и как можно на дольше остаться с Зэки наедине, находя для брата тупые причины не ошиваться рядом. И не было никаких сопливых "Люблю" и "Ты мне нужен". И не надо слов, когда это чувствуешь - собой, им, всеми фибрами души, каждым ударом сердца. К-о-ж-е-й. Сгорать в страсти оказалось сложно, но приятно. С каждой минутой хранить себя только для "нас" становилось невыносимее. Хотелось кричать "Мы пара", но нельзя. Нельзя. Как жаль... Страх, что узнают, поймают, накрутят хвоста - душил, но и распалял сильнее. Снова прятались, опять ныкались, сбегали, отдаваясь друг другу. Тогда я хотел жить - по-настоящему. Тогдa я мог любить - как никогда. Тогда я научился дышать полной грудью - правда. Тогда... Нас застукал Савьен. Миг неловкости. Его злость, мои слезы, заступничество Зэки. Казалось, что всё рухнуло. И страх-ужас-паника поглотили целиком. Но брат... Он тогда улыбнулся, горько так, но улыбнулся, и я был счастлив, что он принял мой выбор. Выбор жизненного пути. На утро Зэки уехал, ещё до того, как я проснулся. Выгнали родители. Сказали, что сообщат его родственникам о вопиющем поведении их сына. Господи, что за чушь? Оказалось, показалось - брат не принял, не понял, не помог. А может, дело в воспитании? Не знаю... Но он честно всё рассказал родителям, и это был удар для меня. Как так-то, а? Ведь брат всегда, в-с-е-г-д-а был на моей стороне! Нас часто предают. Все и вся. И мы сами кого-то. Порой и не замечая этого. Порой намеренно. Порой считая, что так лучше. Лучше для кого? Мы и сами не знаем. Легко судить ситуацию, смотря на неё лишь своими глазами. Но версий может быть много. Да только не слушает никто. Мы и сами, как непослушные дети, даже те, кто уже давно старики. Боль не успокаивает. Боль не отрезвляет. Боль. Одна только боль...