Хякки яко

Исстари люди справедливо опасались зеркал, ибо от них ничего нельзя утаить. То, что слабые глаза людей не могут разглядеть перед своим же носом, зеркало отразит и покажет без труда. Беспристрастные, зеркала не имеют любимчиков и одинаково честно отражают истинное лицо как великого императора, так и последнего бедняка. Признаться, этой непредвзятостью он особенно гордился. За долгие годы в нем отразилось не одно лицо и никто: ни господин император с его непомерным тщеславием, ни его властолюбивая жена, ни жадный до плотских утех министр - никто не смог скрыть от него своего истинного лица, все их пороки нашли в нем своё отражение, все они показались в зеркале. Он помнил истинное лицо каждого, кому довелось отразиться в нем. Помнил вкус их душ, различал тончайшие оттенки их чувств, порывов, желаний. Наверное, он мог бы поспорить о человеческой сущности даже с самим Буддой, но отнюдь не это знание человеческой души заставляло его сущность трепетать, а его самого, словно одержимого, снова и снова пускаться в долгие путешествия по землям Ямато*. Дети. Их эмоции, такие яркие и чистые, бьющие через край. Искренние во всем: в горе, в радости, в злобе, в страхе и ненависти, - они, стоило им хоть долю мгновения отразиться в нем, заполняли его своими чувствами до краев. Он терялся в их неповторимых удивительных мирках, наполненных верой в чудо и твердым убеждением, что там, за углом, ждёт невероятное приключение. Он всем своим естеством любил их, преклонялся перед этими слабыми созданиями с ещё не созревшими душами. И как же невыносимо грустно было наблюдать, как эти мирки коснеют в условностях и предрассудках, а время стирает столь яркую неповторимость души, оставляя лишь тень того, что было когда-то. Он не мог этого вынести. Не мог позволить тем, кто так щедро делился своей любовью с миром, утратить эту искру, сияющую путеводной звездой в каждом ребёнке. Поэтому он забирал их. Забирал туда, где эти искры не могут уже угаснуть, где души дорогих ему детей могут вечно сиять для него, не теряя своей былой красоты. Это было милосердно. Давая до самого последнего мига наслажлаться детством, он забирал их лишь тогда, когда неумолимые часы отбивали последние мгновения их пребывания в прекрасном мире детства, когда их души ещё не начали принимать свой окончательный облик. Таков был его подарок на их последний и самый важный день рождения. Жаль, что сами дети не понимали, не хотели принимать предложенный дар. Почему-то многие из них сопротивлялись до последнего, и как он ни старался сделать все быстро и безболезненно, получалось это крайне редко. Он не хотел, что бы его боялись, проклинали. Его единственным желанием было предотвратить угасание прекрасных детских мирков, но его действия оставались так и оставались непонятыми. Единственной поддержкой в его не лёгком деле были души детей, которые он уже смог уберечь от медленного угасания. И, когда сомнения терзали особенно сильно, он погружался в воспоминания вечно рассеянного Тошио-куна, искренне верившего, что все её носки украл екай, или мечтательной Яэко-тян желавшей дать каждому цветку в мире своё собственное имя, или вечно пугливой Минеко, или сотни других детей, с которыми ему посчастливилось встретиться за долгое время своего существования. Раз за разом переживая их печали и радости, взлёты и падения, он набирался сил делать то, для чего, кажется, он и был создан. *** -Хонока-тян, когда тебе исполнится тринадцать, ты будешь уже совсем взрослой. Тогда я снова навещу тебя. Обешаешь ещё раз поиграть со мной? -Конечно! - искренняя чистая улыбка была ему ответом. *Ямато -«великая гармония, мир» - прежнее название, которые она носила вплоть до 670 года, когда название не сменили Ниппон, Японию.