Через неделю

Ацуши лениво думал, что облака, столь же лениво плывущие над головою, похожи на холмы. Они тянулись, ползли по небу, закрывая солнце через каждые пару минут. Легкий ветерок сдвигал их вместе, трепал волосы и одежду. Дазай лежал рядом с ним, и Накаджима, повернув голову, мог разглядеть идеальный профиль, вырисовывающийся на фоне голубого, с белыми перьями-облаками, неба. Осаму перехватил на себе чужой взгляд, и улыбка, расцветшая на тонких губах, заставила Ацуши, чьи щеки потеплели, спешно отвернуться. Некоторое время никто из них не проронил и слова, пока Дазай не нарушил молчание с задумчивым вздохом: — Знаешь, ты тигр, но больше напоминаешь верного пса. Ацуши не понял, что он имел в виду, удивленно приподнял брови, и тогда Осаму продолжил: — С тех пор, как ты присоединился к нам, ты не отходишь от меня. Паренек надулся: — Я сделал этот выбор не по собственному желанию. Помнится, Вы лишь предположили, что я хочу работать в Агентстве. — Я должен был спросить тебя официально? — тихонько усмехнулся Дазай. Возмущение Ацуши тут же испарилось, он покачал головой. Накаджима не мог объяснить, почему тенью следует за Осаму. По крайней мере, у него не было /достойного/ оправдания. Его тянуло к человеку, в коем на удивление гармонично сплетались противоположности: Дазай был загадочен и непредсказуем, дружелюбен и открыт, силен и хитер в одно и то же время. Но Ацуши знал: он не единственный, кто считал так. Осаму привлекал внимание всякого, с кем имел дело. «Мой верный пес… — размышлял Дазай. — Твоя привязанность столь сильна, что даже сейчас ты последовал за мной». Накаджима окинул взглядом местный пейзаж, вспоминая, что привело его сюда. Он шел за Дазаем, даже не думая спросить, куда они идут, а мужчина, кажется, и не собирался рассказывать. Железнодорожные пути пролегали под мостом, и детективы лежали на рельсах в его тени, всего в нескольких метрах от берега. Ацуши знал, что это была очередная попытка самоубийства, и не знал, что заставило его лечь рядом. Они могли умереть так. В этом, наверное, был смысл. — Нас нашли бы через неделю, — прошептал Дазай едва слышно, почти про себя. Их тела, он имел в виду, если б они погибли здесь. Не так много людей ходило вниз по рельсам, и ко времени их обнаружения жуки да вороны успели бы поживиться мертвой плотью. Эта мысль все вертелась у Ацуши в голове. Он находил ее романтичной и впервые думал, что было бы хорошо умереть. Если Дазай рядом, было бы хорошо. Кругом царила глубокая тишина. Накаджима был готов к прибытию поезда. Он вслушивался в чужое дыхание и наслаждался моментом, что затянулся, показавшись вечностью. Люди из приюта желали ему смерти в канаве. Ацуши почти злорадствовал: все сложится куда лучше. Они лежали здесь уже с час, если судить по тому, насколько сместилось солнце в ярко-голубом небе. Поезда все не было, и даже звуки шоссе стихли, будто следователи застряли в этом бесконечно тихом, умиротворенном моменте. — Вы так и не рассказали мне, почему хотите покончить с собой, — обратил внимание Накаджима. Дазай перевернулся на бок, оперевшись на локоть, чтобы видеть Ацуши. На губах его блуждала ленивая полуулыбка, которая очаровала мальчика с первого взгляда. — Так ли нужна причина? Ацуши приподнялся на локтях, глаза его в удивлении расширились. — Конечно! Эта вещь не из тех, что делают волей-неволей. Дазай снова усмехнулся, и Ацуши захотелось его ударить. — Ты действительно беспокоишься обо мне, верно? Накаджима, покраснев, отвел взгляд в сторону. — Да, как и всякий. Вы важны. — Голос его был мягче прежнего, застенчивее. — Я особенный для тебя? — Что за глупый вопрос? Каким бы открытым Дазай ни казался, разгадать его было столь же трудно, как взломать надежный код. — Нормальный вопрос. — На сей раз Осаму бросил дуться. Но это было выполнено более преднамеренно, наигранно. — Если ты всегда предлагаешь свою кандидатуру для двойного самоубийства. — Это не так… — Ацуши не знал, почему он остался на рельсах с Дазаем, однако он чувствовал себя комфортно, лежа вот так, рядом. Осаму наклонился ближе, загораживая вид на небо и мост. Он вообще любил нарушать чужое личное пространство. Ацуши, впрочем, не жаловался. — Я надеюсь, что особенный для тебя. А ты — для меня. Накаджима снова лег, расслабленно прикрыв глаза. — Только между нами? Дазай ничего не ответил. Он просто остался в том положении, что и был, а машины все проплывали мимо них, и шумела река на заднем фоне. Мягкие губы на мгновение коснулись губ Ацуши. Глаза мальчика распахнулись, но он был слишком ошеломлен, чтобы сказать что-нибудь. Щеки его залил тяжелый, волнительный румянец. Осаму смотрел на него, на глупую улыбку, в коей расплылись нежно-розовые губы. Затем поднялся и бросил взгляд в сторону реки, прежде чем протянуть Накаджиме руку. Пока Ацуши поднимался и отряхивал одежду, Дазай сообщил: — Мы должны вернуться обратно прямо сейчас. В голове мальчика прояснилось достаточно, чтобы ответить. — Но как же поезда? Я думал, Вы хотели их дождаться… — О, эта ветка нерабочая. Поезда здесь не ходят уже многие годы. Ацуши легонько пнул Дазая под колено: — Вы!..