Тленный аромат любви

На какой-то миг все кругом затихло. Правда, совсем ненадолго, потому как стоило перевести дух и поверить в то, что это хороший знак, как где-то рядом прогремел еще один взрыв. Россия нетвердо ступил на все еще теплые гильзы и поморщился. Уши заложило, перед глазами все просто плыло. Совсем недавно одна из гранат разорвалась прямо рядом с ним, и Иван не без повода полагал, что его контузило. Сильный организм крайне неохотно приходил в себя, и это раздражало. Он не видел солдат, но слышал автоматные очереди и прекрасно понимал, что все продолжается. — Весело, правда? Нет, Брагинскому совершенно не казалось, что это весело. Война всегда ужасна, как бы сильно она не была оправдана идеологией. Америка довольно усмехнулся, сразу заметив, что Иван еле стоит на ногах. Где-то в стороне вновь прогремел взрыв. — Ты мне отвратителен. Россия был честен, и Джонс это прекрасно понимал. И нет, его это нисколько не расстраивало. Скорее даже напротив — это распаляло их взаимное желание сильнее. — А что-то в этом есть, — протянул Альфред. — Война, поле боя и мы с тобой, практически одни. Разумеется, они не совсем одни. Солдаты могут оказаться рядом в любую секунду, как и другие страны, так или иначе задействованные в этой кровопролитной войне. Брагинский огляделся, словно надеясь рассмотреть очертания приближающихся фигур, однако кроме густого едкого дыма ничего не было видно. Снова наступило затишье, но на сей раз Иван не спешил расслабляться. — Это почти романтично. Америка вновь усмехнулся. Неужели его так веселит подобная ситуация? Иван часто задавался этим вопросом. Он опустил взгляд на землю. Она едва ли не выгорела от взрывов минувшим утром. Кругом лежали трупы — мужчины разных возрастов, окровавленные, бледные, с застывшими на лицах гримасами боли и обиды. Неужели Альфреду совсем их не жаль? Неужели он способен видеть в подобном ужасе что-то романтичное? Возможно ли такое? Он сделал шаг в сторону, намеренный найти источник зловещего шума — крика войны, — однако чужая рука вцепилась в его шарф и дернула назад. Россия едва не упал. Рыкнув, он обернулся, сжав пятерню в крепкий кулак, явно намеренный ударить Джонса посильнее. Тот ожидал подобный выпад, а потому успел увернуться от удара и оттолкнуть от себя Брагинского. На сей раз ноги подвели Ивана, и он упал на гильзы. Кажется, его ладонь коснулась лежавшего рядом мертвого солдата. В ту же секунду Америка оседлал его и, громко усмехнувшись, с размаху ударил по скуле. — Ну же, признай, — сказал он. — Это так волнительно. У Брагинского мутнело перед глазами, но он ясно увидел, как изменилось выражение лица Альфреда — он внезапно стал серьезным и сосредоточенным. Это даже немного пугало. — Псих. Определенно, России уже сильно досталось в этой войне. Нужно время, чтобы восстановиться, и Америка это прекрасно понимает. Он умеет найти выгоду для себя, чего бы это не касалось. — Я знаю. Просто констатация факта. Снова прогремел взрыв. Иван отвернулся, даже не предприняв попытки освободиться — это все равно не имело особого смысла. Он лишь посмотрел в сторону, где покоился холодный труп человека. Как странно — отчего-то мысль о том, что они с Америкой оказались в столь неприглядной позе на поле брани и среди трупов его уже не волновала. Альфред провел руками по грязной уже солдатской шинели России, а после неожиданно резко вцепился в крупные золотистые, сейчас уже совсем тусклые, пуговицы. Иван не сразу понял, что происходит. — Ты… что ты делаешь? Он даже попытался подняться с места и скинуть с себя этого больного ублюдка, но тот шикнул и вновь улыбнулся. — Война вызывает в моей душе священный трепет, — почти спокойно объяснил он. — Я так взбудоражен сейчас. Сам посмотри. Он чуть склонился и толкнулся пахом в живот Брагинского, заставив того опешить. Не просто взбудоражен, а возбужден. А впрочем, стоит ли удивляться? Джонс не стал расстегивать шинель до конца. Он лишь открыл себе доступ к груди Ивана и, склонившись сильнее, накрыл губами один сосок. Россия вздрогнул и зажмурился, а после открыл глаза и снова натолкнулся взглядом на мертвого солдата. Ему вдруг стало мерзко от того, что происходит. — Нет! На сей раз Америку удалось скинуть. Подниматься на ноги было слишком сложной задачей, а потому Иван лишь повернулся на живот и попытался отползти подальше хотя бы от этого трупа, чтобы не видеть чужой остекленевший взгляд. Альфред недовольно зарычал, точно разъяренное животное, и быстро нагнал Брагинского. — А ну иди сюда! — вцепившись в его длинные ноги, он надавил собственным весом на одну из них, заставив Ивана вскрикнуть от боли. Очевидно, именно эта нога и была ранена. — Я хочу тебя, — твердо заявил Америка. — Здесь и сейчас. Он сжал руками чужой зад, словно давая понять серьезность своих намерений, а потом совершенно внезапно вцепился в ткань военных брюк и разорвал аккурат на уровне промежности. Россия выругался матом и невольно запыхтел, уткнувшись лицом в выжженную землю. Отчего-то эти грубые и отвратительные действия влияли на него совсем не так, как должны были. Он замер, а после невольно сжал в руках несколько гильз. И правда горячие, надо же. Америка уверенно открыл себе доступ до его задницы, а после грубо сжал ягодицу, впившись ногтями в кожу. Иван не удержался и вскрикнул от боли, а после прикусил собственную руку. Только бы никто не увидел, только бы не появились солдаты или другие страны. — Тебе ведь нравится, не так ли. Это не было вопросом. Америка хорошо знал, что в душе Брагинского живут воистину жуткие демоны. Он подавляет их всеми силами, но теряет возможность с ними бороться, когда рядом появляется Альфред. Определенно, эти демоны очень любят Джонса, и тело Ивана, такое отзывчивое в его руках, с ними согласно. Он давно не боится причинять боль России. Он слишком хорошо знает, как тому это нравится. Брагинский зажмурился. Он немного отстраненно задумался над тем, что в этом поле вполне могут быть мины. Возможно, где-то рядом. Интересно, если их угораздит нарваться на них, они сильно пострадают? Не умрут, конечно, но все же… Когда чужой палец, смоченный лишь слюной, коснулся его ануса, Иван едва не поперхнулся грязным дымным воздухом. Он распахнул глаза и снова наткнулся взглядом на труп. Теперь тот был заметно дальше, так что Брагинский лишь сжал зубы, прекрасно понимая, что его ожидает. Будет больно. — Вот так… — шепнул Америка. — Тебе ведь нравится, правда? Его палец постепенно продвигался вглубь, медленно, словно щадя и не желая причинять лишней боли. В общем-то Альфред и не ставил себе цели причинять ему боль. Он просто хотел его оттрахать, вот здесь, на этом чертовом грязном поле, среди кучи трупов и гильз, слушая раздающиеся неподалеку автоматные очереди и взрывы. Именно этого он хотел, и Брагинский это понимал. Терпеть боль не сложно. О нет, Россия терпел вещи и похуже, а сейчас — он точно это знал, — боль может стать избавлением. Физическая боль хорошо помогает забыть о боли душевной. Возможно, в этом и была причина того, что он не стал вырываться, позволил рвать свою одежду и творить с собой все, что вздумается Джонсу. А возможно, он просто хотел, чтобы Америка вытрахал из него все эмоции и заставил забыть обо всем на свете. — Быстрее… Ему уже плевать на все. Он зашаркал сапогами по земле и задвигал бедрами, причиняя самому себе дополнительную боль. Палец уже входил в него полностью, грубо раздвигая стенки мышц. Растягивать кого-то вот так, насухо, используя лишь слюну — не самая лучшая идея. Но им обоим на это наплевать. Иван не человек, один из тех, кто валяется рядом и начинает разлагаться. Он — страна, он намного сильнее, чем только можно вообразить. Он способен выдержать боль, какой бы сильной она не была. Особенно если эта боль поможет забыть о страшных переживаниях, оторваться на время от реальности и почувствовать себя почти свободным и кому-то нужным. В ушах шумело, но Россия все же услышал очередной взрыв. Он снова и снова сжимал в руках гильзы, которые, казалось, впитали в себя тепло его рук и забрали частичку его боли. Альфред долго растягивал его, точно смакуя каждый миг. Ему доставляло невероятное наслаждение уже то, что он мог видеть вот такого Россию — сильного и слабого одновременно, заваленого на землю с порванными штанами, задницей кверху. Ему нравилось и то, как собственные пальцы то и дело пропадают в чужой заднице, а после появляются вновь, почти мягко раздвигая плотное кольцо мышц. В какой-то момент он двинул рукой слишком резко, и Брагинский громко завыл, едва не перейдя на крик, и сжался всем телом. Альфред облизался и вытащил пальцы. Этого будет достаточно. Возможно, он даже умудрится не порвать Ивана, хотя об этом, в принципе, переживать не стоит. Расстегнув свою ширинку и достав уже начавший причинять серьезную боль своему хозяину возбужденный член, Америка повернул Россию на бок, а сам лег позади него, совсем не думая о том, что точно запачкает свою военную униформу. Подобные мелочи просто померкли, когда он прижался грудью к чуть подрагивающей спине Брагинского, заставил его поднять ногу как можно выше, чтобы открыть себе доступ к вожделенной промежности. Иван прикусил губу, но все же сам вцепился в свою ногу, стараясь удержать ее. Почувствовав горячую и влажную головку члена своей кожей, он вновь зажмурился. Их могли увидеть в любой момент, и осознание этого факта заставляло сердца биться все быстрее и сходить с ума от нетерпения. На сей раз Америка не стал жалеть. Он вновь вцепился в чужую ягодицу и толкнулся членом внутрь, откровенно наслаждаясь беспомощным стоном, что вырвался из горла Брагинского. Определенно, ему было очень больно, и Джонса это вполне устраивало. Он толкнулся еще сильнее, входя глубже. Россия сжался сильнее, заскулив от боли. Этот его скулеж был прекраснее всего на свете. Голос Ивана смешался с прочими звуками, создавая удивительную мелодию боли и ужаса. Это было едва ли не прекраснее осознания того, что теперь Америка владеет им полностью. Россия был в его власти, принадлежал ему. Не только телом, но и всей своей противоречивой душой. Он трахал его жестко и властно, именно так, как хотел сам. Он слышал, как Брагинский хнычет от боли. Не видел, но просто ощущал, что у того на глазах выступили слезы. Даже эти слезы безумно возбуждали Альфреда, заставляя желать еще большей власти над Иваном. Он обхватил Россию за талию, дабы тот не елозил от его напора, и начал двигаться еще быстрее. Член входил почти легко, и Брагинский все так же проникновенно стонал от боли (или уже не только от боли? Понять было сложно, да и не хотел Джонс это понимать). Он хотел и дальше слушать эти стоны и наслаждаться ими, как наслаждался всем, что происходит вокруг. Туман сгущался. Ветер не приносил более пугающего шума взрывов. Все кругом затихло. В этой тишине было что-то воистину страшное, но Америка был слишком доволен, чтобы проникнуться этой атмосферой. Он привел себя в порядок и посмотрел на Россию, который все так же лежал на земле, сжав в руках гильзы. Рваные брюки не скрывали бледные ягодицы, забрызганные семенем Джонса, и ему это, безусловно, очень нравилось. — Что может быть лучше секса на свежем воздухе? К слову, Брагинский его настроения не разделял. Он глубоко дышал, хотя в воздухе явственно ощущался лишь один аромат — аромат тлеющей плоти. Боль принесла успокоение, но не прогнала тревожные мысли окончательно, и Россия осознал — у них с Америкой всегда будет вот так. Причудливая любовь с ароматом тлена…