Милость слева

      Человек в белом пожаловал примерно через полчаса после того, как меня сюда привели. Говоря «сюда», я имею в виду крохотную комнатку, посреди которой – квадратный столик да два неудобных стула. На одном из них сижу я и уже битых тридцать минут таращусь на настенные часы – больше здесь заняться нечем. Часы, признаюсь, несколько странные: мало того, что стоят, так еще и цифр привычных не имеют – сплошь одни нулики выстроились в круг и ждут, когда же стрелки наконец удосужатся сдвинуться с места. Зачем было их лепить сюда – серьезная загадка. К ответу я так и не пришел.       А может, затем они и висят здесь – чтобы расшевелить мозги клиентов перед грядущим разговором? Подобные места я, разумеется, ни разу не посещал и потому не знаю, как тут у них и что.       Ни слова не говоря, человек в белом устало швыряет какую-то толстую папку на сверкающую столешницу, усаживается напротив и долгие две минуты задумчиво меня рассматривает. Начинает говорить он так же внезапно, как и берется за принесенные бумаги:       - Не беспокойтесь – надолго я вас не задержу. По вашему делу много говорить не придется. Должны быстро управиться. Итак. – Он поднимает на меня глаза, глядит некоторое время – и снова утыкается в документ: - Страшинский Николай Валерьевич, верно? Девяносто пятого года рождения? Проживаете… то есть, проживали в Москве?       - Да… В-все верно, - растерявшись, отвечаю я. Знаю, что ничего хорошего не услышу, но чувствую себя на удивление спокойно – человек в белом говорит с такой легкостью, что невольно начинает казаться: разговор пойдет о каком-нибудь скворечнике, который я прибил где не положено.       К сожалению, о скворечниках он даже не упомянул.       - Фисташкина Мария Федоровна, девяносто четвертого года рождения. – Он протягивает мне знакомую фотографию и возвращается к обработке бумаг. – Узнаете? Ее вы намедни убили?       Я киваю. Но так как человек в белом на меня совсем не смотрит, приходится сказать:       - Ее… да… Я убил.       - Нам, конечно, и так известны все подробности случившегося, - некоторое время спустя заговаривает он, - но все-таки хотелось бы и вас послушать. Пригодится.       Не желая усложнять ситуацию, я выкладываю все как есть. Влюбился – признался – получил признание в ответ – повстречался полгода – всерьез увлекся немецкой философией – неправильно понял какого-то автора – решил «обмануть Бога» - напился - и придушил возлюбленную зарядкой от телефона.       Следом рассказываю об окончательно испорченных отношениях с родителями, потере всех друзей ввиду своей замкнутости и наконец о бесчисленных упреках со стороны подруги.       Читатель наверняка заметит, что с этого и стоило начинать – вот же где истинный мотив. Но мне хочется казаться максимально виноватым (мой поступок ничем невозможно оправдать) – и потому я снова возвращаюсь к немцу:       - Не следовало мне строить из себя умника и браться за подобные книжки… Но знаете, изначально я не собирался убивать. Вообразил себя серьезно настроенным философом, хотя внутри и понимал, что до дела так и не дойдет, - признаюсь я. - Лишь испытать себя хотел да ее припугнуть – отношения у нас тогда были на грани разрыва. Но когда начал, уже побоялся останавливаться – думал, отпусти я ее, и тогда будет только хуже.       Чувствую, что монолог получился скомканным, и замолкаю на минуту-другую - уж что-что, а мысли толком излагать я никогда не умел. Человек в белом продолжает изучать бумаги.       - Скажите, сколько мне светит? – не выдержав, привстаю я. – Двадцать? Тридцать тысяч лет?       Мой визави смеется не раскрывая рта.       - Обычно у нас бессрочное дают. Так что…       Я облегченно опускаюсь на стул: его слова меня обрадовали – я должен по полной расплатиться за совершенный грех. Человек в белом тем временем протягивает мне другую фотографию.       - Витшина Елена Викторовна, две тысячи первого года рождения. Узнаете?       Как же! Пигалица, вздумавшая на спор перележать на шпалах проезжающую электричку (и куда только мамаши смотрят?).       - Через день после совершенного убийства вы приложили руку к спасению девочки. Так?       Я киваю.       - Слоняясь неподалеку, заприметили подозрительную кучку ребятишек. Быстро сообразили что к чему и бросились к ним. В последний момент отшвырнули малышку, однако сами убраться не успели – споткнулись. И потому легли под поезд. Так?       - Так. – Никакой гордости я не чувствую – только злость переполняет меня, когда я вспоминаю об этом. Мой младший брат погиб из-за такой вот забавы.       Чертовы детишки…       - Но все обернулось неудачей – и вас разорвало на куски. Правильно?       - Да…       Он удовлетворенно качает головой и продолжает:       - Как вы уже заметили, ситуация сложилась неоднозначная. Мы не можем отправить вас «туда», - кивает он влево, - почему – думаю, вы и сами понимаете. Но и «там», - кивает вправо, - вам будут не очень рады. Короче, посоветовавшись, мы решили, что наилучший выход для вас (и для нас в том числе) – испытательный срок. Ребята из отдела параллельтики обеспечат вам новый мир. Оставим вас безногим… ой, простите, это чье-то другое… сейчас… оставим вас с одной рукой и слепым на один глаз. Ежели безропотно протянете сколько нужно, мы пересмотрим ваш приговор. Ну как? Все-таки мы – организация с хорошей репутацией; большинство отзывов исключительно положительные. Директор требует, чтобы мы всегда шли навстречу клиентам. – И приветливо улыбается, обнажая свои белоснежные зубы.       Я тут же хочу возразить, но не успеваю – человек в белом поднимает руку, демонстрируя маленький пульт с большой голубой кнопкой в центре, плавно нажимает ее, и свет вокруг гаснет. На мгновение гаснет и мое сознание.       Уже через секунду я открываю глаз – и обнаруживаю себя на больничной койке.