Лондонский туман

Туман… Джек Банкоран, один из лучших агентов МИ-6, ненавидит туман. Когда-то ему казалось, что он готов ко всему на свете, любые условия работы, любая погода. Преследовать преступника под проливным дождем? Банкоран бежит, красиво и легко, выцеливает фигуру впереди и лишь слегка досадует на струи воды, искажающие возможность прицелиться как можно точнее. Нестись под снегом, секущим лицо, когда стреляют в спину? Ничего страшного, снег отлично освежает, не режет, а ласкает кожу, падает, укрывая следы. — Бан, — слабо шепчет Мараихи, а в глазах у него туман. Когда они занимаются любовью, в глазах Мараихи поселяется легкая дымка, полный нежности взгляд, адресованный Банкорану, навсегда запечатлевается в памяти. Драгоценные воспоминания о красавце-киллере, ревнивом, капризном, любимом. Он может прикончить Банкорана, если постарается, в этом агент МИ-6 уверен. Предыдущие две попытки провалились, но с тех пор Мараихи имел шанс потренироваться и узнать слабые места своего возлюбленного. Но он лежит на постели, смотрит в потолок, на губах блуждает рассеянная улыбка. Банкоран усмехается, глядя на него. Кажется, сегодня он слегка перестарался. — Бан, — тонкие руки обвивают шею. Перестарался, как же. Этот нежный красавец выносливее иного громилы. Банкоран прижимает его к себе, утыкается в пахнущие чем-то сладким волосы. — А ты меня любишь? — спрашивает Мараихи. — Люблю… Люблю… Люблю… — повторяет Банкоран, стоя на коленях возле тела Мараихи. Медики не едут, где же они, когда так нужны. А в глазах Мараихи встает туман, отсекает его сознание, уводит прочь. — Держись. Мараихи больше не может говорить, не может улыбаться. Он просто смотрит, и все туманы Англии вползают в этот взгляд. — Не уходи. Когда-то он затянул удавку на шее Банкорана, сейчас она снова сжимается, душит. Что делать, если Мараихи умрет здесь? Банкоран убивал тех, кого любил, тех, кто был ему дорог. Несколько часов любви, а затем мертвое тело у ног и невидящий взгляд. Красавец Бьерн, убийца, соблазнитель, причина нескольких пролитых слезинок и пары дней глухой тоски. Тело Эллоры на руках, только глухая досада: зачем ты полез в это, почему не смог пережить расставание. Были коллеги, которые отталкивали его из-под пуль, погибая взамен Банкорана. Но еще никто из его возлюбленных не бросался за него на взрывное устройство, накрывая своим телом. — Останься со мной. Сколько раз ему говорили эту фразу, плача, умоляя не уходить, уверяя, что все сделают, лишь бы он остался? Наверное, даже не сосчитать. А сейчас он сам отчаянно цепляется за Мараихи. Изысканная месть — столько раз уходил, отворачивался и был равнодушен к мольбам, чтобы самому оказаться в таком же положении, когда остается лишь упрашивать. Больше он ничего не может сделать. — Мараихи… Сирены слышатся за спиной, но слишком далеко. Они не успеют. Нет, они должны успеть. Банкоран молчит, держит на руках истекающего кровью возлюбленного. Мараихи подтвердил свою квалификацию — он успел за считанные доли секунды, падая, оттолкнуть бомбу вбок от себя. Банкоран пытается рассмотреть, насколько все плохо, смаргивает мешающие слезы, усилием воли берет себя в руки. Множественные ссадины не в счет, они неопасны. Слегка опалило волосы, это тоже ничего. Куда хуже вот этот осколок металла, торчащий под ключицей. Крови нет, и это чертовски плохо. Крови вообще мало, что заставляет холодеть: самое худшее, что могло быть — внутреннее кровотечение. — Это ничего, — шепчет он, почему-то зная, что Мараихи слышит его в этом тумане. — Ничего опасного. Просто пара осколков, основной взрыв пришелся не на тебя. Если он сможет лгать убедительно, Мараихи поверит ему и выживет. Он ведь всегда верил Банкорану. — Сейчас приедут медики, отвезут тебя в больницу, смажут все твои ссадины. И ты вернешься ко мне. Мараихи дышит, хрипло, с немалыми усилиями, но дышит. И даже нельзя его приподнять, прижать к себе, руки затекают, но Банкоран продолжает стоять на коленях, держа на руках умирающего, продолжает рассказывать, пытаясь подать все так, что самое худшее, что тут случилось — разорванная одежда и царапины на лбу. Он готов говорить все, что угодно, хотя по спине сыплется колотый лед. Он видел такие раны. С такими не выживают. «А он выживет», — со злостью думает Банкоран. Сирены словно не приближаются, время для Банкорана растягивается, время для Мараихи все убыстряется. Когда его силы иссякнут окончательно? — Ты же тренированная машина убийства, такие раны — это просто пустяк. Тебе доставалось и посильнее. Голова Мараихи на плече тяжелеет, туман в глазах сгущается. Тренированная машина для убийства… Андрогинное существо весом в сто двенадцать фунтов, мечущее ножи с той же скоростью, с какой взбесившаяся машина на теннисном поле швыряет мячи в стену. Сколько он сможет протянуть с таким телосложением? Разум холодно высчитывает шансы выжить. По всем законам биологии Мараихи уже должен быть мертв. — Мы месяц назад договаривались сходить в театр, — напоминает Банкоран. — Мне дадут выходной, неужели ты решишь отомстить мне и умереть, так и не пойдя со мной на спектакль? Сирена звучит словно над ухом, Банкорану хочется запротестовать, закричать, чтобы Мараихи не забирали у него, ему больно, ему плохо без меня, разве вы не видите. Но он поднимается на ноги, смотрит, как медики прилаживают капельницу. — Бан… — слышится ему от носилок. Но лишь слышится, Мараихи бледен и уже не дышит самостоятельно. Банкорану нестерпимо хочется курить, набрать полные легкие дыма, чтобы голова закружилась, закрыть глаза, а открыть их во вчерашнем дне. Но он сдерживается, мерит шагами коридор больницы, глядя на надпись «Идет операция». Если операция идет, значит, оперируемый жив, в противном случае Мараихи увезли бы на вскрытие — эта мысль успокаивает. Наконец, хирург появляется на пороге. Банкоран чувствует на горле удавку. — Все в порядке. Перевозим в палату. Мараихи лежит на постели, почти потерявшись, бледный и тихий. Семнадцать швов, четыре операции, осколки пришлось вынимать долго, кровопотеря, граничащая с критической. Банкоран гладит его по руке. Все позади, они снова пережили свалившиеся неприятности. А потом Мараихи открывает глаза. И в них больше нет тумана.