Тысяча золотых роз

Puste oczy pełne kłamstw Lecz wciąż kocham Cię tysiącem słońc. I tysiąc róż rozkwita nowym snem I tysiąc złotych róż rozwija swe marzenia.*

      Воздух наполнился густым ароматом роз. Гилберт принял от курьера букет и, отослав молодого человека взмахом руки, запустил пальцы внутрь, раздвигая алые бутоны в попытке нащупать твёрдый уголок конверта.       — Тебе опять цветы прислали, Гил? — Оз прошёл в комнату, как к себе домой – даже не постучался. Как всегда. — Что за тайная поклонница?       — Это мой брат, — ответил Гилберт. Нащупав заветный конверт, он ухватил его двумя пальцами и вытащил.       — Странный у тебя брат.       Гилберт пожал плечами, взломал печать с гербом дома Найтреев, и извлёк письмо. Брат как брат, какой есть. Хотя, конечно, совсем нормальным его назвать язык не повернётся.       — Ты что-то хотел?       Оз заложил руки за голову и прошёлся по комнате.       — Дядя Оскар опять буйствует — ему доложили, что Ада бегает с кем-то на свидания.       — Надеюсь, он не задумал снова вломиться в академию? — Пробежав глазами по листку бумаги, испещренному неровными буквами, Гилберт спрятал его в карман плаща. Хотя Винсент пользовался среди женщин большой популярностью во многом благодаря своей привлекательной внешности, красотой почерка похвастаться он не мог — тот был ужасен. Может, бедняжка Эхо пишет за него все любовные письма?       — Нет. Я вообще думал, что объект воздыханий Ады — ты. — Гилберт почувствовал, как к щекам прилила краска. Оз, маленький садист, довольно улыбнулся и продолжил: — Но, видимо, я ошибся. Хотя вообще-то я не за этим пришёл. Хочу погулять по городу с Алисой. Пойдёшь с нами?       — Мне нужно заглянуть к Винсенту.       — Да брось, он потерпит до вечера. Гилберт вздохнул. В лёгкие забрался навязчивый розовый запах. Потрогав пальцами красные лепестки, Гилберт обернулся к Озу.       — Хорошо, только разберусь с цветами.       — Всё же это странно — дарить цветы брату, не находишь? — Оз уходить и не подумал — крутился за спиной всё то время, что ушло на розы. — Ты же не сестра ему.       — Я привык.       — Это бывает так часто?       — Оз, иногда ты бываешь просто невыносим. — Гилберт тихо фыркнул и поставил вазу на подоконник — на видное место, но подальше от кровати. Уж больно навязчив аромат. — К чему столько вопросов?       — Я твой господин, отвечай.       — Ну да, часто.       Оз ни в какую не желал отставать, но от дальнейших мучений Гилберта спасло появление Алисы. Кролик, стоило им двоим выйти в коридор, возникла из-за поворота. Вернее, вначале явился аромат жареной курицы с приправами, и только затем — сама Алиса, уминающая две куриные ножки, поочерёдно откусывая от каждой. Внимание Оза всегда быстро переключалось, не стал исключением и этот раз.       День выдался сумрачный. Гилберт замер у здания Пандоры на пару мгновений и бросил взгляд вверх — по белёсому, точно молоко, небу расползлись серые клочья туч. Похоже, будет дождь. Хороша погодка, ничего не скажешь — Оз очень «здорово» выбрал время для прогулок. Да и глупая крольчиха умела утомлять — сколько можно оттаскивать её от лотков с едой? У неё в желудке своя бездна? Вроде девушка, а ест, как бегемот.       — Тебе жалко, что ли? — Нормальная женщина надула бы губы и состроила обиженное выражение лица, но кто сказал, что Алиса — нормальная? Её взгляд метал молнии. Выглядело бы грозно, не успей она достать со своим бесконечным голодом. — Купи!       — Я уже покупал тебе еду десять минут назад. Ты лопнешь.       — Купи, тупая водоросль!       — Нет, — отрезал Гилберт, поднося к зажатой меж губ сигарете зажигалку. С наслаждением затянувшись, он почувствовал, как успокаивается. — Когда чего-то хочешь, обзывать человека водорослью — не самая хорошая стратегия.       — Стратегия? Это что-то сливочное, сладкое, да?       Гилберт устало накрыл ладонью глаза, краем уха слушая, как хохочет чуть позади Оз. Конечно, ему весело. А извиняться перед продавцами, у которых таскают еду, и расплачиваться с ними приходится именно Гилберту.       Попытавшись взять себя в руки (убийства на сегодня не запланированы), Гилберт стряхнул пепел с сигареты, жалея, что нельзя стукнуть крольчиху головой о ближайший столб. Отрешившись от воплей Алисы и сконцентрировавшись на тлеющем кончике сигареты, он курил, предоставив Озу самостоятельно утихомиривать разбушевавшуюся Цепь.       Гилберт уже потянулся за второй, когда его взгляд наткнулся на дородную женщину у лотка с пышными букетами. Цветочница вежливо улыбалась проходящим мимо людям. Но не она привлекла внимание Гилберта, а розы. Жёлтые розы, которые захотелось разбавить одной или тремя красными. Закурив, Гилберт рассматривал пышный букет, думая: а ведь он никогда ничего такого не дарил брату. Может, это действительно немного странно, но, в конце концов, почему бы и нет? Только вот, пожалуй, лучше обойтись без красных. Винсент мог и обидеться, даже не сказав в лицо об этом. Не самое лучшее напоминание о его разноцветных глазах.       — Извините, можно мне этот букет? — обратился Гилберт к цветочнице. Её дежурная вежливая улыбка тут же превратилась в искреннюю и доброжелательную.       — Эй, зачем тебе цветы? — тут же пристала Алиса, внимательно наблюдая, как Гилберт передаёт цветочнице деньги. На миг ему стало страшно — у крольчихи был такой голодный взгляд, что показалось: она сейчас вопьётся ему в руку.       — Не твоё дело.       — Ги-ил, зачем тебе цветы?       «О, господи...»       — Для брата, Оз.       Попробуй ему не ответить — всю душу вытрясет, кровь выпьет.       — И часто ты даришь ему цветы? — Выражение лица Оза приняло озадаченный вид, будто он пытался посчитать в уме сложный пример.       — Эй! Какого чёрта ты тратишь деньги на эту ерунду, а мне поесть купить отказываешься? Это же нельзя есть! Совершенно бесполезно!       — Достала... Ладно, давай так: я куплю тебе ещё еды, но больше никаких вопросов, ни от тебя, ни от Оза.       — Но ты мне не отве...       — Согласна! — заткнув Озу рот ладонью, Алиса просияла. Вот и нашёлся рычаг воздействия на господина. Жалко его, конечно, но Гилберт не хотел оказаться погребённым под новым потоком вопросов, ответить на которые он вряд ли сможет. Ну захотелось сделать Винсу приятное, в кои-то веки. И всё.       Алиса, плюнув на все правила приличий, которых даже и не знала, скорее всего, запихивала в рот пончики, чавкая с таким аппетитом, что даже у Гилберта заурчало в животе. Он смотрел, как Алиса облизывает пальцы, испачканные сахарной пудрой, и думал: а не сделал ли он глупость, купив эти цветы? Вряд ли Винсенту есть до них дело. Да и, быть может, привычка отсылать с письмами букеты — просто издёвка? У брата странное понятие о любви, и выражать её он тоже может странными способами.       — Чего это ты так уставился?       Гилберт моргнул и сообразил, что уже с минуту пялится на крольчиху. Он перевёл взгляд на Оза, от хитрого лица которого внутри всё похолодело.       — Кажется, мой маленький слуга влюбился? — протянул Оз, расплываясь в широкой улыбке. Гилберт почувствовал, что краснеет. И что теперь делать, чёрт побери? Разве объяснишь Озу, что он неправильно всё понял?       — У меня уже есть девушка, — брякнул Гилберт первое, что пришло на ум. — Мне пора к Винсенту.       И сбежал.       «Чёрт, чёрт, чёрт, зачем же я это сказал?! Лучше бы смолчал, Оз же теперь душу Дьяволу заложит, но выпытает, что это за девушка, которой нет...» Гилберт нервно закурил. Хотя, уж лучше пусть думает так, чем косится и посмеивается, решив, будто он совсем мозгов лишился и положил глаз на эту тупую крольчиху, которая может только есть да спать. Даже от одной мысли о подобном не по себе.       У особняка Найтреев Гилберт скурил ещё три сигареты, прежде чем поднялся по ступеням.       — Господина Винсента нет, — сообщил слуга, провожая его в гостиную. — Сказал, что вернётся к ужину.       — К ужину, значит? Хм... — Гилберт покосился на напольные часы, прикидывая в уме, сколько придётся ждать брата. Нельзя ведь просто оставить эти чёртовы цветы, и уйти — Винс наверняка не поймёт и решит что-нибудь не то. Может, что он, Гилберт, убил кого-нибудь, вынужден пуститься в бега, и решил таким образом попрощаться.       Гилберт встряхнул волосами, отгоняя нелепые картины. Винсент не такой паникёр и идиот, ничего подобного он, конечно, не подумает, просто хотелось найти отговорку и остаться до его возвращения. Если повезёт — никто из прочих Найтреев не застанет Гилберта. Ну, а если не повезёт — где дверь, он знает.       Винсент явился полчаса спустя, как всегда немного сонливый, но вполне довольный собой.       — Гил? Не ждал тебя так скоро. — Он опустил глаза на букет в руках брата, но задавать вопросов не стал. — Ты что-то хотел?       — Я просто хотел... отдать тебе это.       — Ты мог послать кого-нибудь, чтобы их передали.       Гилберт разозлился. Он сидел, как придурок, в этом проклятом доме, словно на иголках, опасаясь встречи с «родственниками», в Пандоре его ждут разборки с Озом, а всё, что он услышал — это: «Ты мог послать кого-нибудь».       — Мог, — сухо ответил он, подходя к Винсенту. Пихнув ему в руки букет, он направился к коридору.       — Ты даже не останешься поужинать?       — Нет.       — Эй, Гил...       Гилберт остановился, бросив взгляд на пальцы брата, цепко ухватившие его за рукав.       — Чего?       — Я обидел тебя чем-то? Прости, я не хотел. — Выпустив рукав, Винсент прижал к себе букет и, прикрыв глаза, понюхал золотые бутоны. — Я рад, что ты пришёл просто так. Но почему жёлтые?       — Твои волосы... и глаза... то есть, глаз... — Гилберт стушевался, сообразив, что сказал лишнее. Нужно было ответить: «Просто они мне понравились», и всё.       Но Винсент не выглядел расстроенным, значит, всё нормально. И почему-то только сейчас Гилберт заметил пунцовое пятнышко прямо под мочкой уха.       — Что у тебя на шее? — бросил он, нахмурившись.       — А? — Пальцы Винсента легли на пятно, будто закрывая его. — Ничего особенного, брат. — Так останешься на ужин? Никого из Найтреев сейчас нет.       — Хорошо, — нехотя сдался Гилберт и проследовал за братом в столовую, залитую светом свечей в вычурных канделябрах.       Винсент убрал руку, но взгляд Гилберта оставался прикован к этому наливающемуся ярко-розовым пятну. Видимо, он опять был с женщиной, потому отсутствовал в особняке.       — С кем ты был на этот раз?       — Не имеет значения, просто ещё одна ничего не значащая особа. — Винсент улыбнулся, принимаясь за еду.       Гилберт рассеянно крутил в руках вилку; есть отчего-то расхотелось. Чувствуя на себе пристальный взгляд разноцветных глаз, он всё же отправил в рот кусочек мяса.       — Ты так легко говоришь об этом.       — Почему бы и нет? Эти пустышки и не заслуживают ничего другого.       Мясо показалось горьким, а вино — мерзко-кислым. С трудом доев содержимое тарелки и решительно отказавшись от добавки, Гилберт промокнул губы салфеткой и поднялся. Задерживаться дольше положенного у него не было ни малейших причин, да и Оз, наверняка, извёлся от любопытства и предвкушения пыток. Лучше поспешить обратно.       — Приходи почаще, брат, — проговорил Винсент с улыбкой. Гилберт смотрел на него и не мог понять, почему же ему неприятна эта улыбка? Ведь ещё полтора часа назад он искренне хотел увидеть Винсента. Он смотрел на цветы в руках, дожидаясь его прихода, и вспоминал о его волосах, такого же насыщенно-золотого оттенка, как лепестки этих роз.       — Мне пора, — бросил он и, не попрощавшись, ушёл.       Небо так и не расчистилось, но дороги оставались сухи, значит, дождь ещё не прошёл. И хорошо, подумал Гилберт, закуривая. Курить под дождём — занятие не из лёгких.       Нанимать экипаж он не стал — пошёл пешком, сунув руки в карманы плаща и надвинув шляпу на глаза. В голове было пусто, во рту стоял горьковатый привкус табака, а перед глазами расцветало алым то пятнышко чуть ниже мочки уха. Сколько же у тебя было женщин, брат? Нет, неинтересно, не хочу знать.       — Где ты шлялся, Гил? — встретил его праведный гнев господина.       — Прости, задержался у Винса, — бесцветным голосом ответил Гилберт. Хотелось закрыться у себя, упасть в постель и лежать в тишине. Было такое чувство, словно морально его выжали, как лимон. —— Так что у тебя за девушка? Ты же расскажешь мне, да?       — Нет никакой девушки, — не глядя на Оза, бросил Гилберт. — Я задумался, потому смотрел на крольчиху. Я устал, Оз, доброй ночи.       Его не стали останавливать — даже такому деспоту, как Оз, знакомо чувство такта. Вот и славно, самое время подумать, пока никто не отвлекает.       Скинув плащ и повесив его на спинку стула, Гилберт расстегнул верхние пуговицы рубашки, достал из кармана брюк пачку сигарет, и сел на край кровати. В потёмках вспыхнуло пламя и тут же погасло; к потолку взвилась тоненькая струйка призрачно-серого дыма.       Взгляд упал на цветы в вазе. Винсент всегда присылал один и тот же сорт одного и того же цвета. Вязкий сладковатый запах роз смешивался с запахом дыма в причудливый аромат, от которого кружилась голова       «Да что на меня нашло? — раздражённо подумал Гилберт, давя окурок в пепельнице и доставая новую сигарету. Сегодня он курил больше обычного. — Винс уже взрослый, что хочет, то и делает».       А может, он просто привык, что внимание брата уделено только ему одному, а о любовных похождениях Винсента предпочитал не задумываться? Эгоистично, но близко к истине.       Стряхнув пепел и бросив недокуренную сигарету в пепельницу, Гилберт откинулся назад. К чёрту Винсента. Он давно сбежал от Найтреев и видел брата редко, ни к чему нарушать привычные устои.       Но неделю спустя Гилберт снова увидел жёлтые розы. Накрапывал мелкий дождь; крошечные капли воды бисеринками застывали на бутонах, собирались в более крупные капли и стекали вниз, к стеблю. С трудом осознавая, что он делает, Гилберт расплатился с цветочницей и забрал букет.       «Я идиот», — решил он, остановившись у ворот особняка Найтреев. Если Винсента опять нет дома, ходит где-нибудь с очередной девицей, он просто уйдёт. И вообще, это будет странно выглядеть. Лучше бы Винсента не было дома — тогда можно с чистой совестью уйти домой, поставить в вазу жёлтые розы, смотреть на них, вспоминая Винсента и думая о том, какой же он сам придурок.       Нет, плохая затея.       «Хорошо, что Винс мне не сестра, — пришла в голову нелепая мысль, когда дворецкий встретил его и повёл в гостиную. — Я бы нервничал ещё больше. Хотя, может быть, меньше? Ведь когда мужчина второй раз приходит к сестре с цветами — это нормальнее, чем когда он приходит к брату...»       — Гил, — Винсент приветливо улыбнулся. — Ты стал часто заглядывать.       — Я просто снова увидел такие же розы, совершенно случайно, и... и... Винсент подошёл, принимая букет. Он остановился совсем близко — даже можно почувствовать тонкий лавандовый аромат его волос. Решив, что раз Винсент сам частенько делает странные поступки, то и ему можно, Гилберт наклонился к волосам брата. Понимание пришло само собой, легко, будто всё это время ютилось рядом, на поверхности, но ещё не было осознано до конца. Паниковать и злиться Гилберт будет позже.       — От тебя пахнет табаком, — проговорил Винсент. Он поднял взгляд от роз, но в его алой и золотистой радужках было невозможно увидеть хотя бы намёк на мысли, царствовавшие в его голове. И от этого неведения Гилберт терялся, не зная, что делать дальше. Пожалуй, сейчас он впервые боялся своего брата — его действий, его непредсказуемости.       Нельзя назвать те чувства, что Гилберт всегда испытывал к Винсенту, искренней любовью, нежностью к брату, или чем-нибудь подобным. Только привязанность, не более. Привязанность, которую можно забыть, если занят делом, привязанность только потому, что этот человек — единственная родная кровь.       Тогда откуда взялось то, что сейчас колко стучит по вискам, заставляет наклониться, неумело прижаться к чужим приоткрытым губам... и отшатнуться, точно обжегшись, почувствовав лёгкое отталкивающее давление ладоней на грудь.       — Я люблю тебя, брат, но целоваться мне больше нравится с девушками.       Винсент улыбался, говоря это. Гилберту показалось, что в этой мягкой сонливой улыбке таится усмешка. Развернувшись, он стремительно покинул особняк, остановил экипаж, забрался внутрь, назвал адрес — всё, точно во сне, подёрнутое зыбкой дымкой клокочущей внутри злости. И на себя, и на брата.       — Гил, ты чего такой бледный? Гил?       Ничего не ответив Озу, Гилберт добрался до спальни, запер дверь на ключ и тяжело привалился к ней спиной. Нельзя так с Озом, но сейчас стоит держаться от него подальше — уж лучше, чем не сдержаться и сорваться.       Чёрт возьми, и зачем он только сделал это? С чего принял вечное «люблю», твердимое Винсентом, за дозволение делать всё, что захочется? Идиот...       Сорвав с головы шляпу, Гилберт швырнул её в угол и сполз на пол. Пальцы вплелись в волосы, свисающие на лоб. Хоть рви их на себе, да толку-то? Ничего, Винсент забудет об этом инциденте. Вернее, не забудет, конечно же, но он достаточно лицемерен, чтобы надеть маску.       За ночь Гилберт скурил всю оставшуюся у него пачку сигарет. Он отчаянно боролся с желанием что-нибудь разбить. Задремав под утро, он проснулся лишь к обеду и поспешил на улицу — потешить свою никотиновую зависимость и пополнить запасы. В воздухе витала свежесть — дождь моросил, будто не переставая со вчерашнего дня. Желудок настойчиво требовал пищи, но Гилберт не торопился возвращаться — он долго нарезал круги, прогуливаясь и надеясь, что свежесть выветрит всё ненужное из головы. Странно как-то думать о Винсенте не совсем как о брате. Вернее, совсем не как о брате. Чёртовы розы, это всё они...       Вернувшись, он застал в своей комнате Оза и Алису. Оз копался у стола, устраивая в вазе розы, Алиса, даже не разувшись, валялась на смятой постели Гилберта.       — Пока тебя не было, снова принесли цветы, — сообщил Оз. Он оценивающе посмотрел на свои труды, удовлетворённо улыбнулся и повернулся к Гилберту. — У вас с Винсентом что, игра такая: пошли друг другу письма из двух слов и сопроводи их тридцатью розами?       — Ты считал, что ли? — буркнул Гилберт, беря наглую крольчиху за шиворот и стаскивая её на пол.       — Нет, но их много. Могу посчитать.       — Ты и в письмо заглянул? — вздохнув, Гилберт покосился на вскрытый конверт на столе.       — Я не хотел, но подумал: вдруг там что-то срочное или важное, а тебя нет... Ты злишься? — Оз напустил на себя притворный виноватый вид.       — Нет.       — Вот и славно.       — Но если ты не против, я хотел бы сейчас побыть один. Плохо спал ночью, может, удастся вздремнуть.       — Хорошо, — кивнул Оз и ушёл, утащив с собой Алису. Оза так просто не проведёшь, но объясняться с ним Гилберт будет потом.       Взяв письмо, он прочитал лишь одно предложение: «Приходи сегодня на ужин». И всё.       «Иди к чёрту», — Гилберт кинул письмо обратно на стол и перенёс вазу с розами на подоконник, как всегда – подальше от кровати. Лишь теперь он заметил: на сей раз цветы другие — тёмно-бордовые, как кровь. «Мне это не нравится. Не хочу стать очередным плюшевым зайцем, которого Винс вскроет своими ножницами».       Возможно, пойти стоило, но не хотелось. Пусть пройдёт хотя бы месяц, тогда, может быть, он рискнёт явиться к брату.       «Пойду, прогуляюсь», — соврал себе Гилберт спустя несколько часов, надевая плащ и шляпу.       И прогулялся. До особняка Найтреев.       «Боже, что я делаю?»       Слуга проводил его в трапезную. Длинный стол, укрытый белой скатертью, в полумраке свечей казавшейся серой, накрыт на двоих. Значит, Найтреи снова не почтили особняк своим присутствием.       Отослав слугу, Винсент поднялся из-за стола.       — Я рад тебя видеть, брат.       «А я тебя — нет».       — Зачем ты позвал меня? — мрачно поинтересовался Гилберт, подходя к столу.       Винсент жестом остановил его, неспешно приблизился, будто зверь, кружащий вокруг добычи. Гилберт, вцепившись пальцами в спинку стула, надеялся, что брат не затеял какую-нибудь дурацкую игру, которую, в последнее время, так полюбили все вокруг: доведи Гилберта до белого каления.       Винсент схватил его за отвороты плаща и подался вперёд с такой силой, что Гилберт не удержался на ногах и завалился назад, спиной на жалобно скрипнувший стол — в паре сантиметров от столовых приборов. Сказать хоть слово ему не дали – закрыли рот грубым властным поцелуем. Чужие руки нащупывали застёжки рубашки, расстёгивая их так торопливо, почти разрывая. Пальцы очертили ключицы и сорвались вниз, больно царапая ногтями кожу груди.       В трапезную заглянуло нечто лохматое, с большими круглыми очками на носу.       — Я ничего не видел, — сообщило существо и испарилось. К щекам мгновенно прилила кровь, но Винсент, похоже, и вовсе ничего не заметил. Его руки уже были заняты собственными застёжками. Отстранившись на мгновение и скинув плащ, он вновь впился в губы Гилберта, чувствительно кусая его губы. Мысли о смутно знакомом лохматом пареньке, ставшем невольным свидетелем всего этого растворились; Гилберт нащупал пуговицы чужой рубашки, расстёгивая их, едва не отрывая от ткани. Уже было нечем дышать, а когда Винсент тесно прижался обнажённой грудью к нему, вжимая в стол, воздуха в лёгких совсем не стало. Винсент, словно почувствовав это, припал губами к шее, с силой кусая кожу, пока его руки расстёгивали ремень, стаскивали брюки и гладили освободившиеся от ткани бёдра. Гилберт зарылся пальцами в волосы цвета золота. Ведь разве не этого он хотел, решившись перейти черту дозволенного?       Уже после, тяжело дыша и чувствуя горячее дыхание уткнувшегося ему в плечо брата, Гилберт попытался сесть. Природная скромность и стыдливость зазвонила колоколом, веля немедленно привести себя в подобающий вид. Не хватало ещё каких-нибудь гостей.       — Разве не девушки в твоём вкусе? — бросил Гилберт, приводя себя в вертикальное положение и быстро застёгивая рубашку. Пары пуговиц всё же не хватает.       Вместо ответа Винсент снова поцеловал его. Так же резко и крепко, как несколько минут назад. Его ладонь легла на руки Гилберта, даже во время поцелуя пытавшегося застегнуть рубашку до конца.       — Не одевайся, — чуть отстранившись, выдохнул Винсент ему в губы. — Я хочу тебя ещё раз.       — Ты не ответил на мой вопрос.       — Хм... — он провёл кончиками пальцев по внутренней стороне бёдер Гилберта. — Я солгал.       — Не понимаю... Зачем ты соврал мне?       Винсент отстранился.       — Я столько раз пачкал себя чужими телами. Мой брат достоин большего. Чистого. Но я не сдержался, — его ладони скользнули вверх, по животу к груди, задирая ткань рубашки. — Можешь уйти, если хочешь. Мне так трудно держать себя в руках. — он вновь прижался, понизив голос до шёпота. — Мне хочется взять нож и оставить на тебе своё имя. Хочется взять тебя снова. Но тебе ведь будет больно. Это похоже на одержимость, брат. — Кончик языка скользнул по ушной раковине, заставив вздрогнуть. — Ты сам сделал первый шаг, и если ты сейчас не уйдёшь, назад я тебя уже не отпущу.       Гилберт отстранил Винсента от себя, крепко сжав его плечи. Голова кружилась от прикосновений — пальцы брата скользили по телу, вновь опускаясь к животу и ниже.       — Я должен уйти. У меня есть господин, которому я служу.       — Тебе нравится мучить меня, Гил.       — Нет...       — Да. Ведь я нуждаюсь в тебе больше, чем твой господин.       — Я вернусь, скоро, обещаю.       — Знаю. - Винсент взял Гилберта за руку и легонько куснул его за палец. — Вернёшься, — язык скользнул по подушечке пальца, — обязательно. Ты ведь любишь меня, Гил? Если бы я мог найти розы ещё прекраснее тех, что отослал сегодня, такие, чтобы их глубокий красный цвет был ещё темнее...       Плевать на розы. Гилберт мягко поцеловал Винсента. Сила воли требовала одеться и попрощаться, но плевать и на неё — ведь не обязательно уходить прямо сейчас, до утра. Оз подождёт и не ввяжется ни в какие неприятности.       Винсент улыбнулся — как обычно мягко, но в глазах вспыхнула искра хитринки. — Я велю подать ужин в мою спальню, — шепнул он. Наконец вспомнив про неподобающий вид, он наспех застегнулся и покинул трапезную, оставив брата в гордом одиночестве.       Гилберт взъерошил собственные волосы, тихо ругнувшись сквозь зубы и обозвав себя безвольным идиотом. Он не должен оставлять Оза одного надолго. Он даже думать не должен о том, что может позволить себе где-то прохлаждаться в то время, как может потребоваться господину.       Застегнув ремень, Гилберт подобрал с пола шляпу, закурил и направился к лестнице. Давно он уже не бывал в спальне Винсента. Вспоротые игрушки напоминали о далёком детстве — о расцветавшей на губах маленького брата улыбке маньяка. Гилберт поёжился, украдкой стряхивая пепел в открытое окно — любой содрогнётся от воспоминаний такого зрелища.       — Прости, что надымил в твоей комнате, — извинился он, когда Винсент вернулся, пропуская вперёд слугу с подносом. Расставив на резном деревянном столике приборы, слуга чопорно поклонился и ушёл.       — Мне нравится, как от тебя пахнет, — ответил Винсент, обнимая брата за шею и целуя его — с такой страстностью, что все мысли о еде вмиг вылетели из головы. Остался только щекочущий нос аромат лаванды, исходящий от волос, и тонкий, совсем не такой приторный, как от алых роз, запах золотистых бутонов.       Лёжа в постели на спине, Гилберт пускал в серый потолок дым, презрев правила безопасности. Винсент тихо сопел на ухо — совсем как маленький ребёнок — тесно прижавшись щекой к плечу. Пепел сигареты отправлялся в опустевший после таки состоявшегося ужина и теперь стоявший на полу возле кровати бокал. Гилберт скосил глаза на брата, но увидел только спутанные золотистые пряди, рассыпавшиеся по плечам и спине мягкой вуалью, укрывшей даже грудь самого Гилберта. В темноте сокрытый волосами Винсент казался особенно очаровательным — точно маленькое спящее солнце.       Жестокое солнце.