Джанама, или обещание Джафара

- Прибегаю к защите Аллаха от сатаны, побиваемого камнями. Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного, - густой, гортанный голос имама разливался в предвечернем теплом воздухе. - Аллах, прости нашим живым и мертвым… Завернутая в плотный белый саван, она казалась чужой, нездешней, будто прилетела с другой планеты и теперь, уставшая, мирно дремала в легких хлопковых волнах. Султан стоял в стороне от свиты, низко склонив голову на покатую грудь, так, что его черный тюрбан сполз к самым бровям. Ему не хотелось плакать. Дело было даже не в том, что на похороны царской супруги собралась вся элита Аграбы; ему было совершенно наплевать на этих разодетых, чванливых вельмож и купцов, по случаю встречи с ним нацепивших на себя все шелка и драгоценности и теперь старательно изображавших сочувствие и скорбь. Слезы казались Султану окончательным признанием того, что Фатима ушла навсегда, его маленькая, нежная, любимая, его единственная жена… Нет, этого не могло быть, не могло! Когда восемь месяцев назад врачи поставили Фатиме страшный диагноз, он был абсолютно уверен, что она поправится. Вопреки всему. Потому что он любил ее. И маленькая Жасмин любила... И все люди, весь двор, весь народ. Травы и благовония, ритуалы и заклинания - кажется, ни дня не проходило без того, чтобы очередной колдун или целитель, очередной шарлатан, не являлся во дворец. Но Фатима угасала на глазах, истончаясь, словно оплывающая восковая свечка. Болезнь пожирала ее, и уже к весне женщина вовсе перестала ходить. Принцесса с раннего утра сидела у постели матери, читала ей или развлекала последними дворцовыми сплетнями. - Как бы я хотела хоть на денек выйти на улицу, - вздохнула однажды Фатима, в ее поблекших темных глазах плескалась боль. Весеннее бархатное тепло сменил зной арабского лета, приближалась пора хамсинов, и в комнате жены Султана постоянно находились слуги с опахалами, чтобы больной не было слишком жарко. - Но, мама, я могу попросить, чтобы тебя перенесли во двор, хоть на пару часов, - живо отозвалась Жасмин, бросив на кровать книгу, - помнишь, как мы прекрасно гуляли с тобой и папой в саду три недели назад. Твою кровать поставили в тени, у фонтана… Фатима слегка покачала головой. - Нет, я хотела бы вновь вернуться в Аграбу, туда, за нерушимые дворцовые стены, пройтись по ее базару, пахнущему шафраном и кардамоном, окунуться в гомон и ругань торговцев, в крик детей и рев верблюдов. - Ты была за стенами дворца!? - Жасмин вскочила, на ее лице, с одной стороны, был заметен страх, с другой - нескрываемое любопытство, даже зависть, - и тебя папа отпустил? - Тогда мне еще не нужно было разрешение твоего папы, я была девочкой, чуть постарше тебя, и мои братья иногда, пока не видели родители, брали меня с собой в город. Мы жили в большом доме в богатом квартале, отец был одним из визирей… Но меня всегда тянуло туда, в настоящую Аграбу, самый сказочный город на свете, - подобие улыбки скользнуло по сухим, потрескавшимся губам Фатимы. - А потом ты полюбила папу и решила больше в город не ходить? - Да, Султан сказал моему отцу, что хочет взять меня в жены, и меня выдали за него. Девочка, нахмурив бровки, взглянула на исхудавшую, вымотанную болезнью мать. - Тебя выдали? А ты сама что по этому поводу думала, ты ведь хотела замуж за папу? Ворвавшийся в окно горячий ветер потревожил занавеску, и та раздулась, будто тончайший кружевной парус. Высокий темнокожий слуга в украшенном золотым тиснением тюрбане взмахнул было над кроватью госпожи огромным веером, и тут же замер. В повисшей тишине, казалось, было слышно, как гулко и взволнованно стучит сердце маленькой принцессы. - Я очень люблю твоего папу, он добрый и великодушный человек. Но, Жасмин, решение Султана закон, и я никогда бы не смогла ему перечить… Даже не подумала бы... ... - О Аллах, сделай так, чтобы те из нас, кому Ты даруешь жизнь, жили по установлениям ислама, а тех из нас, кого Ты упокоишь, упокой в вере, - молитва все плыла и плыла над толпой, над крохотной, почти детской фигуркой женщины в погребальных одеждах, над визирями и военачальниками. - Мир вам и милость от Аллаха, - тяжким эхом отозвалось в толпе. Девочка в черных одеждах не сводила пристального взгляда с имама. Принцесса тоже стояла чуть вдалеке от остальных сановников и от отца, и сквозь толпу могла видеть лишь высокую седобородую фигуру священника, монотонно повторяющего и повторяющего какие-то очень важные слова над телом ее матери. Важные слова успели уже порядком надоесть Жасмин за время маминой болезни; говорившие их сменяли один другого, так что принцесса уже давно даже не пыталась запомнить их лиц и имен, но слова не помогали, и мама все худела, все чахла… "Аллах, наверное, тоже устал от таких однообразных скучных слов, - думала она, - ведь если их говорят так часто, то любому наскучит, это еще хуже, чем доклады папиных советников". Потому она пыталась придумать собственную молитву, такую, какую Бог непременно услышит и какой поверит. Но пока, кажется, выходило не очень. Наверное, Он обиделся на этих назойливых болтунов с их вонючими благовониями и забрал к себе маму, но она непременно найдет, как поговорить с Аллахом так, чтобы он согласился ее выслушать. Он ведь добрый, просто очень устал. Ну, примерно, как папа… - Пойдемте, маленькая госпожа, Султан попросил доставить вас во дворец, церемония и так для вас слишком тяжела, - большая ладонь с длинными пальцами опустилась на плечо Жасмин. Высокий стройный мужчина стоял за ее спиной - папин новый главный визирь, Джафар, - и ветер шевелил полы его темного, с кровавым подбоем, одеяния. Унаследовавший пост от своего отца, Яхья, Джафар не так давно сделался ближайшим советником Султана, хранителем его печати, но тот доверял ему беспрекословно, не уставая восхищаться его умом и хитростью. - Но, Джафар! - Жасмин обернулась. Вкрадчивый, бархатный голос визиря был тверд: - Такова просьба Султана, и я не имею права ее не исполнить. Дайте мне руку, принцесса. Рука Джафара была теплой и сильной, и почему-то вселяла уверенность. - О Аллах, прости ее, о Аллах, укрепи ее, - едва слышно произнес визирь, чуть обернувшись в сторону траурной процессии, когда они выходили с кладбища. Имам закончил читать молитву, и теперь люди двинулись, туда, где должна была находиться уже вырытая могила. Жасмин тоже обернулась, надеясь увидеть отца, но маленькую фигуру Султана, последние минуты хотевшего провести рядом с женой, скрыла скорбная толпа. - А ты не думаешь, что Аллаху порядком надоели эти унылые слова? - произнесла девочка. Ей почему-то очень хотелось поделиться своими мыслями именно с Джафаром. Молодой, статный, с миндалевидными темными глазами и густыми вьющимися волосами, то и дело выбивавшимися из-под черного, украшенного красным рубином, тюрбана, - маленькой принцессе он казался необыкновенно красивым, каким-то таким, каким должен был быть настоящий принц. - Аллах мудр и милостив, принцесса, и он слышит все молитвы, обращенные к нему от чистого сердца, - отозвался визирь. Продолжать этот разговор ему совершенно не хотелось. … Мягкие сумерки легли на кроны дворцового парка, в его глубине едва слышно шелестел фонтан, и лишь редкий, резкий крик павлина тревожил тишину. Визирь и принцесса сидели на скамейке в прохладной глуши под огромным платаном. Она так и продолжала держать его за руку, и их тихие голоса сплетались в плотном летнем воздухе. - А у тебя когда-нибудь умирал кто-то очень любимый? - Жасмин сжала пальцы Джафара сильнее. - Ну, как мама. Визирь повернул голову к принцессе. Свет луны сочился сквозь плотную листву, падая рваными, белесыми мазками, отчего его лицо вдруг показалось пугающим, даже зловещим. Помолчав с минуту, Джафар заговорил, и чувствовалось, что каждое слово дается ему с трудом. - Когда-то я полюбил одну девушку. Она была очень бедной. И мой отец был против нашего брака. Сын главного визиря не мог жениться на девчонке из воровского квартала Аграбы. Но вопреки воле отца… Принцесса не сводила огромных карих глаз с молодого визиря. Отец был против. Не мог жениться на бедной девушке. Ее маму выдали замуж за султана, даже не спросив ее согласия. Султану нельзя перечить. Нет, в этом была какая-то огромная, просто чудовищная несправедливость, совершенно не помещавшаяся в голове Жасмин! - Но почему так, Джафар? Разве с этим совсем ничего нельзя сделать? Ничегошеньки ничего? С платана упал листик, и принцесса поймала его в ладонь. Высохший под палящим солнцем, сморщенный и безжизненный. Внезапно Джафар слегка коснулся его пальцем, и тот вспыхнул алым пламенем, превратившись в разноцветную бабочку. Визирь улыбнулся, глядя как Жасмин пытается схватить нежданную тонкокрылую гостью. Еще взмах руки, и бабочка исчезла, осыпавшись под ноги Жасмин горсткой легкого пепла. Девочка потрясенно уставилась на отцовского советника. - Ты научился фокусам на рынке Аграбы? - Почему вы так решили, маленькая госпожа? - Джафар поднял с земли еще несколько сухих листьев, и те в мгновение выпорхнули из его ладони стайкой голубых птичек. Принцесса аж взвизгнула от восторга. - На аграбском рынке фокусники упражняются разве что в таланте поскорее утянуть у тебя кошелек. - Мне мама рассказывала. Когда она была маленькой, братья в тайне брали ее с собой на базар, и она видела там и пожирателей огня, и заклинателей змей, и таких фокусников, таких… Жасмин встала с лавки и закружилась перед Джафаром, высоко запрокинув голову и вглядываясь в звездное небо. - Я так мечтаю их когда-нибудь увидеть и тоже чему-нибудь у них научиться! Как ты думаешь, - вдруг девочка замерла, и ее взгляд резко посерьезнел, - Джафар, а можно научиться колдовать так, чтобы мама вернулась? Джафар ибн Яхья Бармаки отлично помнил тот день, когда узнал, что он волшебник. Отец, только что вернувшийся с инспекции отдаленных провинций халифата, привез пятилетнему наследнику из Дамаска искусный, изукрашенный драгоценными камнями и эмалью, кинжал. Но подарок был слишком опасен, чтобы с ним играть, потому кинжал было решено спрятать в комнате, где хранились прочие фамильные драгоценности Бармакидов, пока маленький Джафар не подрастет. Пытаясь потом объяснить отцу, как именно он сумел извлечь запретную игрушку с самой верхней полки, мальчик не мог вспомнить, какие именно слова он произнес, но одно знал точно - он как-то особенно сильно захотел, чтобы кинжал упал к нему в руки. И тот послушался. Главный визирь лишь молча покачал головой и, шепнув что-то слуге, немедленно вышел. Молчание отца не предвещало ничего хорошего: Джафар так и продолжал стоять посреди семейного сейфа, среди золота, оружия и сундуков с драгоценными камнями, с кинжалом в руке. Воображение рисовало страшные картины наказаний, о которых о слышал от детей прислуги, вроде тех, что городская стража применяет к рыночным воришкам. Но через пару часов отец вернулся вместе с каким-то незнакомым стариком, совсем древним, высохшим и сгорбленным, облаченным, к тому же, в странные пестрые одежды, которые давно уже никто в Аграбе не носил. "Магриб Аль Харам, - неожиданно бойко и живо заговорил старик и протянул мальчику руку. - Так вы, как утверждает ваш достопочтенный отец, сегодня продемонстрировали магические способности вот с этим самым кинжалом? Что ж, расскажите мне, как это было". Джафар еще раз послушно повторил всю историю. Слово "магические способности" несколько напугало мальчика, потому он попытался чуть менее ярко изложить момент о том, как он очень сильно захотел и… "Что ж, стихийная магия, это очевидно, но весьма сильная, потому что в таком возрасте мало кто еще умеет столь хорошо с ней управляться", - удовлетворенно произнес Магриб Аль Харам, и подмигнул старшему Бармакиду. Джафар все силился разглядеть, что же думает обо всем этом отец, но лицо главного визиря оставалось отрешенно-непроницательным. Мысливший сына будущим хозяином своего высокого поста, вряд ли он был рад тому, что Джафар, похоже, станет заклинателем змей или глотателем шпаг, или кем там бывают эти волшебники. На следующий день старик Аль Харам вернулся, и с того дня стал для юного вельможи учителем магии. Яхья никогда не заговаривал с сыном о его успехах в этой науке, и лишь однажды, несколько лет спустя, предупредил его, что говорить о магии вслух во дворце не стоит. "Большинство людей не верит в это, и ты просто покажешься глупцом. В лучшем случае, тебе предложат показать фокус", - сухо произнес отец, и Джафар кивнул. Ему хотелось было возразить, - ведь не зря же магия по-арабски - это "илм алграйб", "тайное знание", а о существовании тех же джиннов написано в Коране, но мальчик промолчал. Мысль о том, что он умеет то, что не умеют другие, да еще и держит это умение в тайне, крайне импонировало сыну визиря. Только Мириам Джафар признался в том, что он волшебник. Девушка звонко засмеялась, обнажив белые блестящие зубки. "Я знаю, милый, конечно, ты волшебник", - шепнула она и прильнула к нему своим горячим упругим телом, пылающим от желания немедленной любви. "Нет, правда, хочешь покажу?" - отозвался Джафар, но его невеста явно не желала дать ему ни единого шанса продемонстрировать свое мастерство, кроме как вновь соединившись с ней… ...Но мечущаяся в предсмертной агонии, выпотрошенная и окровавленная, Мириам сказала ему вдруг: - Ты говорил, что умеешь колдовать. Неужели ты, волшебник, не мог наколдовать так, чтобы он, - она из последних сил глянула в сторону крохотного бездыханного тельца, завернутого в кусок грязной ткани, - родился живым? И все годы после ее смерти он только и делал, что пытался найти ответ на этот вопрос. Нет, на два вопроса: почему она умерла и почему нельзя ее оживить. Ее. Их. Их вместе с маленьким сыном. Джафар объехал полмира, встречаясь с самыми могущественными колдунами, роясь в библиотеках в поисках книг и свитков, что могли бы хоть на полшага приблизить его к разгадке тайны воскрешения. Но попытки были безуспешны. А теперь еще и эта маленькая девчонка спрашивает… Глупая, маленькая девчонка. Что ей ответить? Чтобы перестала брать такие глупости в голову? Или все же подарить робкую надежду? - Нет, Жасмин. Нет. Девушка, которую я любил, умерла, пытаясь родить нашего ребенка. Я бы очень хотел, чтобы они вернулись, но я не могу. Ты только папе не рассказывай, хорошо? Пусть это будет нашей с тобой маленькой тайной? Жасмин вновь присела рядом с визирем на скамейку, и тихонько погладила его по руке. - Конечно, не расскажу. Он все равно не поверит, но очень расстроится. А я бы тоже хотела искать, как можно вернуть маму. И твою жену. И вообще всех хороших людей. Ведь если ты не нашел, это же не значит, что никто не нашел? С таким умом девочке бы потом стать отцовским советником, подумал про себя Джафар. Если он не нашел, то не значит, что никто… - Когда мама совсем уже болела, к ней приезжал один целитель из Сирии, который рассказал, что где-то в пустынях, под самыми зыбучими песками, спрятана пещера, полная сокровищ. Ей много тысяч лет, и никто даже точно не знает, что там, но поговаривают, что в ней заточена древняя сила, - продолжала Жасмин, - если найти ее, то может быть, эта сила нам поможет? Аллах Милостивый, да что же эта принцесса говорит! Да, о Пещере Чудес Джафар читал еще в одном трактате последователей Зороастра, у которых, якобы, был ключ от нее, но ни где его искать, ни даже что это мог быть за ключ, они предусмотрительно умалчивали. С тех пор никто о пещере больше не слышал, а многие из тех, с кем Джафар общался в своих странствиях, и вовсе утверждали, что ее не существует, - иначе бы воры уже давно до нее добрались. Громкий рев горна возвестил о том, что Султан возвратился во дворец. - Ваш отец вернулся, идем, маленькая госпожа, я думаю, он хотел бы побыть с вами в этот вечер, - Джафар снова крепко взял Жасмин за руку, и они поспешили по дорожке через сад к огромной парадной лестнице. - О, Джафар, мой верный слуга, как я тебе благодарен! - Султан печально улыбнулся визирю. За те несколько часов, что прошли с похорон, правитель Аграбы, казалось, постарел лет на десять. И хотя его густую бороду уже давно тронула седина, изрядно, к тому же, увеличившаяся за время болезни Фатимы, сейчас под его глазами лежали угольно-черные тени, а в углах рта сплелили крепкую паутину морщины, до того еще мало заметные. - Рад служить вам, ваше высочество. И да упокоит Аллах душу праведной Фатимы. - Жасмин, иди к себе в комнату, я сейчас приду, - Султан провел рукой по голове дочери, и наклонившись к Джафару, тихо, так, чтобы не слышал бегающий ребенок, добавил, - как она? Плачет? - Нет. Очень сильная девочка. Ни одной слезинки не проронила, все держит в себе. - Ох, если бы так… Кажется, она все еще не может поверить, что мама умерла. Да как, как собственно и я не могу! - с горечью в голосе сказал Султан. - На сегодня твоя служба закончена, Джафар… И… Я, пожалуй, пойду, побуду с Жасмин… Визирь отвесил низкий поклон правителю, и, развернувшись, быстро зашагал в сторону башни, где располагались его покои. Состояние было крайне тревожным, и дело было вовсе не в тяжести прошедшего дня и не в том, на какие воспоминания о Мириам его вдруг натолкнула маленькая дочка Султана. Пещера Чудес. Вот, что его тревожило. Жасмин говорила с человеком, который верит в ее существование. Почему? Что он знает? Кто этот человек, и помнит ли о нем что-то Жасмин? Надо еще раз попытаться поговорить об этом с девочкой, да вот только когда… Топот маленьких ног заставил визиря резко обернуться. По коридору за ним бежала Жасмин. Платок, накрывавший ее голову, упал, и растрепанные, жесткие волосы торчали во все стороны. Ох, Аллах, да что еще случилось, почему она не с отцом? - Джафар, я… Я… - сбившееся дыхание никак не давало ей возможности закончить фразу. - Жасмин, ваш отец хотел прийти к вам в комнату. Не думаю, что в такой день ему стоит доставлять лишние хлопоты даже тем незначительным фактом, что вы его не послушались. - Джафар, я просто хотела сказать… Мне очень важно это сказать именно сейчас, иначе не будет по-настоящему. Я просто подумала, что, давай, когда я вырасту, ты на мне женишься. Если мы не сможем оживить мою маму и твою жену, то я буду твоей женой. И мы с тобой отменим эти дурацкие законы. А то меня выдадут за глупого и уродливого принца, а ты умный и красивый. Интересно, как на это реагировать? Кажется, у ребенка все-таки началась истерика, или вот-вот… - Хорошо, Джафар? - взгляд у девочки был не по-детски напряженный. - Моя маленькая госпожа, боюсь, об этом мне вначале необходимо переговорить с вашим отцом, не забывайте, вы все-таки принцесса Аграбы. Но только давайте мы не будем делать этого сегодня, и завтра тоже, поверьте, достаточно того, что вы… - Нет, ты должен мне пообещать. Пообещай, Джафар, - принцесса требовательно протянула руку, подняв ладонь вверх. - Пообещай, что если за меня захочет взять замуж глупый и самовлюбленный принц, ты на мне женишься. Вот же маленькая зануда! Нет, и ведь, похоже, правда сейчас расплачется. - Хорошо, Жасмин. - визирь легонько коснулся пальцами ладошки девочки, она была мокрая и холодная, - если глупый и самовлюбленный принц… - Вот и хорошо. - Жасмин резко прервала его, - Дальше не продолжай. И папе пока не говори, пусть это тоже будет нашей маленькой тайной. Ни говоря больше ни слова, она побежала обратно. Глупый и самовлюбленный принц… А если умный и отзывчивый? Да нет, Джафар, о чем ты думаешь, она ведь завтра забудет про эту игру, просто ты ей понравился, показал фокус и поговорил, добрый папин визирь. А если вдруг не забудет? И что подумает Султан, если она по детской наивности ему проболтается? Решит, что молодой советник уже метит на его место? Мысли роились в голове Джафара, словно саранча. На долю секунды он даже вообразил себе повзрослевшую принцессу, с высокой налитой грудью, с покатыми бедрами и тонкой талией, уткнувшуюся ему в плечо - утомленную, но совершенно счастливую. С тех пор, как умерла Мириам, близость ни с одной женщиной не представлялась ему еще столь ясно и ярко. Вот она вскрикивает, когда он первый раз касается ее, а вот она произносит его имя, в исступлении, выгибаясь под ним, словно дикая кошка. Его принцесса, его жена. Нет. Прочь. Сколько ж ему лет будет, когда она достигнет совершеннолетия? Тридцать восемь, кажется. Нет. Прочь. Какая глупость. Подумай лучше, Джафар, о Пещере Чудес. Надо разыскать этого сирийского целителя...