***
Война закончилась. Всё закончилось. Тишина. Звенящая, давящая на барабанные перепонки до боли: отчаянной, ощутимой физически. Она раскаленным добела металлическим языком старательно вылизывает внутренности. Хочется бежать, кричать, чтобы преодолеть границы пустоты, но та звонче любого крика, и голос, так и не прорвавшись наружу, подчиняется этой всепоглощающей боли. — Драко Малфой не помнил столь жаркого лета. В те редкие дни, что юноша покидал стены семейного поместья и выходил на улицу, он поражался, сколь сильно изменился мир вокруг. Находясь за пределами владений Малфоев, Драко неизменно останавливался на берегу реки, и там, облокотившись о ствол старой ивы, подолгу смотрел на пересыхающее русло. Ни одного дождя за три месяца. Летняя трава напоминала ноябрьский сухостой, а листья засохших деревьев потемнели, точно старый пергамент. Они тревожно шелестели на ветру, будто спрашивая у юноши, когда небо напоит их вновь. Дождь? Бесполезно! Вы ведь уже мертвы, всерьёз, на самом деле! И ничто уже не поможет! А он все смотрел на тёмную, кажущуюся густой воду. Река здесь сужалась, и её тело извивалось между гладкими зеленовато-серыми камнями. Она была похожа на одну из вен, что отчетливо прорисовывались сквозь бледную кожу на руках Драко. Юноша силой рванул рукав белой рубашки так, что в сторону отлетела золотая запонка. Почему? Зачем отец так боролся за эту кровь? За её чистоту. Малфой-старший свято верил в свои идеалы. И даже для Драко; он, порой, чрезмерно заносчив, высокомерен — сын так и не понял отца. Сейчас положение Малфоев и их авторитет сильно пострадали. Вряд ли хотя бы одна уважающая себя чистокровная ведьма захочет подарить ему наследника. И что же? Кровь Малфоев пересохнет, как эта река? Погибнет, словно эти деревья? Беседовать с матерью на эту тему было бессмысленно. Отец, вернувшийся из заключения домой лишь несколько недель назад, тоже был неподходящим объектом для расспросов. Малфоя-старшего оправдали, признали невиновным в пособничестве Тёмному Лорду, и теперь Люциус — снова его отец. Статный, высокий, авторитетный и авторитарный, всё почти как раньше. С громадным пятном на репутации, но это всё тот же гордый аристократ Малфой. Драко видел, как необыкновенно сблизились родители в последнее время. Всё чаще замечал он руку мамы, сжимаемую крепкой ладонью отца. Каждый вечер они сидели в каминном зале и молчали. Да, просто молчали. Сидя в гребаных креслах, держась за руки — ОНИ ЧАСАМИ СМОТРЕЛИ НА ОГОНЬ В КАМИНЕ, не проронив ни слова, не глядя друг на друга! «Может быть, это и есть любовь? — думал Драко. — Когда закончились слова, им просто хорошо вместе». И в то же время его терзала любовь Нарциссы, как матери. Драко ловил её тревожные взгляды, когда опрокидывал пару лишних порций спиртного за ужином. Она молчала (а если и решалась что-либо сказать, то голос звучал фальшиво), старательно избегая тем, касающихся событий последнего года. В Малфой-Мэноре поселилась тишина. Такая густая и вязкая, что порой Драко казалось — её можно потрогать, слепить из безмолвия что-то. Ценный артефакт. Возможно, когда-то ему будет не хватать этого покоя, а пока: — Отец, мама, завтра утром я отправлюсь в Косой переулок, — сказал Драко. Семья сидела на террасе за накрытым к ужину столом. Отец отложил вилку, отпил из кубка и спросил: — С какой целью ты хочешь посетить Косой переулок? — В нашей семейной библиотеке отсутствует несколько книг, положенных по программе седьмого курса. Они нужны для обучения в Хогвартсе. — Ты хочешь вернуться в Хогвартс? — удивилась Нарцисса. — Да, я уже всё решил. — Тебе нет необходимости заканчивать обучение, — сказал Малфой-старший. — Я знаю. Но оставаться здесь тоже нет смысла. Я не нахожу себе места в стенах родного дома. — Но, Драко… — тихо возразила мать, — ведь… ты должен понимать, что сейчас вернуться в школу — значит развязать языки сплетникам. Вокруг нашей семьи и так не утихают разговоры. Сможешь ли ты чувствовать себя там нормально?.. Если за твоей спиной будут говорить, что… — Что Малфой — бывший Пожиратель Смерти? Так? — перебил Драко Нарциссу. — Я… я хочу сказать… Драко, ты же знаешь, как мы с отцом тебя любим и как для нас важно, чтобы ты был счастлив. — Мама… отец, — голос Драко упал. Юноша видел, как с мольбой обратились к нему две пары самых родных на свете глаз. — Я. Так. Решил. Решил пойти своим путем. Благодарю за всё, что вы для меня сделали и продолжаете делать, но… и… Я не корю вас и не осуждаю ни за что. Глубоко люблю. Вы знаете это. В свою очередь, чувствую вашу любовь и понимаю, что вы примете моё решение. — Сынок… — начала было Нарцисса и тут же осеклась. Драко понял, что отец под столом взял маму за руку. Она замолчала и посмотрела на мужа непонимающим взглядом. Люциус осушил кубок до дна и, проведя кулаком по резной столешнице, сказал: — Ты вырос, Драко, и мне — согласен я с тобой или нет — придется считаться с твоим мнением. — Люциус встал и, обойдя стол, остановился рядом с сыном. Юноша поднялся из-за стола. С минуту мужчины смотрели друг на друга, и Малфой-старший с грустью отметил, как в действительности изменился его наследник. Теперь Драко — не маленький ангелоликий мальчик с волосами цвета спелой пшеницы, а мужчина, к сожалению, так мало напоминающий его самого. — Сын мой, — произнес Люциус торжественно, — мы понимаем твой выбор, отныне ты волен принимать решения и отвечать за них самостоятельно, а я хочу сказать лишь одно: Малфой-Мэнор всегда будет твоим домом, где мы с твоей матерью всегда ждем тебя.***
По просьбе Драко родители воздержались от проводов сына на Хогвартс-экспресс. Юноша предполагал, как воспримут появление семьи Малфоев окружающие, ведь когда он бродил по Косому переулку в поисках учебников, заметил, что за видимой любезностью продавцов и знакомых таится плохо скрываемое любопытство. Драко спиной чувствовал, как начинаются перешептывания о Малфоях, стоило ему только появиться где-либо. Но он был готов вернуться в Хогвартс и смотреть в глаза кому угодно. МакГонагалл, Уизли, Поттеру — всем. Его оправдали, официально, посвятив этому отдельную статью в «Пророке», а значит, ни один, мать его, умник не смеет говорить об этом! Драко шел вдоль платформы 9 и ¾, глядя прямо перед собой и благословляя небо за то, что оно подарило туман в это утро. Видимость была настолько плохой, что если вытянуть руку, вряд ли увидишь собственные пальцы. Он шел, толкая впереди громыхающую тележку с багажом. То слева, то справа слышны голоса: незнакомые, далекие, новые, чужие. Они сливались в единый неразборчивый гул, и Драко не старался разделить его на отдельные слова. Ему действительно стали безразличны люди. До отправления поезда было ещё полчаса, и Драко оставался на платформе. Он стоял, глядя на расплывающийся в дымке бок вагона. Юноша вспоминал, как шесть лет подряд он садился в этот поезд и ехал навстречу хорошо знакомому, давно за него определенному и принятому. Все было легко классифицируемо, разложено по полочкам сознания и понятно. Сейчас не так. Точнее не совсем так. Что увидит он по прибытии в Хогвартс? Полуразрушенный замок? Множество тех, кому будет неприятен один только его вид? И вдруг из глубин мыслей его вырвал толчок — чья-то тележка задела его бок. Едва-едва, но неприятно. — Полегче нельзя?! — зло выкрикнул Драко тени, проступавшей в тумане и принадлежавшей, очевидно, обладателю тележки. — Извините, — ответила тень. Этот голос он узнал бы из тысяч похожих. Грейнджер. Мерзкая грязнокровка. Главная заучка школы и героиня Войны. Она, видимо, не узнала Драко, раз так вежливо извинилась. Думая о том, как сильно его вывело из себя присутствие ненавистной гриффиндорки, Драко пришел к неожиданному выводу — что оно оставило его безразличным. Лицо Гермионы сквозь туман различить было бы очень трудно, хотя силуэт девушки прорисовался вполне чётко — ужасный каштановый стог на голове… почему-то не вызвал у Драко былого отвращения. — Привет, Грейнджер, — выдохнул он. — Малфой?! — удивленно воскликнула Гермиона. — А ты кого-то другого ожидала увидеть? — осведомился Драко с легкой иронией. — Ну, — протянула девушка без агрессии, — скажу прямо — удивлена. Не ожидала, что ты захочешь доучиваться. Драко думал, что сказать в ответ, а потому замолчал. Гермиона шагнула из тумана, и вот теперь на него изучающе смотрели её тёмные глаза. Изменилась. Неожиданно сильно. И только волосяной куст на голове выдавал в девушке школьного врага Драко. Она выглядела непривычно в светлом дорожном костюме, поверх которого болталась слегка потёртая, скорее всего старая мантия. Черты лица девушки заострились, и она выглядела всё такой же усталой и изможденной, как и несколько месяцев назад, во время битвы за Хогвартс, когда Драко в последний раз видел Гермиону. Её лицо… как будто знакомое и совершенно чужое, на вид ей гораздо больше восемнадцати. Мелкие шрамы через запятые веснушек и странно холодный взгляд. Чужая, взрослая, незнакомая и почти… элегантная… если бы не яркая маггловская помада. Вот такая она, эта Грейнджер, всегда испортит впечатление чисто маггловской отметиной. Молчание несколько затянулось, а Гермиона вопросительно смотрела на Драко, поднимая тем самым волну раздражения в нём. Положение спас голос, раздавшийся из громкоговорителя: пассажиров приглашали занять свои места, и Драко буркнул в сторону Гермионы, стараясь не смотреть на неё: — Пошли в вагон, Грейнджер, хочешь, я помогу тебе с багажом? — Драко надеялся, что Гермиона откажется от его услуг в свойственной ей, заносчивой манере, но вместо того девушка молча последовала за ним. Драко закинул чемоданы в вагон и, подхватив Гермиону под руку, помог ей подняться. Ничего личного, просто хорошее воспитание, просто мягкая ладошка. Теплая. Ему тут же захотелось освободиться от неловкого, тяготящего прикосновения, и юноша попытался отдёрнуть руку. Но гермионины пальцы сжимали его ладонь почему-то особенно крепко. Драко посмотрел на девушку, а её взгляд был устремлён в проход вагона. Там толкались студенты, некоторые вывешивались в окна и прощались с провожающими. И Драко догадался, от чего Гермиона так остолбенела. Ей не хотелось смешиваться с толпой, становиться ее частью, и вот она стояла, вжавшись в стену вагона и испуганно таращась в гущу ребят. Драко заметил, что свободной рукой она рефлекторно вцепилась в палочку. «Истеричка сраная», — пронеслось в его голове. Он освободил свою руку и решительно сказал ей: — Пошли искать свободное купе, потому что, в противном случае, придется ехать в компании первокурсников. Кивнув, Гермиона стала продвигаться за ним. Возня в проходах действовала удручающе, Драко мог бы поклясться, что задыхается от смеси запахов, царивших здесь: чьи-то чужие, старые вещи, еда, духи — все это сливалось в единый навязчивый запах школы. Школьника. О чудо, Драко увидел свободное купе и, толкнув дверь, буквально упал на диван. Рядом неуклюже присела Гермиона. Несколько секунд он смотрел на неё, потом решительно поднялся на ноги и занялся багажом. Рассовав чемоданы по полкам, Драко сел напротив девушки и уставился в окно. Проклятый туман! Он и не думал рассеиваться. Лишь неуверенным, будто акварельным мазком прорисовывались верхушки деревьев. Гермиона избавила его от необходимости вести светскую беседу, выудив из походной сумки одну из миллионов своих книг. Она в своей раздражающей манере раскрыла фолиант где-то на середине, будто наугад, и погрузилась в чтение. Наконец, поезд дал гудок и тронулся с места. В купе было пыльно и пахло так же, как и в коридоре; Драко сморщил нос: — Что, любуешься, Грейнджер? — с издевкой бросил он в сторону девушки. — Не многовато ли чести? — парировала Гермиона раздражённо, чуть выше поднимая книгу, словно щит, разделяющий их, хотя это было ни к чему — Драко знал, что она наблюдала за ним поверх страниц. — Ты держишь книгу вверх ногами, вот я и осмелился предположить, — елейным голосом пропел Драко. Гермиона в задумчивости отложила томик на стол, скрестила руки на коленях, едва прикрытых симпатичной юбкой. Она смотрела на собственные пальцы, и на щеках ее играл румянец. Драко веселился оттого, что попал в цель. Грязнокровка наблюдала за ним, когда думала, что он не видит. — Ты сам предложил помочь с вещами, — пожала плечами Гермиона. — Это воспитание, — усмехнулся Драко. — Могла бы отказаться, поняв это, но ты же просто Грейнджер. Ты не способна понять. Драко хотел прибавить к этой тираде слово «маггла» или «грязнокровка», но, к собственному удивлению, места им среди тысяч других не нашлось. Он мог бы сказать, что Гермиона жалкая, глупо выглядящая, нелепая, но… слово «маггла» в отношении неё почему-то утратило свою фееричность. Драко обдумывал этот странный поворот событий, как вдруг Гермиона сделала совершенно неожиданную вещь. Между их коленями было дюйма три, и при желании без труда можно было коснуться друг друга. Гермиона наклонилась и дотронулась до запястья Драко. В этом прикосновении было что-то дурное, запретное, вызывающее тошноту и удушье. Драко попытался выдернуть свою руку, но… ладонь безвольно оставалась на месте. Гермиона, тем временем, ухватив его руку, развернула её ладонью вверх. Что она делает? Ловко расстегнув манжету, девушка потянула рукав вверх, слегка, касаясь подушечками пальцев кожи Драко. Грейнджер остановилась в сантиметре от метки, а потом силой рванула ткань наверх. Жалобно треснул шов, открыв её взгляду то, что осталось от татуировки. Сейчас метка больше напоминала синяк, чем рисунок черепа со змеёй. Больше всего на свете Драко теперь хотелось найти в себе силы и оттолкнуть Грейнджер, но, как ни странно, он продолжал безучастно наблюдать за ней. И вдруг одним движением девушка ловко перебралась на его диван, а в следующий миг Грейнджер оказалась сидящей на его коленях в ТАКОЙ позе, что Драко едва не вскрикнул. Бедра Гермионы тесно обхватывали его собственные, а девичьи пальцы больно сжали предплечья, давя, будто пытаясь таким образом избавиться от остатков татуировки. В следующий миг она наклонилась и… коснулась его губ собственными. Будто раскаленная лава толчком сердца разнеслась вмиг по всему телу, от места поцелуя до каждого нервного окончания. Подобно удару тока, на миг парализовавшему его, это касание губ обезоружило не хуже заклинания. Драко застонал, всё ещё пытаясь найти способ прогнать девушку. Но, вместо того, он поймал её каштановую шевелюру и крепче прижал, чтобы Грейнджер приблизилась ещё. Скользнув по его бедрам чуть вверх, Гермиона остановилась, ощутив его возбужденную плоть сквозь одежду. Зрачки её карих глаз почти поглотили радужку, и в этом взгляде читалось отчаянно хищное, призывное, дурманящее. Весь вид этой девушки вызывал в Драко тошноту и дичайшее желание одновременно. Такое сильное, что невозможно было пошевелиться — всё тело словно свело судорогой. Горячие волны плескались внизу живота. «Нужно наложить на дверь запирающее заклятье… заглушающее. Там постоянно слышны чьи-то шаги», — пронеслось в его голове. Пытки раскаленными устами продолжались. Гермиона водила губами по его шее, затем, расстегнув рубашку, опускалась всё ниже и ниже, туда, где над границей ремня виднелись светлые, почти прозрачные волоски. В тот миг ему казалось, что от перевозбуждения он просто взорвется. Выдохнув, Драко посмотрел вниз и увидел, как причудливый узор, оставленный помадой Грейнджер, растекается по его коже. Эта дурацкая краска была повсюду, алый след на белой ткани рубашки, на его груди, или это не помада вовсе, а кровь? Гермиона продолжала свое соло, но становилось заметно, что от собственных действий девушка возбуждалась всё сильнее. Даже через ткань брюк Драко ощущал жар, исходивший от её бёдер. В нетерпении она покусывала его губы, тут же остужая пылающую боль нежными мокрыми поцелуями. Миллионами новых поцелуев. Драко силой рванул её блузку, высвобождая ткань из-за пояса форменной юбки, и Гермиона помогла освободиться от этой ненужной детали. Взору юноши предстали два восхитительно высоко вздымающихся холма. Простой хлопковый бюст безо всяких кружев делал этот невинный наряд ещё более сексуальным. Ловко справившись с застёжкой, Драко стиснул её грудь так, что даже собственным пальцам стало больно. Он увидел, что и гермионино лицо исказила гримаса … удовольствия от этой боли. Так, значит, вот что ей нравится? Он на верном пути? Драко с новой силой надавил на бёдра Гермионы, одновременно укусив её за пухлую нижнюю губу. Девушка тихо застонала, покрывшись восхитительными мурашками. Наплевав на то, что их могут увидеть или услышать, Драко помог ей снять остатки одежды и справиться со своими брюками. Ему давно расхотелось продолжать эту игру в поцелуи. Драко необходимо только одно — прижать это податливое девичье тело к грязному дивану и трахнуть её. Просто. Трахнуть. … — Э-э-эй, Малфой, с тобой всё в порядке? — голос Гермионы звучал будто из пещеры. Драко открыл глаза и увидел встревоженное лицо, склонившееся над ним. — Ты, верно, уснул, а потом во сне что-то бормотать начал и ворочаться. Я решила тебя разбудить. — Гермионина рука легла на плечо Драко: — Может быть, чашку кофе? У меня термос с собой. — Да, кофе. Наверное, мне нужна чашка кофе, — неохотно отозвался Драко. Гермиона отвернулась и стала копошиться в своей безразмерной, похожей на мешок сумке. Юноша попытался стряхнуть с себя остатки сна. К собственному неудовольствию, Драко понял, что видение сильно возбудило его. Хорошо, что благодаря просторной одежде это было незаметно. Гермиона протягивала чашку с дымящимся напитком. Драко взял ее в слегка дрожащие пальцы. — Ты бледный, пей. Станет легче. Драко молча отпил из чашки. Кофе был горячим и очень крепким. К тому же от него шел аромат трав, значит, она разбавила кофе бальзамом. И здесь раздражающие маггловские привычки. Гермиона вернулась к книге, а Драко всё рассматривал её. Да, она определенно не похожа на ту Грейнджер, которую он знал. Неуловимо женственное появилось в её тоненькой фигурке. Скользя взглядом по силуэту девушки, Драко заметил, что читает Грейнджер, поджав ноги под себя, а из-под юбки выглядывают соблазнительные, как два шарика мороженого, коленки. Перед глазами снова поплыли картинки из сна, в купе стало душно. Гермиона читала, иногда поднимая глаза к потолку, она часто моргала, давая им отдохнуть, и снова возвращалась к странице. Они шептали в тонкие пальцы, переворачивающие их, свои истории. Ее по-настоящему увлекало происходящее в книге. Гораздо больше, чем настоящая жизнь. Иногда губы Гермионы шевелились, проговаривая отдельные строчки, растягивались в улыбке. Она проживала жизнь книжную, так… увлекательно. — Что читаешь? — нарушил тишину Драко. — Маггловский роман. — О чём он? — О тоске… по настоящему. По не выдуманным чувствам, по истине в людях. — Интересно? — Скорее хорошо написано, — сморщила нос Гермиона, — не сказала бы, что здесь есть сюжет. — Прямо как в жизни. — Да, — пролепетала она, заглянув ему в глаза. — Прямо как в жизни, в этой настоящей жизни… после войны. — Где никто не может найти…. В дверь купе постучали. — Не желаете ли вы сладостей? — осведомилась торговка. — Нет, — рявкнул Драко, и в его тоне было столько раздражения, что буфетчица предпочла незамедлительно скрыться. Дверь снова захлопнулась, и вдруг… Гермиона расхохоталась. Приступ просто душил ее, она пыталась прикрыться книгой, руками, но беззаботный весёлый смех колокольчиком звенел по всему купе. Драко почувствовал, как его губы непроизвольно растягиваются. Он засмеялся с ней вместе, чувствуя себя при этом глупо. Он, Драко Малфой, в одном купе с Гермионой Грейнджер смеётся непонятно над чем. Почти весь оставшийся путь они молчат — каждый занят своим делом. Она продолжает читать, начав уже вторую книгу. Он пишет письмо домой. Хотя о чём писать? На самом деле Драко не представляет, чем можно ещё заняться, но выходить из купе — глупо, а бездельничать рядом с Гермионой не получается. Он испортил несколько пергаментов и сломал перо, но Гермиона давно отвлеклась от Драко, наверняка забыв о его присутствии. И снова возвращение кошмара. На этот раз школа. Как только кареты приблизились к замку и стало возможным рассмотреть очертания Хогвартса, Драко охватил ужас. Он видел, сколь сильно пострадало здание ещё во время сражения, но тогда голова была занята совершенно иными мыслями, и всё это осталось просто страшной картинкой, спрятанной в глубины подсознания. А теперь она всплыла, став более масштабной и ужасающей, чем когда-либо. Конечно, к приезду учеников многое постарались сделать, и подъезд к замку, ворота выглядели так же величественно, как и всегда, но большая часть Хогвартса была разрушена. Вместе с башней, вместе с оранжереей — Мерлин, да много с чем. Опустив голову, Драко брёл к воротам, Грейнджер все еще держалась рядом, по той, пожалуй, причине, что никого из её знакомых до сих пор не было видно. Малфой заметил, что девушка так же старается избегать взглядом разрушений, которым подвергся замок. Грейнджер молча и упрямо шла к воротам. Драко слышал детские голоса сзади — это первокурсники обсуждали увиденное. Для них даже в таком виде замок казался величественным и огромным. И только теперь к Драко пришло осознание, что они с Гермионой принадлежат к совсем другому поколению, тех, кто помнит жизнь совсем иной, не такой, как теперь. Большой зал ещё больше удивил Драко. Не было отдельно стоящих столов факультетов, а только огромный стол, за которым должны были разместиться все. Флаги приспущены, а вместо обычного знаменитого звездного потолка — сплошная чернота и тёмные свечи, горевшие совсем тускло. Драко сел, заметив, что Гермиона опустилась на скамью рядом с ним. Удивляясь всё больше, он рассматривал лица учеников. Юноша знал некоторых нынешних семикурсников в лицо, но по именам почти никого. Он был бы рад кому угодно — даже Поттеру, но нет ни рыжих Уизли, ни Мальчика-Который-Выжил, вообще никого из тех, кто пропустил последний год в школе. Седьмой курс, на котором Драко предстояло обучаться, бывший шестой. Ребята на год младше, чем он, моложе на целый век… С директорского кресла поднялась Минерва МакГонагалл. Поприветствовав собравшихся, она выдохнула и заговорила: — Дорогие ребята, с радостью и болью одновременно я приветствую вас всех в стенах нашего учебного заведения. Прошедший год был одним из самых тяжелых в жизни школы в целом и для каждого из нас. Я рада приветствовать вас, решивших продолжить обучение, а в особенности тех, кто вернулся, чтобы завершить своё образование, кто из-за войны упустил возможность вовремя войти во взрослую жизнь. Драко увидел, как МакГонагалл нашла глазами Гермиону, а затем и его. — Этот год обещает быть трудным, но созидательным, дарящим надежду на осознание ошибок и возможность их исправить, —продолжала директор. — Ребята, перед тем, как приступить к традиционному распределению, я хочу обратить ваше внимание на то, что все четыре факультета сейчас сидят за одним столом. Это мое личное решение, и так будет продолжаться в течение всего учебного года. В дальнейшем, возможно, мы вернемся к старой системе. Вы по-прежнему будете жить в отдельных гостиных, но здесь, в Большом зале, будете встречаться каждый день и сможете открыто говорить друг с другом. Я уверена: эта мера укрепит дружбу факультетов, что на сегодняшний день является одним из моих приоритетов. А сегодня в Зале вы видите чёрные свечи, и это символ нашей скорби по погибшим в битве за Хогвартс. Теперь, в таком виде, наш Большой зал будет местом откровений, которые мы можем позволить себе, как одна большая семья, имя которой — Хогвартс. Пламенную речь МакГонагалл встретили аплодисментами; Драко не испытал ярких эмоций по этому поводу, но все же несколько раз ударил ладонью о ладонь. Когда завершилось распределение и традиционный ужин, разморенные студенты под руководством старост стали расходиться по спальням. Гермиона поднялась со скамьи, чуть задев бедром Драко, и юноша почувствовал, что это прикосновение вновь взволновало его тело. В голове промелькнула мысль, что всё это следствие довольно долгого воздержания, он посмотрел в лицо Грейнджер, сказав вслух: — Тебе пора поменять эту ужасную прическу, — и он откинул тяжёлый упругий локон со лба Гермионы.***
Прошел почти месяц с тех пор, как начались занятия, а Драко чувствовал себя ещё более одиноким, чем дома. Даже несмотря на то, что с опозданием появились в школе старые знакомые, а именно Пэнси Паркинсон, которая так же пропустила весь прошлый год в школе, а также двое его ровесников-слизеринцев, с которыми Драко, правда, ранее не общался. Пэнси по старой ещё привычке начала расточать любезности в адрес Драко, но юноша заметил, что они вызывают в нем лишь чувство брезгливости. С Пэнси все было по-старому. Понятно и определенно. Тем не менее, ему нужна была женская ласка, и Пэнси с готовностью давала её Драко. Совершенно не так, как хотел того он. Трахалась она со всей аристократичностью, в одной позе, не позволяя зажигать свет, закрыв для пущей надежности глаза. А он хотел читать в них отклик, хотел получать ответы на мучившие мужчину вопросы, он желал, чтобы ей было хорошо, просто потому, что это было бы знаком качества. В общем, Пэнси была красива, но холодна. Он пробовал это ещё с несколькими девушками, понимая, что, в сущности, нет никакой разницы. Для удовлетворения потребностей подойдет любая. Вот только почему не хочется повторять это ни с одной из них? Драко возвращался к той странной грёзе из поезда, вспоминая жаркое дыхание Гермионы и исходившую от неё опасность. Юноша задавался вопросом, в чем именно состояла эта опасность для него, но инстинктивно старался держаться подальше от Гермионы, спрашивая себя: было бы это в жизни так же хорошо, как во сне? Видел он её редко. Из совместных уроков только ЗОТИ, но Гермиона не посещала Защиту, предпочитая ей другие занятия. Ещё бы. Этой науке она могла бы сама обучить любого профессора. В общем, увидеть Грейнджер можно было только на Травологии — по локоть испачканную в земле, из которой она увлеченно извлекала коренья, необходимые для составления зелий. Иногда они встречались на работах по восстановлению. Когда погода позволяла, все ученики, включая первокурсников, трудились на развалинах, разбирая и вынося мусор. Старшим курсам позволялось использовать магию. Факультеты тут трудились бок о бок, и Драко признал то, что эта идея МакГонагалл не так уж плоха, для сплочения ребят. Гермиона одинаково хорошо орудовала и лопатой, и палочкой; она отдавалась работе со всей неистовостью — до того, что её кудри прилипали к потному лбу, и она, не замечая, что оставляет грязные полосы на лице, убирала их со лба пыльной перчаткой. Драко пытался поймать её взгляд, но Гермиона была, как всегда, занята своим делом максимально сосредоточенно. И Драко уже готов был поверить, что всё случившееся ему померещилось, что он даже не знаком лично с этой строгой, безразличной ко всему окружающему, девушкой. Безразличным был и он сам.***
Приближался Хэллоуин, а вместе с ним и традиционный бал по случаю праздника. Пэнси была необычайно воодушевлена. Ещё бы! Ведь на неё в этом году возложили ответственную, в её представлении, миссию по украшению зала к празднику, а также по подбору музыки и составлению программы. Она советовалась с Драко и по поводу платья, чтобы одеться под стать ему. Ему под стать! Подумать только... Какая глупость, будто она действительно думает, что вопрос, с кем пойдет на бал Драко, уже решён. Раздражаясь, Драко оглядел присутствующих в гостиной девушек... Наверное, решен... и Пэнси следует надеть тёмно-синее платье, чтобы выгодно контрастировать с серебристым костюмом и парадной мантией своего кавалера. Тот вечер Драко запомнит на всю жизнь. Вот он под руку вводит в Зал, сияющую Пэнси. Ведь совместный поход на бал для неё означает, что Драко официально признает её, как собственную девушку, а значит… а что это значит для Драко и представить страшно, но юноша тут же отвлекается от этих мыслей, увидев прямо перед собой Грейнджер. Она стоит, подпирая колонну. Одиноко. Да, эта девушка не постеснялась прийти одна. А в том, что у неё нет спутника, Драко был уверен. О, Мерлин, как она вырядилась… точно змея. Грейнджер в зелёном тускло-мерцающем платье, которое обтягивало её, точно вторая кожа. В зале играла музыка, и Пэнси тут же потащила Драко танцевать. "Отбыв" с ней пару танцев, он, наконец, освободился из кольца цепких рук и под предлогом похода за напитками отправился в сторону Гермионы, передав Пэнси болтливым подружкам, тут же с восторгом накинувшихся на неё. — Привет, Грейнджер! Колонну поддерживаешь, чтобы не упала? — Драко лучезарно улыбнулся Гермионе. — А-а-а, Малфой, привет, — отозвалась Гермиона беззлобно, что даже разочаровало Драко. Признаться, она обязана была, как минимум, улыбнуться в ответ. Грейнджер продолжала стоять. В руке её кубок, до краев наполненный вином. Глядя в слегка затуманенные глаза, Драко понял, что это уже не первая порция хмельного напитка. Гермиона наблюдала за танцующими, но во взгляде девушки не было ожидания или радости — так скорее смотрят на муравьев, снующих по лесной тропинке. — Хочешь, потанцуем, Грейнджер? — предложил Драко, протянув ей руку, тем самым лишая возможности отказаться. Она вложила руку, защищенную перчаткой, в его ладонь и покорно кивнула. Драко вывел Гермиону в центр зала под сотни взглядов. Все, включая Пэнси, смотрели удивленно, зная о старой вражде между Малфоем и Грейнджер. Драко же, открыв в улыбке все тридцать два зуба, положил руку на спину Гермионе. Спина была обнажена, но Драко не сразу понял это, настолько мягкой была кожа девушки. Он догадался по предательским мурашкам, что появились под пальцами. Гермиона опустила глаза, и Драко мог лишь гадать, что всё это значит. Он медленно кружил её в танце, удивляясь, как хорошо танцует эта девчонка. Ни одна из присутствующих здесь не могла бы с ней сравниться. Она слушалась, изумительно, слепо доверившись его рукам, шла за ним. Он рисковал, выведя её на чуть более быстрый ритм, чем требовал танец, и едва ли не задевал других танцующих. Она, как легкое перо под порывом ветра между скалами. Сегодня в ней все идеально, и не к чему придраться. Наконец-то она сделала подобающую прическу, и не стала пользоваться своей ужасной помадой. Драко лихорадочно думал, к чему бы с фантазией придраться, ведь по-другому начать разговор просто не получится. — Грейнджер-Грейнджер, а ты задыхаешься, — наконец, с торжеством произнес он. — Я редко танцую, у меня есть дела поважнее, — парировала Гермиона. Это вдохновило Драко — она в настроении препираться с ним. — Скажи, а что за духи у тебя? А, Грейнджер? — Тебя интересует название? Понравились? — издевалась Гермиона в ответ. — Как такое может нравиться? — Драко с удовольствием провел черту, рознящую их с Гермионой. Девушка пожала плечами и, подумав, ответила: — Всё же это лучше, чем являться на праздник небритым. У Драко сразу портится настроение. Да, на его лице красуется едва заметная щетина. Из общей ванной куда-то пропала его бритва. Так и не поняв, кому может понадобиться такая «драгоценность», Драко понадеялся, что будет незаметно. И действительно, щетина на его щеках была светлой, мягкой и отрастала очень медленно. Никто не увидел, даже Пэнси. Никто, кроме Грейнджер. — Хочешь побрить меня своим розовым станочком? — внезапно, удивляясь самому себе, сказал он. Гермиона провела по его подбородку пальцем, чуть надавив посередине: — С удовольствием, Малфой, только смотри, как бы я не перерезала тебе глотку этим самым станочком. И она оттолкнула его. Легко и понятно. К счастью, музыка утихла, и это выглядело довольно естественно. — Так когда встретимся? — довольно громко сказал Малфой, чтобы показать этой нахалке, что он тоже уверен в своих словах, от которых на самом деле внутри все дрожало. Да, Драко боялся. — После полуночи в туалете на третьем этаже. Думаю, там вероятность того, что нас застукают, минимальна, — с этими словами Гермиона развернулась и пошла прочь из зала. К Драко, всё ещё стоящему в центре зала, подошла Пэнси. Она с восторгом смотрела на юношу: — Ты решил избавить нас от неё на сегодняшний вечер? Очень мило! Спасибо. Драко довольно грубо ухватил Пэнси за руку и увел танцевать. В голове стоял образ Гермионы, одуряюще пахнущей своими гадкими духами.***
В ней раздражало решительно все. Манера говорить, пусть изменившаяся, отрешенная, но все же Гермионина. Эти слова своими маггловскими губами говорила Грейнджер, а это автоматически делало их неправильными, глупыми. Она пахла своими ужасными духами: смесью мяты, корки лайма и сена — само совершенство в своей неправильности. Драко вышел от Пэнси, когда та уснула. Он подарил ей замечательную горячую концовку вечера только для того, чтобы освободиться от возбуждения, возникавшего от присутствия Гермионы. Ему даже казалось, что грязнокровка догадывается о том, как действуют ее женские чары на Драко. Он усмехнулся. Грейнджер придется очень постараться, чтобы вновь нащупать в нем слабость. Он довел себя до полного измождения с Пэнси и надеялся, что теперь у него не скоро встанет на Грейнджер. По правде говоря, он шел на встречу с Гермионой только для того, чтобы доказать самому себе, что она такая же как все, что это просто разбушевавшиеся гормоны. Он должен был выиграть в споре с собой! Драко появился в условленном месте глубокой ночью, почти надеясь, что Гермиона, не дождавшись его, ушла. Но она была на месте и спала на подоконнике, неуклюже поджав коленки и уложив на них свою кудрявую голову. Юноша подошел чуть ближе. Полоса лунного света аккуратно разделила щеку Гермионы, и в этом свете так хорошо различалась каждая черточка лица девушки. Драко наклонился и… поцеловал ее в лоб. Гермиона дернулась и, схватившись за палочку, направила ее в грудь Малфою. Пока Грейнджер приходила в себя, тяжело дыша, Драко с улыбкой заметил: — Испугалась? А я думал, ты с нетерпением ждешь меня. — Приступим? — с вызовом спросила Гермиона. — О-о-о, я готов, — ощерился юноша. Гермиона подвела его к одной из раковин, и Драко заметил, что она подготовилась к его приходу: на махровом полотенце были разложены мыло, какие-то маггловские приспособления и… опасная бритва. Легко она присела на тумбочку, так кстати оказавшуюся у раковины. — Если не хочешь, чтобы я испачкала одну из твоих дорогих рубашек — лучше сними, — предупредила Гермиона. — Брюки тоже боишься испортить? — Несколько позже, — парировала Гермиона, проведя языком по верхней губе. Всего только одно обещание. Позже. И он снова готов. Вот так просто он несколько часов выматывал себя с Пэнси, чтобы доказать Грейнджер, что у той ничего не выйдет, и он… заводится только от одного обещания снять с него брюки позже. Через голову — так быстрее — Драко стягивает с себя рубашку и видит собственное отражение в зеркале над раковиной. Он и не предполагал, как хорошо читается желание в его глазах, а вот Грейнджер это хорошо понимает. Ее руки в мыльной пене; она, придвинувшись к нему, крепко зажимает его между бедер. — Смотри, не дергайся, а то будет больно, и много крови. Твоей аристократической крови, Малфой. Член Драко почти немеет, когда она пощечинами наносит на его щеки пену. Звон лезвия бритвы, и она приступает к делу. Ловкими отточенными движениями Гермиона удаляет щетину так, словно делает это каждый день. Грейнджер смотрит своими бездонными глазами на беспомощность Драко. А ему… нужно просто взять себя в руки. И он берет. Его ладонь ложится на бедро Гермионы, что так призывно выглядывает из-под платья, прижимая его к себе. Он рывком поднимает искрящуюся материю. И прямо через трусики уверенно нажимает на ее клитор. Гермиона вскрикивает и роняет бритву на пол. При этом она успевает довольно чувствительно порезать его. Чуть заметный разрез на щеке, чуть глубже на плече. Его отрезвляет боль, или звук ударившегося о камень металла, а может быть этот призывный крик? Драко терзает ее пальцами через кружево трусиков, с удовольствием замечая, как быстро они намокают. Мерлин, какие волшебные звуки издает музыкальный инструмент под названием «Гермиона». Пэнси так не умеет. Это верх неприличия. Гермиона шепчет ему низко, почти рыча: — Трахни меня, Малфой, пожалуйста, трахни меня, Драко. Он звонко ударяет ее по ягодице, прошипев в полуоткрытый рот: — Не называй меня по имени, Грейнджер. Сейчас ему не до деталей, ведь надо с неудовольствием признаться, что он возбужден настолько, что вся эта милая история может закончиться, так и не начавшись. Он больше не пытается ласкать ее, раздевать; Гермиона итак уже готова и восхитительно горяча. Драко просто отодвигает в сторону узкую кружевную полоску, отделяющую его бойца от такого желанного местечка, и погружается в нее рывком, полностью. Она вскрикивает. А Драко не может и пошевелиться, боясь, что единственный толчок доведет его до конца. Он пытается найти хотя бы какую-то спасительную мысль, чтобы не слить прямо сейчас: — Грязнокровка, тварь… Тварь… любимая тварь. Гермиона шепчет что-то, рефлекторно охватывая своим нутром его член. Это просто восхитительно. Никто никогда раньше не делал так. Это местечко, будто с него слеплено! Как там хорошо. Драко стискивает зубы; во что бы то ни стало, он не сдастся, и Грейнджер будет кричать первой. Он судорожно толкается в нее, рвано, опьяняюще быстро, разрушающе. А она молчит. Она нечестная, бессовестная тварь, которая даже из вежливости не стонет. И он сдается, извергаясь в нее с сорвавшимся с губ криком. А потом отдыхает на ее плече под прикосновениями тонких пальцев к своим мокрым волосам. Драко выходит из нее и с удивлением видит на себе кровь. Много крови. Ее крови. Вот почему в начале было так тесно. Необыкновенно. Она была девочкой. Драко с восхищением смотрит на вздрагивающую Гермиону, неловко сведшую колени. Что-то в этом образе так глубоко трогает Драко, что он обнимает ее и шепчет едва различимо, словно боится, что она согласится. Я могу помочь… чтобы убрать боль… есть заклинание… — Я знаю, — с хрипотой в голосе отвечает девушка, — но хочу запомнить все детали… Это хорошо, даже боль — хорошо. Я вновь, хоть на минуту почувствовала себя живой, как раньше, намного раньше, Драко, ты должен помнить. …Драко… Он не может уснуть в собственной постели, поворачиваясь с боку на бок и, несмотря на усталость и сладко ноющее тело, он бодр, как никогда. Драко тихо произносит ее имя — Гермиона. Проговаривает его медленно по слогам, затем быстро, скороговоркой, много раз подряд! Гер-ми-о-на! Но как? Она же так долго встречалась с Уизли и не допустила рыжего до своего восхитительного тела. Интересно, как он продержался и не взял ее силой. Смог бы Драко это стерпеть? Юноша пытался представить, чем сейчас она занята, и воображение услужливо подсовывало ему картинки, как Гермиона в своей девичьей спальне лежит, глядя в потолок и тоже не спит, думая о произошедшем. И ей не с кем делиться своими мыслями, прочитанным в книгах, нафантазированным. Не осталось рядом друзей. Гермиона такая же одинокая, как и он сам. Засыпал Драко с ее именем на губах, словно хотел сказать его столько раз, сколько не успел за все эти годы.***
Утром он задумался: «А что если Гермиона решит вдруг, что вчерашняя ночь дает ей право называть его по имени при всех? Что если она бросится ему на шею с воплями — „Доброе утро, любимый“ — когда он войдет в Большой Зал»? Испытывая странное волнение, Драко умылся, надел свежую рубашку и поднялся к завтраку. Но горячими объятьями его встретила не Гермиона. На протяжении всего завтрака на плече Драко покоилась голова Пэнси. Пэн-си, которая, на хрен, ничего не поняла, которая глазами верной лошади заглядывала в лицо Драко. Гермиона же сидела довольно далеко и, лениво ковыряясь вилкой в омлете, занималась своим обычным делом — читала книгу. Драко готов был поклясться, что ему все это приснилось, но на этот раз у него были вполне материальные доказательства в виде саднящего пореза на щеке и плече. Сладкая, томительная боль. Грейнджер издевалась. Ловко, изощренно или же наоборот неумело испытывая терпение. Драко силился понять. Он старался найти ответ, когда Гермиона откровенно избегала его, стараясь тенью прибиться к какой-либо группе учеников однокурсников. Она опаздывала к завтраку, чтобы сесть подальше от него. Пропускала ужин. Она забыла дорогу в библиотеку, где в надежде Драко поджидал ее вечерами. У этой зануды, наверняка, полки непрочитанных книг прямо в комнате. Юноша со злостью ударил кулаком в стену. А время шло, и Гермиона все так же оказывалась вне зоны досягаемости. Близились Рождественские каникулы — скорый отъезд домой. Малфой уже получил сову от родителей; в письме они сообщали, что Драко обязательно должен вернуться в поместье к определенной дате, потому что его в назначенный день будут ожидать какие-то гости. Следовало поторопиться. Ведь до этого момента оставалась всего пара недель. Драко решился, а Гермиона продолжала бездействовать. Утром она, как всегда, вошла в Большой Зал, уткнувшись в книгу. Насыпав сахар мимо чашки с чаем, она помешала ложкой воздух. Отпив, девушка недоуменно посмотрела на напиток, вскинула глаза в задумчивости. Терпеть больше не было сил. Драко с силой воткнул вилку в столешницу. Сидевшие рядом за столом вздрогнули, зато это возымело эффект — Гермиона, наконец, воззрилась на него. В карих глазах всколыхнулась целая гамма чувств, но девушка сразу поняла, что от нее нужно. Драко ждал у выхода из Зала, когда Гермиона подошла к нему: — Тебе чего, Малфой? — без эмоций в голосе поинтересовалась она. — Соскучился, — злобно щурясь, произнес Драко. — Неубедительно, — серьезно сказала Гермиона. — Не верю. Она стояла в шаге от него, теребя переплет книги. От нее снова пахло ее убийственно-гадкими духами, и стена Драко гордо и однозначно пала. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? — Я не думала об этом. — А когда дашь знать? — нетерпеливо спросил Драко. — Да не знаю… я и в самом деле не задумывалась об этом, экзамены скоро, готовлюсь… — Гермиона, пожалуйста, — шепотом просил Драко. — Хорошо, — сдалась девушка, с ноткой сомнения в голосе, — сегодня во время ужина я на час смогу сделать так, чтобы никто не помешал нам в моей спальне. Приходи, не опаздывай — это твое время. Она действительно не скучала. Она не играла в заучку, а была ей и, вместо того, чтобы как и он сам предаваться мечтам о совместном времяпрепровождении, эта маггла: « Я ГОТОВИЛАСЬ к экзаменам!». А хуже всего то, что она допускает его на час, как какую-то дешевую шлюху, как вещь…. И он согласен на это. Драко хочет удивить ее, когда чисто вымытый и наряженный он стоит у портрета, загораживающего вход в общую гриффиндорскую гостиную. Портрет Полной Дамы, заколдованный Гермионой спит, забыв про пароль, и картину не удивляет идиотский вид Драко одетого в парадное, с букетом роз в руке. Портрет тихо отодвигается с недовольным сопением, тонкая ручка за воротник втаскивает его вовнутрь. Гостиная пуста — все спустились к ужину; Гермиона накладывает какое-то заклинание, и так же нетерпеливо увлекает его в свою спальню. Темно, горит всего пара свечей, отбрасывая подвижные живые тени на стены. Все пропитано ее запахом и какой-то необыкновенной чистотой. Постель, застланная свежими простынями, упавшая на пол одежда Драко. Гермиона честна до отвращения, она экономит время, обещанное ему, и пользуется палочкой, чтобы скорее избавить их от одежды. И снова обжигающий и душащий рай ее кожи. Что-то ласковое рвется с губ, уж не признания ли в любви? Он, несомненно, любит. Каждую впадинку и выпуклость ее совершенного тела, каждый изгиб и выдох. Драко старается держаться и ласкать ее, но вновь голодным зверем врывается в нее. Ей все еще чуть больно ощущать его внутри, Гермиона морщится и выворачивается, а потом привыкает, хотя он довольно груб в своем страстном порыве. Драко просто не может контролировать себя, ускоряясь до максимума и еще быстрее. Что с ним такое? Что эта чертова девка с ним такое вытворяет? И снова он не успевает понять, содрогаясь от странно болезненного оргазма. Что же это такое?! Гермиона лежит рядом с запыхавшимся Драко и смотрит на него, безмолвствуя. Словно ждет чего-то, ведь ей было далеко до той стадии кайфа, которую испытал он. И Драко решает дать ей это. Опустившись и устроившись между ее бедер, он языком проникает в восхитительно-влажную после него вагину. Он чувствует свой собственный солоноватый вкус на губах, смешавшийся с ароматной сладостью Гермионы. Драко ласкает складочки языком, чередуя его с пальцами, стараясь понять, что же все-таки больше ей нравится, до тех пор, пока Гермиона не начинает выгибать спину и комкать простыни в кулаках. Она разводит ножки шире, и Драко чувствует новый прилив желания. Но он хочет заставить ее кончить. Еще, еще, как же хочется наброситься на нее и трахать, трахать, трахать до потери сознания! И вот она кричит, не заботясь о том, что кто-то может ее услышать. Таких неприличных звуков не позволял себе никто из его прежних девушек, хотя… пора уже перестать ее сравнивать. Все и так понятно — Грейнджер лучшая. — Тебе пора, — безжалостно огласила приговор Гермиона всего пару секунд спустя. — Пять минут, даже меньше! Дай мне еще немного времени! — Не будь идиотом, Малфой, чары действуют ровно час. Мне вообще-то все равно, а вот ты? Каково тебе будет оказаться у всех на виду, верхом на грязнокровке Грейнджер? Он скатывается с нее и готов ударить. Она права и в то же время ошибается, Драко хочет признать ее, и сделает так, просто пока он думает, как это устроить. Заклинанием она одевает обоих и ведет Драко за руку. Юноша бредет, едва переставляя ставшие ватными ноги. Она. она… она. Гер-ми-о-на!***
Он боится прокричать это имя во сне, и умоляет ее о встречах. Драко с удовольствием замечает, что Гермиона после той ночи сама ищет этих свиданий. Парочка неустанно исследует все более или менее подходящие уголки замка, уединяясь, когда только предоставляется возможность. Им не до разговоров, стоит только одному коснуться другого. Наспех накладывая чары, они почти у всех на виду: нагие, искренние, честные, чувствующие, живые. Так должно было быть всегда без перерывов и каникул…. Каникулы… Драко вспомнил о том, что на утро ему следовало уезжать в Малфой-Мэнор, когда вжимал щеку Гермионы в колючий шерстяной ковер общей гостиной Гриффиндора. Толчок, еще один еще, еще, еще, …они в который раз «прилетают» одновременно. Тяжело дыша, Драко обрушивается на нее без сил. — Завтра я должен быть у родителей, — выдыхает он с явным недовольством в голосе. — Хорошо, — отозвалась Гермиона, пытаясь выбраться из-под Драко. Но он лишь сильнее придавил ее своим телом. Странно, ему нравилось лежать вот так, просто обнимая ее, удерживая, словно что-то ускользающее. Что за предчувствия, когда все так хорошо? Когда он готов уже закричать всему миру: «Пошли вы все в задницу, я люблю Грейнджер!» — Драко, отпусти, сейчас же, мне больно, — она делает новую, менее решительную попытку. Приподнявшись ровно настолько, чтобы девушка могла перевернуться на спину, он вновь прижимает ее к полу. С усталой улыбкой, Гермиона слегка ударяет его кулачком по спине. Щекой прижимается к руке. В свете камина ее глаза блестят особенно ярко, и ликование внутри юноши расцветает улыбкой на его губах. Улыбкой, предназначающейся только ей. — Я люблю тебя, Грейнджер, — голос его звучит уверенно, он чувствует, что искренен, как никогда. Лицо Гермионы темнеет, и она отвечает: — Надолго ли? — Не знаю… но, как минимум — навсегда!***
Вьюга вычерчивает восьмерки в заснеженном саду Малфой-Мэнора. Драко чувствует себя странно неуютно в привычном костюме. Его душит застегнутый наглухо воротник, палец обжигает фамильный перстень, который он не носил последний год и вновь надел только сегодня. Малфои ждут гостей, но кто именно к ним прибудет, Драко не знал. С заговорщической улыбкой родители молчали — это будет сюрприз. И вот сегодня вечером, когда внизу в гостиной прекрасно сервирован стол, а погода за окном так располагает к общению, двери поместья Малфоев открываются для семьи Гринграсс. В сборе все, и Драко удивлен, ведь он помнил открытую неприязнь отца к родителям сестер Гринграсс. По мнению Люциуса Малфоя те подходили к воспитанию девочек слишком легкомысленно. Они признавали существование магглов, как что-то само собой разумеющееся… Конечно, как и все уважающие себя семьи, они не привечали у себя в гостях всякий сброд, но факт нейтралитета раздражал Люциуса до крайности. После войны многие старые друзья предпочли увеличить дистанцию между собой и с Малфоями, но либеральные Гринграссы, обожавшие преферанс и вечерние сеансы каминной философии, продолжали навещать семью Драко, становясь едва ли не лучшими друзьями Нарциссы и Люциуса. Смутное подозрение закралось в сердце Драко, когда увидел всех Гринграссов на пороге своего дома. Мать, отец, две сестры. Драко помнил Дафну и Асторию по школе. Дафна слизеринка, младшая, Астория тоже, но дай бог памяти, на год или два младше Драко. Юноша, как того требует этикет, помогает леди снять пальто, и взяв под руки проводит их в гостиную. Девушки в вечерних платьях в пол, глубоко декольтированных: Драко давится смешком — тощая Дафна в блеклом наряде, больше похожа на запеченного угря, по недоразумению носящего прическу. Астория выглядела бесспорно лучше, но не во вкусе Драко. Чересчур угловатая, плоскогрудая, девушка не вызывала даже вялого интереса. И Драко некстати вспомнилась Гермиона. Почему-то ему захотелось вот так вести ее под руку по холлам поместья. Не Дафну с Асторией, а ее, грязнокровую свою любовь — Гермиону. Драко проводил сестер в хорошо освещенный зал, усадил за богато сервированный стол рядом с полыхающим камином. Благоухала со вкусом украшенная елка. Все так замечательно напоминало счастливое, довоенное время. Надменно-красивая Нарцисса, величественный Люциус. Под молчаливое одобрение родителей, Драко сел рядом с Асторией. Это похоже на далекое прошлое, так что теперь кажется совершенно ненастоящим. Ужин, десерт, музыка. Драко вальсирует попеременно то с Дафной, то с Асторией. Старшая сестра неграциозна, и пару раз наступает Драко на ноги. Астория двигается куда увереннее. Драко с усмешкой замечает, что младшей Гринграсс нравится его общество. Весь вечер она старается быть рядом с Драко. Но танцуя, она отводит взгляд, смущается. А еще у нее потеют ладони. И это не нравится ему. Руки должны быть горячими, ласковыми, мягкими. Такими, как у Гермионы. Драко задает Астории вопросы, и она, в силу своего интеллекта, старается поддержать разговор, следуя всем правилам этикета, не позволяет себе вольных слов, выражения собственных мыслей. И хороша ее невинность, но трогать ее не хочется, а нужно просто проводить на место, усадить симпатичной статуей в кресло и оставить там, как механическую куклу, говорящую одни и те же заученные фразы. Вечер долог и отвратительно однообразен. Драко делает то, что кажется единственно верным в этой патовой ситуации — напивается. Наконец, Нарцисса уводит остальных дам, оставляя мужчин за партией в карты. Драко на равных со всеми. Перед ним пять карт, стакан с огневиски, сигара в зубах. Они сдают карты, снова и снова. Удача сегодня на стороне Драко, и это поднимает настроение. К тому же он здорово захмелел и подсчитал все. Например, то, что увидит Гермиону уже через три дня. — Сын мой, — обратился Люциус к Драко. — Да. — Очень хороший сегодня вечер, не правда ли? Совсем, как в былые времена. — Да, отец, все замечательно, — машинально отвечал Драко, бессмысленно рассматривая пришедшие на руки карты. С таким раскладом только пасовать. — И такие вечера могут повторяться очень часто, — продолжал Люциус, и Драко понял, что отец хочет от него какого-то определенного ответа. — Ты о чем? — недоуменно спросил Драко. — Видишь ли, мальчик мой, я и мистер Гринграсс очень давно обсуждали одну тему. И пришли к общему знаменателю. Дело в том, что, как тебе уже известно, наша семья и семья Гринграсс представители древнейших родов чистокровных магов. Бокал с огневиски дрогнул в руке Драко. — Сын мой, ты знаешь, что я не вечен, и что год от года мы с матерью становимся все старше. С тех пор, как ты покинул поместье, нам одиноко. Мы скучаем по разговорам с тобой, и редко получаем почту из школы. — Могу писать почаще, — нервно пошутил Драко, ему ужасно захотелось отвлечь Люциуса от этой темы. К сожалению, юноша понял, куда клонит его отец. — Драко, это не поможет, но нас c Нарциссой сделало бы счастливым появление в нашем доме новой миссис Малфой, а потом и малышей — твоих детей, Драко. — Но мне восемнадцать, отец, еще рано думать о женитьбе, — предпринял Драко отчаянную попытку. — Тебя никто не торопит, — отвечал Люциус спокойно, в голосе его сквозили по-змеиному гипнотизирующие нотки. — Тебе в июне исполнится девятнадцать — замечательный возраст. Самое время жениться. Семья — это лучшее, что может быть в жизни, Драко, она дает опору, надежду и веру. Семья — мир внутри тебя, и выбирать спутницу жизни нужно очень внимательно! К тому же, это хорошо для твоей будущей карьеры. К семейным людям больше доверия. — Но у меня никого нет на примете, — пытался сражаться Драко. — Ты ошибаешься, сын, — покачал головой старший Малфой. — Вот мистер Гринграсс всегда относился к тебе, как к сыну, ведь родных у него нет. И он счастлив был бы видеть тебя членом своей семьи, мужем одной из своих дочерей. Мистер Гринграсс, хранивший до этой минуты спокойствие соляного столпа вдруг будто очнулся и энергично закивал головой: — Да, дорогой Драко, ты можешь выбрать любую из моих дочерей. Но… по секрету скажу, Астория только о тебе и говорит. У Драко перехватило дыхание. Так вот оно какое? Сватовство. Лихорадочно ища выход, он будто оказался один темной ночью в незнакомой захламленной комнате. Он шагает наугад, слепо вытянув руки, роняя на себя в темноте что-то липкое, грязное. На лбу выступают крупные капли пота, становится тяжело дышать. Драко чувствует, что его вот-вот вырвет, и он таращится на мистера Гринграсса и отца, замерших в ожидании. — Так кого ты выбираешь, сын? — Асторию, — выдыхает Драко не понимая, как это имя слетает с языка. По сути, ему все равно, как если бы его женили сейчас даже на украинском драконе. Жизнь определенно кончилась сейчас за этим старинным дубовым столом. Они договорились обо всем заранее, решив свои проблемы одновременно. Деньги Малфоев в обмен на положение небогатых Гринграссов сделали бы семью Драко вновь влиятельной, могущественной, как и раньше. Все, к чему так стремился Люциус Малфой… Драко мужественно просиживает с мужчинами еще полчаса или около того. Машинально отвечая на вопросы и не следя за игрой, он спускает весь свой выигрыш. Драко в отчаянии ищет поддержки в глазах отца. Спасения от обрушившейся на него катастрофы. Но глаза Люциуса светятся … радостью. Неужели его отцу для счастья нужно испортить жизнь сына? Больше к теме женитьбы они не возвращаются. Да и зачем. Драко сам себе подписал приговор. Сказав крепкое мужское слово. И нет пути назад. Мать договорится обо всем с миссис Гринграсс. Под предлогом разыгравшейся головной боли Драко, наконец, сбегает к себе, захлопнув дверь, он падает на кровать, в отчаянии сжимая шелковое покрывало. Слезы, невыплаканные, сдерживаемые так давно катились из глаз беззвучно. Он плакал? Драко не мог вспомнить, когда в последний раз он плакал, а теперь… просто потому… что у него нет выбора. Как всегда. Дверной замок тихонечко щелкнул и Драко понял, что кто-то хочет нарушить его одиночество. Луч надежды забрезжил в сердце — это отец пришел сказать, что сегодня они перепили, и это была просто неудачная шутка. Но на край кровати присела мать. Он почувствовал ее легкую ладонь на своих волосах. Драко рывком отвернулся, но мать не убрала руку. Пальцами она расправляла спутавшиеся волосы и гладила его по голове, по лицу. Она понимала, что сын плачет, и отчаянно искала слова. Мать любила его. По-своему. Так, как могла любить миссис Малфой. Драко всегда понимал, и этот факт не вызывал в нем недоумения. Он привык жить так, среди чувств взаимного доверия и тепла. Вот только что такое «любовь» он понял недавно. — Драко, — нарушила тишину миссис Малфой. — Что? — глухо отозвался он. — Ты же понимаешь, что у нас нет выхода? — Вы никогда не ладили с Гринграссами до войны, — ультимативно заявил Драко. — Это в прошлом. Ты же сам говоришь о довоенном времени, сын, а она, война, многое изменила. Заставила людей по-иному смотреть друг на друга и на мир. Друзья стали врагами и враги — братьями. Это уж у кого как легла карта. Мы с Гринграссами действительно никогда не были близки из-за взглядов, но нас роднила чистота крови, происхождение. Мать была близка к истине. Враги стали друзьями… Ненавидящие друг друга — любовниками. Вот только правда Драко отличалась от ее, Нарциссиной правды и юноша понимал это отчетливо, как никогда. А ее голос продолжал откуда-то из темноты: — Драко, ты взрослый, зрелый человек, и виной тому эта проклятая война. Она многое отняла у нас, Малфоев. Оставив нам деньги, она лишила самого главного — положения в обществе. Отца убивает такое положение вещей! И изменить это в твоих силах, Драко. Гринграссы — одна из самых уважаемых семей. Женившись на Астории, ты поможешь вернуть нам доброе имя… Ты понимаешь это? — Да, я понимаю, но… мама, почему я должен? Почему я? — Потому что ты единственный Малфой, Драко! Кроме тебя, у нас никого нет! Ты единственная надежа Люциуса. И моя! — А если я…. Если мне она противна? — Дорогой. Все пройдет. Со временем ты увидишь в Астории то, что очарует тебя, а потом сделает счастливым. Ты обретешь доверие честнейшей девушки. Страсть, Драко, плохой помощник в семейной жизни. Обуреваемый чувствами, ты будешь не в силах принимать верных решений. На холодную голову творятся великие дела, Драко. — А если я уже люблю кого-то другого? — Я думаю, что Астория достаточно умна и простит тебе небольшие грешки. Любая мудрая женщина принимает такое решение. — Ты тоже? — с явной издевкой спросил Драко. — Конечно, Драко. Нас с Люциусом тоже свели без его согласия. Он практически ненавидел меня пару лет. А потом как-то все изменилось. Само собой. А еще позже родился ты. И все это переросло в одну Огромную, Великую Любовь!***
Весна расправляла листья на деревьях, дышала полной грудью. А Гермиона хорошела день ото дня. Она, как луч весеннего солнца, со счастливой улыбкой, порцией свежих веснушек на чуть вздернутом носу. Драко не разрешал, а она была с ним ласкова. Это было адской пыткой, медленно разрушающей, ставящей под сомнения решения, и всю последующую жизнь. Драко знал, что ему придется жениться на Астории. Фактом было так же то, что в июне они сдают все экзамены и навсегда покидают Хогвартс, место, ставшее уголком рая для двоих: Драко и Гермионы. Вернувшись с Рождественских каникул, Драко пребывал в удовлетворительном настроении. Ему даже удалось себя уговорить, что до лета ему успеет надоесть Грейнджер. Ни одна девица не задерживалась около него долго. Сколько ему еще захочется ее трахать? Месяц? Два? Он понял, что его надежды напрасны в первый же раз, в каждый из последующих, в которые Гермиона находила все новые и новые способы окунуть его в океан блаженства. Им нравилось изучать друг друга, экспериментируя, сколь быстро можно довести друг друга до финала. А когда позволяло время, они делали это так медленно, как только могли сдерживать себя. Он путался. По-честному пытался воскресить свою ненависть, стараясь постоянно держать в голове то, что так раздражало в ней. Но с разочарованием Драко понял — все то, что раньше ненавидел в Гермионе, теперь он с такой же страстью обожает. Ее упругие кудри восхитительно теплы, и так чудесно зарываться в них лицом, пропускать сквозь пальцы. Ее кровь, пульсацию которой он ощущал. Она не грязная, она настоящая, горячая, дарующая ему эти восхитительные моменты. Ее учительская манера разговаривать будила в нем неприязнь, а теперь он понимает, что с Гермионой можно было бы спорить вечно, о чем только захочется, а не выслушивать штампы, заложенные хорошим воспитанием и глупостью. Он не мог ей сказать…. Это разбило бы сердце обоим. И все же пришлось.***
В тот позднемайский вечер он застал ее в маленьком зале на первом этаже. Об этом месте мало кто знал, и они часто пользовались им для встреч. Драко застал Гермиону сидевшей за роялем и наигрывающей какую-то мелодию, когда вошел. Ему стало хорошо и тепло, несмотря на то, что в последние дни он все отчетливее понимал, что все это вот-вот должно закончиться. Драко в предвкушении наложил на зал заклятия, и подошел ближе к Гермионе. Она будто не замечала его, хотя Драко знал, что девушка услышала его шаги. Мелодия, лившаяся из-под пальцев стала невыносимо громкой. Что-то в позе Гермионы вызвало тревогу. Нет, вроде бы, все нормально, она восседала за роялем, в его любимом платье, обтягивающем ее прелестную фигуру, словно перчатка. Быстрые пальчики безошибочно перебирали клавиши, и Драко, наконец, узнал произведение. «Элегия» Рахманинова. Гермиона скинула одну туфельку, чтобы увереннее нажимать на педаль, чтобы не оставить возможности хоть малейшей фальши проскользнуть в мелодии. Фальшь. Он видит, но чувствует эту преграду, вставшую между ними. Он знает, что уже опоздал, когда опускается на скамеечку перед роялем, рядом с Гермионой. Драко понимает, как важно было бы сейчас вступить в мелодию, но она не для игры в четыре руки. И он, ища поддержки, ее любви, роняет голову на хрупкое плечо. Гермиона никак не реагирует, только едва заметно, чуть глубже вдыхает. Драко чувствует, за эти месяцы он привык замечать малейшие изменения в ней. А она заканчивает музицировать, доиграв произведение до точки. Все так же странно сохраняя осанку, она разворачивается к Драко. Его лицо напротив ее лица. Гермиона осторожно заглядывает в глаза юноши. Пытаясь прочесть в них. — Когда ты собирался мне обо всем рассказать? — тихо, без каких-либо ярких чувств в голосе говорит она. — Никогда, — отвечает Драко, понимая, что врать бессмысленно. — И как? — в голосе уже проскальзывает нотка отчаяния и начинающейся истерики. — Никак. Как все, — отвечает он, поражаясь, как холодно звучит его голос, — мы бы встречались, трахались и ложились бы спать отдельно, впрочем, как сейчас, ничего бы не изменилось. — Ничего? — звук пощечины, но Драко даже не чувствует боль, несмотря на силу, вложенную девушкой в оплеуху. — Ты предлагаешь мне быть твоей шлюхой? — Нет, я прошу отчаянно, в надежде, что ты согласишься. — ТЫ! Ты, Малфой, ТЫ самая настоящая свинья! Он пытается поймать ее руки, но сил нет, он не может даже сдвинуться с места, Гермиона вскочила на ноги, Драко едва смог подняться. — Как ты вообще узнала? — Сегодня мисс Гринграсс официально объявила о вашей помолвке, это на первой странице «Пророка». Об этом вся школа говорит. — Гермиона, прошу тебя… ты нужна мне! — Что? Может быть еще станцевать на твоей свадьбе? Может переехать к вам в дом служанкой и менять подгузники твоим будущим детям? — Прошу, Гермиона, — Драко не представлял, что так больно может быть от слов, сказанных ею. Он провалился бы под землю, если б знал, что все так обернется. Жизнь в последние месяцы, как в тумане, и будет такой всегда, если Гермиона покинет его. Это невозможно — потерять ее. А Гермиона, развернувшись на каблуках, зашагала прочь. — Любимая! — в отчаянии кричит Драко. И она, сделав еще пару совсем уж неуверенных шагов, останавливается. Со стоном отчаяния девушка разворачивается и бежит к нему обратно. Вытянув перед собой руки, она толкает его в грудь и Драко падает, без сил сопротивляться, ударяясь головой о бетонный пол. Драко не чувствует боли. Он снова ощущает восторгающую сладость ее губ, дополненную теперь солью слез. Что это? Вкус их любви? Стаскивая грубо друг с друга одежду они с нетерпением ищут те точки соприкосновения, которые так радуют, успокаивают обычно. Вот она совершенно нага в скудном освещении луны, проникающем с улицы. Его пальцы привычно ласкают горячую кожу. Все знакомо, предсказуемо, но от этого как-то особенно нестерпимо желанно. Пусть длится вечно эта ночь! Но у Гермионы другое мнение! Она направляет Драко в себя и начинает двигаться так, что неизбежно обещает близкий финал. Драко пытается вывернуться, но она не дает, тесно сжимая его своим нутром. Это всегда имеет предсказуемый финал — Драко вот-вот кончит и он просит: — Нет, Гермиона, пожалуйста, нет, я хочу еще, я так хочу продолжать, — но она ускоряется, и вскоре бормотание Драко становится бессвязным. Он вскрикивает, и чудесный фейерверк разрывается внутри Гермионы. А она мгновенно вскакивает на ноги и набрасывает на себя остатки платья, запрыгивает в туфли. Драко все еще лежит на полу и смотрит на нее снизу вверх: — Ты победил, Малфой, я не могу от тебя отказаться, как бы низко не пришлось пасть, чтобы встречаться с тобой. Но я надеюсь, что ты так же будешь мучиться каждый божий день, в котором меня не будет рядом. Пусть это будет моим проклятьем, раз я оказалась недостаточно хороша для того, чтобы признать меня официально!***
Весь Малфой-Мэнор будто утопает в цветах, гостях, музыке. Драко пытается выстоять в элегантных, но здорово тесных туфлях. Их выбирала мать. И они здорово подходят к костюму. Все на этой свадьбе выбирали родители: костюм Драко, убранство и стиль церемонии, цветы, невесту, как атрибут этой свадьбы. Драко посмотрел на часы в холле Малфой-Мэнора. Церемония должна была начаться через пять минут, а значит, пора появиться перед гостями. Перед выходом Драко еще раз осмотрел себя в зеркале и остался почти доволен — безупречный внешний вид. О, нет, что это! Проклятая Грейнджер. Прикоснувшись к шее палочкой, Драко убрал небольшой, но заметный синяк — след недавней страсти. Такой сладкой, что тело отказывалось слушаться Драко. Он аппарировал от Гермионы несколько минут назад, и только сейчас привел дыхание в норму. Из кармана брюк красноречиво выглядывают алые кружевные трусики. Драко подносит их к лицу, вдыхая легкий, пряный, такой знакомый аромат. Затолкав их чуть глубже в карман, он толкнул дверь, ведущую в сад.