Тот самый

Бывает такое, что все идёт не по плану. Не по идеальному плану, который ты вынашиваешь много лет, убеждая себя, что ты нормальный, как все остальные, без дефектов. А потом все идёт к черту, просто, коту под хвост и ты понимаешь, что твои замыслы по поводу счастливой семьи, с женой и тремя детишками – иллюзия, обман, заблуждение. Это проваливается в тартарары, и причина одна, самая банальная, что ни на есть – любовь, жестокое чувство, разрушающее разум, нервные клетки и, как оказалось, прошлое, подумаешь, восемь лет – что это для человека, потерявшего рассудок, ну и дар речи немного, ощущая мимолетные прикосновения того самого. Так уверял себя Антон, возвращаясь в однокомнатную съемную квартирку, в которой ждала и надеялась девушка, по-настоящему красивая, с большими и наивными глазами. Антон возвращается туда, целует её, просто автоматически, поужинав, рассказывает о прошедшем дне, держа её за руку – автоматически, засыпает, обнимая её за тонкую талию – тоже автоматически. Но мыслями парень стоит рядом с человеком с губами совсем не пухлыми, совсем не накрашенными, как у неё, с талией совсем не тонкой, а с крепким животом и проступающими на нем кубиками пресса (парни не стесняются переодеваться друг перед другом, только и всего), да и с руками абсолютно не женскими, волосатыми, венистыми и с кольцом на безымянном пальце правой руки. Антон и правда надеялся выйти из этого омута сухим и чистым, но с каждым разом попадал в него все глубже, сантиметр за сантиметром, он ощущал это физически, как сначала это чувство захватило нижнюю часть тела. «Это что, бабочки в моём животе, я не пойму? Ну ё-маё, Шастун, вроде взрослый зрелый человек, а твой организм такое вытворяет... Тьфу ты!» Оно разливалось приятным теплом, затем возвышалось к груди, сладостно сжималось и никак не хотело утихать, медленно возводилось к горлу, и не позволяло вздохнуть. Шаст погружался все глубже и глубже, не замечая, что омут превращается в болото, тёмное и вязкое, которое не позволяет шевельнуться, и от одного движения, а тем более мысли Антон застревал там ещё больше. И, честно говоря, он не позволял себе жалеть об этом, потому что то, что он чувствовал, было так восхитительно и чудесно, и прекращать это не хотелось от слова совсем, несмотря на ненормальность ситуации. Губы у Нины были со вкусом ванили, её тело было таким податливым и нежным, а слова, которые она произносила этими самыми ванильными губами, выражали поддержку и гордость за родного человека. Какие на вкус губы у Арсения, Антон не знал, но он прекрасно знал, что его глаза, такие голубые и холодные, пронизывающие до глубины, заставляли ежиться только от одного пристального взгляда в свою сторону. Шаст был без понятия, как, имея такие холодные глаза, человек может произносить теплые слова, да ещё и самым сладким и бархатным голосом в мире. Чувства были довольно сильными, но не навязчивыми, так что, приходя на съемки или вечеринки шоу, где находился объект его невоздыхания (так назвал это Антон) он позволял себе плыть по течению своих ощущений. Он работал, по совместительству еще и шутил, не тужил, и все было прекрасно. Переломный момент случился в самый обычный день, солнце ярко не светило, дождь не шел, листья с деревьев не падали по-особенному романтично. В ноябре вообще особо не разгуляешься, если тебе в этот месяц захотелось написать что-нибудь эдакое меланхоличное и атмосферное. Скорее выйдет неинтересная куча с примесью влажной земли и голых деревьев. Съемки первого сезона проекта подходили к концу, и все участники, ведущие, продюсеры, директоры и многие другие, участвующие в создании сего шоу были готовы уйти на «каникулы», сидели на чемоданах и ждали, когда уже вот-вот в последний раз за этот год раздастся голос из динамиков «Стоп, снято!» и они все со счастливыми лицами улетят в теплые края подальше от замерзающей Москвы. Ну, а пока, осталось ждать всего ничего – несколько дней, пока не доснимут некоторые незначительные фрагменты. В тот самый день, после окончания съемок ребята-импровизаторы вынуждены были задержаться, решая некоторые организационные вопросы. Арсений с Антоном и не заметили, как Позов с Сережей слиняли под общую суету, совестно доверяя коллегам «…ну о-о-очень важные вопросы, жизненно необходимые, ребят, вы должны помогать своему горячо любимому креативному продюсеру, к тому же другу, вон там вот венички берите и подметаем, ребята, подметаем, кто насорил во время “Шокеров”, тот и убирает, давайте-давайте…» Проклиная всех святых, в частности Серегу с Позом, парни с горем пополам выполнили свое задание, бессовестно просыпая на сиденье любимого рабочего кресла того самого креативного продюсера гору салата с майонезом, оставшегося после «Шокеров». Злобно хихикая от проделанной работы, Антон и Арсений направились в гримёрку забрать свое законное имущество в виде курток и рюкзаков, и громко рассуждали, как же Стас завтра будет вопить, обнаружив «подарочек», отпечатавшийся на его же штанах. – Арс, будь лучшим другом, подвези до дома, машина в ремонте, тебе ведь все равно по пути? – Вообще-то, нужно сделать огромный крюк, чтобы довезти твою жирную задницу домой, хотя другого выхода у меня нет, – притворно вздохнул Арсений, понимая, что уже не отделается. – Ну и отлично, – улыбнулся Шаст своей хитренькой ухмылочкой, быстро надел куртку и направился к выходу, по пути вынимая сигарету из пачки и засовывая её в рот. – А до улицы потерпеть не можешь, что ли? – крикнул ему в след Арсений, – зависимый... – уже тише сказал он с лёгкой улыбкой на лице. По пути к дому Шаста парни практически молчали, так как все силы они оставили на сцене шоу. Еле слышно звучала музыка по радио, спокойная и размеренная. Антону совсем не хотелось выходить, когда Попов затормозил у парадной, музыка убаюкивала, тепло из печки расслабляло, а запах, витавший в машине Арсения, такой уже родной, не хотел отпускать парня из оцепенения. – Эй, ты чего? – поинтересовался Арс, заметив очумелое лицо Антона. В следующий момент голос Шастуна напоминал голос какого-нибудь героя из фильма, которому пришлось говорить речь, стоя у гроба своего соседа, например, который умер на девяностом году жизни – и вроде грустно, а с другой стороны – слава богу, но тон поддерживать-то нужно, поэтому получается немного переиграно. «Ну и кто тут актеришка из нас?» – подумал про себя Попов, честно и искренне жалея своего коллегу, физиономия которого в тот же момент приобрела выражение вселенской грусти и разбитости. – Устал, – ответил Шаст, глядя перед собой, – моими мешками под глазами можно дамбу выстраивать для какой-нибудь речушки небольшой. Арсений поддался мгновенному порыву, протянул свою правую, как на тот момент казалось, тяжеленную руку к коленке друга и пару раз похлопал по ней, произнося: – Да не ссы ты, Антох, прорвемся, да ещё и помогать друг другу все четверо будем в перерывах между съёмками, к примеру, спать друг у друга на плече, пока никто не видит, – говорит это, задерживает руку на костлявой коленке, и улыбается тепло, а синие глаза светятся в полутьме, все также пронизывая, Антон и думать забыл об этих ощущениях. Арсений смотрел на Антона, не отрывая взгляда, а Антон в свою очередь не спускал глаз с руки, лежащей на его колене. Медленно опустил свою собственную поверх, еле сжимая. Звук стукнувшихся друг о друга колец на пальцах прозвучал как-то слишком громко, несмотря на играющее радио. Шаст слышал, как Арсений задержал дыхание, а у самого кровь прилила к лицу, вызывая гул в ушах, голова закружилась от прикосновения, казалось бы, самого обычного, которое может случиться в любой другой день, но это – это особенное, интимное, только их личное. Размышляя всего секунду, Антон переплел их пальцы и поднес к свои губам, легонько целуя руку Арса, невесомо, будто боялся, что, сделай он хоть одно рваное движение, все исчезнет, как мираж. Этот момент казался таким сказочным, что Шастун предположил, что все это происходит во сне. Но вот, Арсений вышел из оцепенения, высвободил свою руку и начал осторожно поглаживать большим пальцем щеку Антона, и так же, будто прочитал мысли парня, старался не двигаться слишком резко. А Шаст охотно прильнул к рукам, будто этого и ждал, и принялся тереться носом о кожу, как котенок, не хватало только услышать урчание. Антон и не думал, что мужские руки могут быть настолько нежными и ласковыми, наверное, роль играла еще и значимость этого самого мужчины, который сейчас, приоткрыв рот, наблюдал за ним и с трудом сдерживался, чтобы не сжать в объятиях это худое недоразумение. Он хотел было подумать «любимое недоразумение», но вовремя остановил себя. Шастун продолжал поддаваться ласкам, мимоходом сравнивая руки двух людей, таких разных по всем критериям. Руки у Нины совсем не такие… Антон, резко открыв глаза, выпрямился на пассажирском кресле. Нина. Спит сейчас в их совместной кровати четырьмя этажами выше и не подозревает, что ее любимый Антошенька полминуты назад нежился в руках 32-летнего мужчины. Наваждение прошло, хотя у Попова сердце стучало так, словно оно хотело вырваться из груди и убежать куда подальше, чтобы не чувствовать то, что чувствует в этот момент его хозяин и чтобы не быть разбитым очередным человеком, который посмел приблизиться к нему. – Мне… – голос Арсения звучал хрипло и он, откашлявшись, продолжил, – мне завтра заехать за тобой, или ты больше не нуждаешься в моих услугах таксиста? – он правда пытался разрядить обстановку в этот неловкий момент, но не надеялся, что это подействует. – Нет, спасибо, я завтра уже забираю машину, – еле слышно произнес парень. Уже открыв дверь он бросил через плечо Арсению «До завтра» и быстро направился к парадной. Он слышал, как за его спиной, взвигнув шинами, тронулся автомобиль. Антон перевел дыхание и вошел в темный подъезд. Его машина должна пробыть в сервисе еще дня два, а метро – не самый плохой вариант. В ту ночь Шастун возвращается домой совершенно опустошенный, не имея ни одной мысли в голове. Он будит свою девушку, раздевается догола без слов, раздевает её и так же молча трахает, издавая лишь тихие стоны. Глаза его не выражали ничего, да и незаметно было в темной спальне. Антон с силой сжимает нижнюю губу, чтобы не заорать от безвыходной ситуации, сейчас уже в самом деле безвыходной, потому что, продолжая двигаться, в голове у него стоит образ Арса, светлые глаза которого выделялись больше всего. «Пожалуйста, оставь меня в покое, хотя бы здесь, где я лежу со своей любимой девушкой» умолял парень, уже засыпая. «Любимой девушкой? Не смеши меня…» прозвучал уже сквозь сон голос, отдаленно напоминавший голос Попова. *** –Слушай, я… – запинается, не договорив предложение. Да и что говорить? «Прости, все произошедшее вчера было ошибкой»? «Ты неправильно меня понял»? «Давай останемся друзьями»? Они и так друзья. Наверное. Скорее всего. Ничего ведь глобального не произошло, так? Подумаешь, ну, потерся носом о ладошку своего друга, с кем не бывает? Уставший был, вот и подчинился секундному желанию. Только вот ночь прошла, адреналин поутих, а прикоснуться все так же хочется, кажется, с ещё большей силой, потому что человек – вот он, на расстоянии вытянутой руки, а его скулы с четко выделяющимися родинками так и просятся быть расцелованными. А может, пошло оно все? Взять и поцеловать его, и будь что будет, пусть хоть врежет. – Да? – выжидает Попов, очень боясь услышать от Шастуна объяснение своих действий под предлогом банальной шутки или спора с Димкой или Серёгой. – Ты ведь не ждешь, что я буду объясняться? – сказал Антон, вновь слыша свое сердце, стуки которого разносились по всему телу. – Давай я сейчас тебе кое-что скажу, а потом мы забудем об этом разговоре? Пожалуйста. – Мне уже интересно, – произнес Арсений, присаживаясь рядом с Шастом на диван. Как же было интересно наблюдать за ним, таким взволнованным, взъерошенным. Словно воробушек. Маленький такой воробушек с большими глазами, нервно бегающими по всей комнате, не осмеливаясь задержаться на человеке, который сидит рядом. – Ты ведь старше меня, и, соответственно, опытнее во всяких этих делах разных там… – «Соберись, придурок!» – И ты видишь, что происходит между нами, я уверен и, поэтому, прошу тебя, Арс, просто… я хочу освободиться от этого неправильного чувства, освободиться от тебя. – Глубоко вздохнув, Антон продолжил: – Но не могу этого сделать, потому что… я люблю… тебя… идиот такой, представляешь? – заикаясь произнес Антон, – почему всё так? Пожалуйста, Арс, услышь меня, я… – воздух в легких закончился, а от нахлынувших чувств грудь сдавило так, что новый вздох никак не хотел подступать. – Антош, – спокойный голос Арсения немного успокоил колотящееся сердце парня, чтобы секунду спустя оно пустилось в пляс на ритм быстрее: – А с чего ты вообще решил, что эти чувства есть? Ты натура творческая, да ещё и молодая, вот ты и выдумал себе любовь ко мне, ха, – усмехнулся Попов, его интонация с каждым словом приобретала жесткие нотки, – смешной ты, Тоха, у нас. Мужчина, казалось, будто не замечал серых глаз напротив, выражающих разочарование и боль, продолжал говорить, вставая с дивана и медленно направляясь к выходу: – Расслабься, никто не узнает о нашем грязном секретике, я об этом позабочусь, – улыбнулся Арс, последний раз взглянул на Антона и вышел, плотно закрывая за собой дверь. Из маленькой комнатушки, гордо именуемой «гримёрка» послышались сдавленные всхлипы, словно хныканье маленького ребенка. Арсений остановился, прикрывая влажные глаза и не дыша совсем. – Вот я и помог нам, Шаст. Освободились, как говорится. Как же Арс боялся, что его любовь к этому парню за стеной вспыхнет с новыми силами, еще ярче, чем прежде, а поделать ничего, увы, нельзя. Опытнее, как же. Выпрямившись, мужчина направился в противоположную сторону от двери, за которой молодой человек, похожий на воробушка, сидит на диване и надеется, что дверь в гримёрку распахнется и в неё войдет объект теперь уже точно воздыхания, и, счастливо улыбаясь, предложит начать с начала этот злополучный разговор. Он-то уж точно не оплошает. Арсений ровным шагом шел по коридору и не оглядывался, желая поскорее выйти на свежий воздух, потому что это помещение от пола до потолка заполнилось запахом все ещё того самого.