Шесть Лун

Пролог.

Мутное, зарешётченое розовое солнце скачет перед глазами, и он закрывается от него рукой. Дыхание царапает лёгкие, а в ушах стоит этот грохот, который ещё полчаса назад казался обыкновенным механическим рычанием. Колени подкашиваются. Осталось так мало… В затхлом воздухе подземелья уже ощущается запах утра и свежего воздуха, и он делает последний рывок. Вот она, эта последняя решётка, за которым солнце обретает свободу. - Не расцепляйте рук! – приказывает он. – До того, как выйдете… На поверхность. Он выдыхает, собирается и сбивает решётку ногой. Заграждение поддаётся только со второго раза – силы на исходе. Дверь распахивается, ударившись о стену. Он сбавляет обороты орущей бензопилы, и оборачивается назад, пытаясь разобрать в полумраке, уцелели ли люди. - Все живы?! – спрашивает он, оттягивая тряпку, повязанную на лице. Сзади доносится бормотание и всхлипы. Ещё топот и эхо голосов. - Я не слышу! – раздражённо говорит он. - Кто там шёл в конце?! Где он?! - Здесь! – доносится голос, а потом поднимается рука с огромным ножом. – Все здесь! Он сглатывает ком в саднящем горле и кивает. Отступает к стене, вздёрнув тихо рокочущую бензопилу и держа её вертикально. - Поторапливайтесь, - говорит он, кивнув в сторону выхода. – И держитесь… - Голос сиплый, эта фраза уже навязла на зубах. – Вместе, - заканчивает он шёпотом. Люди проходят мимо него. Уставшие, еле волочащие ноги. О, вот та девчонка, которую раздели догола, так же как и его, готовя к ритуалу. Он опускает голову и прикрывает грудь скрещенными руками. Ну да, до выхода рукой подать, всё возвращается на круги своя. И стыд тоже. Ну, на нём-то хотя бы клеёнчатый мясницкий фартук. - Восемь… Девять… - считает он еле слышно. – Эй, а где… А, вот ты где. Этот парень в деловом костюме и белой рубашке, заляпанной кровью, оказался крепким орешком. Пожалуй, ему и достанется благодарность. Заслужил. Он замыкал цепь. Больше не было никого, кто не испугался взять на себя это задание, никто не хотел идти последним. А парень оказался достаточно смекалистым, чтобы перевернуть бочку с горючим и поджечь там всё зажигалкой, которую… Интересно, где он хранил зажигалку, если они отбирали мелочи, вплоть до галстучных булавок и зубочисток? «У меня жена должна родить сына. Может, уже родила. Я должен увидеть его. Или хотя бы знать, что он не попадёт сюда». Вот, что он сказал, когда Данте выбрал его замыкающим и вручил тот самый подобранный со стола тесак, именуемый «Ритуальным Ножом». Чувак оказался единственным, у кого была причина сражаться. Остальные просто шли. Данте отключает бензопилу только тогда, когда парень проходит мимо, бросив на него усталый взгляд. Данте видит слёзы в его глазах. Теперь, когда вокруг становится тихо, Данте понимает, что рычание бензопилы и хохочущие, визгливые крики всё ещё звучат в его ушах с тех самых пор. Поначалу он размахивал пилой, разрезая пасти, сметая головы с плеч и ломая искривленные кости уродов, выбирающихся из каменных стен, будто из вязкой тёмной массы. Они прогибали бесформенные тела в напряжении, распахивали огромные, почти человеческие рты, визжали, хватаясь за стены, чтобы вырваться поскорее. И Данте понял, что коридор слишком длинный, что, возможно, дальше снова будет лабиринт, а горючее не бесконечно. Он давал им возможность выбраться и стать на свои деформированные конечности, одному, второму, третьему… Ждал, пока они соберутся в стадо, а потом заводил пилу и пробивался сквозь безумную смеющуюся толпу, рассыпая куски кровавой массы. Поджидающая стая, образовавшая настоящий затор в последнем коридоре, выбила его из сил. Отвратительная была битва. Он приказал ждать, выглянул в коридор и… оказался перед ними. Они стояли плечом к плечу тихо-тихо… Молча смотрели на него тёмными провалами глаз. А потом одновременно завизжали. Бросились вперёд, двигаясь импульсивно, будто сломанные куклы. Он дрался, уже едва ли понимая, что происходит, потому что они были повсюду. Скакали по стенам, тянулись к нему, и визжали ему в лицо, распахивая свои чёрные пасти, клацая и раздирая ему кожу своими человеческими зубами. С тех пор ему кажется, что он всё ещё слышит их вопли и рёв бензопилы. Он оборачивается, ещё раз оглядев опустевший коридор с низким потолком, а потом отступает поближе к выходу и, наконец, выбирается наверх. Рассвет уже завершился, утро обрушается на Данте почти так же внезапно, как и темнота, когда он впервые открыл глаза в темнице. Господи, как давно это было? Он роняет пилу к ногам, обутым в какие-то ужасные, раскуроченные ботинки, которые стянул со здоровяка-стражника, и сдёргивает с лица вымокшую в крови тряпку. Усталыми воспалёнными глазами глядит на разлёгшихся и рассевшихся на земле людей, истощённых и грязных. Потом смотрит на маячащие вдалеке небоскрёбы города. Даже чуть раньше получилось по таймингу. Только сейчас понимает, что у него болят рёбра. Он прижимает руку к рёбрам, а потом накрывает руку другой: там заметная рана от зубов, которая только-только начала заживать. Шрам останется до следующего утра, а на эту ночь у него намечено кое-что важное. Сегодня же полная луна. - Чёрт, - с досадой говорит он. – Как всегда. Вот и отважный парень-клерк подходит к нему. В опущенной руке его всё ещё болтается окровавленный тесак. - Сколько тебе лет? – сипло спрашивает он, остановившись в паре шагов. Данте чуть прищуривается, слыша вдалеке полицейскую сирену. А вот ещё неотложка торопится… - Присмотри, чтобы они не разбрелись, кто куда, - говорит он, равнодушно глядя на людей. – До приезда копов. – Он кивает вперёд. Клерк оборачивается и глядит на едва шевелящуюся, плачущую толпу. Данте отступает на шаг, осматривая полуразрушенную промышленную зону: здесь когда-то была каменоломня, но потом она спешно закрылась, и её приобрёл… кто-то. Данте плевать на заказчиков. Его работой было вывести «потеряшек», а не искать главных. Конечно, досадно, что начальство сбежало, почти не распробовав сладкой бензопилы. Данте усмехается. Ну, зато затравка пришлась в цель, и чувак умчался прочь, забыв правую руку на полу лаборатории. Они там производили всю эту визжащую армию, подкармливая её «потеряшками» и увеличивая её за счёт останков жертв. А недостающие части тела съеденным жертвам заменяла каменная пыль. И они, изломанные и обезображенные, вставали в ряды армии, становясь частью подземных стен. Уже скоро они бы вышли наверх… Данте удивляет только одно: откуда там взялась чёртова бензопила? Там же были просто голые стены, жутковатое кресло всё в проводах, похожее на электрический стул, и металлическая каталка. А ещё – странный громоздкий механизм посередине залы, весь в сверкающих кристаллах, утыканный стеклянными штыками. Но интересней было узнать, зачем на той металлической полке каталки лежала пила, грязная и грубая в таком стерильном месте, спрятанная за простынёй? Её там не должно было быть, это уж точно. А хотя ладно: свою работу он сделал чисто. И теперь люди нашлись, сидят на земле, слушая вой сирен, а солнышко славно пригревает ему голую задницу. Клерк оборачивается. - Я… Хотел сказать спасибо за… Но вокруг никого нет: этот парень, который их вывел, почти ещё мальчишка - исчез так же внезапно, как и появился. Он вёл их точно по карте, будто определённо знал, куда идти. И в напоминание о нём осталась только зияющая чернотой бездна каменоломни и пустые полуразрушенные здания - хороший пример урбанистического распада. И ещё окровавленная молчащая бензопила, которая валяется на земле. От удивления отважный клерк роняет тесак. Нож падает в бурую пыль, рядом с пилой, лязгнув о лезвие. - Ты где? – ошеломлённо шепчет человек, оглядываясь по сторонам. Рассматривает крыши. Но вокруг – никого. Тогда человек задирает голову и глядит в прозрачное утреннее небо. В напоминание о незнакомце осталось ещё и утреннее восходящее солнце, которое никто из них уже не рассчитывал увидеть.

Шесть Лун.

- Ах ты с-сука! – выдыхает Данте, молниеносно метнув от груди раскладной нож в задремавшего в кресле человека. Нож замирает в дюйме от лица посетителя, зажатый лезвием между указательным и средним пальцем. Лезвие серебрится в свете луны, на полу растеклось пятно синего квадрата от окна, разлинованного чёрными полосами ламет. - Надо же. Я ожидал твоего пробуждения только к утру, - с фальшивым уважением в голосе отвечает гость, утонувший в громоздкой тени кресла. Этот голос. - Чёрт. – бормочет Данте, и опускает плечи. – Вергилий, какого хуя?! Мог бы предупредить. - Я как-то не заметил секретарши, которая записала бы меня на приём. – Слышен шелест одежды, когда Вергилий чуть подаётся вперёд. Данте бросает взгляд на пол и видит, как от угловатой тени кресла отделилась другая - осторожная и резкая; Данте улавливает тонкий чёрный профиль. Вергилий едва заметно пожимает плечом, проворачивая в руке нож. По лезвию скользит холодный свет полной луны, заглядывающей в гостиную. Луна зависла над городом, будто гигантское, слепое, ярко-жёлтое глазное яблоко, лишённое радужки. Вергилий играет с ножом, вот-вот -- и швырнёт его обратно. - Я спал! Меня почти что не было дома! – возмущается Данте, не обращая внимания на нож. - С каких пор меня может остановить отсутствие хозяина дома, если мне необходимо войти? – хмыкнув, интересуется Вергилий. - А если бы я блевал в сортире? – приподняв бровь, интересуется Данте. Вергилий прищуривается, задумавшись. - Туше, - наконец, кивнув, соглашается он. – В следующий раз всё же позвоню твоей секретарше. Данте качает головой и отмахивается, отворачиваясь. Тут он резко поднимает руку и стискивает в кулаке серебрящуюся рукоятку ножа: Вергилий всё же не сдержался и метнул в него нож. - Я, может, и перепил вечером, но моя хватка всё ещ... Блядь! – Данте потирает затылок, о который только что ударилась и отлетела в сторону фарфоровая солонка – Данте ест фастфуд в гостиной перед телеком или листая порножурналы, поэтому чаще солонка стоит на кофейном столике в гостиной. - Хотел проверить, - сообщает Вергилий. - Но обычно я в хорошей форме, - защищается Данте. Вергилий начинает тихо смеяться, качая головой. - Понимаю тебя, брат. При нападении солонок ни в чём нельзя быть уверенным, - сквозь смех отвечает он. - Отвали, - беззлобно отмахивается Данте, тоже посмеиваясь, а потом бросает: - Минутку. И выходит из комнаты. Вергилий поудобней усаживается в кресло, расслабленно откидывается на спинку. Дёргает за золотистый шнурок, свисающий над подлокотником. Торшер с зелёным абажуром, мягко щёлкнув, включается и освещает плохо обставленную комнату тускло-жёлтым светом. Низкий продавленный диван с потёртой обивкой, кофейный столик, заваленный всяким барахлом, сколоченный каким-то небрежным мебельщиком много лет назад, а напротив - старый телек - интересно, телек хотя бы работает? И вот этот торшер. Уютная наркоманская обитель, да, но Данте-то что здесь делает? Вергилий дёргает шнурок снова, выключая свет, потом опять включает. Данте возвращается из спальни уже через миг. Со жвачкой во рту. А Вергилий гасит свет. - Я думал, ты меня ждал, - замечает он из темноты. Данте различает, как в темноте блестят белки его глаз. Торшер зажигается, и Данте вновь видит своё-чужое лицо. - Я ждал, - ухмыляется Данте. – Я даже сделал пометку в своём календарике. Ты выбрал самую подходящую ночь для лучшего события в нашей жизни. Вергилий меняется в лице, а потом лицо его вообще исчезает в темноте - дёрнул за шнурок, и торшер опять погас. Свет не зажигается дольше обычного. - Подходящую для чего? – наконец, уточняет Вергилий из мрака. Данте фыркает. - Суббота. - Время вечеринок? - Ещё бы! И у меня нет никакого календарика. - Отлично. Это всё же ты. Вергилий хмыкает, а Данте начинает хохотать. Вергилий, наконец-то, включает торшер и склоняет голову к плечу. На бледных губах – едва заметная усмешка. Близнецы не виделись пару месяцев, потому что Вергилий всё время исчезает и появляется совершенно неожиданно. Его исчезновение Данте уже научился предчувствовать – обыкновенно он уходит с рассветом, - а вот появления всё ещё как-то не очень отработаны. Куда бы Данте ни переехал, Вергилий всегда находит его, будто тот никуда и не переезжал. Данте лениво натягивает повыше на бёдра красные транки, до этого спустившиеся так низко, что уже вкрадчиво обнажался серебристый шёлк волос в паху. Теперь транки косо висят на бёдрах, но пикантная ситуация с пахом почти не изменилась. Данте трёт ладонями заспанное, всё какое-то помятое лицо. - Ты так сильно ждал меня, что уснул? – интересуется Вергилий, неодобрительным взглядом скользнув по кое-как надетому нижнему белью: он ненавидит небрежность. Сам Вергилий выглядит как всегда хорошо, только похудел немного. Но зато на нём чёрная шёлковая рубашка и шейный платок, а строгий синий тренч, расстёгнутый сейчас, наверняка стоил очередную кругленькую сумму. Поэтому, будучи одетым в одни трусы, да и то плохо сидящие, Данте явно чувствует себя немного неловко, поглядывая на брата. - Ну-у… Я разделся, потом лёг в красивую позу. Знаешь. Очень… такую… развратную позу, - Данте прищуривается и тычет в брата указательным пальцем. - Пришёл бы ты чуть раньше – ты бы точно не удержался. - Но… - кивает Вергилий, будто говоря: «продолжай». - Но потом я посмотрел на подушку, она посмотрела на меня… И победила, - Данте чешет затылок, ероша спутанные волосы, и, словно оправдываясь, говорит: - Я правда долго ждал, я вообще ждал тебя ещё вчера! Но ты… - Я приходил, но ты был в спальне не один. Я не стал беспокоить, - сразу говорит Вергилий, и со щелчком гасит торшер. - О… - Торшер включается, осветив растерянное и расстроенное лицо Данте. – Вот чёрт… Так это был ты. Это ты съел кальцоне, чёрт бы тебя побрал. У меня ведь больше ничего не было! - Кальцоне?! – выдыхает Вергилий. – И это – твоё извинение за то, что я потерял целый день в соседней квартире, похожей на притон?! - Иногда я думаю, что тебе там самое место. В смысле, это сделало бы тебя более… нормальным. Вергилий подскакивает с кресла и, вмиг пересекши маленькую гостиную, оказывается рядом с Данте. Резко толкает его назад, отчего Данте ударяется спиной о стену. Вергилий притискивает локоть к его горлу. Данте тут же поднимает указательный палец в немом требовании «подожди-ка!». Быстро вынимает изо рта жвачку и приклеивает её к косяку двери, ведущей в спальню. И нарочито услужливо улыбается. Вергилий приподнимает брови и убирает локоть от его горла. - Я всё держу под контролем, - быстро проговаривает Данте, на всякий случай проверив кончиком языка, не осталось ли кусочка пищи между зубами: Данте лёг пару часов назад, перебрав всего, чего придётся в клубе, до этого перекусив наспех купленным по дороге начоз. – Вот так. У него есть пару мест, куда его пускают без удостоверения личности и где ему продают спиртное в обмен на выталкивание через чёрных ход особенно разошедшихся посетителей: паб «Волчья Лапа» и ночной клуб «Шесть Лун». В этот раз он был в «Лунах», кажется… - Ты выглядишь так, будто лжёшь, что ждал, - криво усмехается Вергилий. – И от тебя плохо пахнет. - Да? – встревожено уточняет Данте, а потом разочарованно прищёлкивает языком. - Вот дьявол. В чёртовом автомате не осталось с перечной мятой: сегодня же суббота. Но я всё равно люблю клубничные жвачки. - Да, я помню. Вергилий быстренько прижимается губами к его губам, и глаза у Данте довольно прикрываются. Он размыкает губы сразу же. Он вообще никогда не ломается слишком долго. А тем более, если это брат, который собирается целоваться. Вергилий обычно целует краткими поцелуями, отстраняясь, потом приникая к губам и целуя снова. От этих поцелуев, вкрадчивых и звонких, будто похожих на беззлобные мягкие укусы, у Данте чуть запрокидывается голова. Всегда так происходит, когда Вергилий целует снова и снова. Вергилий целует в последний раз, зажав между острыми зубами его нижнюю губу и чуть оттянув, потом отстраняется и, чуть приподняв голову и вздёрнув острый подбородок, довольно оглядывает раскрасневшиеся губы брата. - Прямо сейчас или подождём? – интересуется Данте, запустив руки ему под рубашку и потерев ладонями по прохладной груди. - Что за спешка? – спрашивает Вергилий каким-то сытым, низким голосом, в котором скользит умопомрачительная, хрипловатая утомлённость. – Я надеялся, что мы хотя бы выпьем вина и перекусим. - У меня всё равно ничего нет, - смеётся Данте, а потемневшие глаза блестят. – Есть только какой-то мерзкий тортик. - А тортик – это в честь чего? – уточняет Вергилий, уложив руки брату на бока. - День Рождения. - Опять? Мы ведь уже отмечали. Оба раза были фальшивыми Днями Рождения, просто Данте нравится их отмечать. Настоящие они никогда не отмечают. - Дважды, - Данте усмехается и пару раз дёргает пальцами чёрный шейный платок, повязанный у брата под воротником его рубашки. – Никогда ведь не знаешь, когда мы сможем погулять на этом празднике жизни вместе в последний раз. Но второй День Рождения я помню смутно. Ладони Вергилия перемещаются на ягодицы Данте поверх транков. - Нужно было припомнить, где болит сильнее, чтобы восстановить ход событий. - Я припомнил, - кивает Данте беспечно. - Знаешь, что болело? Вергилий ухмыляется, стиснув его ягодицы на мгновение. - Думаю, знаю. - Но теперь всё прошло, я на тебя не обижаюсь, - уверяет Данте. Данте редко бывает серьёзен. Только на грани жизни и смерти, наверное. Вергилий оттягивает резинку его транков и отпускает, она щёлкает по коже. - Я даю тебе две минуты на очень быстрый, но обстоятельный душ, - говорит он. - А ты? – Данте снова поправляет бельё. - Я только что принимал душ у твоих соседей сверху. - Проникновение на частную территорию? – Данте целует его в подбородок. - Пусть заявят в полицию, - усмехается Вергилий. – Теперь – иди. Данте ещё пару раз целует брата в губы, зажмурившись, и первым выходит из кухни. Кровать в спальне низкая, с косо отломившимся полированным деревянным изголовьем и рассчитана на двоих. Она не убрана, как и во всех остальных квартирах, которые Данте снимает, переезжая с места на место. Кажется, эта квартира – худшая из всех, что он снимал за последний год. Смятые застиранные простыни маленькими айсбергами и волнующимися белыми озёрами размётаны по постели. Вергилий проходит к стене и поправляет маленький, тёмный, сиротливо и косо висящий над изголовьем кровати квадрат картины, на котором изображено нечто… неразборчивое. Ну да, современное искусство, чёрт бы его побрал. Вергилий поднимает с пола подушку, кладёт её на кровать к остальным, и обнаруживает на полу пустую стеклянную пепельницу. Ставит её рядом с настольной лампой на подвижной ножке, и тумбочка медленно кренится вперёд. Ножки не хватает. Эта новая съёмная квартира больше похожа на дешёвый номер в мотеле, чем на чей-то дом. Здесь даже запах такой. Запах всего чужого, временного. Цветные полоски света из-за жалюзи, опущенных, но не закрытых, падают на кровать и стены. От этого квадратная комната с невысоким потолком то и дело становится похожа на светящуюся клетку. И это сходство пропадает только тогда, когда пульсирующий свет гаснет на секунду, погружая комнату в темноту: неоновая вывеска «Бара для Влюблённых» напротив раздражающе мигает, окрашивая комнату то в красный, то в едко-зелёный. Вергилий промаргивается и решительно подходит к узкому окну, по дороге хлопнув ладонью по выключателю. Складывает руки за спиной и без эмоций глядит в окно, пока музыка из заведения напротив негромко и глухо бьётся в стекло. Выкрики, ругань и смех эхом просачиваются в спальню. В начале третьего людей снаружи уже не так много: большинство сидят по клубам, где теперь уже ограничен вход ответом о «частной вечеринке». Люди слоняются по тротуарам, путешествуя из бара в бар, выстраиваясь в короткие очереди за едой на вынос к киоскам с фастфудом. Хорошо, что сюда не пробирается хотя бы вонь готовящейся еды. Субботний гул органично сдабривается полицейской сиреной, быстро исчезающей вдали. Вергилий равнодушно глядит вниз ещё пару мгновений, а потом решительно закрывает жалюзи, провернув трость управления. Теперь разноцветное свечение прекращается, оставив комнату в плоском бело-жёлтом свете, который будто нарочно подчёркивает уныние обстановки. За стеной всё ещё шумит вода. Иногда до Вергилия долетает голос Данте, который напевает что-то бестолковое и протяжное, вроде «И я разрушу этот мир, я всё оставлю позади - ты лишь приди». - Ничего ты не разрушишь, - хмыкнув, сообщает Вергилий светлой, выкрашенной в бежевый цвет стене. Он усаживается на кровать возле изголовья, отодвинув подушку. Лениво выдвигает шуфляду тумбочки, подцепив её пальцами, потому что ручки на выдвижном ящике нет. Открытая пачка Марльборо, полдюжины зажигалок – интересно, есть ли здесь хоть одна рабочая? - связка ключей, просроченные чеки, потёкшая шариковая ручка, простой карандаш, исписанный до половины, журнал с девками в белье и без, на котором записан чей-то номер телефона, пустая зелёная коробочка из-под «Баркли минт», несколько «резинок» и... - Ну надо же. Вергилий верит в руках небольшую бутылочку с дозатором, сине-белой надписью «Swiss Navy» и с прозрачным гелем внутри. Подняв брови от удивления, переворачивает бутылочку вверх тормашками, а потом брезгливо отшвыривает её обратно и вытирает ладонь о ладонь, чертыхаясь. Тем временем, шум воды за стеной смолкает. Судя по убогой обстановке и такому же имуществу, никто бы не заподозрил, кем является Данте по происхождению. Как всегда. Если бы кто-нибудь догадался поднять кровать и увидеть там прикрепленный к днищу меч, возможно, всё стало бы иначе. Вергилий снимает шейный платок и начинает неторопливо расстёгивать пуговицы рубашки. Сам. Чтобы Данте не оторвал парочку, как в прошлый раз. Но потом, где-то на третьей, руки его останавливаются. Дверь ванной открывается и в душную комнату вплывают клубы горячего пара с запахом мыла. - Я готов, - оповещает Данте. Он стоит там, в дверях ванной, весь пахнущий свежестью и гелем для душа, и вытирает волосы полотенцем. - К чему? – не оборачиваясь, спрашивает Вергилий. - А? К употреблению, - усмехнувшись, произносит Данте. Вергилий кивает. - Мне любопытно, что это за штуковина завалялась среди твоего барахла? – сразу интересуется Вергилий. - Эй! Ты лазал по моим вещам? – возмущённо спрашивает Данте вместо ответа. - Да. И я что-то не припомню, чтобы ты собирался идти контрактником в швейцарский флот. - Чего? – тонкие брови Данте поднимаются. - А… Пф-ф-ф… - тут он усмехается и качает головой. – Если бы ты в тот раз подумал о швейцарском флоте, то от прошлого дня рождения у меня остались бы воспоминания посветлее. - Возможно, я увлёкся. Но ты, как я вижу, уже сумел это исправить, - кивает Вергилий. – Надеюсь, эти воспоминания оказались для тебя достаточно светлыми. Он поднимается с кровати, так и не задвинув ящик тумбочки. Глаза Данте распахиваются. - Э-эй! Эй, ты чего?! Вергилий проходит через комнату. Он уходит?! - Какого хрена ты тогда меня разбудил?! – уже начинает злиться Данте. - Извини, - негромко говорит Вергилий. - Что это вообще за тупые сцены?! Данте преграждает ему путь у самой двери. Стоит злой, как чёрт, глаза горят, а мокрые серебристые волосы взъерошены. - Ты приходишь, когда захочешь, - тоже негромко, но предупреждающе говорит он ему в лицо. – Ты делаешь то, что тебе вздумается. Вёрдж! – Он ошеломлённо смеётся, качая головой. -- Я даже не знаю, чем ты занимаешься всё это время! Откуда мне знать, что ты не трахаешься с каким-нибудь сопляком где-нибудь на… И тут раздаётся звонкий шлепок. Данте прикладывает руку к щеке и глядит на брата во все глаза. - А это за что было?! – едва дар речи вернулся, спрашивает Данте. - Никогда не смей подозревать меня в... этом. Я похож на дешёвку? - сквозь зубы цедит Вергилий, ухватив его за плечо так крепко, что на коже сразу проявляются багровые пятна. Данте хмурится, вглядываясь в его лицо и не пытаясь высвободиться. Ну, по крайней мере, он его держит. А пока брат держит... - А я, по-твоему, похож? – наконец, спрашивает Данте. - Нет, но ты катастрофически близок к этому, - негромко, но отчётливо сообщает Вергилий. - К несчастью, ты не понимаешь, насколько твоё происхождение выше, чем происхождение окружающего тебя отребья. Данте пожимает свободным от чужой руки плечом. - Знаешь, когда заходишь в «УинКо» со своей свитой за упаковкой пива, замороженной пиццей, и парой сэндвичей, королевская мантия может зацепиться за турникет, – напоминает он. - Ты всегда можешь взять что-нибудь из отцовской сокровищницы. Ты знаешь, где она, - замечает Вергилий. - Нет, не могу, - упрямо говорит Данте, покачав головой. – Мы уже обсуждали это дерьмо. Мне ничего не нужно от отца. Вообще ничего, Вергилий. У меня всё есть. Усёк? - Но на новую мантию и свиту тебе явно не хватает, - криво усмехается Вергилий. – Не удивительно, раз ты всё так же предпочитаешь проводить досуг в окружении плебса. - Я вообще-то собирался проводить его с тобой, - сообщает Данте, а потом выходит из себя: – О, да откуда только тебе знать, с кем я его провожу?! - Ну, - Вергилий усмехается, оглянувшись и осмотрев безобразную комнату. – Судя по тому, в какой богадельне ты обитаешь, и по тому, что тебя это устраивает, ты явно не коротаешь свободное время в окружение высшего общества. - Ага! То есть, трахаться с чуваками из высшего общества мне можно. Спасибо, бро. - Я! – сквозь зубы выкрикивает Вергилий, подавшись к нему рывком и приблизив бледное лицо к его лицу так, что Данте не может не заметить впавшие бледные щёки и губы, истончившиеся до нитки. – Твоё высшее общество. Данте осторожно молчит, а потом поднимает бровь. - А сам-то ты где пропадаешь, а? Вергилий тонко усмехается ему в лицо, холодно и спокойно: - Хочешь пойти и взглянуть? Данте явно этого не хочет. Зная Вергилия, вполне себе понятно, где тот может проводить время. Данте устало качает головой: - Мне надоело. Просто скажи, что ревнуешь, и покончим с этим. Вергилий приподнимает свои тонкие брови. - А разве это не очевидно? - он пожимает плечами с едва ли ни удивлением оттого, что Данте не понимает. Проходит несколько мгновений полной тишины. - Ого, - говорит Данте, моргнув. - Возможно, я эгоист, но я имею на это право, - объясняет Вергилий, а пальцы его на плече у Данте ничуть не слабеют. - Я считаю тебя принадлежащим мне, потому что ты мой брат и у тебя нет выхода. Ты мне подходишь. - Подхожу, ха? – скептически усмехнувшись, вставляет Данте. - … и ты подходишь только мне, - не обращая внимания, продолжает Вергилий. – И я был бы равнодушен к твоему времяпрепровождению, если бы не знал, насколько ты… увлекающаяся натура. Мне было бы постыдно наблюдать за тем, как ты превращаешься в одного из бестолковых слабаков, погрязая во второсортных развлечениях и забывая о своём происхождении. - Э-э… Постой, что ты только что сказал? – Данте утыкает ему в грудь указательный палец. – Ты правда ревнуешь? Ты что, умеешь чувствовать что-то ещё, кроме… ничего? Из-за прикрытого жалюзи окна доносится взрыв хохота, будто закадровый смех в тупом телешоу. Выглядит всё довольно гротескно, но внезапно это как-то снимает напряжение. Вергилий глядит на брата ещё несколько мгновений, а потом задумывается. - Ну… После того, как ты поговорил о сэндвичах, мне вспомнилось, что ещё я умею чувствовать голод, - с усмешкой говорит он. И хватка на плече Данте ослабевает. И он даже не знает, разочарован или рад. Данте вздыхает и склоняет голову к плечу, поглядывая на брата примирительно. - Да нет никаких второсортных развлечений. Я только переехал в этот особнячок с видом на океан, - говорит он. – Я понятия не имею, кто жил здесь до меня. Я выбрал это место, потому что здесь удобно прятать оружие. Но это не дом, и я ни разу не копался в оставленном барахле. Думаешь, мне была бы нужна эта концентрированная слизь? Я за натуральный продукт. Вергилий глядит на него внимательно, кивает, потом снова молчит некоторое время, слушая изредка долетающий гомон голосов с улицы. - Приму к сведению, - кратко говорит он. Данте снова позволяет себе вздохнуть. - Какого чёрта ты вообще это начал?! Ну что тебе стоило просто раздеться и лечь на эту чёртову кровать, а?! – раздражённо говорит он. - После увиденного, я не был уверен, что ты сменил постельное бельё, - отвечает Вергилий. - Дьявол, ну конечно же, я сменил постельное бельё! – возмущается Данте. – Я меняю его каждое утро - я же жду тебя каждую ночь! – тут он осекается и краснеет. – Пусти меня, мудак, - бормочет он, отводя взгляд и вырываясь. – Да отвали же ты! Вергилий оборачивается и ловит его за руку. Всегда ловит его, постоянно пытается задерживать, всегда таким был, хотя с виду будто бы и не был. - Не выходи из себя, - говорит он, притянув его к себе и поцеловав в шею. – Тебе тоже не к лицу мелочные обиды. - Услышал, что хотел? – угрюмо спрашивает Данте, отворачиваясь. - А ты? – шепчет ему на ухо Вергилий. – По крайней мере, теперь мы квиты. Данте криво усмехается, больше не вырываясь, и вообще, кажется, не очень понимая, что ему делать дальше, а рука Вергилия покрепче прижимается к его животу. До кровати целых четыре шага. Эти мерзкие четыре шага, которых надо чем-то заполнить, а Данте понятия не имеет, что делать. Если бы они с Вергилием целовались, то могли бы добраться и выйти красиво. Даже если бы в комнате было темно и мигали неоновые вывески за окном. Но в этом голом, унылом свете, когда всё видно… Данте точно знает, как это происходит, потому что это ему всегда приходится выступать инициатором. Дурацкая неблагодарная роль. Интересно, как Вергилий будет теперь заполнять эти отвратительные четыре шага? Оказывается, что для Вергилия всё проще, чем для Данте. Он сдёргивает с его бёдер полотенце и подталкивает в спину по направлению к кровати. - Эй! - Данте оборачивается. Вергилий в ответ шлёпает его по ягодице полотенцем, подгоняя, а сам уже расстёгивает оставшиеся пуговицы рубашки. Данте решает не спорить и просто падает на кровать, раскинув руки. - Снова я иду контрактником в швейцарский флот? - всё же уточняет он, приподнявшись на локтях. - У тебя какие-то возражения? – интересуется Вергилий, уже расстёгивая манжеты рубашки. - Вообще-то, да. Вергилий уже снимает рубашку и вешает на низкое изножье кровати. - Поделишься ими по окончании твоего контракта, - говорит он спокойно. – А сейчас ты должен проявить гостеприимство. - Так мило, - фыркнув, говорит Данте, убирая руки и снова опускаясь на матрац. – Скажи мне, где ты живёшь. Я тоже хочу твоего гостеприимства. Вергилий тихо смеётся, стаскивая белую майку – он не любит носить рубашки на голое тело – и бросает её поверх рубашки. А Данте несколько мгновений лениво глядит в потолок, покрытый почти незаметными трещинами по белой краске, рассматривая продолговатый чёрный плафон-линейку с тремя маленькими лампочками – одна не горит, - слыша при этом, как лязгает пряжка ремня брюк Вергилия, как шелестит его одежда. Данте не выдерживает и чуть поднимает голову. На нижнем белье Вергилия - тонкая эластичная резинка. Вергилий всегда носит одинаковое бельё, оно короче, чем у Данте, и на бёдрах сидит ниже. И оно всегда чёрное. И эти выступающие тазовые косточки всегда остаются открытыми, поэтому постоянно хочется вложить в эти выемки пальцы и сдёрнуть бельё. Так обычно Данте и поступает. - Иди сюда, иди, - ухмыляется Данте, театрально подняв руки и уронив их навзничь. Вергилий хмыкает и забирается в постель, и Данте тут же обнимает его за спину. Больше всего ему нравится сам момент, когда брат забирается к нему и устраивается поудобней, решая, что будет с ним делать. В этот миг Данте чувствует себя таким беспомощным от осознания того, что он ни за что не смог бы противостоять самому себе ещё как минимум минут сорок. Ему нравится впервые вдыхать чужой, но знакомый запах кожи, потому что он пробуждает в нём какую-то странную, неизведанную часть самого себя. И хотя Данте никогда не улавливал ни этого пресловутого «мускусного запаха», ни какого-то ещё, который, как поговаривают, «привлекает и подчиняет», он всё равно теряет способность к сопротивлению, едва брат забирается к нему в постель. - А свет мы не выключим? - уточняет Данте. - Разумеется, не выключим, - отвечает Вергилий. - Без света мне трудно рассмотреть, как ты краснеешь. Вергилий обнимает его и принимается целовать его в щеку, скулу и шею, прихватывая тёплыми губами кожу, и Данте прикрывает глаза. Слышит какой-то краткий негромкий стук совсем рядом и собирается обернуться, но Вергилий уже целует его в подбородок, и Данте тут же обо всём забывает и приоткрывает рот. Вергилий прижимается губами к его разомкнутым губам, а потом отстраняется, зажав меж губ кончик его языка. И целует снова. Не так, как обычно целуется, а глубоко, обстоятельно. Данте на ощупь трогает его тут и там, ладони скользят по тёплой коже, под ней упруго и гладко перемещаются мышцы, и Вергилий приподнимается на колене. Получив больше возможностей для манёвра, Данте соскальзывает рукой на его живот, и опускается ниже, к паху. Потирает, потирает ещё, а потом не выдерживает и забирается рукой в бельё, обхватывая горячий, крепкий член. Стискивает, и Вергилий выдыхает ему в рот, когда Данте медленно стягивает его кожицу и задерживает у основания. Потом отпускает и сгоняет снова и снова, неторопливо, довольно. Вергилий глухо кратко стонет, выдыхает и привстаёт повыше. Данте отпускает его в паху и кладёт руки ему на спину, проводит ладонями вниз к ягодицам и сдёргивает бельё так низко, как может дотянуться. Вергилий целует его в шею и начинает одной рукой стягивать хипсы сам. Потом поднимается на колени и начинает высвобождаться из оставшейся одежды. У Данте щёки краснеют от прилива крови, а глаза лихорадочно блестят. Он глядит на то, как брат раздевается, и быстро, торопливо облизывает свои покрасневшие губы кончиком языка. Потом протягивает руку, пытаясь достать до брата, но не достаёт. Поэтому поднимается на колени напротив Вергилия, весь какой-то исключительно ласковый и нетерпеливый. Открытость его перед Вергилием всегда как-то болезненно поражает старшего из близнецов. От неё у Вергилия перехватывает дыхание. И Данте ластится к нему, поглаживает его тёплыми ладонями по бокам и плавным ступеням рёбер, трётся щеками о его плечи, прикрыв глаза, касается губами губ; и едва старший из братьев остаётся совсем голым, то Данте сразу же приникает к его открытому рту в каком-то лихорадочном, не терпящем отлагательств поцелуе. Ладонь ложится на поджарый, бледный живот и поглаживает, прежде чем спуститься ниже. Вот она соскальзывает вниз, на миг зацепившись большим пальцем за впадинку пупка, а потом ещё немного вниз – и она ухватывается за уже полностью вставший, чуть потемневший от притока крови член, и Данте думает о том, как идеально смыкается на нём ладонь. Твою мать, да ведь его собственный член не смотрится так хорошо в его собственной ладони. - Ты глянь, как охуенно, ха? – посмеивается Данте, весело поглядев брату в лицо. Вергилий закусывает губу и усмехается, всё-таки бросив взгляд на руку Данте. Данте сгоняет кожицу туда обратно пару раз, а потом толкает брата на спину, упершись пятернёй ему в плечо. Вергилий ложится на спину, подкладывает руку под голову и подтягивает колено: Данте обычно держится за его колено для удобства. Данте опускается на живот, привстав на локте и обхватив бедро Вергилия. Он склоняется к брату, чтобы поймать его член ртом без помощи руки, и тот мягко ударяется о его раскрасневшиеся губы. Данте усмехается. Он, кажется, даже не осознаёт, насколько обезоруживающе развратно он умеет улыбаться. Вергилий, закусив губу, глядит на брата из-под полуопущенных ресниц, протягивает руку к его лицу, скользнув большим пальцем по его разомкнутым губам. Данте зажимает губами его палец, потом аккуратно выпускает. Вергилий отчего-то шумно выдыхает и прячет пальцы во всё ещё влажных, спутанных серебристых волосах у Данте на затылке. Когда же Данте серьёзно берётся за дело, рука Вергилия слабеет, а дыхание становится шумным и глубоким. И он наблюдает из-под полусомкнутых век за тем, как влажно поблескивает крепкий ствол его собственного члена, скользя туда-обратно меж обхвативших его, растёртых до тёмно-красного цвета мокрых губ брата. Иногда, упершись во внутреннюю сторону, он пружинисто и внушительно проступает на щеке. - О, чёрт возьми, это класс… - шепчет Вергилий. Он внезапно протягивает руку, касается пальцами его щеки, и Данте задерживается, пока Вергилий не убирает руки. - М-м? – спрашивает Данте. - Да-а, хорошо, - лениво и хрипловато отвечает Вергилий, едва держась, чтобы не запрокинуть голову и не закрыть глаза. Но он даже находит в себе силы привстать на локтях. Данте выпускает член изо рта, снова поддёргивает рукой и проводит снизу вверх кончиком языка. Затем – широким мазком. И, придерживая горячей рукой, снова склоняется над ним. Вскоре Данте выпускает член, но головы так и не поднимает. Теперь звуки, заполняющие комнату, становятся такими тёплыми, вязкими, влажными. Вергилий шумно выдыхает, а потом закусывает губу и лениво мурлычет. Данте глухо посмеивается, потому что рот его занят. Данте забавляет, когда член брата вкрадчиво задевает то его подбородок, то щеку. Он ухватывает его поперёк, чтобы не мешал, и отводит в сторону, придерживая и изредка поглаживая. - М… Ты же… - Вергилий выдыхает, запрокидывая голову. – Чёрт… Данте глухо посмеивается, а потом, приоткрыв рот, звонко выпускает, и убирает своими острыми зубами лишнюю влагу с нижней губы. - И кто тебя обучил быть ещё бесстыдней, чем обычно? – выдавливает Вергилий. - Самоучка, - ухмыляется ему Данте. – Да ладно. – Он снова прихватывает у него в паху губами и, звонко поцеловав, выпускает. - У тебя научился, конечно. - Ты – мой маленький, неопытный брат. Ты так не должен, - посмеивается Вергилий. Данте пожимает голыми плечами. - Ну, я же не страдаю аллергией на орехи, - он, с довольной ухмылкой, небольно щёлкает пальцами как раз по навершию стоящего перед ним члена и тот мягко спружинивает, задев его подбородок. - Люблю, когда ты переходишь свои собственные границы. - Не сейчас, ладно? - Сейчас и потом, Данте. Данте хмыкает, потом приоткрывает рот и, высунув язык, чтобы подурачиться, ловит его член, напоследок погружая его в рот ещё раз. Выпускает. - Всегда должны быть границы, - говорит он. - Да? Иди-ка сюда, - нетерпеливо приказывает Вергилий, привстав и ухватив его за плечо. Он обхватывает Данте, укладывает на спину и целует трижды. - Я мог бы потерпеть, но, - Вергилий разворачивает его за плечо лицом вниз. – Обычно я не могу. Данте тихо-тихо смеётся, подперев грудь сложенными руками и болтая ногой. Вергилий прижимает его ногу за лодыжку к постели. Оглядывает вытянувшееся по струнке, знакомое тело брата, всё ещё держа лодыжку, но уже оглаживая голень и бедро, на котором серебрятся едва заметные волоски. У Данте чуть сведены лопатки. Вергилий, будто инспектируя, проводит жёсткой ладонью по его спине, от выемки между лопатками до копчика. Задерживается на плавных впадинах возле копчика, потом ещё фамильярно, со знанием дела оглаживает ягодицы, потискав и шлёпнув напоследок. Данте на всякий случай предусмотрительно отводит одну ногу в сторону, согнув её в коленке. И, видимо, не зря. Ощутив, что Вергилий тут же заинтересовывается открывшимся, очень даже интимным пространством, Данте говорит «ой» и, привычно застеснявшись, утыкается лбом в подушку. - Я не спец, но, кажется, я бесконечно погорячился, заподозрив тебя в... – разгорячённым шёпотом произносит Вергилий, и не договаривает - слова застревают в горле; он закусывает губу. Данте глухо мурлычет что-то неразборчивое из подушки, чуть подаваясь назад, ему на руку. Вергилий приподнимается над ним, хватает свободной рукой за волосы на макушке и поднимает его голову так, что подбородок оказывается вздёрнут: - Что? – негромко спрашивает он, склонившись к его уху. - Я сказал «ещё бы, дурак», - усмехается Данте. Вергилий дежурно и сухо целует его в щёку и утыкает обратно в подушку. Данте глухо посмеивается. Вергилий потирает и свободной рукой оглаживает разгорячённое тело, послушно прильнувшее к простыням. Иногда не выдерживает и целует, прихватывая гладкую кожу губами тут и там. Окунает лицо в выемку меж сведённых лопаток, пробежавшись меж ними языком, отчего кожу холодит, и Данте поводит плечами. Иногда пересчитывает губами позвонки. Этот позвонок, затем другой, ещё и ещё. Потирает ямочки над крестцом, потом кусает острыми зубами за крепкую ягодицу. Данте чуть прогибается, потому что ему нравится, когда Вергилий кусает: это не больно, но от этого по телу пробегают завораживающие импульсы, заставляющие кусать нижнюю губу. Тут он замирает. - Ой, - говорит Данте, тревожно пошевелившись и привстав, чтобы отползти подальше. Вергилий не отвечает, подтягивая его обратно за бёдра. Данте делает вторую попытку, но Вергилий предупреждающе сгребает его ягодицу и стискивает кулак. На коже остаются красные пятна. Данте кусает себя за пальцы, зажмурившись. Данте бывает довольно шумным в постели. Почти всё, что с ним происходит, комментируется или громким стоном, или тихим постаныванием, или мурлыканьем, или шёпотом и тяжёлыми выдохами. Он нерешительно оглядывается, а потом тянется за подушкой и прячет под ней голову. Чтобы не видеть и не слышать этих ужасных влажных звуков и собственного довольного, совершенно дурацкого мурлыканья. Но себя он всё равно слышит. Да и вообще слышит всё. Он отшвыривает подушку, чуть разворачивается и пытается дотянуться до брата, не понимая, зачем. Дотягивается и даже хватает его за волосы… На этом всё. Раскрасневшись до того, что щёки начинают покалывать, он своей же пятернёй придерживает Вергилия за затылок, подаваясь назад к нему. - О чёрт, - бормочет он. – О, да, давай, чёрт… - а потом закусывает губу и тихо-тихо протяжно стонет, словно от нетерпения. А потом только лежит, уткнувшись лбом в матрац и прогнувшись, мурлычет, как большой кот, даже не замечая этого, и выглядит ужасно доступными с этими прикрытыми глазами и невинно поднятыми бровями. Когда Вергилий отстраняется и, неторопливо поднявшись на коленях, бросает взгляд на какую-то проделанную работу, Данте заставляет себя приоткрыть глаза. - Вот так, - говорит сам себе Вергилий. - Вергилий, что ты там… - Чтобы у тебя от дня рождения осталось немного светлых воспоминаний. - Чёрт, что ты… Ай, блядь! - Что? – строго и монотонно произносит брат, а рука его останавливается. Но пальцы остаются как раз внутри. Данте выдыхает, отвернувшись. - А, это только… Фух… Ничего. Ничего. - А потом напрягается, поджав живот. - Ай! - Данте. - Только не делай, как… - Я ничего не делаю. Давай считать. У Вергилия щёки чуть порозовели, глаза застилает поволока. - Нет! В тот раз ты начал считать с трёх! – протестует Данте. - Об… манщик. - Когда я начну, ты ощутишь. Прекрати паниковать. - Извини, - нервно говорит Данте. – После прошлого раза меня пугают неожиданности. Вергилий раздражённо прищёлкивает языком. Данте приподнимается и опускает руку себе между ног. Но опаздывает всего на секунду: там уже сжимается рука брата. Данте цедит воздух сквозь зубы, а потом глубоко выдыхает. Вергилий, не убирая руку у него между ног, перегибается через него и тянется к прикроватной тумбочке. Вот, что это было... Данте только сейчас понимает, что так тихонько стукнуло в самом начале. Там стоит какая-то ужасная… - Что это? – выдыхает Данте, сглотнув слюну и облизнув раскрасневшиеся губы кончиком языка. - Твой контракт со швейцарским флотом, - утомлённо говорит Вергилий, выпустив его член. - Чтобы служба прошла легче, чем в прошлый раз. Он снимает крышку со стеклянной квадратной коробочки. Ну да, у Вергилия же всё какое-то особенное, изысканное. А в воздухе появляется едва ощутимый запах… лакрицы? - И из чего оно? - шмыгнув носом, интересуется Данте. - Из сушёных потрохов летучих мышей и перетёртых лапок чёрной вдовы. - Блядь, давай уже без контракта! Вергилий посмеивается. - Даже если я расскажу тебе, из чего оно. - Он окунает пальцы в фосфоресцирующую, фиолетовую, кремоподобную массу, которая тут же перестаёт светиться: наверное, это от соприкосновения с кожей. – Ты ведь всё равно не знаешь, что это такое. - А где ты это взял? – уточняет Данте, поглядывая на то, как масса обесцвечивается на пальцах Вергилия, становясь похожей на загустевшую воду. - Из дому. - О не-ет, - стонет Данте. - Тогда почему оно пахнет лакрицей?! - В нём лакрица, наверное. А оно должно пахнуть чёртовой мандрагорой? Я не настолько любопытен, чтобы присутствовать при изготовлении таких… эликсиров - это не мужское дело. Итак. Вергилий перемещается обратно и теперь брат его уже не видит. Только ощущает, как тот его трогает. Ну, вроде бы, вполне себе терпимо, даже хорошо временами. Вергилий задевает что-то чувствительное внутри него, и Данте пронзают невообразимо сладкие, до стыда приятные импульсы, парализующие его на краткие моменты. - О, дьявол, твои… пальцы, - стонет Данте. - Я из тех мечников, которые никогда не промахиваются, - ухмыляется Вергилий. – Тебе ли не знать? Так - хорошо? - О… Чёрт… - Данте кусает губу, а потом жмурится. – Ещё. - Здесь? Данте стонет, потом дыхание его сбивается. - Чёрт! Как ты это делаешь? – сглотнув, шепчет Данте. Вергилий успокаивающе поглаживает его по спине и ягодицам одной рукой. Данте утыкается лицом в подушку, этим обеспечив Вергилию полный доступ, довольно мурлыча и потягиваясь. О, да, у Вергилия действительно такие пальцы, что даже странно осознавать его истинное призвание: разве такой рукой он может убить? Хотя даже если да – Данте сейчас готов на всё. Он потягивается и прогибается, ритмично подаваясь вперёд-назад, то и дело содрогаясь от удовольствия, а по плечам его рассыпаются колкие мурашки. Дыхание его, вырывающееся из открытого рта, такое шумное, что кажется, его могут расслышать соседи за стеной. Вергилий довольно внимает, он пристально смотрит, сцепив зубы, а действует с интересом и азартом. Губы его белеют. Он почти растворяется в этом недвусмысленном и, вне всяких сомнений, достойном осуждения действе. Хорошо, что ему всегда было плевать на чьё бы то ни было осуждение. - Подай-ка, - наконец, негромко произносит Вергилий, будто приходя в себя. Данте неохотно открывает глаза и бросает нерешительный взгляд на резную стеклянную коробочку, шириной со спичечный коробок. - Данте, ты как новичок, - вздыхает Вергилий. – Лучше не задерживай, иначе… - Держи, - сразу говорит Данте, схватив коробку. Когда он передаёт её, мимо лица снова проплывает пряный лакричный запах. Данте зажмуривается. Больше от какой-то неловкости. Вергилий редко когда бывает настолько заботливым, поэтому для Данте всё это непривычно. Он ощущает, что брат прикасается к нему, но не чувствует ни холода, ни текстуры того странного эликсира, который по идее должен покрывать пальцы брата. А может, не только пальцы: Данте ведь ощущал где и как Вергилий его трогал, так настойчиво и со знанием дела. - Готов? - Нет. - Хорошо. В первый раз член коснувшись ягодицы, соскальзывает, поэтому Вергилий снова берёт его пальцами и аккуратно пристраивает. Данте только и успевает, что сглотнуть напоследок. - Твою! Мать! – выкрикивает он, распахнув глаза и вздрогнув. - Что ещё? – с замешательством в голосе спрашивает Вергилий, замерев, но поздно: он уже успел погрузиться полностью в его тело, потому что Данте так некстати дёрнулся. Данте поднимает брови, пытаясь пристроиться поудобней. - Ничего, - немного удивлённо отвечает он. - Тогда вперёд. Вергилий двигается внутри краткими амплитудами, плавно и методично, как он всегда делает сначала, давая Данте время освоиться. Он поглаживает его по ягодицам, по бёдрам, потом по спине бокам. Пальцы успокаивающе скользят по рёбрам, оглаживают втянувшийся живот. Данте цедит воздух сквозь зубы, ничего не делая. - Ну? – негромко спрашивает Вергилий. Данте упирается лбом в подушку, а на лице его это редкое выражение блаженства, когда глаза закрыты, брови подняты, а рот приоткрыт. Вергилий поглаживает его и начинает двигаться. Ещё, ещё, плавно, но ритмично. Подыскивая нужный угол. Данте глухо стонет в подушку. А потом сдавленно вскрикивает. Да, вот то, что нужно. Движение становится напористей, а амплитуда чуть увеличивается, но пока ещё не слишком: Данте и правда довольно чувствительный ко всему, что происходит с его телом, он в этом сильно отличается от Вергилия, у которого или завышен болевой порог, или он натренирован на слабую чувствительность к боли. В скудно обставленной комнате, похожей на дешёвый мотель, со стенами, выкрашенными в уныло-бежевый цвет, с наглухо закрытым, единственным окном и ярко-жёлтым электрическим освещением почти неуловимо пахнет лакрицей. Чёртова кровать скрипит, и сломанное изголовье долбится в гипсокартонную стену. Ещё звонкие шлепки, когда кожа ударяется о кожу, и какие-то выдохи, и глухие то прерывистые, то протяжные стоны. И эти двое в постели – невообразимо похожи. Наверное, очень абсурдно всё выглядит, если бы можно было увидеть. Если бы тут был хоть кто-нибудь, кто мог бы увидеть. Данте постанывает, нанизываясь на брата, ему становится лень всё на свете. Ему слишком хорошо, чтобы он мог двигаться. Вдруг, Вергилий высвобождает тело Данте и тот поднимает голову, оборачивается и глядит на брата, будто пьяный, привстав на руках. - Не так, - сиплым голосом произносит Вергилий. – Так я тебя совсем не вижу. Данте, который никак не может понять, что происходит из-за эйфории, от которой у него то и дело сводило зубы, а во рту скапливалась слюна, непонимающе смаргивает. Почему прервали? Вергилий подаётся вперёд, ухватывает брата за плечи и валит на постель. - Оу! – Данте тут же вытягивает руку за головой, пытаясь ухватиться за кусок изголовья, от которого косо отломлена верхняя часть. И тут же напарывается пальцами на гвоздь, кривым чёрным зубом торчащий из спрессованных опилок, составляющих изголовье. Как можно было пытаться скрепить изголовье гвоздями, если оно сделано из спрессованных опилок?! Но Вергилий приникает к губам, и Данте приоткрывает рот, и принимает каждый из глубоких, лихорадочных и торопливых поцелуев. Слишком влажных, оттого, что чересчур резких. Будто неконтролируемые импульсы. Он уже позабыл о гвозде в изголовье и собственной руке. Вергилий устраивается поудобней сверху. Но Данте уже едва ли чувствует хоть что-то, напоминающее дискомфорт. Вергилий действует резко, рывками. Данте сжимает пальцы на изголовье, второй рукой ухватившись за плечо брата и уложив ногу ему на спину. Вергилий всегда знает как бить, чтобы попасть. Данте крепче сжимает изголовье, убрав руку от гвоздя, но занозы тут же впиваются под ногти; из-под ногтя на безымянном пальце выступает кровь, он синеет, но это уже едва ли может отрезвить Данте. Вергилий крепко придерживает его за бедро, и Данте сипло стонет каждый раз, при каждом резком движении внутри своего тела, будто брат собрался выколотить из него душу. И Вергилий, каждый раз задевая правильно, заставляет брата вздрагивать и вскрикивать. Данте отворачивается, закрыв глаза и приоткрыв рот. Из уголка тянется серебристая ниточка слюны, а рука на плече у брата ослабляет хватку. Вергилий привстаёт на колени, забрасывает его ногу себе на плечо и обхватывает его ноющий член, сгоняя кожу быстро-быстро, рывками, не переставая двигаться. Данте закусывает губу, но глаза уже не открывает, а Вергилий прогибается, притиснувшись к брату изо всех сил. По плечам его пробегает изморозь. Он изливается с кратким, сиплым стоном, буквально вжимаясь в Данте и прогибаясь назад, и рука его замирает. Почувствовав тепло, разливающееся внутри, Данте морщится и начинает ёрзать на постели. Вергилий тяжело дышит, потом ненадолго приходит в себя, хотя глаза всё ещё мутные, мало, что понимающие. Он, кажется, чисто инстинктивно обхватывает член брата покрепче, передёргивает раз, другой, третий… Данте вздрагивает, вскрикивает сквозь зубы, оскалившись, ухватившись за чужое запястье. Вскрикивает снова, крепко жмурясь… Вязкое семя выплёскивается из него резко и сильно, пачкая Вергилию руку, а ему самому – низ живота. Данте глубоко прогибается, вдыхает и замирает. Даже не дышит, слушая себя, ощущая, как в теле его разливается покой, как сладкая судорога, сводившая внизу живота, отпускает. Будто гаснут горящие искры. Вергилий трётся щекой о внутреннюю сторону его колена, оставляет на нём звонкий благодарный поцелуй. Данте выдыхает и так и лежит ничком, а Вергилий перебирается через него, укладывается на живот, рядом с братом, и забрасывает руку ему на грудь. Какое-то время ребята лежат в несовершенной тишине, слушая едва слышный хохот на улице, выкрики и почти неуловимый гул неразборчивой музыки. Надо же. Когда они трахались, то им казалось, что вокруг стояла полная тишина. Простынь под рукой Данте постепенно украшается почти незаметными бисеринками крови. - Я сначала подумал, что умру, - сипло произносит Данте. - Опять? - глухо спрашивает Вергилий, уткнувшись лицом в подушку. - Не-ет, нет, мне всё нравится, - усмехается Данте, облизнув губы. – От стыда. - Ты такой классный, когда смущаешься. Даже не верится, что это ты. Данте хмыкает; они лежат ещё немного, слишком ленивые и довольные, чтобы позволить этой томной, тяжёлой пелене раствориться, будто её и не было. - Кровать уцелела, квартира – тоже, - замечает Вергилий. – Непривычно. Словно для утешения, со стены падает тёмная картина, со стуком приземлившись на пол за изголовьем кровати. Данте выдерживает паузу. А потом начинает смеяться. Следом за ним смеяться начинает и Вергилий. А за окном тихо визжит полицейская сирена. Звук угасает, когда авто пролетает куда-то вдаль. Данте отсмеивается и устало сжимает простынь. - Ч-чёрт, - хмурится он, поднося к глазам руку. Вергилий поворачивает голову и глядит, потом переворачивается на бок. - Какая дрянь, - комментирует Данте, разглядывая окровавленные пальцы и посиневшие ногти. Он поддевает ноготь среднего пальца ногтем большого и тот отходит вниз, будто открывается крошечный полупрозрачный подъёмный мостик, обнажая красно-синюю плоть покалеченного ногтевого ложа. - Это что? – спрашивает Вергилий. - За гвоздь зацепился. – Данте берёт ноготь двумя пальцами, дёргает и отдирает ногтевую пластину, стиснув зубы. – Там гвозди вбиты, потому что кто-то пытался починить эту штуковину. Чёртова квартира, - устало говорит он, вздохнув. - Нихрена я не умею обустраиваться. Все руки в занозах. Это до утра теперь. Вергилии потирает глаза утомлённо. - Дай мне взглянуть. Данте усаживается на кровати, Вергилий тоже. Берёт его руку в свою и склоняется над ней. - Я достану их иглой, - сообщает он. Данте оборачивается, не глядя, выдвигает шуфляду и на ощупь выискивает тощую катушку чёрных ниток со вставленной в неё иглой. Молча передаёт брату. Вергилий сначала быстро вынимает пальцами те занозы, которые можно вытащить без помощи иглы. От них под ногтями остаются бело-синие пустоты; а остальные занозы он аккуратно поддевает кончиком иглы, отведя плоть от ногтя и прижав пальцем, а потом осторожно вынимает, свозя их вверх по ногтю. Близнецы сидят друг напротив друга в неприятном холодном свете, почти в тишине, и вглядываются в процесс, постепенно склоняя головы всё ниже, ниже… Пока не стукаются лбами. - Ты заслоняешь свет, - сразу говорит Вергилий, потерев лоб. Данте чуть отстраняется. Вергилий аккуратно доламывает ещё один пострадавший ноготь, на этот раз – на указательном, отдирает его, и Данте морщится. Вергилий осматривает тёплую расслабленную руку, повертев её на свету. - Вот так, - говорит он, вставив иглу в обломанный край кровати. – Неуклюжий. - Я просто не хотел всё портить, - оправдывается Данте. Вергилий хмыкает. Он в детстве всегда доставал занозы, вынимал из брата гвозди, как было со ступнёй несколько раз, осколки стекла из ладоней и колен, потому что Данте был очень беспечным и ничего не мог сделать аккуратно. Близнецы смотрят друг на друга, потом приближаются и, посмеиваясь, целуются. Данте кладёт ладонь ему на шею, чтобы тот не отстранился раньше времени. Потом увлекаются, и Данте заваливает Вергилия на спину. Целует в подбородок и шею... - Нужно будет выйти ненадолго, - говорит он, отстранившись и потерев его по колену. - Хорошо, - сипловато говорит Вергилий, потягиваясь. – Мне, кстати, тоже нужно выйти. Ненадолго. - Куда? – Голос у Данте совсем встревоженный. - По делу. Раз уж я здесь. - Нет, нет Вергилий. Никаких дел. Ты пойдёшь со мной! - Куда? - Тебе это ни о чём не скажет, но в «Шесть Лун». - В «Шесть Лун». Отлично. Данте закатывает глаза. - Да ладно тебе! По дороге заскочим в ночной минимаркет на заправке. Нам же надо будет что-нибудь есть завтра, - говорит он. – Ты обещал мне в тот раз, что будешь со мной всё время. Мне нужно кое-куда зайти, всего на пару минут. Я быстро решу один маленький вопрос - и мы свободны. - Ты всё так же ошиваешься с этими типами, - с разочарованием комментирует Вергилий. - Нет, я просто среди них живу. Но ты обещал мне в прошлый раз. Вергилий хмурится, а когда он хмурится, то между бровями у него пролегает тонкая вертикальная морщинка. Всегда так было. Данте трогает её пальцем. - Не нужно вот так, - говорит он негромко. - Суббота – время вечеринок, - наконец, вздыхает Вергилий. – Я помню, я обещал. Морщинка разглаживается. И Данте обнимает его, а Вергилий ухватывает его покрепче и резко толкает на спину, уложив Данте на кровать и оказавшись сверху. Вытягивает его руки вверх, сцепив его пальцы со своими в слабый замок. - Ты ненавидишь вечеринки, но это будет самая короткая и самая фееричная, благодаря её завершению в этом замечательном номере с видом на городские огни. - И что только ты знаешь о городских огнях? – усмехается Вергилий. – Знаешь, где нужно стоять, чтобы они были видны получше? - Не-а. Мне туда и не надо. А «Шесть Лун» тебе понравятся. - Непременно понравятся. Мне нравится название. Хорошее. - Да?... Ты какой-то странный. - Отчего же? Данте не отвечает. Просто прижимается к нему покрепче, переворачивается, без усилий переложив Вергилия на спину, и теперь оказывается сверху. Целует его в шею, а Вергилий запрокидывает голову, и Данте ухватывает губами его горло, зажав между зубами проступающий мостик хрящей, глумливо и негромко рыча. Потом вцепляется зубами в его подбородок. Вергилий прикрывает глаза, глубоко вздыхает, уронив руки и явно отдыхая на этих застиранных, пахнущих искусственной хвойной свежестью смятых простынях. Данте начинает казаться, что это всё сон. Если бы не ноющие пальцы, он бы так и не поверил в происходящее. Чтобы удостовериться, что ему не снится, Данте целует брата в губы и высовывает кончик языка. Вергилий тоже. Данте склоняется к его лицу. Ближе. Кончики их языков соприкасаются, и Данте глухо посмеивается. Он поглаживает его по бедру, уже тоже покрытому серебристыми, едва заметными волосками. - Когда мы вернёмся, я тебя трахну, - сообщает Данте. - Да. Договорились, - потерев глаза, отвечает Вергилий. - Чтобы ты просил о пощаде. - Я? - Чтобы ты тоже визжал, как шлюха. - Как кто?! – Вергилий усмехается, покачав головой. Данте утыкается лицом ему в шею, довольный, что брату весело. Вергилию давно не бывает весело. И с каждым его визитом всё тяжелей заставить его смеяться. Может, он взрослеет слишком быстро. А может, есть какие-то другие причины, которые Данте не хочет знать. Вергилий поглаживает его кончиками пальцев по гибкой выемке позвоночника. -Ты не голоден? – спрашивает ему в шею Данте. - Тортик? - Угу. - Здесь имеется такая роскошь, как вилка для десерта. - Э-э-э… - Данте поднимает голову и глядит рассеянно, а потом указывает куда-то за плечо большим пальцем. – Открывалка для пива? - Ха, нет, благодарю. - Просто если ты где-нибудь в округе спросишь вилку для десерта, люди подумают, что это какой-то вид наркоты, и начнут искать. И я почти уверен, что найдут, - Данте прыскает со смеху. - Какой же у тебя занятный круг общения, не так ли? - О, ты даже не представляешь! Тебя можно было бы записать в клуб анонимных снобов. «Здравствуйте. Меня зовут Вергилий.» - «Здравствуй, Вергилий!» - «Я всю жизнь ищу десертную вилку в Роквуде, Портленд.» - «Всё в порядке, Вергилий. Я тоже как-то искал здесь нож для твёрдого сыра.» - Как чудовищно ты утрируешь. Данте целует его ещё пару раз в усмехающиеся бледные губы. - Бро, нужно сгонять прямо сейчас, - говорит Данте. – Обещаю, что мы будем дома через четверть часа. - Надеюсь, что ложь, в которую ты сам не веришь, будет тебе хотя бы во спасение. – Он отстраняет его рукой и начинает подниматься, привстав на локте в ожидании, когда брат уберётся. – Но как скажешь. Постель перестлана, но эти простыни выглядят ничуть не лучше предыдущих, да и пахнут так же: хвоей и какой-то «химией». - И всё же. В чём причина столь внезапного крестового похода? – мрачно спрашивает Вергилий, поправив подушку. - Не внезапного. Они мне должны, - кратко отвечает Данте, поддёрнув штаны за петлю для ремня. Кончики пальцев обёрнуты лейкопластырем. Окно открыто на проветривание и жалюзи подняты. Теперь с улицы долетает прохлада и ритм музыки, бьющийся о стены ночного клуба напротив. - Ты собираешься требовать долг в начале второго ночи? – на всякий случай уточняет Вергилий, опускаясь на кровать. - Начало второго ночи – самое время возвращать долги. - Кто это сказал? - хмыкнув, интересуется Вергилий. - Это я сказал, - занятым тоном овтечает Данте. - Всегда так делаю. - Всегда возвращаешь долги? - Нет же! Всегда говорю. Я много болтаю. Вергилий хмурится. - Просто мне... - он задумывается, а потом пожимает плечами. - Трудно уловить ход твоей мысли. - Ну, Джил, всё очень просто, - Данте проворачивает пистолет, а потом засовывает его в кобуру на ремне за спиной: удобная штуковина. – Я был в Бостоне. - И что это объясняет? - подняв бровь, интересуется Вергилий. - Погоди, – Он быстро засовывает руку в рукав красного короткого плаща. – Так вот, я был в Бостоне. Делал кое-какую работу на благо обществу. Оплату я принимаю наличкой. Поскольку тот парень, работодатель – большая шишка, он не мог засветиться прямо там. Он знает, где меня найти, потому передал деньги со своими людьми. А я должен их встретить и расписаться. - Расписаться? – Вергилий, одетый только в брюки, полулежит на кровати и всё поглядывает на брата, откинувшись на локти и уложив ногу на ногу. - Ну, я символически выражаюсь, - устало произносит Данте. - Они должны встретить парня по имени Итан Уэйд… - Итан. Уэйд, - криво усмехается Вергилий, запрокинув голову и подёргивая ногой. – Какой ужас. - Так точно, Найджел, - кивнув, подтверждает Данте. - Больше так не делай, - мрачно предупреждает Вергилий, лениво подняв голову. - Ну извини. – Данте убирает чёлку с глаз, бросив взгляд в квадратное небольшое зеркало, которое снял со стены ванной и повесил над кроватью вместо картины. – Так вот, они встречают меня, я забираю деньги – все свободны. – Он встряхивает головой, снова растрепав серебристые волосы, и решив, что так лучше. – Нужно поторопиться до двух, иначе «пролетим» с выпивкой. Я собираюсь пропустить… - Он убирает чёлку о лба, всё поглядывая в зеркало. – Стакан. Идём, бро. Вергилий поднимается с кровати и одевается, аккуратно и по-солдатски быстро. И уже через минуту он снова выглядит так, словно случайно попал в это место и явно не знает, как это принять. Не будь он лучшим воином обоих миров, его бы ограбили местные неудачники в два счёта, обобрав до нитки и напоследок испортив лицо. В Роквуде не очень любят лощёных аристократов, от которых, к тому же, за милю разит презрением ко всем остальным, кому меньше повезло с происхождением и кругом общения. Но если это случится, тогда они и узнают о том, что он – лучший воин обоих миров. А может, Вергилий просто быстро сотрёт им лица о стену соседнего борделя и не станет драться. - Выглядишь на миллион, - замечает Данте, хватая звякнувшую связку ключей из выдвижного ящика тумбочки. - Выгляжу нормально, - мрачно отвечает Вергилий, поправляя шейный платок. – И это подбери. Выбросишь по дороге и забудешь навсегда. – Он кивком указывает куда-то на тумбочку, а на лице – выражение усталого отвращения, и Данте отлично понимает, о чём речь. - Зануда, - вздыхает Данте, забирая заодно и бутылочку с прозрачным гелем. Иногда кажется, что Данте и правда не понимает, кто такой Вергилий. Для Данте он остаётся братом. На этом всё. И судит он его только с это точки зрения. Он не знает, как его воспринимают другие. Может только догадываться. Лучше бы оградить его от посторонних: они разочаровывают брата, а разочарованный Вергилий выглядит или раздражённым, или до боли меланхоличным. Что-то, вроде "я скучал, братишка, но побыв здесь, я передумал скучать по тебе". А Данте это всегда противно и болезненно царапает изнутри. - Я могу взять свой меч? – спрашивает Вергилий. – Или здесь попытаются его отнять и перепродать чёрным антикварам? - Наверняка попытаются, - усмехается Данте. – Поэтому лучше оставь его дома. Здесь нет никого, кто мог бы нарваться на пару взмахов Ямато. - Я не причиню вреда людям: я не связываюсь с ними, - говорит Вергилий упрямо. – Но мне претит сама возможность ходить и разыскивать слабоумного, который может его взять. - Я бы нашёл его для тебя за секунду. - Я бы не утруждался. Просто сжёг бы здесь всё дотла. Кроме Ямато, больше ничто не уцелеет, и я с лёгкостью отыщу её на пепелище. Данте глядит ему в лицо. Затем смаргивает. - Знаешь? – Он ещё немного раздумывает, хотя выглядит так, будто кто-то только что дал ему ногой под дых. Кивает. – Пожалуй, я не стану возражать. Бери Ямато. Вергилий благодарно кивает, иронично, как чёрт знает что. - Только из ножен - не вынимай! – наставив на него указательный палец, перевязанный белым лейкопластырем, предупреждает Данте. - Я не могу без причины вынуть меч из сайи, - напоминает Вергилий, легко подбирая зачехлённую катану, стоящую в углу вертикально. Данте чешет затылок, а потом кивает. – А. Ножны – боевая часть оружия. - Данте! Не веди себя, как шут. - М-м-м… Окей, извини. – Данте кивает в сторону двери. – Идём, прошвырнёмся, мой самый тёмный из всех убийц. - Из тебя вышел бы самый ужасный драматический актёр из всех драматических актёров, - покачав головой, говорит Вергилий, задержав брата за плечо и поправив воротник его плаща, завернувшийся вовнутрь. - Лжец. Я могу быть настоящей королевой драмы, - обольстительно улыбается Данте. - Пф-ф. И это, по-твоему, хорошо? - Вергилий закончил с воротником, и небрежно шлёпает Данте по заднице, подгоняя к коридору. Они направляются к двери вдвоём. - Во мне – всё хорошо, - уверяет Данте, закрывая дверь и не погасив свет. – Идеально, - на всякий случай добавляет он, если Вергилий решится оспорить. – Я классный, - обернувшись, напоминает он. - Потому что, я же... - Иди уже, Данте, - закатив глаза, перебивает Вергилий, и подталкивает его в спину. Час ночи, два или начало четырёх в субботу в любом городе мира, где есть хотя бы один ночной клуб, отличается от других ночей феноменальным количеством мусора на улицах. Конечно, если в городе не идёт какой-нибудь недельный рок-фестиваль. Тогда все ночи и дни выглядят одинаково плохо. По улице блуждают люди, выбравшись из второсортных баров, чтобы глотнуть свежего воздуха. Когда двери открываются, улицу окатывает ритмичный гул и вопли, а иногда – вой гитары и стук ударных: здесь ещё выступают всякие местные ужасные группы и играют свою низкокачественную музыку для пьяных посетителей. Люди вокруг такие пьяные, что кажется, они плавно катаются вокруг, а не ходят. Вергилий и Данте шагают по низкому тротуару вдоль букмекерской конторы с погасшими окнами; Данте пинает пустую банку из-под пива, и она с сиплым дребезжанием катится по замусоренному асфальту. - Тебе ещё не надоело? – интересуется Вергилий. - Да что ты такой нервный?! – Данте снова пинает банку, ловит её на колено, подбрасывает пару раз и, поймав на носок ботинка, отправляет в распахнутый и полный мусорный бак. На колене остаётся мокрое, воняющее пивом пятно. - Тц, чёрт, - расстроено прищёлкнув языком, с досадой говорит Данте, пытаясь отряхнуть штаны. Вергилий качает головой. Ветер гоняет промасленные бумажные салфетки и пластиковые стаканчики, всё это порхает и скользит по дороге и тротуару, превращая город в разрушенную, брошенную и забытую в сумраке утопию. В этот миг из-за поворота показывается последний, а может, первый автобус, который тяжело проезжает мимо близнецов и с шипением останавливается на пустой, грязной остановке. Из автобуса никто не выходит, двери, пошипев, закрываются, и автобус трогается к следующей остановке, подальше от этого субботнего ночного хаоса. Ну, зато утопичный город всё же не заброшенный. - Я совершенно искренне не понимаю ни тебя, ни отца, - замечает Вергилий, наступив подошвой туфли на скомканную салфетку. Под ней оказывается кусок недоеденного сэндвича, и натёртая чёрная кожа обуви на носке пачкается майонезом и кетчупом. - Ха! – Данте начинает смеяться. – Бро, нельзя наступать на салфетки, там могло бы быть что-нибудь похуже! - Это тем более не объясняет мне вашей с отцом мотивации, - мрачно комментирует Вергилий, бросив взгляд на туфлю, ценой в годовую аренду безобразной квартиры Данте. Наверное, за одну туфлю из пары. - Да ладно тебе, это просто… О, не-ет, - стонет Данте, заметив тёмную фигуру в капюшоне, отслоившуюся от стены. – Чёрт бы тебя... - У тебя проблемы с этим человеком? – интересуется Вергилий. - Сначала отдай мне меч, а потом я скажу, - отвечает Данте. - Я тебя знаю. - Забирай. Нет, сайю оставь: я не привык ходить с пустыми руками. Данте быстро вынимает Ямато, резко прозвеневшего сталью по пути из ножен. Вергилий бросает недовольный взгляд на опустевшую сайу. - За кого только ты меня принимаешь? – качает головой он. – Ты должен ему? - Ну-у… Ничего серьёзного. Просто не хотел встречаться с ним в твоём присутствии. Данте явно не хочет объяснять. Вергилий хмыкает. - Тогда почему ты не сработаешь на опережение и не отправишь его к чертям? - Вергилий, - строго говорит Данте. – Мне. Нельзя. Просто. Бить. Я же не такой как они. - Ах, вот как… И что же вынудило сына Спарды, уже и без того органично влившегося в среду нечистот и скудоумия, вести дела с таки-ими отбросами? – бросив сторону Данте глумливый взгляд, с усмешкой комментирует Вергилий. – Взаимодействие с системой, - сразу говорит Данте, беспечно пожав плечами. – Просто я здесь живу уже два месяца. Я не хочу раскрывать все карты перед каждым вторым чуваком из Роквуда. - Кому ты пытаешься солгать? Мне?! Ты здесь окопался, потому что стыдишься своего происхождения, и пытаешься зарыться в дерьмо, - холодно бросает Вергилий. – Думаешь, это избавление? Глупец. - Отвали, - хмуро огрызается Данте. – Ну вот, - разочарованно добавляет он. - Какого хрена он остановился? Вергилий прищуривается. - Он досаждает тебе? - Я досаждаю ему, - покачав головой, говорит Данте. - Говорят, этот парень не ощущает боли, зацени. Хотя как по мне, так у него с головой не всё в порядке. – Данте кивает в его сторону. – Он пару лет провёл за решёткой за нанесение тяжких увечий, всё такое... Он, кстати, неплохо управляется с холодным оружием. Вергилий начинает смеяться, качая головой. - Заткнись, я серьёзно! Он хорош в том, что здесь в цене, - раздражённо говорит Данте. - Но это же мелко. Данте, почему ты здесь? Тем временем Ноа уже на подходе. - Потом поговорим. Бро, ну сделай, как я прошу! – отчаянно шепчет Данте. – Не бей! - Это надолго, как я понимаю. Дольше, чем длится моё терпение. Данте в отчаянии закусывает губу, раздумывая. - Джил. Давай сделку, окей? - внезапно предлагает он. - Что-нибудь незабываемо крутое в обмен на здоровье этого парня. Вергилий хмыкает. - Тогда это должно быть нечто действительно крутое, - с сарказмом замечает он. - Будет. Круче чем всё, что я тебе делал раньше. Вергилий чуть оборачивается к нему. То ли удивлённый, то ли заинтересованный. Данте проводит кончиком языка по внутренней стоне щеки, давая понять. И приподнимает бровь: - «Ну как?» Вергилий хмыкает. - Согласен. Хотя наверняка его жизнь не стоит и этого. Ноа, чёрный парень с серебристыми коронками на зубах, коренастый и приземистый, с короткими, торчащими ёжиком из-под капюшона косичками, глядит на Данте безмолвно какое-то время. Данте тоже глядит на него. Выжидающе. Ноа, наконец, говорит сипловатым, певучим голосом: - Вот в чём дело, малыш. Только ты и остался в нашем списке. - У меня идея, - сразу находится Данте. - Давай ты подождёшь до завтра. - Твоё завтра было вчера, а оно уже началось. Где-то пару часов назад, - расслабленно сообщает Ноа, поглядывая на Вергилия странно. - Ну-у, оно будет длиться ещё примерно двадцать два часа, - упрямо и спокойно говорит Данте. – А пока мне некогда. Он собирается отойти. Вергилий следует за ним, но тут на его груди распластывается чужая ладонь. Вергилий опускает голову и смотрит на эту темнокожую руку у себя на груди. Данте тоже бросает встревоженный взгляд на ладонь, остановившую Вергилия. Если будет импульс – всё закончится плохо. Вергилий аккуратно отстраняется от чужой руки. - Мне тоже, - говорит Ноа Данте, кивая каким-то своим размышлениям. – А ты-ы… - Ноа кивает теперь уже Вергилию, глядя ему в лицо и вздёрнув подбородок. Белки его глаз желтовато поблёскивают в тусклом свете фонарей. – Да, двое. Да, старший. Нет, всего на несколько минут. А если ты тронешь меня ещё раз, я покажу тебе, что такое оригами из человеческой плоти, - спокойно говорит Вергилий. - Нет, не покажешь, - напоминает Данте негромко. - Брат вступается за брата,- усмехается тот, кивая. – Семья… Пристанище в океане жизни. - Мы уже можем идти? – спрашивает Вергилий, глянув на Данте. – Или мы обязаны выслушивать душевные излияния каждого фонарного столба? Данте пожимает плечами. - Я так понял, что вы оба не знаете цену жизни, чуваки, - говорит Ноа, покачав головой, будто не слышал о фонарных столбах. – Я тебе объясню. Всё на свете чего-то стоит. – Он кивает, а Данте закатывает глаза. – Мы оплачиваем, мы всё и всегда оплачиваем, потому что иначе кто-то другой и невинный оплачивает наши долги, а ведь мы этого не хотим. Никто из нас. И поэтому мы платим. Мы платим и платим... - Да, я уже понял, - мрачно произносит Вергилий, перебив его. - Ты повторяешься. Но Ноа словно не слышит его, а голос всё звучит и звучит, тихий, вкрадчивый и глубокий. - За хорошую жизнь. За девок. За препараты, - тут Ноа бросает взгляд на Данте. - Которые делают нашу жизнь лучше на несколько часов. - Да это дерьмо на меня даже не действует! – возмущается Данте. А потом съёживается и бросает извиняющийся, но осторожный взгляд на брата. Но Вергилий не обращает на него внимание, а может, просто игнорирует или не хочет сцен пред лицом незнакомца, потому равнодушно и молчаливо смотрит на Ноа. - Платим за драгоценности и металлы,– Тут Ноа резко бросается вперёд к Вергилию и щёлкает серебристыми зубами в паре дюймов от его лица. Вергилий тут же мягко отступает на шаг, предупреждающе склонив голову и чуть отведя руку с сайей назад. - Ого. Чувак, тебе пора прекращать «долбиться» всякими этими препаратами, которые делают твою жизнь лучше, - с озабоченностью в голосе замечает Данте. Ноа посмеивается и скалится, постучав ногтем по переднему зубу. - Есть вещи, которые стоят дороже твоей белой задницы, - говорит он, поглядев на Вергилия и убрав руку от зубов. – Видишь это? Вергилий качает головой. - Не льсти себе, гаер: моя задница бесценна. А эта дешёвка у тебя на зубах – не более чем сталь с добавлением хрома, который придаёт твоим грилзам ширпотребную мягкость обычного кухонного ножа. – Вергилий чуть улыбается и качает головой. – Хотя ты, как я вижу, из тех мужчин, которые любят тянуть в рот что ни попадя. Да? - Ого! - Данте смеётся. - Джил, ты быстро осваиваешься на этих улицах! - Кем… ты меня только что назвал? – тихо-тихо уточняет Ноа, отклонившись назад и чуть прищурившись. - Когда сказал, что ты шут, когда намекнул, что ты дешёвка, или то, что я сказал после? Возникает пауза, наполненная полутишиной, звоном пустой пивной банки по асфальту и с трудом сдерживаемыми, густыми эмоциями. На протяжении этой паузы лицо Ноа искажается постепенно. На нём проступает сначала недоверие. Оно быстро превращается в ошеломление, а потом сквозь него проступает бешенство. Верхняя губа поднимается, обнажив увесистый серебристый протез на передних зубах. - Я не знаю, что за отпяленная белая сучка тебя родила, но я выну твои глазные яблоки и швырну их на её могилу, - сообщает он хрипло сквозь зубы. - Ты не охуел, говорить такое о моей маме?! – возмущается Данте. Ноа бросает на него странный взгляд, потом глядит на Вергилия, как-то чересчур широко распахнув свои глаза, будто безумен. И, не глядя, щёлкает ножом, который всё это время был у него с собой. Сначала он так же, не опуская вздёрнутой головы и глядя сквозь Вергилия, идёт на него, потом на шаг отступает. И идёт снова. Выглядит при этом так же жутко, как если бы его тело ему не подчинялось, находясь во власти какой-нибудь чёртовой магии вуду. Ну, или препаратов, о которых он говорил. Но Вергилий, приподняв голову, глядит на него удивительно спокойно. - Оставь эти гримасы для циркового шоу уродов, - поморщившись, говорит он. - О, заткни-ись, - вкрадчиво тянет Ноа полушёпотом. – Ти-ише, ти-ише. Ноа словно бы приходит в себя, осознав, что метод устрашения никого не устрашил, проворачивает нож в руке, плавно проводит им возле своего лица, будто дразнясь, элегантно придерживая рукоять тремя пальцами и отставив безымянный и мизинец. Посмеивается. Да, ему действительно нравится происходящее. Он делает резкий выпад, от которого Вергилий уклоняется, а лезвие проскальзывает в дюйме от лица. А, нет, это был фальшивый выпад. Снова глупая «рисовка». Ноа высовывает свой ужасающе искромсанный розовый язык и проводит по нему лезвием. По самому острию проводит! Кажется, всё же царапает его, потому что потом сплёвывает на асфальт кровь. - И правда псих, - комментирует Данте, удивлённо подняв брови. Вергилий тоже удивлённо глядит на странное для него зрелище. - Ты что, болен? – спрашивает он, снова незаметно уклонившись. - А ты боишься безумия? – шепчет тот, усмехаясь, и его зубы тускло посверкивают. - Давай-ка, кусок белого дерьма, потанцуй немного перед папочкой, - он снова резко, но плавно взмахивает рукой, подавшись вперёд, а лезвие раскладного ножа просвистывает у горла Вергилия. Данте начинает смеяться, расслабленно уложив Ямато на плечи, а локти – на рукоять и клинок. - Ха, Ноа, это ты его спрашиваешь о психах? Он самый худший из них, - замечает Данте, лениво отступая с низкого тротуара на пустую замусоренную дорогу и оглядываясь по сторонам. - Льстец, - усмехается Вергилий, спрятав руки за спину и обернувшись к нему, а Данте украдкой подмигивает. - Правда псих? Так может, пора избавить тебя от яиц? Избавить общество... от угрозы в будущем, - шепчет он и ударяет ножом снизу вверх. - Сколько же помоев в этом месте, - качает головой Вергилий, отстранившись. И тут Ноа переходит в настоящую контратаку. Движения его порывистые и неожиданные, а лезвие ножа мелькает в опасной близости то от горла, то от живота. - Угомонись, - мрачно говорит Вергилий, не вынимая рук из-за спины. – Ты не понимаешь, с кем имеешь дело. - Вергилий, нет, - тихо напоминает Данте. - С кем я имею дело, а? – шепчет Ноа, провернув нож в руке и ткнув перед собой. Вергилий быстро разворачивается, полы тренча чуть взлетают. Данте хмыкает, посматривая на брата. Вергилий ничего не делает, а всё равно выглядит классно. Вергилий «танцует». Даже не глядит на нож, двигаясь аккуратно, почти незаметно отступая. Данте закусывает губу. - Выгляжу как твоя смерть, да? - шепчет Ноа, наконец-то почти достав его горло ножом. - Ты? – Вергилий начинает смеяться и, словно дразнясь, опять оказывается рядом и вне досягаемости. - Ну в чём же дело? Бей без раздумий. – Вот маленький ублюдок! Как ты это… Да чёрт, стой же на месте! Обещаю, что будет почти не больно. - Ноа сосредоточенно закусывает губу. - Я даю тебе последний шанс, - говорит Вергилий ровно. – И он действительно последний. - Кусок белого дерьма не может давать шанс. Он просто принимает всё… - Прямой вперёд. – Как есть! Кажется, Ноа выходит из себя. Данте впервые видит, чтобы Вергилий вывел из себя кого-то ещё, кроме него, Данте. О, это очень плохо. - Бро, - негромко и предупреждающе зовёт Данте. – Не заставляй меня вмешиваться, - просит он. - Что ж, вмешайся. – предлагает Вергилий с иронией. – Ведь тебе дорог твой друг? - Он мне не друг! - Тогда не вмешивайся. Данте закусывает губу, размышляя. Конечно, он не станет вмешиваться. Схлестнуться с братом перед лицом постороннего кретина? Нет, так не делается. Даже сыновья Спарды не могут всякий раз вступать в драку перед лицом посторонних, так не делается в семьях. Вергилий оборачивается к Данте и разводит руками выжидающе. В этот миг Ноа, достаёт таки ножом до его щеки и, посмеиваясь, отступает на шаг. На белой щеке темнеет крошечный порез. - И сейчас не вступишься? – уточняет Вергилий, уже развернувшись, чтобы не дать возможности Ноа достать его снова – одного раза вполне достаточно. - Ты же нарочно это сделал! – в отчаянии говорит Данте. - Я давал шанс вам обоим, - говорит Вергилий. – И вы оба его упустили. Он молниеносно отводит руку, и бьёт глухо крякнувшего Ноа с разворота в челюсть обратной стороной сайи. - Ну кошма-ар, - тянет Данте, приложив ладонь ко лбу и оглянувшись по сторонам, но улица пустынна. Вергилий молча проворачивает ножны, будто это меч, бьёт наотмашь ещё раз и ещё. Так быстро, что тот даже не успевает упасть. Сайа неуловимо встречается с лицом с глухим стуком снова и снова, а кровавые брызги разлетаются тёмными пятнами в свете фонарей, и падают на тротуар среди обёрток от гамбургеров и пивных банок. Вергилий опускает оружие, а Ноа стоит ещё несколько мгновений, а потом колени его подкашиваются, и он тяжело валится на асфальт. - Ёб твою… - начинает Данте, но даже не заканчивает. Вергилий подходит к Ноа и, склонив голову на бок, глядит на него. - Моя мать мертва, но я прощаю тебе твой грязный язык, - сообщает он, после чего объясняет, постепенно понижая голос: - Ты заставил меня размениваться по мелочам. Возможно, мне стоит раскаяться в содеянном, написав чистосердечное признание твоим лицом вдоль этой стены? Или что там ты говорил о глазах? Он снова заносит руку с ножнами, и в этот миг Данте ухватывает его за плечо. - Нет! – предупреждающе говорит Данте, а потом качает головой, внимательно глядя ему в глаза. – Нет, Вергилий. У Ноа рот открыт для так никогда и не вырвавшегося крика, оттуда теперь льются глухие стоны и пузырится кровь. Челюсть сломана, и закрыть рот Ноа не может, а грилзы уже оборвались, криво повиснув в уголке рта на проволочной петле. Вот они скользят по окровавленной темнокожей щеке и, тихо цокнув, падают на асфальт в лужицу крови, вытекающей из уха. Ноа лежит и сипло стонет, а дыхание хрипло вырывается изо рта. - Бля-ядь, все зубы выпали, - поглядев на серебристо-розовый полумесяц коронок на асфальте, сокрушённо комментирует Данте, и, не выдержав, начинает тихо посмеиваться. - Думаю, вся эта конструкция – сплошь подделка, - говорит Вергилий, и вытягивает руку в сторону. Данте вздыхает, лениво убирает катану с плеч и передаёт брату. - Больше не держи его так, - строго замечает Вергилий, вкладывая меч в испачканные кровью ножны. - Где только твоя вежливость? Данте поднимает руки, расправив ладони. - Оу, ну прости. Тут подаёт голос Ноа, но разобрать что-то невозможно. Чёрный от крови язык лениво шевелится в перекошенном, открытом рту. Данте склоняется к Ноа и негромко говорит: - Ла-адно, я никому не растреплюсь, что это нержавейка, - он ударяет себя в грудь кулаком, слева, там, где сердце. – Моё слово. Рука Ноа вздрагивает, и ладонь сжимается в кулак, остановившись костяшками вперёд. Данте соприкасается своим кулаком с кулаком Ноа. - Ну, вот и договорились, - кивает Данте с ухмылкой, а рука Ноа вяло падает обратно на асфальт. Вергилий закатывает глаза, раздражённо переступает через Ноа и уходит вперёд. - Бро! Меня подожди! – зовёт Данте. Он догоняет Вергилия уже под мостом. Там темно и грязно, ещё грязнее, чем вне моста, всё расписано уродливым кривым граффити и вокруг жутко воняет мочой. - Тебе вот просто до черта нравится разочаровывать нормальных парней! – с укоризной говорит Данте. – Ещё утром мы с ним могли договориться, а теперь у него сломана челюсть! - Ещё утром ты покупал у этого кретина какую-то дрянь, -- криво усмехнувшись, поправляет Вергилий. - Данте, какой стыд! - Нет, я не утром покупал, - бормочет Данте. – Да и не в этом дело. И ты мне не папочка! Зато ты избил слабого человека, как не стыдно?! - Разве я не принёс свои извинения? – раздражённо оборачивается Вергилий, остановившись. Данте предчувствует нечто нехорошее. - Ты хотел написать их его рожей по стене! - напоминает он. - И? - Вергилий, - вздыхает Данте, стараясь делать так, чтобы голос звучал примирительно. - Ты должен быть более… расслабленным, понимаешь? - Я никому ничего не должен, Данте, - сообщает Вергилий. - «Я никому ничего не должен, Данте», - утрированно раздражённо передразнивает его тот, сквозь нарастающий гул, кажется, что под мостом. - Ты утомителен! – не выдерживает Вергилий, стиснув кулак. - Ты ведёшь себя как шут. Ты уже заражён бесконечной человеческой стыдливостью и ненужными обязательствами, пытаясь укрыться от самого себя. - Он выдыхает, а лицо перекошено от гнева. Вергилий молчит ещё несколько мгновений, глядя на Данте, который так же молча смотрит в ответ, поджав губы. Уголок губ Вергилия вздёргивается в презрительной, злой усмешке. - Это выглядит жалко, - констатирует он, отчётливо выговаривая слова. Данте поднимает руки, отгораживаясь от брата ладонями, потом молча разворачивается и уходит вперёд с раздражённым видом. Проходит несколько шагов и останавливается. Оглядывается. И видит, что Вергилий уже почти у выхода из-под моста. С другой стороны… И куда это он идёт? - О, дьявол, как же с тобой сложно, Вергилии-ий,- опустив плечи, запрокинув голову и глядя в металлические перекрытия моста, тихо стонет Данте. - Куда ты… Стой! – Данте бросается за ним. Когда он добегает до Вергилия, над ними по мосту с оглушительным грохотом проносится ночной поезд, посвечивая в темноте тусклыми жёлтым окнами. Данте, не мудрствуя лукаво, ухватывает брата за локоть, разворачивает к себе и звонко целует в губы, а Вергилий отшатывается. - Ты идёшь в обратную сторону! – кричит ему Данте, перекрикивая погромыхивающий поезд. Вергилий что-то отвечает, но Данте не слышит. - Мне плевать на то, что ты там бормочешь! – заявляет Данте. – Я тебе говорю, что ты идёшь в обратную сторону, понял?! – он тычет пальцем ему в грудь. – Почему ты всегда идёшь в противоположную сторону?! Ты хотя бы сегодня можешь идти рядом со мной, а не от меня?! Почему ты такой упрямый ублюдок, твою мать?! - Отъебись! – зло говорит ему Вергилий, снова разворачиваясь и уходя прочь. - Вергилий! – Данте догоняет его и удерживает за руку. – Сам отъебись! Понял?! Вергилий аккуратно высвобождает руку. Этот чёртов поезд хоть когда-нибудь закончится? - Ты отёбываешься не в том направлении! – орёт Данте, уже раскрасневшись. - Чего ты хочешь от меня?! – прикрикивает Вергилий. – Я не понимаю, почему ты здесь! И почему я здесь с тобой – я тем более не понимаю. Я должен быть в другом месте! Данте находит удобный момент и подбирается к брату. Громыхание поезда становится всё тише. - Ты здесь из-за меня, - говорит он примирительно, взяв его за руку, а глаза блестят в этой мерзкой, провонявшей темноте. – Ты приходишь, у нас горячий секс, потом мы балдеем в постели. Потом ещё тортик. Вергилий склоняет голову к плечу и поднимает бровь, поглядывая на Данте как-то удивлённо и с таким растерянным любопытством, будто у того внезапно выросли жвалы или хоботок. Поезд уже проехал, только мост всё ещё немного содрогается. Данте вздыхает и говорит: - Окей. Я признаю, ты сделал всё чисто. Хочешь, пни его ещё раз. Только не уходи от меня, хорошо? Вергилий молча глядит на него в темноте, и Данте склоняет голову, и утыкается лбом ему в шею. Вергилий сначала выглядит растерянным, но потом, наконец-то, кладёт руку ему на затылок. - Я тебе сочувствую, даже если не могу тебя понять, - говорит Вергилий. – Я не понимаю. - Ну и что? Это ещё не причина съёбывать от меня в субботнюю ночь, - отвечает Данте, не поднимая головы. – Идём, бро. Ладно? Вергилий вздыхает и отстраняется. - Хорошо, - говорит он. – Но задерживаться мы не станем. - Слово Охотника! – ухмыляется Данте, а потом собирает губы в бантик и невинно, как ребёнок, тычется губами в щёку Вергилия. Тот, хмурясь, трогает себя за щёку кончиками пальцев. – С тобой приятно иметь дело, - говорит Данте, отстранившись. Брови Вергилия изумлённо взлетают вверх. И вот, с этим замершим выражением изумления на лице и кончиками пальцев на бледной щеке, он молча разворачивается и идёт обратно в темноту под мост. - Но сделку ты сорвал! – добавляет Данте, а Вергилий просто отмахивается от него. Данте ныряет под мост, вслед за братом. - Странно, - говорит Данте, склонив голову набок и глядя на толпящихся у дверей «Шести Лун» людей, а потом повторяет: - Странно. - Что? – спрашивает Вергилий, стоя рядом с братом и держа Ямато обеими руками за спиной. Он расслабленно переступает с пяток на носки, со снисходительным послушанием поглядывая туда же, куда смотрит Данте, словно может понять, что странного видит его брат. Но выглядит так, что становтся очевидно: ему совершенно плевать на всё происходящее вокруг. Эта хорошо знакомая, миролюбивая апатия Вергилия. - Сегодня точно суббота? – Данте прищуривается. - Ночь с субботы на воскресенье, если быть ещё точнее, - снова спокойно и плавно ступив с носков на каблуки и обратно, отвечает Вергилий, глядя вперёд. Его угодливость подозрительно напоминает лёгкую иронию с вкраплением несмертельного яда. Они стоят поодаль в пронзительно-унылом свете фонаря на пустой парковке и поглядывают на толпящихся людей, а вокруг них расплескалась чёрно-синяя, городская портландская ночь, перемежающаяся с блеклыми пятнами жёлтого фонарного света. Обычно эти ночи разноцветные, как калейдоскоп, но этой ночью что-то происходит. Будто кто-то нажал на кнопку и снизил обороты субботнего вечера в этом квартале до минимума, заполнив улицы полупустотой, полутишиной и полусветом. Ритмичный гул бьётся внизу, в стенах клуба, и его лишь слегка слышно снаружи. Возле входа, по ту сторону красной бархатной ленточки, стоит возмущённая очередь. Люди ссорятся с охраной, размахивая руками, а охранник, похожий на скалу, одетую в костюм, молча глядит поверх голов, уложив руки на живот. Людей не впускают? Вергилий оглядывает раздражённых посетителей. Они недовольны. Они так ужасно расстроены тем, что не смогут выпить какое-нибудь дерьмо и попрыгать на танцполе. Это повод. - Только не надо ничего говорить. Я и так знаю, о чём ты думаешь, - внезапно говорит Данте, сумрачно глядя на очередь. - Я давно смирился, - пожимает плечами Вергилий, тоже глядя перед собой, а не на него. Данте чуть кивает. - Ты сожалеешь? Вергилий отвечает не сразу, раздумывая. Но потом становится смирно, пожимает плечами и произносит, всё ещё держа руки сложенными за спиной: - Я могу сожалеть только о том, что делаю сам. – Голос ровный и спокойный. – Я не отвечаю за поступки и мотивацию других. Хотя иногда она бывает мне интересна. Данте медленно смаргивает. - Нет, я имел ввиду, ты сожалеешь о том, что я не на твоей стороне? - Ты имеешь ввиду, сожалею ли я о том, что ты не со мной? Данте с досадой стискивает кулаки в карманах плаща. Эта прямолинейность Вергилия! - Я сожалею, - спокойно говорит Вергилий, не глядя на него. – И я никогда не отрицал. Я стыжусь твоего выбора. - Мой выбор… - Данте приподнимает брови, а потом согласно кивает. – Дело не в выборе. Просто кто-то из нас двоих должен быть здесь. Даже если потом они все будут бояться меня… – Данте хмыкает. - Я не могу уйти вот так запросто. Вергилий оборачивается и украдкой глядит на него. - Я думал, ты веселишься, - замечает он. - Я веселюсь. – Данте прячет руки в карманы плаща и пожимает плечами, тоже перекатившись с пятки на носок и обратно. – Я ведь чертовски не люблю тоскливых прощаний. Тем временем люди в рассыпающейся очереди продолжают переругиваться. «Вас всё равно прикроют!». Кто-то не выдержал и отступил. Да, вон троица парней отходит прочь по неширокой дороге, освещённой фонарями. Данте криво усмехается и качает головой. – Чё-ёрт, Джил, - взнезапно говорит он. - Больше всего на свете я сейчас хочу с тобой поцеловаться. Знаешь так… глубоко и… - Он задумывается, а потом неопределённо пожимает плечами. – К чёрту. Закончим здесь – и я из постели не выберусь до конца уик-энда. Вот это будет веселье. - А как же тортик? – спрашивает тот с усмешкой. - Придётся есть его в постели: я ведь уже составил план. Очередь сокращается. Но это потому что люди разочарованно расходятся прочь, растекаясь по парковке перед клубом и осыпая охрану вялыми ругательствами. Остаются только самые стойкие, верящие в мировую справедливость и субботние ночи. А некоторые маленькими компаниями уходят по дороге, выкрикивая в ночную темноту что-то, вроде «этот клуб – полное дерьмо!» - Ладно, - спокойно говорит Данте. - Пора взглянуть, почему Малыш Эл выглядит так, будто у него воды отошли. Время выбивать долги. - Воды отошли? – переспрашивает Вергилий, глянув на брата. – Что? - Ну Вергилий, о, господи, я не в буквальном смысле! Данте качает головой, уходя от Вергилия к дверям «Шести Лун». Данте перебирается через перила и оказывается рядом с громилой-секьюрити, ответственным за фейс-контроль. Это Малыш Эл. Огромный парень, бритый наголо, голова которого, кажется, сидит просто на плечах, потому что шея кажется продолжением головы или вообще отсутствует. В пиджаке он выглядит ещё более устрашающе, никакая одежда не заставит поверить, что с этим парнем безопасно иметь дело. - Эй там! – говорит Данте. - Частная вечеринка. Расходимся, - бормочет Эл, сцепив руки на животе и угрюмо поглядывая из-под низких надбровных дуг. – Эй, ты чт… А, это ты. - Я погулять, - сообщает Данте. Эл знает о Данте не больше чем остальные. Что он часто бывал здесь до того, как переехал в Роквуд. Его документы тогда были подделкой, но его всё равно впускали, потому что этот парень производит странное впечатление. Он всегда сам по себе, не отморозок, каких в Роквуде полным полно, а просто сам по себе. Со многими общается, но всегда отвечает уклончиво. Как будто знает что-то, что другие не знают, и из-за общения с ним ты становишься частью какой-то неизвестной тайны, которую он всё равно не откроет. Но, может, из-за этого он умеет хранить и чужие секреты. Иногда под утро он бредёт домой весь в синяках, а к вечеру уже полностью в норме. Знакомый коп как-то рассказал Элу, что видел здесь человека с огромным мечом. «Нет, ты не врубаешься. С действительно огромным мечом, не таким, как в сказках про Короля Артура, а со здоровенным чёртовым мечом!» Но подобраться к странному мечнику не смог, потому что человек постоял на крыше высотки всего миг, а потом спрыгнул вниз и… сбежал. Только глухие шаги в полумраке. Исчез, будто призрак: ни разбившегося тела, ни обращений в местный госпиталь. И чёрт знает, почему Эл тогда подумал, что это мог быть только Итан. Просто он выглядит так, что может это делать. Эл даже спросил у него как-то: «Слышал местную коповскую легенду о парне с мечом на высотке?», на что Итан ответил ему: «Не все легенды одинаково хороши, но я люблю каждую из них». Элу всегда казалось, что тот днём изнывает от безделия, ошиваясь по кварталу и не зная, чем заняться, появляясь то тут, то там, а с наступлением темноты он или вообще исчезает, или приходит в клуб в определённую ночь, по договору с Чоки, скупым владельцем «Шести Лун». Обычно это субботняя ночь: тогда весь хлам стекается в Роквуд, как отходы в Уилламет. Иногда Итан болтает много, а иногда у него случаются его моменты тишины. Бывает, он заказывает что-то в долг, а бывает, что явно при деньгах. И при всём при этом - никаких приводов в полицию, никакой определённой работы, никаких друзей… Из-за этой неестественной будничной атмосферы таинственности, Чоки ему доверяет так же, как Эл. Сейчас Эл качает головой. - Плохая ночь, плохая ночь, - бормочет он, оглядывая скучающую толпу. - А когда ночи в Роквуде были хорошими? – усмехается Данте. – Так ты меня пропустишь или мне придётся морозить здесь задницу ещё полчаса? - Чоки приказал больше никого не пускать. - Чоки приказал. - Данте фыркает. – А что за херня опять случилась? Малыш Эл кусает губы, кажущиеся маленькими на такой большом лице, а потом чуть подаётся к нему, не сводя глаз с пытающихся прорвать оцепление неудачливых посетителей. - Те парни здесь, - говорит он негромко Данте на ухо. – Которые… Ну, помнишь? - Которые на байках? – поднимает брови Данте. - Нет, не те, - отмахивается Эл своей широкой ладонью. – Другие. - А-а… Те? В сапожках? – продолжает допрос Данте. - Точно. Только вообще другие. Какие-то новые. - Эл, большой, как скала, выдыхает взволнованно. – Чёрт их разберёт. Постоянно новые рожи. Куда только старые деваются – непонятно. - Он озабоченно утирает пальцами губы. - М. И что они ищут? – будничным тоном интересуется Данте, небрежно и фамильярно отряхнув Элу рукав, вымазанный мелом. Тот пожимает широченными плечами, бросив странный взгляд на свой рукав. - Нихрена пока не сказали, - гулким голосом отвечает тот. - Выжидают что-то. - Много их? – уточняет Данте. - Не знаю, скольких Джош пропустил. При мне зашли семеро. Данте кивает задумчиво. Он слышал об этих парнях. Стали приходить сюда сразу, едва Данте приехал в Роквуд. Правда, об этом совпадении Данте предпочитал умалчивать. - Марко внутри? – спрашивает он. – Никуда не свалил? - Тот тощий тип? – Эл усмехается, улыбка у него всегда добрая, по какому поводу он бы не улыбался. - Трясётся, как желе, и сидит, запершись в женском сортире. - Ха, трусливый ублюдок, - смеётся Данте. – Окей, тебе повезло, потому что я как раз из тех, кто разбирается со всякими плохими парнями. – Данте указывает большим пальцем на себя, но Эл всё хмурится, глядя на него, поэтому Данте хмыкает. – Да ладно тебе, Эл, я знаю, о чём говорю, - негромко говорит он. - И ты знаешь. Так ведь? Подумав, Эл вздыхает. - Я должен тебя обыскать, - замечает он. - Но… - Только одна маленькая пушка, - Данте пожимает плечами. – Ну… Не то чтобы маленькая, конечно. Но она меньше, чем «Дезерт Игл». Эл снова разочарованно вздыхает. - Ты один? Эй! – он предупреждающе вытягивает руку. – Расходимся! Частная вечеринка! Рыжий и кудрявый парень в джинсовой куртке показывает средний палец и перебирается обратно за бархатную ленточку. - Со мной мой брат. – Данте кивает в сторону Вергилия, стоящего на парковке и заложившего руки с катаной за спину: Вергилий отстранённо глядит на рассеивающуюся очередь, вздёрнув подбородок. Эл присматривается. - Вижу брата, а это… Что у него за штуковина? - Он коллекционирует оружие, - Данте подмигивает, а Эл морщит низкий лоб. – С помощью этой коллекционной катаны он умеет показывать фокусы. Например, как не оставлять от парней в сапожках даже сапожек. Эл с шуршанием потирает бритую голову, серебрящуюся от постепенно отрастающих, но пока не заметных волос, он нервничает и раздумывает. - Ну, только если он не станет размахивать ею на танцполе. Данте представляет Вергилия на танцполе. И на пару мгновений теряет дар речи. Нет, Вергилий не умеет танцевать в ночных клубах. - Он что, выглядит как воинственный псих? – наконец, спрашивает Данте, хотя чуть не спросил: «Он что, выглядит как парень, который танцует в ночных клубах?» Эл переводит скептический взгляд на Данте. - Ты хочешь правду? – живо и с иронией интересуется он, выдержав краткую паузу. - Э-э-э… Пожалуй, не хочу, - заблаговременно уверяет Данте. Ну да, зная, что такое Данте, точнее, не зная о нём ничего, странно было бы полагать, что его брат, который одет с иголочки, весь какой-то чрезмерно спокойный и почти недвижимый, удерживающий в руке меч размером почти что с собственный рост, мог бы быть хоть чем-то лучше. Скорей, только хуже, потому что он здесь явно некстати. Будто выжидает чего-то, стоя в полумраке и одиночестве. Наблюдатель... - Слишком поздно. Ты – задира и заноза в заднице, а он выглядит абсолютным маньяком, - сообщает Эл безапелляционно. - О, Э-эл, от потока этой лести у меня зарделись щёчки. – Данте хохочет, покачав головой, а потом оборачивается и поднимает руку. - Я ещё не согла… - Спасибо, Эл, я твой должник. Брат Итана выглядит одной сплошной угрозой, тихой, скрытой угрозой. Поэтому Элу как-то не хочется спорить насчёт него. Вергилий кивает, увидев знак брата, и идёт неторопливо и уверенно. - Скажи ему вести себя хорошо, - вытерев лысину, напоминает Эл, посматривая на приближающегося человека, который идёт, чуть опустив голову и мрачно глядя перед собой. Наверное, если бы на парковке были авто, они бы расступились. - Да брось, он отличный парень. Просто у него… своеобразное чувство юмора, - пожимает плечами Данте, втайне едва сдерживаясь, чтобы не заметить: «Ну как? Ты уже обделался при виде моего крутого бро? А я с ним иногда сплю. Представь, каково мне!» Данте становится весело. Вергилий подходит к клубу, но не перебирается через металлические перила-ограждения, как Данте. О нет, он обходит, спокойно направляется сквозь оскудевшую, то сонно, то оживлённо переругивающуюся с охраной очередь и останавливается перед бархатной ленточкой. - Оу, момент, - говорит Данте, тут же подбегая к ленточке, галантно склонившись в кратком, едва заметном поклоне и отцепив крюк ленты от столбика. – Вас ожидают, милорд, - говорит он с усмешкой, а Вергилий хмыкает в ответ. Они проходят по короткой и пыльной красной дорожке. - Эй, насчёт оружия… - мрачно начинает Эл. - Да, да, - отмахивается Данте, даже не обернувшись на Эла. – Кстати, это был Эл, хороший парень, только тугодум. Тебе здесь понравится, бро, - обещает он Вергилию довольно, когда они спускаются по ступенькам в полуподвальное помещение, погружаясь в вибрирующие волны слишком громкой музыки. – Обычно здесь больше людей, но сегодня – явно твоя ночь. - Ты даже не представляешь себе, - негромко произносит Вергилий. - А? - Ничего. - Можешь подвигать бёдрами под латинскую музыку, пока никто не видит. Вергилий начинает смеяться, запрокинув голову. Данте улыбается, бросив взгляд на него через плечо. - Бар вот там. Идём. Пропустишь стаканчик, пока я буду потрошить Марко. «Шесть Лун» полон больше, чем наполовину, но для ночи субботы это, конечно, не толпа. Над танцполом замер гигантский зеркальный шар. И ещё пять стандартных: они все символизируют шесть лун, наверное… Если самый большой шар, та огромная штуковина свалится на танцпол во время вращения, это будет почти как разрыв снаряда, потому что она покалечит осколками всех в радиусе нескольких десятков футов. Его остановили, потому что шар коротит и он вращается слишком быстро. Изредка его запускают, но только по большим праздникам и всего на пару минут, а лично Чоки зорко следит за ним. Как и всегда в клубах, люди похожи на скользящие мимо тени, а если выбрать кого-то конкретного из этих теней и рассмотреть, окажется, что этот кто-то занят исключительно собой. Почему-то люди в клубах всегда идут куда-то вместе, глядя только перед собой, а переговариваются друг с другом, не оборачиваясь. Данте заводит брата в просторный полутёмный зал, и через танцпол, на котором несколько самых отважных девочек пытаются танцевать, ведёт его к барной стойке, подсвеченной светодиодными лентами и фиолетовым неоном. В этом свете всегда кажется, что бар просто забит охренительной выпивкой, а на деле – всё как обычно. И ведь так – в каждом баре. Батареи разномастных красивых бутылок, выстроившихся на полках вдоль стены, таинственно сверкают стеклянными боками, бокалы для вина и шампанского свисают сверху, наполненные фиолетовым неоном, а «Капитан Морган», «Гавана-клуб», «Джек», «Текила Голд» и бутылка с водкой, для удобства заткнутые мерными насадками, стоят как раз перед барной стойкой. И везде стекло и разноцветные жидкости, которые мирно замерли в бутылках. Свет таинственно скользит по стеклу. Кажется, сегодня бутылки едва ли опустеют. Симпатичный круглолицый бармен с тоннелями в ушах и выбритыми висками, потея и пытаясь не озираться по сторонам, натирает стопки для текилы плотенцем. - Арни, как жизнь? – спрашивает Данте, упершись локтями в барную стойку. - Что-нибудь выпить? – сразу выпаливает тот, не поднимая головы. Цветные татуировки-рукава неразборчивой вязью бледнеют в свете неона. Данте глядит на Вергилия. Тот пожимает плечами, устраиваясь на высокий вертящийся стул и устанавливая Ямато между колен. - Бро будет виски и много льда. - Господи, Итан, ты, - выдыхает Арни, подняв таки голову. – О! Вергилий чуть кивает вместо приветствия. - Ха! А почему ты подскочил, будто тебе прижгли паяльной лампой задницу? – интересуется Данте. Арни закатывает глаза, состраивая такую гримасу, будто ожидает смерти. - Что? – спрашивает Данте удивлённо, и поднимает брови. – Неужели прижгли? - Нет, но всё моё естество страдает от почти такой же боли. - Ты просто создан для страданий, большой парень, - усмехается Данте. – А где Чоки? - О. Большой босс. - Арни криво усмехается красными губами, нервно занимаясь стопками для шотов. – Он съебался, как только парни в сапожках пересекли порог. Завтра просто трахнет нас всех за то, что мебель окажется расхерачена, а выручки будет ноль. Сдерёт с жалования половину, и «Шесть Лун» станут «Семь Лун», потому что мы будем вкалывать и во вторник весь месяц. - Арни начинает снова перетирать уже чистые стопки для шотов. – Знаешь что? Знаешь, какая у меня мечта? – Внезапно спрашивает он, и, не дожидаясь ответа, говорит: - Забить на всё и погнать далеко-далеко, нахуй из этого дрянного места! Поехал бы куда-нибудь… Луизиана, как тебе? Мне нравится Луизиана. – Тут руки Арни замирают, он вздыхает. – Ты не поверишь, но я умею водить мотоциклы, управляться с ними только одной рукой, мне больше ничего и не надо… И я уже даже мопед купил. – Тут он горько усмехается. – Хотел мотоцикл, настоящий такой… Серьёзную машину, вроде Наклхед, ни какую-то там японскую игрушку для девочек. Харлей. Данте усмехается: «Ну да, ну да». - Но из-за Чоки мне хватило только на ёбаный мопед! – продолжает Арни, и качает головой. – После сегодняшнего вечера Луизиана стала ко мне ближе. Нет, я серьёзно подумываю об увольнении. - Тча, Арни, ты всегда серьёзно подумываешь об увольнении! - замечает Данте, покачав головой. - Да нет, я серьёзно, - Арни выдерживает паузу и бросает на Данте встревоженный взгляд. – Подумываю об увольнении. Ты, бесчувственная малолетка. Мне эта боль в заднице ни к чему. Данте поднимает тонкие брови. - Ах-ха, значит всё-таки паяльная лампа. – Он начинает смеяться. Крепкие белые зубы отсвечивают призрачно-фиолетовым в неоновой подсветке бара. - Это нихера не смешно, Итан, - замечает Арни. - Ну да, я бы, наверное, тоже не смеялся, - кивает Данте. – Но прижгли-то не мне. Моя задница никогда не должна болеть. Потому я работаю на себя. Вергилий хмыкает, молча наблюдая за диалогом со стороны и чуть прокручиваясь на стуле туда-обратно, туда-обратно... - Да хватит изгаляться над старшими! – возмущается Арни. – Я тебе в отцы… - Он умолкает и подсчитывает. – Не гожусь. Но могу быть старшим братом. Держи вот апельсинку. Он протягивает Данте ломтик апельсина, нарезанного для золотистой текилы. Он всегда угощает Данте кусочками фруктов, это уже просто какая-то традиция. - Не-а, у меня уже есть один брат, почти старший, а ты мне не нравишься, - глумливо говорит Данте, разворачиваясь, и прихватив апельсин. – Я сейчас. Найду Марко и тут же буду обратно. Будут приставать – напомни Найджелу не ломать челюсти прилюдно. – Данте разворачивается и откусывает кусок от апельсинной дольки. Вергилий следит глазами за братом, а Арни с надеждой во взгляде быстро кивает Данте, и хватается за бутылку «Джека Дэниэлса», нащупывая где-то внизу стакан для виски. Арни работает, а цветные бусины на шнурке у него на на запястье нервно покачиваются. Вергилий глядит на торопливые, суетливые движения, и заинтересованно прищуривается. - А, да, – вспоминает Данте, снова обернувшись. - Арни, это… - Найджел, - перебивает Вергилий. Арни протягивает руку со шнурком и бусинами. - Арнольд. Даже не пытайся смеяться с моего имени. - Ну, я вообще оказался Найджелом, - фыркнув, отвечает Вергилий, а Данте хмыкает. - Друзья зовут меня… - начинает бармен. - Арни, - Вергилий сначала бросает какой-то недоумевающий взгляд на его руку, а потом всё же пожимает. – Я уже понял. - Окей. Найджел, - Данте взмахивает рукой. – Я мигом. Поболтай тут пока. Он уходит куда-то в полумрак, растворяется среди людей и пульсирующей музыки. Данте-то растворяется. А вот Вергилий нет. И Данте останавливается у поворота к туалетам, и украдкой бросает взгляд на Вергилия. На миг его охватывает меланхолия, граничащая с необъяснимым сочувствием. Накатывает плотной волной, такой, что становится трудно дышать. Просто Вергилий… Он в любом баре, в любом публичном месте так же уместен, как тот гвоздь в изголовье кровати в комнате у Данте. Тронешь его – получишь сорванный ноготь. Но и Вергилию пребывание здесь далеко не по душе. И всё-таки, пожалуй, ещё никогда Данте не хотелось затащить брата куда-нибудь в тёмный уголок здесь, прижать спиной к стене, чтобы музыка глухо билась в спину, чтобы в ушах шумели несколько выпитых «Стирателей Разума» и ещё пару шотов чистой водки, и поцеловать его так вот… крепко. Чтобы заставить его выглядеть как все. А потом поцеловать снова, и запустить руки ему под эту его шёлковую рубашку или… В этот миг Данте сталкивается взглядом со взглядом Вергилия. Таким тёмным, пронзительным взглядом. Нашёл его даже в ошивающейся вокруг толпе. Всегда его находит. Данте закусывает губу, разворачивается, склонив голову и с досадой стукнув кулаком по дверному косяку, и уходит, а Вергилий отворачивается к Арни. - Я слышал о тебе, - внезапно говорит тот, постелив на барную стойку белую салфетку, поставив на салфетку прямой пятигранный стакан и наполнив его прозрачной, янтарного цвета жидкостью. – Итан как-то проболтался. - Вот как? – Вергилий смотрит на Арни, не отводя глаз. – И о чём же он проболтался? Посмею напомнить, что ты забыл лёд. - Чёрт… - Арни вздыхает. – Нервы. Не много и сказал, на самом деле, - пожимает плечами он. Он вынимает маленькое ведёрко с заготовленными кубиками льда, ставит на станцию и берёт щипцы; от ведёрка со льдом поднимается густой пар. - Сказал, что вы редко видитесь. Сам понимаешь, я бармен, я говорю с людьми. Арни берёт острогранный, непрозрачный кубик плотного, белого льда, фиолетово светящегося в свете неона барной стойки. Вергилий поворачивает руку ладонью вверх и ловит кубик льда. Сжимает его в руке. Анри вынимает ещё один кубик, но Вергилий забирает и его, и закрывает ладонь. На лице Анри отражается недоумение. Он странно поглядывает на его руку, но профессиональное поведение берёт верх, и Анри снова берётся за щипцы. В это раз Вергилий позволяет льду звякнуть о стекло стакана и упасть в виски. Лед трескается с приятным щелчком. - Ещё сказал, что иногда скучает по семье, - замечает Арни. – Ты же, вроде как, учишься где-то далеко, да? - Далеко, это точно, - кивает Вергилий, не глядя перебирая в ладони крупные кубики плотного льда, будто игральные кости. Лёд глухо звякает у него в руке. - А-а… - Арни указывает глазами на меч, чья рукоять приходится вровень с плечом Вергилия, сидящего на высоком барном стуле. - Для коллекции. Его выковал настоящий мастер. Этот дайто - слишком дорогая единица, чтобы оставить его без присмотра в таком месте, как Роквуд. – Вергилий чуть прищуривается и склоняет голову набок, наблюдая за Арни. - Понимаю, - усмехается тот. – У меня на прошлой неделе увели новенький мопед с заправки, пока я покупал сигареты. Вергилий сначала глядит непонимающе, а потом старательно растягивает бледные губы в подобии дежурной улыбки, но выходит плохо. Будто он здесь выжидает чего-то, к чему Арни не имеет отношения. И тут Верглий садится прямо. Плоско кладёт руку на барную стойку, бросив взгляд в сторону на недвижимых будто статуи, одетых в костюмы здоровяков, занявших место по тёмным углам. - Скажи мне, кто это, – наконец, просит он негромко, но с настойчивостью в голосе, перебирая ледяные кубики в другой руке. – Ты их знаешь? Жутковато это звучит. Будто следующее будет: «Скажешь мне – и я тебя отпущу». Но кажется, что для Арни любой парень, настроенный против визитёров, заслуживает сотрудничества. Тем более, это брат Итана, который иногда здесь вышвыривает особо зарвавшихся мудаков. За определённую плату, конечно, но оно того стоит. Арни едва заметно качает головой и хватается за тряпку, принимаясь с усердием протирать стойку тёмного дерева. - «Парни в сапожках». Не знаю, мы так их называем из-за странной обуви, - тихо-тихо говорит тот, улыбаясь так, будто рассказывает о своей подружке, чтобы не привлекать внимания посетителей. – У них каблуки стучат, будто парни танцуют степ, - Анри умолкает и задумываются. - Вот как? – отчего-то усмехается Вергилий своими бледными губами. – Танцуют степ? Арни смаргивает. - Ну… Да я не знаю ничего особенного. – Он пожимает плечами так нервно, будто испугался чего-то. - Они приходят, ни за что не платят. Так, перевернут пару столов и сваливают, уводя с собой шлюх. Девок мы потом не видим. Меня они напрягают до мозга костей. Всех напрягают. Если честно… Только не смейся, я Итану уже говорил. Они мне кажутся какими-то… – Арни задумывается, но потом отмахивается от собственных мыслей. – Я тебе всё это рассказываю, как братишке нашего маленького героя. Ты выглядишь посерьёзней. Он в тот раз, - Арни качает головой. - Просто расхохотался. Сказал «Не описайтесь здесь от страха, пока меня не будет в городе». Нихрена не боится, маленький психопат. Вергилий усмехается, всё вертя в руке кубики льда. Плотные белые кубики, наверняка, уже тают, вот-вот начнут капать водой сквозь пальцы, поэтому Арни заботливо кладёт Вергилию под руку на барную стойку пару белых салфеток. - Да. Он такой, - произносит Вергилий, всё ещё усмехаясь и задумчиво поглядывая на то, как перемещаются кубики льда в его руке. - Только не говори, что принял меня за идиота, вроде тех, которые видят всяких духов, - на всякий случай, со смущением просит Арни. Не взглянув на бармена, Вергилий делает пару глотков из своего стакана и ставит его обратно на салфетку для стакана. - Они не танцуют степ. Но я знаю, как их заставить, - говорит он, проигнорировав просьбу не считать того идиотом. Арни прищуривает тёмные глаза и поглядывает на него, а потом кивает и одёргивает чёрную футболку. - Ты, вроде, ничего, - замечает он, наконец. – Помню, Итан говорил, что ты из тех парней со стальными яйцами, у которых даже лёд не тает в виски. Он прав? Вергилий не отвечает. Он кладёт руку ладонью вниз на салфетку, подстеленную для таящего льда. Убирает руку, оставив на салфетке лёд. - Он прав, - говорит Вергилий. Он забирает свой стакан, подхватывает меч и уходит в полумрак за свободный столик. А Арни в немом изумлении взирает на всё те же кубики льда: от них исходит густой пар, полупрозрачный и ярко-белый в фиолетовом освещении освещении барной стойки, будто их не согревали в руке, а просто вынули из морозильника. В руках этого парня не тает лёд. - Постой-ка… - хмурится Арни, поглядывая недоверчиво на пар ото льда. – Так это было в буквальном смысле или как? – спрашивает он, хотя Вергилия уж давно нет за барной стойкой. Арни поднимает осторожный взгляд и выискивает столик, за который тот ушёл. Да, вон там сидит. Переговаривается с кем-то с задумчивым видом, забросив ногу на ногу. Эй, а с кем это он?! - Надо же… - Арни фыркает, отведя взгляд и начиная перебирать бутылки с алкоголем на станции, но всё ещё держа кубики льда на салфетке для эксперимента. И они всё такие же белые, только пар немного поредел. Спустя несколько долгих минут лёд начинает медленно таять. - Не слишком много за такую работу, - скептически замечает Данте, заглянув в коричневый бумажный пакет для сэндвичей. – Мы договаривались на сумму побольше. – Он доедает апельсиновую дольку. - Друг, я ничего не взял. Мне сказали передать – я передал, - уверяет Марко, отстраняясь от Данте ладонями. – Я курьер, и больше ничего. Я не… - Ладно, я знаю этого парня. Он вечно мелочится, - отмахивается апельсиновой корочкой Данте, подходя к дверям уборной. – Чёртовы заказы от муниципалитета. Почему я всегда это делаю? Но мы берем, что дают, так? Марко, в цветастой рубашке, тощий и невысокий, со смоляными жёсткими волосами и козлиной бородкой глядит ему вслед, стоя у стены. Как раз над головой Марко – узкое окошко, за которым маячит ночная темнота. Тут Данте останавливается уже у самой двери и улыбается такой доброй улыбкой, что, даже не видя её, Марко как-то сжимается. - Марко, - ласково зовёт Данте, остановившись, но не обернувшись. – Если парни в сапожках сели тебе на хвост пару месяцев тому, и ты просто обделался и не сказал – я пойму. Но если ты нарочно привёл их ко мне… - Я не приводил, - сразу говорит он, перебивая. – Я просто… обделался. Я заметил их ещё вчера, потому не пришёл. - Да? Хорошо. – Данте кивает. – Тогда тем более проваливай. И да, - тут он оборачивается. – Передай этому ублюдку из Бостона, что сдачу он может оставить себе. Марко с уверенностью, но немного нервно кивает. - А может и не оставить, - добавляет Данте как-то неопределённо. Он выбирается в бар и оглядывает стойку. Вергилия там нет, только салфетка осталась, фиолетовая в неоновой подсветке. А ещё - ледяные кубики на соседней салфетке. Вергилий опять игрался? Прямо как в сказке, мать его. Данте охватывает непонятная тревога. Он обшаривает глазами бар, выискивая строгую фигуру, которая должна ведь быть где-то здесь, в разноцветном полумраке помещения, провонявшего сигаретным дымом, пивом и перегаром. - Арни, а… - Ищешь брата? – спрашивает тот, перекрикивая музыку и тряся сребристым шейкером: на станции – два больших коктейльных стакана. – Он сел за дальний столик, к нему подсел Сверчок. Данте приоткрывает рот от удивления. - Кто?! - Сверчок. Ты его знаешь. - Этот тип с восемьдесят второй?! Который на девку похож? Го-осподи, этого ещё не хватало, - Данте трёт лицо руками. - Ну, они как-то быстро нашли общий язык… - Арни пожимает плечами. – Текилы? - Погоди… - Данте смаргивает. – Так. Вергилий ушёл с чуваком, который… - Тот, вроде, начал подкатывать. Твой брат опрокинул виски, обернулся, задал пару вопросов… И они ушли вдвоём, - Арни берёт текилу и три стопки. – Я тогда решил, что твой брат – из таких. Данте сдувает прядь волос со лба. Ну да. Круглый столик у стены и чёрный кожаный диван пусты, на столике всё ещё стоит стакан с тающим льдом. А недалеко от столика, видимо, сторожит этот стакан здоровый устрашающий верзила в костюме. - О-о, ты даже представить себе не можешь, из каких мой брат, - нервно усмехнувшись, запоздало говорит Данте, кажется, сам себе. Тут позади звучит негромкий стук по каменной барной стойке, едва различимый в ритме, бьющем из усилителей. Данте, сбитый с толку пропажей брата, оборачивается. - Вздрогнем? – с непонятной обречённостью в голосе спрашивает Арни, подняв стопку с текилой и лаймом сверху и находясь позади стойки. Выпивает, а потом как-то отстранённо выходит из-за своего рабочего места, усаживается на высокий барный стул, где сидел Вергилий. Покручивается на нём меланхолично, туда-обратно, лениво пиная ботинком отклеивающийся плакат: кирпичная кладка стойки обклеена всякими рекламными постерами, актуальными и просроченными, и ещё какими-то цветными листовками и открытками с голыми девицами. Данте вздыхает, подбирает свою стопку, кратко салютует и быстро опрокидывает текилу в рот, сразу отставив стопку. Тут же заедает лаймом, даже не поморщившись, потому что слишком поглощён своими мыслями о несправедливости мироздания, и, не глядя, засовывает кожуру от лайма в стопку. - Эта ночь никогда не закончится, - бормочет он, а потом со вздохом берёт вторую. - Стоп! – зовёт Арни, и Данте поднимает на него глаза. – Что твой брат делает со льдом? - Собирает слово «вечность», наверное, - мрачно отвечает Данте, а потом быстро опрокидывает текилу и отставляет стопку. - Ты что, не читал сказки? Выпив и не выслушав ответ, он быстро направляется к выходу, расталкивая людей, бросив внимательный взгляд на парня в чёрном пиджаке. Тот всё время простоял как статуя, раз подобрался лишь тогда, когда Данте пересекал танцпол, выбираясь из бара. На улице уже никого: люди сдались, пожелав «Шести Лунам» обанкротиться, и разбрелись по другим местам. Остался только тоскливый свет фонарей, освещающий оставшийся от очереди мусор на пустой парковке. Ветер гоняет по асфальту бумажки из-под гамбургеров и окурки. Просто невероятная атмосфера уныния и урбанистического запустения. Что за странная ночь? Но Данте теперь не до неё. - Эл! - Данте бесцеремонно разворачивает здоровяка к себе за плечо. – Видел моего брата? Тот, не поддающийся на меланхолию пустой осенней ночи, молча указывает рукой куда-то вдаль, через дорогу. Выражение лица у Данте становится таким, будто его принялась терзать внезапная зубная боль. Или не зубная вовсе. - Господи. Ну там-то что он делает?! – стонет Данте. Эл фыркает, чуть разведя своими большими ладонями и поглядев на Данте глумливо, будто наслаждаясь растерянностью парнишки. - Полагаю, что и все остальные там делают? Вы все, малолетки, совсем свихнулись на вашей чёртовой свободе нравов, - неожиданно мрачно отвечает он. – Я бы там поставил шлагбаум. Пропускал парочки, которым не хватило места в сортире или по углам. За плату. Что думаешь, а? - Я думаю, что… - Данте даже не слушал болтовню Эла, размышляя о своём. – Постой. А он был не психованный, когда выходил? - Он был… - Тот раздумывает, а потом пожимает широченными плечами. - Вполне себе довольный. - Чего?! – Данте фыркает. – Да ты вообще видел, с кем он выходил, а?! Эл усмехается. - Я не лезу в грязное белье. Мне за это не платят. - Тогда заткнись насчёт свободы нравов, - с досадой бормочет Данте. Эл прищуривает глаза. Они всегда кажутся Данте такими маленькими! Да и вообще, голова Малыша Эла тоже кажется слишком маленькой для такого огромного тела. Эл, вообще-то, только подрабатывает здесь, а днём он работает в тренером местном тренажёрном клубе, учит мужчин и женщин правильно "таскать железо" и ратует за здоровый образ жизни и тяжёлую атлетику. Наверное, чтобы у всех людей в мире появились такие же огромные тела и такие же маленькие головы. К чести Эла нужно заметить, что он не принимает стероиды, поэтому всю эту гору мышц заработал собственным тяжким трудом, честно надрываясь на тренажёрах, с гантелями и штангой. - Ты забыл, что это за место? - интересуется Эл. - В этом месте ты не забываешься, чёртова малолетка, – напоминает он. – Усёк? Или, может, выставить тебя отсюда? За отсутствие документов, подтверждающих возраст? Или за ношение о... - Ты меня не выставишь, и ты об этом знаешь, - тоже напоминает Данте озабоченным тоном, занятый явно совсем другими мыслями. Эл раздумывает, а потом говорит: - Может, и не выставлю. Но знаешь, что? При встрече - передай моё искреннее соболезнование вашим родителям. Растить двух таких... - Они мертвы, - монотонно говорит Данте, не отводя взгляда от тёмного проулка на той стороне дороги. – Если встречу – передам. Эл тут же начинает выглядеть жалко, состроив самую нелепую гримасу на свете. Будто ему срочно нужно в туалет, но настолько срочно, что он уже не уверен, что добежит до сортира. Он поглядывает на парнишку, явно не зная, как выйти из ситуации, но к его облегчению, Данте явно занят совсем другими размышлениями. Потом стряхивает руки и уходит прочь от дверей. - Ну и какого чёрта он пошёл туда с этим… – злится тот, быстро направляясь за бархатную ленту. – Го-осподи… - Он резко оборачивается. – Его меч… Он был в левой руке или в правой? Попытайся вспомнить, это важно! Эл отчаянно припоминает, подняв свои невидимые брови, которых и действительно не разглядеть на нависающих надбровных дугах. - В правой? – осторожно предполагает он. - Фу-ух, это хорошо, - сглотнув ком в горле, кивает Данте – катана в правой – воин не собирается на битву - а потом он хмурится. – Нет! Нет, это плохо! Он торопится прочь от клуба по пустой стоянке. Шаги глухо стучат по асфальту, разнося по сумрачной округе блуждающее эхо. - Отлично провёл время. Вещи всегда должны быть сложными... – бормочет он, направляясь к проулку на противоположной от бара стороне, как раз возле дешёвого отеля из разряда «постель и завтрак». На улице всё ещё темно, ветер чуть поутих, стряхнув мусор с тротуара на проезжую часть, совершенно пустую в это время суток. Странно, как тихо вокруг в субботнюю ночь. Обычно конкретно в этом квартале всё совсем иначе в такие ночи. Данте быстро пересекает дорогу, сворачивает к тёмному проулку между «постелью и завтраком», гостеприимно светящимся розовой вывеской и значками предоставляемых услуг над дверью со стеклянным окошком. Рядом - закрытая бывшая сувенирная лавка с пыльной, слепой витриной и огромной оранжевой надписью дугой «сдаётся в аренду», по букве на каждом листе бумаги. Голос Вергилия он узнаёт сразу. Негромкий, спокойный. Мягкий. Вергилий говорит: «Не так сильно, не увлекайся», а потом ещё: «Вот так – хорошо. Посильнее» и «Не вздумай трогать руками: подобное сурово карается». И в ответ кто-то говорит «окей, окей» и всхлипывает, Данте это точно слышит. - Какого хуя здесь… – сквозь зубы рявкает он, забегая в проулок, и умолкает. Тусклый свет с обратной стороны проулка косо падает на узкий проход. Данте видит Вергилия. Перед ним стоит на коленях этот кретин и… - Ну ёб твою мать, Верги-илий, - вздыхает Данте. - Итан! – шмыгнув носом и просияв, восклицает Сверчок, и с облегчением отпускает клинок Ямато. - Он сказал, что у него есть абразивная полироль, - обернувшись к брату, поясняет Вергилий. - Я этого не говорил! – сразу хватается за лучик надежды Сверчок, подняв голову. - Что? – вкрадчиво, но с угрозой спрашивает Вергилий, обернувшись к нему, и Сверчок раздражённо закатывает глаза, а потом всё же сжимается под неприязненным взглядом. - Абразивная полироль?! – возмущается Данте. – Ты что, пил «Лонг-Айленд»? Ты мог бы попросить у меня водный камень! Любой теперешний абразив заполирует якибу дайто в зеркало! Сверчок приоткрывает рот от удивления и тотчас перестаёт сиять. Он стонет от отчаяния, запрокинув голову. Кажется, он не того ожидал от появления Данте. - Испортит якибу Ямато? – Вергилий смеётся, покачав головой. – Ты серьёзно так считаешь, Данте? - Кто? – уточняет Сверчок. - Заткнись, - раздражённо бросает ему Данте. – Откуда у него замш? – требовательно спрашивает Данте уже у брата. - Что? - Замш! - Это мой замш, он прилагался к туфлям, глупец, и он был при мне в кармане, как и носовой платок. – Вергилию действительно смешно. – Иногда я так делаю. Ношу в кармане необходимые вещи. В этом грязном месте кусок замша для обуви бывает кстати. - Я поверить не могу! – всплескивает руками Данте. – Ты в прошлый раз чуть душу из меня не вытряс, заставив разыскивать хотя бы кусок чёртового нугуйями, когда думал, что повредил якибу, а теперь вот так запросто позволил какому-то мудиле полировать Ямато куском долбаной замши для обуви?! «Нугуями», я едва запомнил! А теперь… Ты серьёзно?! Вергилию едва удаётся отсмеяться. - Я не просил полировать! – вмешивается «мудила», убрав длинную русую чёлку с лица, уже не обращая внимания на оскорбление. - Я просто… - Заткнись, - утомлённо и сипловато произносит уже Вергилий, бросив на него взгляд, в котором читается просто абсолютное, кристальное высокомерие. Просто квинтэссенция высокомерия, которого обычно в Вергилии не так много: ему не перед кем быть высокомерным уже давно. Данте думается, что брат забыл добавить слово «чернь» после «заткнись». Сверчок умолкает, на миг раздражённо приподняв свои эти красиво выщипанные русые брови. Ясно, что он думает и почему так дерзит: здесь Итан. По крайней мере, можно уйти живым. - Между нами произошёл интересный диалог, и я не смог отказать себе в удовольствии, - говорит Вергилий. – И так получилось, что… я… - тут Вергилий снова срывается на смех. Данте пытается выглядеть серьёзным, глядит мрачно на брата своими светлыми глазами, но смеющийся Вергилий – это редкость, к тому же, он умеет ужасно заразительно смеяться. Тихо, но так, что плечи его вздрагивают. Трудно поверить, но Вергилий умеет по-настоящему смеяться из-за глупостей, если в них вовлекается Данте. - И так получилось, что он меня неправильно понял, - всё ещё не рискуя подняться, говорит Сверчок. – Я подхожу. Говорю, мол… - Заткнись! – в два голоса перебивают близнецы, не взглянув на Сверчка. - Окей, молчу, - разочарованно вздыхает тот. Сверчок вечно накалывается на всякие неприятности. И дело даже не в том, что он выглядит как-то вызывающе в этой своей короткой куртке, надетой на полупрозрачную майку, и не в том, что его кожаные штаны такие тесные, что крепкая задница смотрится блистательно, будто луна в полнолуние. Дело в том, что Сверчок – навязчивый. Не отстанет до тех пор, пока ему или не набьют рожу, или не уверят, что пришли со спутницами. Бьют его сравнительно часто. И тут Данте осознаёт, что вообще-то давно тот не получал в зубы. - С меня хватит. Ты – вали отсюда! – приказывает Данте, указав рукой на противоположную сторону проулка. – Туда. Давай-давай, ублюдок, поднимай свою бесполезную задницу и проваливай на работу на Восемьдесят Вторую! - Спасибо! Господи! – с облегчением и сарказмом восклицает Сверчок, поднимаясь на свои длинные ноги, обутый в ботинки на высоченной платформе, что делает его похожим на рок-звезду семидесятых. Сверчок был бы довольно симпатичным, если бы он не был таким потрёпанным жизнью. Данте хватает его за тощее плечо и разворачивает, а у того забавно подгибаются колени при этом. Он и правда становится похож на длинноногое насекомое. - Ещё раз увижу, что будешь ошиваться возле него – наполирую тебе этой тряпочкой твою смазливую рожу так, что на восемьдесят второй тебя все будут объезжать стороной! – Данте толкает его в плечо, сцепив зубы, и тот отлетает вперёд. В тёмных глазах едва успел сверкнуть ужас. Сверчок решает не отвечать сразу. Собравшись, он отходит подальше к квадрату фонарного света на противоположном выходе из проулка. Вот виден его угловатый силуэт: короткая курточка, растрепавшиеся по плечам волосы… - Тупые извращенцы! – наконец, хрипло выкрикивает он, разворачиваясь и зло взмахнув рукой. – Оба больные! Пусть вас копы упакуют прямо сегодня! - После… - Данте выдёргивает из кармана «Швейцарский Флот» и с досадой швыряет в Сверчка пластиковую ёмкость. – Вас! Баночка попадает чётко в голову, и Сверчок ойкает, сбивается к пути, летит к стене и упирается ладонью в сувенирную лавку, но потом снова бросается бегом по кривой траектории, ведя длинными пальцами по стене. Только когда он исчезает, Данте замечает, что Вергилий чуть «отошёл» от смеха. Но ещё прижимает пальцы к глазам и шмыгает носом. - Брат, с тобой поразительно нескучно, - говорит он, снова шмыгнув носом. – Нам нужно почаще выбираться вместе, не так ли? Данте качает головой. - Выбираться, ха?! – переспрашивает он. – Вали нахер, Джил! Стоило оставить тебя на пару минут, как ты тут же нашёл какого-то ублюдка, который взялся полировать твой меч! - Что начал? – переспрашивает Вергилий, подняв бровь. - Полировать твой меч, - уже спокойно проговаривает Данте, стойко держась, чтобы не дать слабину, а потом прищёлкивает языком с досадой. – Тц, чёрт, почему ты просто не можешь сидеть там, куда тебя посадили? Вергилий пожимает плечами. - Потому что я твой брат? – предполагает он. У Данте приподнимается уголок в рта в выражении полного ироничного непонимания. - Ты не врубаешься, так? – подняв бровь, спрашивает он, и глядит ему в глаза. – Когда тебя не оказалось внутри и я узнал, что ты свалил с этой шлюхой с Восемьдесят Второй Авеню, я чуть в штаны не наложил! Я подумал, что ты можешь его убить. Подумал: «Или убьёт, или трахнет». – Данте смаргивает, умолкнув, потом задумчиво качает головой, закусив губу, и глухо произносит. – Если честно, я даже не знаю, что из этого хуже. Вергилий проворачивает Ямато, привычно зачехлив его за спиной, и цуба со щелком соприкоснулась с коигути. Данте называет «гарда», «эфес», «спина», а Вергилий предпочитает называть так, как учил отец. - Вот как, - говорит он негромко, чуть приподняв его голову за подбородок касирой, которую Данте назвал бы «яблоко». - Ты просто не знаешь, что это за проулок, и зачем сюда ходят, - как бы оправдываясь, замечает Данте. Вергилий смотрит на брата внимательно, потом усмехается сдержанно. Данте не может себя угомонить, это просто сильнее его, поэтому он поднимет руку и убирает выпавшую стеклистую прядку волос с высокого лба. - Ещё минуту назад я был уверен, что нахожусь здесь с совершенно другой целью, и что останусь единственным посетителем в истории этой грязной подворотни, не испытавшим острого желания предаться разврату в столь… - Он криво, досадой усмехается, оглянувшись вокруг и всё ещё мягко поддерживая касирой голову Данте, чтобы тот смотрел на него. - Б-благородном месте, - чуть ли не выплёвывает он, а потом качает головой. – Но тебе обязательно нужно было прийти и сказать всё то, что сказал. - Ну… Вергилий, - примирительно говорит Данте. – Давай я просто не пойму, к чему ты клонишь. А потом мы придём домой, и я сразу всё пойму. Окей? – он поднимает брови и смотрит на старшего брата так, будто уже ничего не понял. - Нет, - спокойно говорит Вергилий. - Ну вот и… - начинает Данте, а потом глаза его расширяются. - Что?! - Ну вот и всё. Вергилий убирает меч, толкает Данте в плечи, отчего тот отлетает к стене. - Нет-нет-нет, Вергилий, так нельзя, - шепчет Данте в отчаянии, когда брат прижимает его покрепче к стене и упирается коленом у него между ногами. – Нет! Вергилий, нет. Вергилий! Ах, блядь, - Данте поворачивает голову и с отчаянием глядит на пустую дорогу, освещённую фонарями. Ветер волочит по асфальту листья, запах пыли и ночи; пластиковый стакан из-под кофе с чёрно-зелёной эмблемой Старбакса звонко катится по дороге. Данте провожает глазами промасленный бумажный пакет от пончиков, который тихо скребёт по асфальту. Вергилий кусает Данте за шею, но не больно, а просто, чтобы потом ухватывать кожу губами. Ветер холодит влажные следы. Данте обхватывает брата за шею, а глаза его прикрываются. И закрываются покрепче тогда, когда Вергилий касается губами его разомкнутых губ. Данте приоткрывает рот пошире, выдыхая. Открывает глаза и смотрит. Получает один горячий поцелуй и после него шепчет: - Больной, нас же увидят… - Здесь никого нет, - негромким голосом отвечает Вергилий, схватив его между ног и стиснув руку поверх его штанов. - Здесь Эл, оттуда ему может быть видно! – Данте резко поджимает живот, ухватив брата за запястье. - Я всегда могу пойти и выбить ему глаза, – предлагает Вергилий ему в шею, расстёгивая молнию штанов. - Что? – Голос Данте почти ломается. - Это ведь хорошая идея, - усмехается Вергилий всё так же ему в шею, чуть сдёргивая бельё. – Выбить кому-нибудь глаза. Данте начинает нервно посмеиваться. - Нет, можно просто… Ах, чёрт, - он поднимается на носочки и окончательно вжимается в стену, когда Вергилий торопливо обхватывает рукой его член. – Вырвать ему язык, чтобы помалкивал. - Взять в заложники его детей, - посмеивается Вергилий, ритмично лаская его в паху. - У него, кажется, нет… детей. - Любимого… плюшевого… медвежонка? - Прекрати смешить! – просит Данте. – Джил, а может, я просто тебе… - Нет. Вергилий, не скромничая, кладёт его руку себе между ног. - О-ого-о… Ты что, давно это планировал? – удивляется Данте, потрогав. - Ха, нет. Это называется «лёгок на подъём». - Ну заткнись! Зачем ты только… - Данте пытается не смеяться, но чувствует себя глуповато. - Окей, извини, - Вергилий посмеивается, но потом приникает к губам брата и оба умолкают. Данте почему-то стонет ему в рот. Наверное, нервы. Наверное, не только нервы, но и тот факт, что член Вергилия, горячий и крепкий, трётся о кожу ладони и самым навершием вкрадчиво касается запястья, если перехватить обратным хватом и согнать кожу к основанию. - Вергилий, - шепчет Данте, когда тот отстраняется. – Я так не могу, - боязливо замечает он. - Я теперь всё это время думаю о паяльнике. А Швейцарский Флот от нас уплыл. - Дья-явол, брат, - Вергилий качает головой, выдохнув и облизнув губы. – Поскорее. - Я быстро, - уверяет Данте. Ему плевать на факт, что его могут поймать в тёмном проулке с мужчиной. Его ужасает мысль, что застукают его с родным братом-близнецом. Если бы его вообще поймали с мужчиной – весь имидж крутого парня слетел бы под откос, так он считает. Но если этот мужчина к тому же брат… Придётся съезжать из Роквуда подальше. Или из Штатов. Куда-нибудь поближе к Европе. Желательно к той, которая вращается вокруг Юпитера. Хотя, с другой стороны, можно просто отбросить предрассудки. Предрассудки насчёт мира демонов. И уйти туда. Он размышляет об этом, стоя на одном колене перед братом и пытаясь наспех всё сделать хоть сколько-нибудь правильно. Это что, шаги? - М?! – распахнув глаза, Данте глядит на брата, крепче ухватившись за его бёдра. Тот ничего не слышит. Просто стоит, стиснув зубы и чуть подаваясь вперёд-назад. А, значит, порядок. Кажется, просто ветер снова пинает банки из-под колы. Или всё-таки нет? - Эй! Он мне всё ещё нужен! – напоминает Вергилий. - М-м? - Полегче! - выдыхает Вергилий, отстранив брата за волосы. - Да чего тебе? – раздражённо шепчет Данте, глядя на него снизу вверх. - Зубы. - О… Я задумался. - Тебе было вредно думать и в лучшие времена. Ай! - Зубы? Вергилий закатывает глаза. Данте ухмыляется и снова погружает его член в рот. Пока Данте там занят, конечно, не так кропотливо, как обычно, не так обстоятельно, Вергилий стоически молчит, уложив ладонь Данте на затылок, закусив нижнюю губу и внимательно наблюдая. Он иногда смотрит слишком пристально, чем сначала ужасно смущал Данте. Но потом Данте привык, как привыкает почти ко всему на свете. - На меня смотри, - негромко говорит Вергилий. А, ну да, разумеется. Данте поднимает взгляд: - «Так – сойдёт?» Вергилий ладонью отбрасывает чёлку с его лба. В темноте, зажатые между двумя стенами, близнецы занимаются чем-то настолько тайным, что кажется, этого просто не может быть. Лучше бы этого не делать вовсе, но чёрт возьми, Данте уверен, что всегда этого хотел. Хоть немного опасности быть застуканными во время секса. Нет, а вот это – точно шаги. Так. Когда опасность действительно близко, всё становится не так уж романтично. Вергилий их тоже слышит. Он напрягается и немедленно отталкивает от себя Данте, стиснув зубы оттого, что Данте тоже стиснул зубы, пока отстранялся. Данте буквально падает назад, но подставляет ладонь, и быстро усаживается на землю. Откидывается на стену, расслабленно уложив локоть на колено и отчаянно принуждая себя быть непринуждённым. А Вергилий просто отворачивается от дороги, сложив руки на груди, наспех поправив брюки и не успев их застегнуть. Теперь его образ, наискось перечёркнутый Ямато, кажется таким же грозным и холодным. Может, так бы и было, но Данте знает, что ремень брюк и молния у Вергилия расстёгнуты. Он теперь и шага не сделает. - Итан! – доносится хриплый голос Эла откуда-то из-за угла, а шаги отчётливо слышны всё ближе. - А? – отклоняется в сторону тот, чтобы увидеть Эла. - Ты что там делаешь?! - А ты что, моя мамочка?! – раздражённо спрашивает Данте, чуть подавшись вперёд и сразу выглядывая из-за угла. - Второй с тобой? – наставив на Данте указательный палец, спрашивает Эл. - Так точно, - негромко докладывает Вергилий. - А третий? – спрашивает тот, стоя у угла, но не решаясь зайти. - Эл, ты что, спятил?! - Где. Сверчок. – медленно парцеллирует Эл. - Мне тут лишние проблемы ни к чему! Это всё ещё территория заведения! - Это территория прилегающей застройки, - замечает Вергилий, а Данте бросает на него строгий взгляд и делает режущий жест у горла распрямлённой ладонью. - Докладываю обстановку. Мы всё ещё не успели его зарыть. - Ты даже не шути так, маленький… - Эл врывается в проулок и видит спокойно и расслабленно сидящего Данте, прислонившегося спиной к стене, и Вергилия, который даже не оборачивается, чтобы глянуть в сторону непрошеного гостя. Данте прыскает со смеху. - Ты что, правда поверил? – спрашивает он, чуть склонив голову, отчего длинная чёлка падает на лоб. Глаза его смеются. - Видимо, да, - хмыкнув, замечает Вергилий. - Ведь это столь похоже на правду. Эл недовольно осматривает место неслучившегося происшествия тяжёлым взглядом. - Здесь только я и брат, - устало замечает Данте. – Я даже не хочу знать, что там в твоей голове, если ты смотришь так странно. – Он качает головой. – Даже поболтать с братиком нельзя, чтобы кто-нибудь не сунул свой нос в чужие семейные дела. Эл отмахивается и вздыхает, а потом напоследок говорит хмуро: - Не сиди на земле: задницу застудишь. – Он разворачивается, недовольно фыркнув: - Чёртовы шутники. - Да, мэ-эм, - отзывается Данте, всё поглядывая, насколько отдалился Эл. Данте прислушивается, а потом бросает многозначительный, укоризненный взгляд на брата: - «Я же говорил!» Едва шаги стихают, Вергилий оборачивается, а Данте закусывает губу и смотрит на брата неуверенным, плутоватым взглядом. Вергилий прикладывает палец к губам и слегка кивает в сторону. Приглашающее. Данте отталкивается ладонью, быстро поднимаясь с холодной земли, и отряхивает штаны сзади. Вергилий быстро хватает его за руку, сдёргивает с него штаны и бельё и утыкает лбом в стену, придерживая за шею, чтобы не развернулся. Или чтобы не передумал, наверное. Данте чувствует и слышит каждый шорох, каждое движение. И каждое прикосновение. Нервы его на пределе. Когда пальцы Вергилия на его шее чуть ослабевают, он оборачивается, чтобы глянуть, чем там занят брат. Хотя, судя по шелесту одежды и кратким выдохам, и так всё предельно ясно. А потом Вергилий становится ближе. Так близко, что уже не сбежать, даже если и захотелось бы. А ладонь его укладывается на резко вжавшийся живот Данте. Вот так Вергилий будет его держать… Данте отворачивается, закрывает глаза и склоняет голову, прикоснувшись лбом к шершавой стене, ледяную стену. Вергилий чуть ударяет ногой по внутренним сторонам его лодыжек, намекая, что ноги нужно расставить пошире. Данте так и делает, вроде бы готов, но ладони его нервно скользят по стене, будто ищут, за что можно ухватиться. И ничего не находят: там просто холодная стена. Хотя Данте знает, что если его держит брат, то можно и вовсе не держаться. Но так создаётся впечатление, будто он полностью в чужой власти. Данте весь сжимается, когда что-то тёплое вкрадчиво и слепо касается его ягодицы. - Что ты там возишься? – шипит Данте, боясь, что вот-вот потеряет кураж. - Потому что я не умею работать со скульптурами. - Я просто… - Данте пытается расслабиться. - Я сам. Данте заводит руку за спину. - Не торопись так. - Да плевать уже. - Нет. Вергилий обхватывает его в паху, вцепившись зубами в плечо брата. Потому что ему далеко не всё равно. Просто Данте в своей нетерпеливости и исключительной открытости всегда заставляет сердце Вергилия дрогнуть. Когда у Данте что-нибудь не получается, он выглядит таким растерянным, что у Вергилия сжимается внутри какая-то пружина. Вот-вот распрямится – и Вергилий забудет всё, что знает. И станет похожим на Данте. - Всё, давай, - дрожащим от напряжения шёпотом произносит Данте, убрав от себя руку. Возможно, от сюрреалистичнности всего происходящего Вергилий промахивается: член его соскальзывает, добавив Данте паники - он всё ещё отчаянно боится быть застуканным. - Чёрт. Он снова заводит руку за спину и тоже ухватывается за брата пальцами. И когда Вергилий чуть подаётся вперёд, прижав его к себе, Данте резко, шумно выдыхает и замирает. - Ну! – подгоняет Вергилий. Почему он стал лениться тогда, когда нужно поторапливаться?! - Сейчас… - сдавленно отвечает Данте, а потом сипло произносит. – Пиздец. Можно мне лучше… - Его пальцы царапают стену. – Паяльную лампу? - Дурак, - нервно посмеивается Вергилий. И Данте слышит его дыхание как раз на ухо. А потом ощущает, что ладонь Вергилия поглаживает его по животу. - Так мы начнём сегодня? - спрашивает Вергилий на ухо, а потом сцепляет зубы у него на мочке уха и чуть оттягивает. - Ладно. Можешь паять, - решительно говорит Данте. – В смысле, нет, не паять! – Данте вроде бы посмеивается, но это больше похоже на всхлип. - Я понял, - ухмыльнувшись, говорит Вергилий. - Я! – Данте резко вытягивается в струнку, поднявшись на носочки. – Уже почувствовал, что ты понял. Вергилий с досадой прищёлкивает языком. Резко притискивает брата к себе покрепче одной рукой, ухватив под резко втянувшимся животом, зажимает ему рот ладонью другой руки. Сцепив зубы, Вергилий двигается сильно и уверенно. Данте глухо вскрикивает ему в ладонь, а потом протяжно, низко стонет. Вергилий прижимает ладонь к его рту покрепче. С временем Данте почти умолкает и даже начинает двигаться ему на встречу. Вергилий ласкает его в паху, и Данте глухо кратко выдыхает ему в ладонь. Данте держит глаза закрытыми. Так он острее переживает происходящее. Кроме того, так кажется, что он в безопасности. Вергилий не сбавляет ритм, вообще не меняет его, действуя тягуче, протяжно, основательно, и Данте слышит звонкие шлепки, когда кожа соприкасается с кожей, и щёки его горят от стыда. Почему-то он слышит только это. Ещё – как ветер заметает дорогу и разносит по притихшей округе обрывки воя неотложки где-то далеко. А того, что сам он, Данте, глухо и кратко постанывает в руку брата, он отчего-то не замечает. Вергилию стало полегче, теперь он пытается найти нужный угол, а когда таки попадает правильно, Данте вздрагивает и всхлипывает в его уже мокрую от слюны ладонь. - Чёрт, да, - шепчет Вергилий, прижав его к себе, и запрокидывает eго голову себе на плечо, так и не убрав от его рта своей руки: Данте бывает очень шумным, и если обычно это работает для Вергилия как дополнительная подзарядка, то сейчас это может быть опасно. Хотя что уж греха таить: беспомощные, заглушённые стоны несомненно заводят его, пробуждая в нём какие-то неизвестные до этого момента, опасные составляющие его естества. Поэтому Вергилий делает над собой усилие и убирает руку от лица Данте, тут же повернув его голову за подбородок и смазано поцеловав к уголок приоткрытого рта. Данте облизывает губы, вжимаясь в брата. Вергилий пытается поцеловать его, чтобы тот случайно не вскрикнул, Данте этого ждёт, но они так неудобно стоят, что их языки так и не соприкасаются, а со стороны это выглядит ещё хуже. Данте отталкивается и упирается ладонями в стену, чуть прогнувшись. Так будет удобнее и быстрее. Вергилий шлёпает его по бедру и, прихватив за бока, действует быстро и ритмично, сократив амплитуду движения настолько, насколько это возможно. Теперь всё правильно, двигаться легко, и Данте втягивает воздух сквозь зубы, а во рту собирается слюна. Данте склоняет голову, от удовольствия стискивая зубы посильнее, потому что всё быстро и почти гладко. Когда Вергилий касается его внутри, снова и снова, Данте шёпотом вскрикивает, Вергилий отчего-то тоже. - Блядь… О, чёрт… - выдыхает Данте, запрокинув голову и так и не открывая глаза. – Ай! О, да-да-да, здесь… Да… - Он закусывает губу. - Так? – сорванным шёпотом шепчет Вергилий. Он чуть наклоняется вперёд, его рука снова пробирается к Данте и двигается в том же ритме. Данте не выдерживает и вскрикивает, тут же заткнув себя тыльной стороной ладони. Ещё немного… Ещё… В нём будто бы пробуждается и высвобождается какая-то невесомая материя, отсутствие которой до этого момента сковывала его. Это Вергилий её создал. Она волнообразно набирает силу, развёртываясь где-то внизу живота, заставляя кровь оглушительно биться в ушах, так, что он даже не слышит скрежета собственных зубов. Эта материя внутри его тела буквально подавляет его: он не может дышать, поэтому краткими вдохами ловит воздух. Она пробегает изморозью по нервным окончаниям, отчего всё тело вздрагивает. Колени подкашиваются, но он отчаянно пытается устоять, хватаясь за ничего. А потом она заполняет его тело настолько, что он уже не может сопротивляться и не может сдерживать себя. Семя выплёскивается из него, выхолащивая его и опустошая, создавая поразительную пустоту в голове и оставляя в ушах разве что эхо от звона. А потом колени всё же не выдерживают, подгибаясь. Данте уже плевать. Он отпускает всё на свете, падая. Да, вот именно… Всё на свете. Но земли его колени отчего-то так и не касаются. Он пока ещё не понимает, что происходит, но слышит негромкий, довольный и немного сиплый голос Вергилия на ухо: - Брат, ну надо же. Ты та ещё штучка. - Да, я… бываю... - Данте глупо усмехается, забыв, что собирался сказать. А. Так это Вергилий его удержал от падения. В голове проясняется и он понимает, что брат поддерживает его под животом одной рукой, а другой – облокачивает на себя. - Надо же, - усмехается Вергилий. – Ты так впечатляюще «слетел», что я уже забеспокоился. Данте пока ещё не отвечает, промаргиваясь. Потому что когда отпускаешь всё на свете у себя в голове, трудно сразу осознать, что на самом деле в мире вокруг ничего не изменилось. Может быть, на одной холодной стене одного разорившегося магазинчика сувениров стало на одно пятно больше, но этого мало, нет, всё не то. - Джил? – зачем-то спрашивает Данте, вспоминая свой голос. Надо же, свой голос забыл, а голос Вергилия узнал сразу. - М? Вот прикосновение горячих губ к виску. Данте улыбается устало. Мир становится обыкновенным, всё возвращается на места. - Забыл, - признаётся Данте. – А, вспомнил. – Он морщится, переступив с ноги на ногу. – Есть такая штука: «выходить – это для порно». Слышал? - Я не смотрю порно. Я мыслил практично: здесь нет воды, - Вергилий усмехается, облизнув губы кончиком языка. – Ну, насколько я вообще мог мыслить в тот момент. Почему-то это льстит Данте. Он усмехается, с каким-то сожалением слыша в темноте лязгнувшую пряжку ремня: время «сворачивать» вечеринку. Вокруг темень, только косой луч оранжевого фонаря вдалеке делит узкий проулок на две части. Там, где мрак заканчивается -- там всё по-другому. Если отойти отсюда на несколько шагов и ступить в свет фонаря, то там уже начинается опасная, просматриваемая зона. Там ветер вяло заметает дорогу, и биение музыки из полуподвального клуба слышится отчётливее. А здесь, в темноте, можно делать что угодно. В такие моменты как сейчас, Данте думается о том, что эта разница ощущается особенно отчётливо. Где бы ни находился Вергилий, он всегда разделяет мир Данте на две территории. На той, где Вергилий появляется, всё становится запретным. И Данте, чёрт бы его побрал, всегда именно там и оказывается, на территории брата. Вергилий выжидает, пока Данте лениво и нехотя заправит одежду, затем отступает на пару шагов, увлекая за собой Данте, прислоняется спиной к противоположной стене «Постели и Завтрака», облокачивая на себя брата. - Что значит «без седла»? – внезапно спрашивает Вергилий. - Ну, - Данте посмеивается, застёгивая ремень. – Это значит без «резинки». Как у тебя и у меня. Порноактёрам за это доплачивают и делают пометку в титрах. А в чём причина? Вергилий начинает смеяться, склонив голову и уткнувшись подбородком ему в плечо. - Ну! Чего? – Данте оборачивается, пытаясь заглянуть ему в лицо, хотя ему уже смешно. - Вкратце. Я сидел за столом и пил скотч, - начинает Вергилий, а голос звучит у самого уха Данте. – Этот человек спросил, не желаю ли я покататься без седла. Я пояснил, что я мечник, а не ковбой, но он сообщил мне, что отлично управляется с мечами. Данте приоткрывает рот от удивления. - Я, разумеется, предупредил, что этот дайто – исключительной ценности, а габариты его нестандартны. Он должен быть обёрнут в шёлк, и вообще касаться такого клинка без приличной абразивной полироли опасно для жизни. Но он самонадеянно уведомил, что полироль у него всегда с собой. - Обёрнут в шёлк, господи! Ты нарочно говорил так занудно и двусмысленно?! Конечно, Ямато можно касаться и без шёлковой ткани, и без полироли. Вергилий ценит свой меч так же, как Данте ценит свой, со смещённым центром удара, с искажённой балансировкой, что в самом начале доставляло Данте немало проблем с инерцией. Ему приходилось привыкать к Мятежнику гораздо дольше, чем к любому стандартному мечу. Зато после этого он может без труда освоить любой меч, едва взяв его в руки. У Ямато, кстати, тоже не всё в порядке с балансом. Но сам факт, что Вергилий усложнял условия, говорит о том, что брат издевался. - Джил, какой же ты циничный мудак! – смеётся Данте. – Ты хоть когда-нибудь полировал Ямато абразивной полиролью? - А разве похоже? – Вергилий хмыкает. – Ямато - для ценителей классики. - Ты дал ему потрогать тебя за меч, - тихо хохочет Данте. – Он же не то планировал. Вергилий тоже посмеивается. - Его взгляд сразу красноречиво показал, что он и правда не планировал полировать мечи среди ночи. Но ведь нужно отвечать свои слова, - Вергилий посмеивается. - Полировщик из него так себе, но мне было весело. Данте потягивается, хмыкнув, а потом становится прямо и одёргивает плащ. - Сейчас вернёмся домой, и я тебе всё отполирую как нужно, - ухмыляется он. Вергилий уже поправляет шейный платок. - Сначала я должен кое-что закончить, - говорит он. - Я не собираюсь ничего заканчивать, - отмахивается Данте. – Чоки слинял, мне не заплатят за работу. - Я ожидаю кое-кого, - забирая Ямато, говорит Вергилий. – И не могу уйти до тех пор, пока он не даст мне желаемого. Во второй раз я не позволю тебе стать у меня на пути. Неожиданно, ничего не скажешь. Данте смаргивает. - Что я пропустил, а? – спрашивает он растерянно. - Что ты делал в Бостоне? – вопросом на вопрос отвечает Вергилий. - Искал «потеряшек»? – Данте разводит руками. – Кто-то там хотел создать армию уродцев из останков людей и камней. У них должен был быть рок-фестиваль, чувак из бостонского управления – я не уточнял, кто он на самом деле – дал информацию и попросил разыскать пропавших и зачистить логово. И я пошёл. - И ты всех спас? - Ещё бы! Это же я! – удивлённо и нервно говорит Данте. – Я вышел оттуда в мясницком фартуке, голожопый и красивый, расхерачив чёртово подземелье под ноль. - Да-а, завораживающее было зрелище, - усмехается Вергилий, а Данте прищуривается. – Твоя голая задница в свете восходящего солнца. Жаль, что у меня плохо с японской поэзией, потому что это было достойно хокку. Данте качает головой, как-то обречённо глядя на брата. - Пила, - говорит он негромко. – Я нашёл её не случайно. Да? Вергилий кивает. - Не случайно. - Ах, чтоб тебя! – стиснув кулаки, вскрикивает Данте с досадой. – Ты! - Ты работал с другой стороны, пытаясь спасти людей, - невозмутимо говорит Вергилий. – А я работал с ними, чтобы кое-что отнять. Но в самый ненужный момент появился ты, всё испортил и чуть не погиб сам, попав в окружение… - Вергилий поправляет свои невыносимо белые волосы, пригладив их ладонями. – Ты расстроил мне планы. Мне ничего не оставалось, кроме как дать тебе единственную возможность уйти, прежде чем исчезнуть самому. – Вергилий одёргивает тренч и разводит руками. – Всё же я рад, что ты смог воспользоваться моим прощальным подарком. Данте не перебивает всё это время, молча и уничижительно глядя на Вергилия. А потом качает головой. - Охуеть, - говорит он, кивая. – Кажется, я чего-то не понимаю. - Данте снова ошеломлённо усмехается. – Просто не знаю… Сказать тебе спасибо за помощь или дать тебе в рожу? - Не приписывай мне ненужных медалей, я не умею их носить, - мрачно говорит Вергилий. – Лучше дай в рожу. Я действительно спасал тебя, а не людей. Если бы ты их бросил, выбрался бы быстрее, глупец. Если бы… - Вергилий потирает висок. – Если бы их не было у тебя, ты мог бы всегда на меня рассчитывать. Но оставим это. - Нет… Нет, это как-то мелко. Ни за что не поверю, что ты гонялся за дурацким генератором уродов, – Данте качает головой и глядит ему в глаза. – Зачем он тебе? Чушь. - Генератор принадлежит только одному человеку – это живая часть его. Будучи изъятым у носителя, генератор сразу погибает, - поясняет старший из братьев. - Да? Погибает, ха? – Данте криво усмехается, кивнув. – У тебя были какие-то свои важные причины, иначе ты бы не стал копаться в таком дерьме. Это не твоё. Ну скажи, почему ты там был, Вергилий?! - Почему? Небо на горизонте уже едва различимо синеет, а прохлада становится ползучей, пробирающейся под одежду, под кожу. Ветер почти стих, будто исчерпал силы, теперь уже изредка трогая только деревья и кусты, но даже на то, чтобы сдвинуть с тротуара обёртку от гамбургера, с которой играл в самом начале, сил у него не хватает. Вергилий глядит сквозь проулок в квадрат света на той стороне. - Потому что моя учёба завершается, брат. Настало время последних экзаменов, - говорит Вергилий уверенно и спокойно. – Я хожу по земле и собираю заданные артефакты, чтобы предоставить их на суд моим учителям. И уже собрал все, кроме последнего, а отпущенное на задание время почти на исходе. - А-а, - сипло говорит Данте. - Вот оно что… Данте устало потирает лицо руками, явно неудовлетворённый ответом. На него накатывает чувство бесконечной усталости. А потом – холодной отстранённости. Ему уже плевать на чёртов Бостон. Плевать на тех людей и на то, что Вергилий был среди врагов. Как всегда, отрешённый. Сам по себе. Третья сторона. Никого ему не жаль. Данте шумно вдыхает. Выдыхает. Откашливается. Что стряслось? Воздух в мире, что ли, изменился? Почему это стало так тяжело дышать в этот момент на самой границе ночи и дня? Вергилий сдаёт какие-то экзамены, да? После них, наверняка, у него начнётся уже совсем иная жизнь, в которой не будет места Данте. Наверное, больше никогда. Вергилий так и останется на линии соприкосновения ночи и дня. Он, как и его меч, сбалансирован по-особенному. Если бы не было такой особенности, то он бы шагнул или туда, или обратно, а вот так стоять… Да, воздух в мире изменился. Всё изменилось. А если нет, то уже скоро. - Ты уже давай или вперёд, или назад, - говорит Данте мрачно. - Я как ты, - отвечает Вергилий. Чёрт! Ну зачем он его всегда понимает?! - Нет. Ты не как я. Ты вообще нигде. - Ты тоже нигде, Данте. Или думаешь, что, находясь здесь, всё изменится? – он качает головой. – Ты умрёшь от скуки. А уныние здесь считается грехом. Ты не здесь и не там. Так будет всегда. Меч Данте тоже сбалансирован по-особенному, чего уж. - Как ты… - Голос поводит Данте и он откашливается. – Как ты вообще узнал, что это именно «Шесть Лун»? Вергилий пожимает плечами. - Из-за тебя. – Вергилий усмехается. – Он следил за тобой пару месяцев, с тех пор, как ты переехал сюда. Этой ночью, на шестую луну от полнолуния, ему непременно нужно хотя бы одно из сердец, обладающей особой мощностью, чтобы успеть воссоздать свою армию к моменту, как луна уйдёт. Вступив с ним в бой, я смогу отнять генератор, который нужен ему для воссоздания энергии из боли, а мне - для завершения моего последнего испытания. - Кошмар, - произносит Данте. – Вот это команда. Вергилий разводит руками: - Ну, у каждого своя выгода, только и всего. Данте молча глядит на него. Вергилий усмехается. - Одним словом, ты не станешь в это ввязываться, как я понимаю, - говорит он. – Но ты и не должен. И Данте не выдерживает. Выходит из себя и, стиснув зубы, резко толкает его в плечи. - Убирайся! – выкрикивает он, чувствуя себя бесконечно преданным: Вергилий пришёл не к нему этой ночью, Вергилий просто сдавал экзамен, а Данте лишь подвернулся под руку. Вергилий благосклонно кивает, отступая на шаг назад. - В таком случае, был рад повидаться, брат, - говорит он спокойно. – Постарайся больше не стоять на моём пути. Он разворачивается и уходит из этой мерзкой, провонявшей мочой и чёрт знает чем ещё подворотни, а Данте остаётся и глядит на него исподлобья. Зло, по-волчьи. Грудная клетка шумно вздымается и опадает часто-часто… Вергилий всегда разворачивается и уходит, и тогда там, откуда он уходит, всё становится омерзительным. Данте оглядывается по сторонам, потом сплёвывает. И быстро покидает проулок. Иногда Вёрдж раздражает его гораздо больше всех остальных! - Господи, Вергилий, как я тебя ненавижу! – злится он, шагая рядом с братом через плохо освещённую дорогу. – Почему ты постоянно заставляешь меня стоять на распутье?! - Каков план? – тут же оборачивается к нему брат, не замедляя шаг. - У меня? – Данте пожимает плечами. – Всех убить, а потом поехать домой, покушать тортика и затрахать тебя до смерти. Как тебе план? - Как жаль, что даже у Гильгамеша ничего не вышло в тот раз, - усмехается Вергилий сомкнутыми губами. - В плане секса? – уточняет Данте. - В плане бессмертия, ты, необразованная чернь, - с возмущением поясняет Вергилий. - Эл! Обернись! – выкрикивает Данте, указав пальцем куда-то позади него. Эл разворачивается к дверям, и Данте оставляет на губах брата смазанный поцелуй. - Опять наколол тебя, – смеётся Данте, обращаясь к Элу, прервав торопливый поцелуй. Эл разворачивается обратно, ничего не найдя, затем поглядывает по сторонам, а потом осторожно показывает ему средний палец, выдвигая его вверх. Как ребенок. Даже Вергилий начинает посмеиваться. Отсюда не видно, но маячащий на горизонте рассвет уже ощущается в воздухе. Сумерки тихо колышутся, а ветер снова начинает шелестеть, свезя с тротуара на дорогу остатки бумажек и окурков, швырнув их под ноги близнецам. Ребята широкими шагами, нога в ногу, направляются через дорогу. Вергилий перекладывает меч в левую руку. Строгий образ старшего из близнецов, решительно ступающего по грязному асфальту, убеждает встревожившегося Эла в том, что этот второй – окончательно псих, даже хуже своего брата. - Ты должен закрыть заведение и вывести людей, - заявляет Вергилий спокойным тоном, не терпящим возражений, наставив на него меч и не останавливаясь. – Можешь выполнять прямо сейчас. - Э? – Эл хмурится. - Почему ты всё ещё здесь? – мрачно спрашивает Вергилий. - Мы собираемся позаботиться о парнях в сапожках, иначе это никогда не закончится, - поясняет Данте. – Только не создавай паники, иначе всё это станет достоянием общественности. И мы с ним - тоже. Эл, кажется, сдаётся и, больше ничего не пытаясь говорить, подходит к ленточке, отцепляет её и отодвигает заграждения, а потом разворачивается. Вот его громоздкая фигура исчезает в дверях клуба. Ребята проходят по тротуару к короткой красной дорожке. И тут из-за дверей снова показывается Эл. - Итан, я...- начинает он. - Мне жаль. Я о твоих родителях. Тот удивлённо поднимает брови. - А? - непонимающе переспрашивает он, выглядя при этом сбитым с толку и каким-то недовольным. - Твои родители, ты сказал, что они... - Разве ты их знал? - тоже удивляется Вергилий. - Нет, - тот пожимает плечами. - Просто хотел выразить соболезнования. - Тут он почему-то поясняет: - Люди так делают иногда. - М-м-м, понятно, - кивает Вергилий. - В таком случае, спасибо. Твои соболезнования приняты. Тот с неловкостью, которой, как раньше считал Данте, у Эла не было, глядит на близнецов. Взгляд маленьких глаз останавливается на Данте. - Их убили, - наконец, поясняет Данте с каким-то мрачным вызовом и добавляет с неохотой: - Давно. Тот раздумывает, а потом понимающе кивает, глядя куда-то сквозь Данте. И исчезает за дверьми снова. Данте проверяет, не собирается ли тот выйти и задать ещё пару вопросов, на которые никто не любит отвечать, а потом, убедившись, то Эл исчез, кивает. - Ну вот, - говорит он, внезапно прижав Вергилия к стене. – Я просто хочу, чтобы ты знал: ты меня раздражаешь. Потому что я тоже не могу тебя понять. И потому что я должен сказать тебе спасибо. Хотя ты повёл себя как полное дерьмо! - Хотя бы сейчас ты мог бы просто сделать, что собирался, без длительных душевных излияний? – интересуется Вергилий. Данте по-мальчишески крепко прижимается губами к его губам. - Пусть даже так… Я всё равно всегда тебя прощаю, - шепчет он ему в губы, прервав поцелуй и отстранившись. - На удачу? – интересуется Вергилий. И Данте усмехается ему вместо ответа, и в этот миг биение музыки останавливается, а вместо него раздаётся грохот. - А вот и наша закрытая вечеринка, - cообщает Данте, обернувшись. В клубе уже горит унылый свет, обнажая тусклое, потерявшее лоск и таинственность нутро заведения. Посетители, те нарядные «счастливчики», которым повезло пробраться в клуб, и официантки – у них длинные бордовые фартуки -- пробиваются к выходу. Стаканы и пивные бутылки, которые рвущиеся к жизни официантки побросали вместе с подносами, раскатываются под ногами рванувших к дверям людей, оставляя на полу осколки и лужи; коридор наполняется запахом алкоголя. Замершие как статуи парни в костюмах все как один уже обернулись в сторону выхода, оглядывая небольшое столпотворение, а двое уже вкрадчиво шагнули из своих углов. Эл закрывается руками от какой-то пьяной девицы, одетой в бесформенное короткое платье и длинный красно-белый шарф, которая не хочет расставаться со стаканом и отбивается от Эла клатчем. - Вы что, спятили?! – злится Данте, отдёрнув от него длинноволосую девицу, и толкнув Эла в плечо. – Это, по-вашему, называется «без паники»?! Он пинает сверхтощую, но симпатичную девицу в сторону дверей. Та оборачивается к нему и начинает сражаться за свои права клиента заведения. - Эй, да ты хоть знаешь, кто… В этот миг за его спиной раздаётся грохот, и девица взвизгивает и пригибается, укрываясь за Данте. Тот оборачивается. Вергилий удерживает руками металлическую конструкцию-перекрытие, собранную из железных реек, на которой обычно под самым потолком сидит ди-джей, и к которой крепятся софиты и стробоскоп, освещающие танцпол цветными лучами и окатывающий дождём мелькающего света и теней. А наверху, там, где ди-джейская станция, на перилах балансирует здоровенный парень в сапожках. Он стоит, наклонившись на бок и раскинув руки в стороны. Ему что, не знакомы законы гравитации? Он поддёргивает брюки до середины голени, и Данте впервые видит его «сапожки». Никаких сапожек там нет. Просто чёрные копытца, а дальше - скакательные суставы сильных, безволосых ног. Мышцы такие крепкие, что вполне человеческие бёдра, безволосые и мощные, выглядят раздувшимися до вен, проступивших из-под тонкой кожи. Существо пружинисто подскакивает почти на пять футов вверх, станцевав тот самый степ на тонкой, в дюйм шириной металлической рейке. Чёрные копытца звонко щёлкают по стальной полоске и замирают, когда существо замирает на одной ноге, отставив вторую назад. - Данте, поторопись! Мне не терпится зааплодировать! – сообщает Вергилий, поддерживая многотонное перекрытие, будто атлант. Парень в сапожках спрыгивает вниз, звонко цокнув ногами по толстому поликарбонатному покрытию танцпола. Он делает несколько быстрых, стучащих па в сторону. И тут за ним откуда-то с потолка начинают соскакивать другие. Такие же, как он. Данте толкает визжащую дамочку перед собой - кажется, она резко протрезвела. В этот миг сверху на него приземляется один из парней, прижав к полу. Данте успевает оттолкнуть девицу, но она, заметавшись, бросилась в обратную сторону, оказавшись в зале. Она вертится, оглядываясь по сторонам, рот её некрасиво кривится. Она бы заплакала, но от страха даже слёз нет. Данте попадает локтем в глаз нападающему, быстро поднимается на ноги и перебрасывает существо через себя. Выхватывает Айвори из кобуры и выстреливает твари точно в лоб. Бурое месиво вылетает из раскуроченного затылка, забрызгивая грязный пол и щедро плеснув мозговой жидкостью в стену. Тварь тяжело падает на пол и замирает, конвульсивно дёрнувшись напоследок. И плоть твари будто бы окисляется, кожа сходит сгоревшей бумагой, обнажая кости тела и черепа, а потом кости чернеют и рассыпаются в труху. Существа одновременно и резко оборачиваются, на миг замерев, а потом забавно подтанцовывая, быстро окружают девицу, подскакивая ближе маленькими шажками, сужая кольцо. Они голые, а пах прикрыт густой, будто медвежьей шерстью. Мощные задние конечности, эти самые «козлиные ножки», никогда не стоят на месте, мышцы и сухожилия постоянно находятся в движении, проступая под розовой, тонкой как папиросная бумага кожей, изрисованной чёрно-синими венами и тонкими красными капиллярами. Здоровые, крепкие твари. Даже выше Малыша Эла, что удивительно. - Пожалуйста… Пожалуйста… - тихо-тихо просит девица, как-то сгорбившись и прижав руки к груди. - Так и будешь стоять?! – рычит Эл, бросаясь к девице. - Там бро. Не мешай ему, - аккуратно преградив путь рукой, говорит Данте, а потом проворачивает пистолет – ствол всё ещё дымится. – Вали отсюда, Эл. Закроешь двери покрепче, когда эта будет снаружи. И придержи копов. Арни уже вышел? - Арни был внизу, когда началась… эвакуация, - откашлявшись, признаётся Эл, а потом неожиданно «ломается»: - Что за херня у них с ногами?! Это не блядские сапожки! – орёт он, чем окончательно пугает ошалевшую девицу. - Они босиком. Нет никаких сапожек, - спокойно объясняет Данте. - Что за херня у них с ногами?! – надрывается Эл. - Тут у всех что-то не то с ногами, - хмыкнув, говорит Данте, глядя на девицу. Девица беспомощно переступает с ноги на ногу и в какой-то момент тонкая её нога на высоченной шпильке подкашивается. Твари как по сигналу рывком бросаются вперёд, но Вергилий что-то рычит и в этот миг девица уже оказывается вжатой в стену, а перекрытие обрушается на танцпол, разметав разбившиеся софиты по углам и прижав к полу парней вместе с их копытами. Девица визжит. Потом ещё раз. - Закрой рот и убирайся, - мрачно приказывает Вергилий, расслабляя руку и отбрасывая в стену пойманный фонарь с красным стеклом, который чуть не попал девице в голову: Вергилий прикрывает девицу собой. Он толкает её в спину, она отлетает к Данте, запутавшись в своих длинных, но слишком тонких ногах на высоченных каблуках. Красно-белый шарф развевается позади, словно корабельный «вымпел свода». - Что за…! - продолжает надрываться Эл. - Не будь трусливым ребёнком! Это всего лишь копытца! – раздражённо восклицает Вергилий. – Разве ты боишься плохой разновидности сатиров? - Ух ты, так это сатиры? – спрашивает Данте удивлённо. – Я их вообще по-другому себе представлял. Думал, они классные. Как в сказках. - Это далеко не сатиры. Это я их так назвал: похожи, да? – Тут Вергилий переводит взгляд на Эла. – Стражник, уходи отсюда, не то погибнешь. Они тебя затопчут, а нам будет некогда. - Ха! Стражник! – Данте посмеивается: он обожает, когда брат говорит анахронизмами. - Всего лишь?! – ужасается «стражник», а выражение его лица почти такое же жалкое, какое было у Сверчка, полировавшего Ямато в тёмном проулке. - О, Эл, ты ещё расплачься, - фыркает Данте. Эл разворачивается и бросается прочь. - Ебал я это всё, - нервно, зло и почти истерично бросает он напоследок. - Всё это! Тем временем кое-кто всё же уцелел под перекрытием: оно подёргивается и из-под искривленных металлических реек тут и там показываются руки с длинными тёмными ногтями. Данте срывается с места, забирается по рейкам верх и занимает ди-джейскую станцию. - У-у! Вот это сюрприз! Хотя джугбокс выдержал бы побольше, - умехается он. – Эй, Джил, что тебе поставить? – спрашивает Данте, перебирая пластинки, пока брат расправляется Ямато с «новенькими», сыплющимися сверху. – Пусть парни потанцуют! - А что осталось?! - задрав голову и выдернув меч из брюха твари, выкрикивает Вергилий. Данте присматривается к надписи на пластинке. – Я не знаю, что это! – он быстро оборачивается к брату. – Хочешь что-то, что я не знаю? - Да чёрт с ним, давай, – решает Вергилий, взмахивая Ямато и разрезая тварь на две половины, а затем нанося удар с разворота сначала сайей, а потом и мечом, снова и снова. - Окей. А если это окажется какая-нибудь рок-баллада?! - Станем обниматься и размахивать зажигалками, - усмехается Вергилий, обернувшись и уже стоя на колене на барной стойке. Но это оказывается нечто громкое, ритмичное и бьющееся в стены. Когда звучит пронзительный сольный гитарный риф, Данте перепрыгивает через перила и вздёргивает перекрытие. Вергилий морщится. - Приве-ет, козлята, - улыбается Данте, вынимая пистолет. В этот миг музыка начинает пульсировать и грохотать из колонок, установленных по углам. На Данте из-под перекрытия набрасываются уже полностью изменившиеся твари и сбивают его с ног. Данте вглядывается в искажённые черты человеческих лиц. Какие-то не особо и человеческие эти лица. Слишком высокие надбровные дуги, слишком высокие скулы… Жёлтые глаза с крошечными точками зрачков как-то раздвинулись по сторонам от широких плоских переносиц. А ещё… - Чёрт! – Огромные человеческие зубы клацнули совсем рядом, едва не отхватив щёку. – Не думай даже! – Он мигом вставляет в раскрытую пасть ствол пистолета и жмёт на курок. Данте кое-как отстреливается и вскакивает на ноги, вырвав из рухнувшего перекрытия стальную рейку. Нанизывает их на рейку, отталкивая от себя и не позволяя укусить за шею, куда они все метят, а заодно расстреливает тех, кто ещё не успел выбраться. Выстрелы едва слышны за грохочущей музыкой. - И до свидания, - выдыхает он. – Почему я не взял свой меч?! Вергилий самодовольно хмыкает, скользнув взглядом по лезвию Ямато снизу вверх, а потом резко отводит руку назад и сбивает с ног тварей, которые выскакивают из-за барной стойки. - Потому что здесь не с кем сражаться? Или как там ты сказал? Вергилий делает сальто назад и оказывается на полу, провернув меч. «Сатиры» собираются плечом к плечу напротив. Они каким-то образом набирают силу. Почему их теперь так много?! Вергилий, склонив голову, мрачно и угрожающе глядит на них. Они отстукивают несколько занятных па, а потом начинают подходить поближе, сужая кольцо. В этот миг Данте уже попадает в такое же окружение: рейка особо не помогла, его постепенно прижимают к перекрытию. - Вёрдж! – выкрикивает Данте ошеломлённо. – Они так подзывают остальных! Стуком! - Сделай музыку погромче! – кричит ему Вергилий. - Да, я с… Уо-о-о-у! - Его сбивает с ног орава справа, выставив плечи вперёд, как в футболисты в регби: они именно так и атакуют, бросаясь вперёд плечами и головой, и отшвырнув от станции. Он не теряется. Методично, но немного нервно расстреливает каждого поодиночке, втискивая ствол пистолета в распахнутые широченные рты, с хрустом выбивает зубы и глаза основанием оружия, успевает свернуть несколько шей. Когда подскакивает на ноги, то оказывается весь залит чёрной зловонной кровью. Но ему больше не добраться до усилителей – «танцоров» теперь слишком много вокруг. Все наклонились вперёд, расправив мощные широкие плечи, скалят свои человеческие, но слишком огромные зубы, топая-топая-топая, выбивая какой-то ритм, который уже начинает заглушать музыку. Данте начинает казаться, что он сходит с ума. - Сделай музыку погромче! – орёт Данте. – Они меня доводят! Они меня… Цок-цок-цок-цок… На танцполе уже белые вмятины, от них паутиной – глубокие трещины. Копытца выбивают оглушительное стаккато, из-под них пылью брызжет дробящийся прозрачный поликарбонат, которым устлан танцпол. - Сделай… Громче! – прикрыв уши, стонет Данте. – Джил! Но Вергилий и сам трясёт головой, пытаясь понять, что происходит вокруг него. Отовсюду приходят остальные. Опускаются с потолков, бодро спрыгивая на пол, будто резвые десантники из кунсткамеры, готовые к какой-то спецоперации, ползут по ступенькам из подвала, виляя голыми задницами и подтягивая копытца, скалясь и перебирая мускулистыми руками ступени лестницы, быстро-быстро, одну за другой. Выбираются из щелей и углов, ловко прогибаясь, если застревают, и тянутся вперёд. Они заполонили это место, будто муравьи в муравейнике за считанные минуты. И в этот миг оглушительно взвывает гитарный риф, подскакивает оставленный на стойке стакан. Вергилий и Данте одновременно оборачиваются, прикрыв уши. - Бармен? – подняв бровь, удивлённо интересуется Вергилий. Арни, перепуганный до смерти, стоит в диджейской станции, выкручивая ручку громкости до упора и зажав хотя бы одно ухо плечом. - Отважный трактирщик, - криво усмехается Вергилий – он оказывается впечатлён. А твари почти одновременно перестают скакать. Они, кажется, тоже поняли, что трактирщик был отважен. При жизни.Они медленно поворачивают свои не козлиные, но и нечеловеческие головы и поднимают морды. Они действуют одинаково, словно по неслышной остальным команде. И вот они улавливают, где помеха. Они так и стоят, глядя на окончательно отчаявшегося Арни своими жёлтыми светящимися глазами. А Анри, несчастный и уже обречённый, всё ещё зачем-то неловко машет татуированной рукой близнецам и что-то кричит им. Зачем теперь? А в зале стоит такой грохот, что расслышать уже всё равно невозможно. Данте и Вергилий - нет, они не слышат, но им кажется, что они знают, что нужно делать. Они кивают друг другу, подавая знак. Данте жмёт на курок, отбиваясь основанием рукоятки пистолета и чёртовой металлической палкой, которая вскоре позорно и беспомощно гнётся. Данте с раздражением и отчаянием отшвыривает её в сторону, попав одному из козлоногих тварей точно в глаз и пригвоздив его сквозь глазницу к огромной музыкальной колонке. Глазное яблоко повисает на омерзительной склизкой нитке, дёрнувшись на ней, словно сломанный шарик бурого йо-йо. - Вот блядь, - вздыхает Данте, а Вергилий бросает на него раздражённый взгляд: теперь музыка утихнет и твари вновь смогут ориентироваться по своему цокоту. Колонка дымно искрит, на потолке с безумной скоростью начинает вращаться тот огромный дискобол – Шестая Луна. Тварь, пришпиленная к колонке, дёргается от ударов током, а потом обмякает и начинает выгорать, как остальные. Но только вот музыка становится тише. Твари семенят и скачут, подбираясь к диджейской станции, а потом ловко залезают в неё по косым рейкам. Арни успевает только заорать почти неслышно и ухватиться за перила крепкой хваткой. - Нет! – рычит Данте, оборачиваясь и выбивая зубы наскочившему на него козлоного Парня в Сапожках. – Нет-нет-нет, только не он! Всё, Данте отлично понимает, что уже не успеет добраться до Арни. В этот момент Вергилий, развернувшись, скашивает нескольким головы с плеч одним протяжным, размашистым ударом. Головы, прокатившись по плечам уцелевших собратьев и бессмысленно оскалив зубы, падают на пол, отскочив в сторону, словно россыпь футбольных шаров. Вергилий немедленно подпрыгивает и хватается за перекладину станции, подтягивается. Твари прыгают вверх, клацая зубами. Вергилий быстро перебрасывает своё тело наверх и начинает яростно орудовать сайей, чтобы не задеть клинком Арни, которого тащат и дёргают в разные стороны и от которого не видно ничего, кроме стиснувшей перила руки. Вергилий отшвыривает последнего, опрокидывая всех на пол, где их расстреливает и добивает взбешённый Данте, зло отпинывая ногой безжизненные тела. Вергилий перебрасывает через плечо Арни, обмякшего и тряпичной куклой повисшего без сознания, и прыгает с ним на пол. Потом пробивает себе дорогу к барной стойке. Исковерканные тела разлетаются с его пути, и Вергилий торопливо переваливает Арни через барную стойку. А кисть руки со стальным кольцом на безымянном пальце так и остаётся сжимать перила станции... Вергилий подаёт брату глазами знак и бросается в самую гущу, дробя крепкие кости, снося головы и кромсая рослые жилистые тела. Данте забирается за барную стойку и выискивает, чем перетянуть кровоточащую руку. Быстро вытягивает ремень из джинсов Арни и накладывает жгут как умеет, сидя на корточках. - Давай, Арни, ты будешь героем этого клуба. Сражался и победил! – он шлёпает Арни по щеке и тот что-то бормочет, не открывая глаз. – Я к тебе никого не пущу. Данте разворачивается и начинает отбиваться и отстреливаться, ловко «оттанцовывая» прочь от тварей, уворачиваясь, отбиваясь локтями и коленями и не снимая пальца со спускового крючка. Айвори приятно теплеет в его руке, а твари собираются на танцполе поплотнее. Очистив себе живой коридор, Данте прищуривается, разгоняется и взбегает вверх по стене. Ловко проскользнув по стальным стойкам с софитами, он добирается до гигантского зеркального шара, который вращается с безумной скоростью после того, как закоротило колонку: проводке конец. Полудемон выбрасывает вперёд руку и жмёт на спусковой крючок, метко отстрелив шар от крепления. Тот, всё ещё вращаясь на дикой скорости, со свистом летит вниз, и грохается на столпившихся тварей, расколовшись на тысячи ослепительных осколков. Вергилий отклоняется назад и прикрывается рукой. - Ву-хууу! – смеётся Данте сверху, помахав брату рукой с пистолетом. – Вот это мой тип вечеринок! Как тебе?! - Неплохо! - откликается Вергилий, снеся козлиную голову какой-то настырной твари, ухватившей его за плечо. - Вырубай это к чертям! - Момент. Данте повисает на металлических перекрытиях и, дёрнувшись и изогнувшись, отпускает балку. А сделав сальто, уже через миг оказывается на диджейской станции и разносит выстрелом пульт. Музыка тут же смолкает и становится оглушительно тихо. Тишина, обрушившаяся на разрушенный танцпол, оказывается внезапно тяжёлой. Такой, что на миг начинает казаться, будто уши заложило. И лишь со временем, когда последние намёки на ритмичный грохот из колонок тают в провонявшем кровью и порохом пространстве, тишина становится несовершенной: вот что-то почти неслышно грохнулось на пол, вот, скрипнув, что-то осело, вот - отстранённый железный лязг какой-то перекладины, обвалившейся из-под ди-джейской станции. Кажется, ещё немного - и здание не выдержит и просядет, и погребёт под собой раскуроченные останки козлоногих существ, двух близнецов-полудемонов и отважного трактирщика Анри. - Всё? – спрашивает Данте, обернувшись назад. – Что-то непохоже. Данте испытывает горящее мерзкое беспокойство. Сродни неприятному ожиданию, предчувствию. Вокруг слышен ещё один звук - голос тлена и смерти. Твари повержены: большинство из них сгорают, превращаясь в прах, разлагаясь прямо на глазах. Смерть шепчет этим голосом: шелестом разложения, распада. Она незримо шагает по превращённому в руины помещению, забирая обратно с собой тех, кто и до этого фактически был частью её. Данте кажется, что смерть никуда не уходит. Она не хочет покидать это место. Будто она останавливается и тихо усаживается в одно из оставшихся кресел и глазеет пустыми чёрными провалами глаз: не забыла ли кого? Возможно, её жатва ещё не окончена. Данте бесцельно ищет её взглядом, но, разумеется, не находит. И ему кажется, что она глядит прямо на него. Нет. Она глядит не на него. Вергилий, тяжело дыша, глядит на сатиров: мёртвых, рассыпающихся в прах, и полуживых, готовящихся стать прахом и усеявших танцпол. Он не ищет глазами смерть, но у Данте такое ощущение, будто тот совершенно точно знает, где она. Вергилий игнорирует смерть. Чтобы унять тревогу, Данте спрыгивает вниз и бежит к бару, к Арни. Арни... почти уцелел. Если бы не рука. Но, вяло шевелясь, тот кое-как перевязывает себе предплечье тряпкой и затягивает зубами. Классно быть барменом: они не чувствуют, когда рядом ходит смерть. Выжили - и это уже хорошо. А вот такие как Данте и Вергилий... Старший из близнеццов наклоняется, поднимает бутылку «Гаваны» и стакан для виски. Наливает немного и передаёт Данте бутылку. Тот зубами выдёргивает дозатор. - Эй, Данте, - зовёт Арни утомлённо, лёжа на полу. Тот переводит на него невесёлый взгляд. - Возьми там… апельсинку, - говорит Арни. – И давай дальше. - Мне нечем сражаться, - с горечью усмехается Данте. – Пистолет в замкнутом пространстве – это плохая идея. - Плохая идея... Тогда хорошие новости, - отвечает тот, привалившись спиной к стене под полками со спиртным, и поднимает руку с большим ножом. – Это – нож для нарезания фруктов. Данте смаргивает, потом усмехается. - Ты хочешь, чтобы я дрался с демонами, - он чуть указывает пистолетом на нож в его руке. - Ножом для лаймов? - А у тебя есть выбор? Если бы у меня в тот раз был нож для лаймов, я бы просто… - Арни горько усмехается. – Убил тех ублюдков, угнавших мой мопед! Просто убил бы! Выпустил бы им чёртовы кишки! - Чё? – переспрашивает удивлённый Данте, утерев высыхающую испарину запястьем - в руке всё ещё зажат пистолет. - Его мопед был угнан, когда он покупал сигареты на заправке, - поясняет Вергилий, сделав глоток из стакана и всё глядя туда, где выход. Тут Арни начинает плакать. Он пытается бороться, смеётся кое-как, но потом сдаётся и просто плачет. - У тебя что, шок? – спрашивает Данте. - Да… Мопед угнан. Ещё бы! Ещё бы у меня не было шока! – кричит в ответ Арни, прижав изувеченную руку к груди. – Я копил… деньги! Я хотел… в Луизиану! Вергилий поднимает бровь и глядит на Данте. Тот чуть пожимает плечами, будто извиняясь. Ну да, у парня шок. И тут что-то грохает в дверях. Арни вздрагивает и снова заходится в бесшумном плаче. - Он мой, - предупреждает Вергилий, распрямившись. В разрушенный клуб, объятый тишиной и смертью, неторопливо и спокойно входит крупный, высокий человек. Выглядит он здесь внезапно так органично, словно весь этот клуб был выстроен именно для этого момента, для этого эффектного появления. Человек идёт сквозь тусклый жёлтый свет, ровно и неторопливо ступая по хрустящему битому стеклу, не обходя лужи из пролитого алкоголя. Тишина наполняется хрустом стекла и гулкими шагами. Данте становится неожиданно не по себе. Потому что неприятное ожидание, кипящее внутри него, неожиданно успокаивается. Может. именно этого события он и ожидал? Что это ещё не конец и кто-то всё же явится к ним на испорченную вечеринку? Данте хмурится, разглядывая пятнистую накидку из козлиной шкуры на широких плечах. Из-под неё выглядывает белоснежная сорочка с широкими рукавами. Человек на миг останавливается, ткнув тростью в разлагающуюся массу на полу, а потом проходит дальше и замирает возле упавшей диджейской станции. Правда, этот посетитель уже в возрасте, поэтому едва ли он силён в таких тонкостях, как диджейские станции в ночных клубах. Волосы его уже покрыла седина, но это только подчеркивает красивое, правильное лицо. Светлые глаза, лучики морщинки, разбегающиеся из внешних уголков глаз. Он и правда должен быть здесь? - А ты их родственник? – наконец, осторожно интересуется Данте, который таки успел подобрать и откусить обещанную Арни дольку апельсина. – Они плохо себя вели. Тот в ответ ему усмехается своими бледными губами. Переводит взгляд на Вергилия. Затем на Данте. Обводит тёмными глазами клуб. И снова останавливается на Вергилии. Старший из близненцов чуть кивает и салютует ему стаканом рома. - Не слишком ли ты юн для столь крепкого алкоголя, молодой человек? – спрашивает человек певучим звучным голосом. – Что бы сказал твой папочка? Красивый такой голос… Вергилий усмехается. - Он бы сказал, что отвага не знает возраста, - отвечает Вергилий. У Вергилия голос точно покрасивее. - Да. Так бы и сказал, - сразу подтверждает Данте и, стараясь успеть, пока пауза не закончилась, делает пару глотков рома из бутылки. - А что бы он сказал, узнав, что вы двое коротаете досуг, предаваясь разврату? - Пф-ф-ф! По субботам все коротают досуг, предаваясь разврату, – пожимает плечами Данте. – Он бы, наверное, ничего не сказал. Тут он поднимает бровь и оборачивается: он точно слышал какой-то шорох, поэтому теперь разыскивает источник звука. Ах, Анри пытается подняться на колени. Вергилий бы сказал: "Весьма некстати". - В объятиях друг друга и на одном ложе? – в деланном недоумении глядит на него человек в накидке. – Вы же мужчины. И тут совершенно неожиданно в пустом помещении гремит выстрел. И тотчас же позади раздаётся звон, а затем - глухой стук - это на голову Арни свалился огромный, отстрелянный от провода стеклянный плафон, который до этого момента висел на потолке над барной стойкой. Это вырубает Арни. Он оседает навзничь у стены, закрыв глаза, а голова его падает на грудь. Рядом остаётся лежать расколовшийся стеклянный фиолетовый плафон. - Это даже не твоё дело, - подув на ствол пистолета, чтобы рассеять дымок, отвечает Данте. – Не суй нос в чужие семейные дела. Вергилий, довольный смекалкой Данте, улыбается, быстро обернувшись к нему. - Всё это говорит о том, что вы не относите себя к человеческому роду, - замечает старик, бросив заинтересованный взгляд на бессознательного бармена. - Любопытные выводы, старик, - громко замечает Вергилий, снова повернувшись к гостю. – Но ты не учёл одного: пусть досуг на ложе с мужчиной, будучи мужчиной, и содержит в себе толику хаоса, но хаос – это самая рациональная часть мироздания. - Вергилий проворачивает Ямато, скользнув взглядом по клинку. – Даже алхимики отталкиваются от сакральных знаний о Первозданном Хаосе, тебе ли не знать? - он пожимает плечами. - Насчёт людского рода… Тут ты прав. Однако что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. - Во, точняк! – Данте кивает и указывает большим пальцем на брата. – Так и есть. Уделал тебя, ха? Мой бро, – а потом он тихо говорит Вергилию. – Я почти нихера не понял, но точно ты крут. Про быка мне особо понравилось. Вергилий бросает на него взгляд вскользь и хмыкает. - Спасибо. Ты тоже ничего, - негромко, немного самодовольно говорит он. – Итак, оставим разговоры о высоком. Ты пришёл… - Вергилий выжидательно умолкает, глядя на человека. Тот протягивает руку, до этого скрытую под накидкой. О! Тоже нет кисти! - Ха, это я поздоровался в тот раз! – довольно усмехается Данте, глянув на брата и кивком указав на руку. – Классно я отхватил, да? Ничего лишнего! - Я думаю, что после этого... знакомства, мы почти родственники, - криво усмехается тот в ответ, а потом продолжает: - Дело в том, что… - и тут он умолкает: ему на плечо неожиданно шмякнулась человеческая рука – кисть Арни. Старик мрачно глядит на чужую руку у себя на плече. И тут Данте начинает хохотать. Он громко смеётся, глядя на то, как человек снимает с плеча за палец кисть руки. А вот Вергилий остаётся молчалив. Данте, впрочем, тоже становится не смешно, когда человек, откинув кружевную манжету, приставляет кисть к ране… А потом на пробу сжимает кулак. Разжимает. И поднимает холодный взгляд на Данте. - Ты что творишь?! Это чужая рука, верни! – ошеломлённо требует Данте. - Ха, обе левые теперь, видал? – внезапно замечает Вергилий, ткнув Данте локтем в бок, и срывается на смех. И тогда Данте понимает и тоже начинает хохотать, махнув в сторону человека бутылкой. - Придётся ехать в Лондон, – говорит он сквозь смех. – Там движение правостороннее. Старик холодно глядит на близнецов, а потом прячет руку под манжету. Успокоившись, Вергилий проворачивает Ямато и наставляет на алхимика клинок. - Я меняю твой генератор на руку этого человека, - громко предлагает он. – Согласись, тебе нужна рука. Тот глядит на него мрачно. Оставшиеся в живых козлоногие твари, ещё немного постояв вокруг, почему-то резко и пружинисто шлёпаются на пол на свои розовые задницы, будто безвольные куклы. - Она же… левая! – вдруг выкрикивает старик сквозь зубы. И тут Данте снова начинает смеяться. - Блядь, точно, всё время забываю, - сквозь смех признаётся он. - Тогда просто отдай мне генератор, - говорит Вергилий уже угрожающе. – И я отпущу тебя. - Сын Спа-арды, - тянет тот в ответ, качая головой. – Твой отец заслужил то, что получил. - Он получил двух крутых сыновей, которые надерут тебе задницу, - наставив на него указательный палец, выкрикивает Данте. - Ты, - старик смотрит на Данте. – Сорвал мне планы. А ты, - он переводит взгляд на Вергилия. – Помог ему сорвать мне планы, потому что он уже и так сорвал их тебе. Маленький предатель. - Я весь в своего папочку, - пожимает плечами Вергилий. – Срывать всем и друг другу планы – это наша семейная традиция. Мы ею гордимся. Но я ею временно пренебрегу. Вергилий подпрыгивает, делает сальто вперёд и, резко опуская Ямато, становится перед Стариком. Меч прошёл от плеча до талии, разрубив торс. Уже в следующий миг на месте разруба появляются тонкие красные нити, сотни нитей, похожих на кровавую слюну, которые будто бы стягивают разъединённые части плоти, латая тело. И оно вмиг собирается в одно целое. Только рубашка и шкура козла остаются с прорехой. Однако с накидки прореха исчезает уже через мгновение. И вот сейчас бледная кожа, вся в странных глубоких шрамах, мертвенно белеет в прорехах сорочки. Вергилий ничего не предпринимает, он просто глядит, чтобы понять, с чем имеет дело. - Ну? – спрашивает старик и подаётся вперёд. – Получил?! – громко выкрикивает он в лицо Вергилию. - Нет ещё, - бросает Верилий, развернувшись и так, с разворота нанося несколько скользящих, быстрых, горизонтальных ударов. Вергилий отступает на шаг, даже не вложив Ямато в ножны, а лишь отведя руки назад и чуть склонив голову, тобы тут же броситься снова, если потребуется. Ничего не выходит. Человек собирается обратно, едва только внутренности успевают мелькнуть на пару секунд. Он разбирается и собирается обратно, как чёртов конструктор! Он даже не двигается, чтобы продемонстрировать Вергилию всю беспомощность его попыток. - Что за подлость? – злится старший из близнецов, отскакивая на пару шагов назад и развернувшись. Данте собирается рвануть к брату, но резко оборачивается и останавливает его. - Я сам, - зло напоминает он, уже ударяя врага сайей в лицо наотмашь. Голова человека с хрустом отворачивается, он падает, а Вергилий уже поднимает меч, тут же докромсав вытянувшийся полуобнажённый торс мечом ещё до того, как тело незваного гостя соприкоснулось спиной с полом. Данте встревожено поглядывает на происходящее. Человек, у которого бессчётное количество порезов, нанесённых Вергилием, уже соединяется блестящими ниточками, "сшивая" плоть, поднимается, посмеиваясь. Он встаёт на ноги и, запрокинув голову, смеётся. На бледных щеках Вергилия уже проступают красные пятна: его довели до белого каления. А старик всё хохочет, разведя руки в стороны и демонстрируя своё бессмертие. Хохот эхом разливается по разрушенному залу. - И всё равно две левых, - кричит ему Данте, от напряжения сделав ещё один глоток рома и поморщившись. – Фу-у-у. Ну и дрянь. - Убью тебя, - в ярости выплёвывает Вергилий, замахиваясь и удивленно замечая тихий щелчок. А потом раздаётся лязг металла: Ямато упирается лезвием в лезвие тонкого странного клинка. Алхимик улыбается Вергилию, приблизив лицо с той стороны скрещенных мечей: трость, с которой пришёл - это уже вовсе не трость. Это узкий, прямой меч, мягким клином расширяющийся к остроугольной гарде, который теперь искрится фиолетовым и изредка дымится. Алхимик разворачивается и ударяет, но задевает клинок Ямато. Искры взлетают в воздух пропахший мокрой шерстью и алкоголем, а Вергилий уже напрыгивает сверху, атакуя с воздуха в красивом сальто. Тот отбивает меч и вверх взмывает фонтан огоньков, а Вергилий вскрикивает, на миг едва не выпустив Ямато. Он приземляется, упершись ладонью в пол, и недоумённо глядит на рукоять меча: она вспыхивает красным, будто обмотка тлеет. Она… тлеет? - Что? – удивлённо спрашивает сам у себя Вергилий. Но всё равно ухватывает оружие и снова наносит удар за ударом. С каждым ударом меч нагревается всё сильней, а искры при столкновении уже выплёскиваются светящимся дождём. И чем сильнее удары, тем горячее оказывается рукоять Ямато. Старик оказывается ловким, вёртким и сильным, накидка из козлиной шкуры тяжело взлетает, когда он разворачивается. Кажется, «запахло жареным»: это уже ладони Вергилия. Он стискивает зубы и снова бьёт, перебрасывая меч из руки в руку при каждом ударе. В тускло освещённом зале стоит звон мечей и треск искр, а ещё – странный запах мокрой шерсти. Вергилий, стиснув зубы, переходит в нападение и уже загоняет старика на диджейскую станцию. - Эй, ди-джей! – салютует ему бутылкой Данте, пытаясь не выдавать стиснувшей сердце тревоги. Вергилий быстро запрыгивает на станцию. Волдыри уже сошли, обнажив красную кожу, а потом сошла и она, и ладони превратились в сплошные раны: удары наносить стало сложней из-за проклятых ожогов. В какой-то момент руки почти перестают слушаться, и Вергилий забирается на перекрытие, чтобы бросить досадливый взгляд на двигающиеся, опалённые мышцы ладоней и белые суставы пальцев, явившие себя из-под оплавившейся плоти. Зато он уже увидел генератор, тот жёлтый камень в груди старика. Вергилий ударяет по нему сбоку, разворачиваясь так резко, что полы тренча взлетают. Ничего не происходит. Данте нервно подбрасывает и ловит нож для нарезания фруктов, не отводя взгляда от брата. - Не… вздумай! – предупреждает Вергилий, даже не обернувшись в его сторону и уклонившись от рубящего, после чего вернувшись на крошечную станцию. Меч старика попадает по перилам и переламывает их, подплавив. Они заворачиваются внутрь, образовав узкий проём. Ещё несколько ударов крест-накрест, мечи сходятся в сцепке. - Бросай, - говорит Алхимик, глядя горящими тёмными глазами ему в глаза и налегая на меч. – Ну же, бросай. Ты уничтожил то, что я строил, теперь должен мне сердце: с ним я построю всё заново. Бросай меч. Вергилий молча и упрямо отталкивает, склонив голову и глядя снизу вверх на врага. - Тогда гори, - шепчет тот. И рукоять Ямато всё же вспыхивает. Фиолетовым, будто газовым огнём, охватив пальцы Вергилия. Он чертыхается, потому что руки его больше не могут держать оружие, а от боли он едва ли понимает, что происходит. Ямато падает на пол с громким лязгом, и старик в этот же миг ударяет прямым и попадает точно в печень Вергилию. А потом, подождав, выдёргивает меч. И сердце у Данте почти перестаёт биться. Вергилий ошеломлённо глядит в красивое, лощёное лицо, замершее в бессмертии и лишь слегка тронутое старостью. Жёлтый камень в его груди вспыхивает таинственным светом. - Больно? – негромко спрашивает старик, глядя на Вергилия с неизъяснимым, ироничным сочувствием. - Больно, - тихо признаёт Вергилий, пытаясь удерживать голову прямо. И падает на колени. - Блядь! – сквозь зубы выкрикивает Данте, взведя курок. - Нет! – кричит ему Вергилий, не поднимая головы, и изо рта выплёскивается кровь, пачкая тренч и брюки. – Нет, Данте, - еле слышно добавляет он, а меж мокрых чёрных губ протягивается тонкая скользкая ниточка слюны и крови. Старик опускается на колени и поднимает его голову, взяв пальцами за измазанный тёмной кровью подбородок. Вергилий послушно смотрит прозрачными глазами в сосредоточенные глаза старика, между губ то и дело возникают багровые пузыри. - Ты ведь… сжульничал, - шепчет старику Вергилий, не обращая внимания на кровь. – Отнял… мой меч. Мужчины так, - он качает головой. - Не сражаются. Хотя теперь… неважно. Вергилий уже всё увидел. Он рассмотрел камень в груди. Теперь он знает секрет. И Алхимик это знает. Алхимик взбешённо опрокидывает мальчишку назад. Тот отлетает к перилам и спиной напарывается на изогнутую металлическую рейку, которая с хрустом проходит через его лопатку и выходит из груди справа. И в этот же миг гремит выстрел. Данте уже выстреливает снова, опять попадает в плечо Алхимика, вырвав кусок плоти, но рана уже закрылась. А голову тот всё равно успевает отдёрнуть. - Не лезь! – выкрикивает Вергилий, схватившись за плечо. – Ах, чёрт… - Заткнись, Вергилий, - шепчет Данте, упрямо удерживая пистолет в вытянутой руке нацеленным в голову алхимика, распрямив плечи и поджав губы. - Заткнись. – Двух таких сердец хватит, чтобы возместить мне всё, - Старик хлопает ладонью ему по груди. - Какое же ты глупое дитя, Вергилий Спарда. Ты и он - две бестолковых куклы… - Да, - криво усмехается тот. – Мы. И твою армию, да… И твою прислугу. Тоже порешили... Мы с бро, ха... Холодный пот проступил у него на лбу и над верхней губой, покрыв бледную, будто обескровленную кожу маслянистой плёнкой. Тело взмокло от этой испарины и крови, давно пропитав рубашку, заставляя открытые раны саднить ещё больше, а сердце бьётся так дико, что... - Джил, что ты делаешь? - распахнув глаза, шепчет Данте, буквально вслушиваясь в звон натянутых нервов Вергилия, вслушиваясь, как стучит и выпрыгивает из пробитой грудины обезумевшее от боли сердце. Ему кажется, что его собственное сердце сейчас просто остановится. От переживаний Данте ощущает лёгкую тошноту, а по виску сбегает горячая капля пота. Он с таким напряжением вглядывался в происходящее, что грани остального мира просто исчезли из поля зрения. Весь мир сузился до умирающего брата, прибитого к чёртовым перилам, и до незнакомца, который победил Вергилия. - Теперь вы всё вернёте на круги своя. – Старик кивает, задумчиво глядя на Вергилия. – Я чувствую, что тебя терзает боль… Скажи мне, ты уже понял, - он приближает лицо к его лицу. - Как выглядит смерть? Данте нервничает, проворачивая нож в руке и внимательно поглядывая на происходящее. Вергилий сжимает кулаки, пробуя, зажила ли кожа хоть немного. Нет. Меч эти руки не удержат – лоскуты обгоревшей кожи сходят неравномерно, а новая ещё слишком чувствительна. Нож разве что… Он аккуратно заводит руки за спину. - Смерть, - тяжело выдыхая, шепчет Вергилий, а потом, услышав тихий лязг позади, вздрагивает и морщится. – Твоя смерть выглядит… отлично. Так мне говорят. – Он улыбается через силу, зубы перемазаны кровью. Тот кивает, отрешённо глядя на Вергилия. - Убьёшь ли? - тоже усмехается он, а камень в груди его пульсирует, словно живой. – Глупое дитя-а. Разные люди пытались, ломая мечи о мою плоть. – Он широко раскрывает свои светлые зеленоватые и бесконечно гипнотизирующие глаза. Вергилий чуть прищуривается. Глаза Алхимика меняют цвет? Разве они не были тёмными? А когда только явился - светлыми... Да. они меняют цвет. Сейчас радужки похожи на два затягивающих в безмятежную глубину, сулящих покой озерца. Как пруды в заброшенных парках, давно заросшие тиной и ряской, бестревожные, недвижимые… - Не может быть в мире того оружия, что поразит меня, - шепчет Алхимик, глядя в глаза Вергилия своими восхитительными спокойными глазами. Вергилий смаргивает. Потом хмурится и качает головой, всё не сводя с него мутного взгляда. - Одна пуля и нож для нарезки лаймов, - уверенно, хоть и негромко говорит он и поднимает изувеченную руку. А Данте выдыхает. Всё-таки он хорошо метает ножи, когда нужно. Он тоже поднимает руку и взводит курок. - Это, - Глянув на нож, старик поднимает тронутые сединой брови вразлёт и начинает звучно смеяться, а глаза теряют свой невероятный гипнотизм, морщинки-лучики становятся глубже, но это не делает его лицо некрасивым, просто немного… злым. – Это – твоё оружие? – уточняет Алхимик всё содрогаясь от смеха. - Против… Меня?! - Нет, - сразу выдыхает Вергилий, рассыпая кровавую пыль изо рта. – Оружие - это он. – Вергилий чуть кивает в сторону, хотя Данте находится позади. - Мой брат. Старик меняется в лице, вскинув руку с мечом для быстрого рубящего удара, но Вергилий, даже почти поверженный - всё-таки моложе. И даже такой он быстрее. Нож с треском входит как раз поперёк грудины, застряв наискосок всем лезвием в жёлтом пульсирующем овальном камне как раз посередине груди. Алхимика отбрасывает назад, он падает, но опирается ладонями о решётку пола. Распахнув свои глаза, он в глубоком ужасе глядит на то, как глубокие белые трещины ползут паутиной по гладкой поверхности, рассекая камень. Из них сочится чёрная кровь. Вот теперь – всё как надо. Он поднимается медленно, неуверенно. Становится на ноги, покачиваясь, будто пьяный. - Джекпот, - шепчет Вергилий, отклоняясь вправо, не слыша, но зная, что то же самое шепчет Данте. Пуля, в нужный момент выпущенная из Айвори, бьёт точно в цель, звучно звякнув о спинку ножа и загнав его поглубже в камень, почти разделив надвое. Нет, он разделил надвое далеко не камень. Камень – это просто броня. Старик дёргается, неверяще глядя на нож. Меч с лязгом выпадает из его руки, перестав дымиться, а раскалённый Ямато внизу, на полу, тут же блекнет, испустив угасающую струйку фиолетового пара, скользнувшего по лезвию и рукояти подобно юркой змее. Козлоногие твари как по приказу безжизненно падают на спину, раскинув мощные жилистые руки. - Зачем это тебе? – шёпотом спрашивает старик, оседая на пол. – Хочешь… власти? - Сдаю экзамен, - отвечает Вергилий негромко, и смазанным движением выдёргивает из его груди нож. - И это – всё?! – сипит тот, по инерции подавшись вперёд. - Это всё, - кивает Вергилий, а потом запрокидывает голову, закрыв глаза и слушая вязкие, клокочущие, жутковатые звуки смерти совсем рядом. Тело человека перед ним оплывает, теряя форму. Бесчисленные шрамы раскрываются и темнеют, выплеснув вязкий, сладковатый трупный запах в и без того зловонный воздух. Кожа отслаивается тут и там, обнажая истлевающие кости, стекает с лица, открывая череп с пустыми глазницами. А потом кости истончаются и останки, прикрытые козлиной шкурой, падают к ногам Вергилия, который открывает глаза и рассредоточено и сонно глядит на омерзительные метаморфозы, происходящие прямо перед ним. Когда Алхимик превращается в кусок шкуры и треснувший жёлтый камень, голова Вергилия падает на грудь. Он как в полусне слышит, что брат бежит к нему по разгромленному танцполу, забирается по металлическим рейкам на станцию. Cлышит его гулкие шаги по железу. - Данте! – зовёт он негромко, устало. - Помоги мне. Топ-топ-топ... - Данте... - ещё тише подаёт голос он. И только сейчас различает голос брата в ответ. - … говорил! Ты что, уснул? – спрашивает Данте. - Не вздумай меня динамить! - Данте? Данте дёргает его на себя. - Не трепи так, - раздражённо морщится Вергилий. - Лучше уйди. Больно, дурак! - О, с возвращением, бро! И Вергилий усмехается, не открывая глаз. Данте голыми руками разгибает стальную рейку и тянет брата на себя. - Ого! Я и не знал, что в тебе столько крови… Я думал, там давно снег. - Нет. Всё ещё нет. Вергилий отдыхает, ожидая прекращения кровотечения. И Данте сидит рядом, и держит его голову у себя на коленях. Он отбрасывает козлиную шкуру и находит тот самый угасший жёлтый камень, похожий на очень светлый янтарь. А в нём… - Какой пиздец, - шепчет Данте, вглядываясь в крошечного, перерубленного надвое человека внутри камня, словно там тысячелетнее насекомое, навсегда замершее в янтаре. И Данте отчётливо понимает, что этот человек внутри – ни кто иной, как поверженный алхимик, хранитель генератора. Только моложе, много моложе. Данте опасливо поглядывает на Вергилия, отложив камень в сторону. - Это его душа, - негромко говорит Вергилий. – Ему пришлось заточить её в камне, чтобы обрести свои знания, и питать её эмоциями поверженных. Он изымал у них бьющиеся сердца... Угасающую жизнь и предсмертную агонию он перегонял в энергию, вдыхая её в подземную армию. Которую ты убил. - Которую мы убили, - замечает Данте. - Точно, - хмыкнув, говорит Вергилий. – Я даже не успел сказать ему классных прощальных слов. - Ха, знаешь, что я сказал ему в Бостоне, когда вбежал с пилой? – Данте посмеивается. – Говорю: «Поцелуй меня в пилу». - Классно. Я как-то говорил: «Скажи «привет» своей смерти. Она заждалась». - Ого! Стильно! А как тебе это? «Время заканчивать.» Вергилий задирает голову и выжидающе глядит на Данте. Потом, наконец, спрашивает: - Что заканчивать? - Не успел решить. Он издох до того, как я успел сказать, - с досадой говорит Данте. – Но я собирался добавить «эти танцы». - Так он не услышал? - Не-а. Эх, жаль. - Угу. Последние слова должны подводить итог. Это важно. - Да. Вергилий согласно кивает, а потом ойкает и кладёт руку на живот. Рука его вся в ожогах, фиолетовых и красных, но мелкие рубцы уже сглаживаются. - Чёрт. Тренч испортил, - с досадой говорит он, а потом усмехается. – Мне нужен новый. Классный, синий. Подлиннее. С таким же воротником как здесь. Новый классный плащ... Как тебе? - Что угодно, бро, - шепчет Данте, склонившись к нему и прижав губы к его лбу. – Мы квиты? - Боюсь, это неизбежно. Они сидят в безмолвии, слушая как с шелестом разлагаются останки Парней В Сапожках. А потом Арни подаёт голос из-за барной стойки. - Эй… Что это было? – сипит он. - На тебя упал плафон, - Данте оборачивается к нему. - Я думал, что слышал выстрел. – Арни цепляется рукой за стойку и подтягивается, прижавшись к ней щекой. - Огнестрел был только у меня, - пожимает плечами Данте. – Но разве бы я выстрелил в тебя?! Мы же друзья. - А где… чувак? – откашлявшись, сипит тот. – Который бормотал что-то про ложе. - У меня в руке, - произносит Вергилий. – Разрублен надвое. - Чё? - Вот, что случается с теми, кто пытается бормотать что-то о ложе. Арни прикрывает глаза и сонно говорит: - Чува-а-ак… У тебя вообще нет чувства юмора. - Зато у меня хотя бы есть рука, - говорит Вергилий, обернувшись к нему. – Прости, это шутка. – Он нахмуривается и глядит на изувеченное запястье Арни. – А, нет. Не шутка. - Ну Вёрдж! – возмущается Данте. Вергилий посмеивается. - Пойду, расскажу парню в подробностях о том, как он спасал заведение, - говорит Данте, поднимаясь, а потом оглядывается по сторонам. – Даже если заведения больше нет. Эх, чёрт… Я любил это место. - Захвати попить, - хрипло просит Вергилий. - Сэр, да, сэр, - чеканит Данте. - Эй, ты! Стрелок! – зовёт Арни, с трудом открыв глаза и поглядев на него воспалёнными, красными глазами. – Как… твоё имя, Итан? А? Данте слышит вой серен. Полиция почти рядом. И неотложка уже мчит вовсю. Ну, Малыш Эл удерживал их, как мог. Младший из близнецов смаргивает, глядя перед собой. - Данте, - наконец, негромко говорит он, а потом спрыгивает вниз. - Хорошее… имя, - сипит Арни, а потом закрывает глаза. – Хорошее имя… - Да, мне тоже нравится. – Данте уже на полу и теперь направляется к барной стойке. – Что это за история с мопедом? - Я хотел мотоцикл, но хватило на мопед. И его угнали. Какие-то… - Арни сжимает кулак. - Да ладно. – Данте отмахивается. - Не расстраивайся так. Арни медленно моргает, отсутствующе глядя на раздолбанный танцпол и прижимаясь чёрной от синяков щекой к прохладной поверхности барной стойки. - Я не могу не расстраиваться, - бормочет он. - Я хотел в Луизиану. Вергилий хмыкает и отворачивается, перебирая в обожжённой руке треснувший янтарь, огромный как чайное блюдце, весь в чёрных прожилках, и с погибшей в нём душой-насекомым. У Данте в руках - Ямато. С ладоней Вергилия всё ещё сходит поражённая, обугленная кожа, но степень ожога хотя бы больше не выглядит как четвёртая, обезобразившая его руки в первый момент. Ожог тогда окрасил их от запястий до кончиков пальцев в чёрно-серый цвет, уничтожив кожу по обе стороны ладони и обнажив багровые озерца вскипевшей и изжарившейся мышечной ткани; из этих ран маячили, утопая в красном месиве, пожелтевшие кости и суставы. Крепкие кости и суставы, если пальцы уцелели. Потом чёрно-серая кожа отваливалась лоскутами, уступая место воспалённо-красной, а расплавленные мышцы медленно и мучительно наполнялись жизнью, возвращая утраченную форму и крепость. Вергилий неслабо раздражён временной потерей работоспособности: он ведь мечник. Ребята идут по узкому мосту, пересекая ручей. Он впадает в Уилламет, унося в неё грязь и отходы жизнедеятельности обитателей Роквуда. Заслышав вой полицейской сирены позади, ребята сбегают вниз и ныряют под мост. Здесь, в сумерках, обволакивающе пахнет водой, а на изогнутой арке моста низко над головами танцуют отблески водной ряби. - Ты сваливаешь завтра или сегодня? – как бы невзначай спрашивает Данте, подтянув колени к груди и усевшись на узкий берег – холодная вода плещется почти у самых носков ботинок. - Завтра ночью, - говорит Вергилий, тоже подтянув колени к груди и осторожно уложив на них руки ладонями вверх, а потом с досадой прищёлкивает языком. – Эта дрянь не заживёт до самого вечера. - Значит, ты не будешь тортик? - подняв бровь, спрашивает Данте, а потом подаётся вперёд и чуть заглядывает ему в лицо. - Я не смогу удерживать вилку, - со вздохом констатирует Вегрилий. - Это ничего. У меня всё равно нет вилки, - хмыкнув, говорит Данте. - Ну вот и договорились, - усмехается Вергилий. - Есть ложка. Я тебя сам покормлю. - Лучше убей сразу, пока у тебя в руках мой меч. - Да ла-адно тебе, - Данте прыскает со смеху, толкнув брата плечом. – Ты ведь потом уйдёшь, и всё забудется уже завтра. - Забудется? – Уголок рта у Вергилия с иронией вздёргивается, а потом он становится серьёзным и кивает, глядя в воду. - Вот, что ты думаешь. - негромко и мрачно констатирует он. В эту минуту по мосту над ними проезжает авто, и Данте бросает вверх краткий взгляд. - Я думаю, что-о… Тебе не терпится оказаться первым в своём этом… экзамене. Когда там, ты говоришь, тебе нужно предстать перед… учителями? - Завтра ночью. Данте кивает и молчит. А потом вздыхает и улыбается как-то светло. - Да ладно. Долой патетику. Ты получил, что хотел. Миссия закончена и здесь для тебя осталась только усталость и скука, - говорит он, наклонившись и потрогав холодную воду рукой. Мимо по реке, сонно вертясь, проплывает коричневый осенний лист. – Мы могли бы есть тортик или зайти в «УинКо» за едой. Или зашли бы заказать пиццу. Пепперони, конечно. – Уточняет Данте для себя. – Мы бы потом ели её перед телеком, и ещё трахались бы после. И ничего бы больше не делали. Это моё идеальное времяпрепровождение, - довольно говорит Данте, отряхнув пальцы от капель воды, а потом разводит руками. – Но я знаю, что это слишком скучно для тебя. И тебе… претит скука. А проблема в том, что большего я предложить не могу. Здесь нет того, что я мог бы тебе предложить. Тебе всегда будет скучно. Потому я… - тут он умолкает. - Я лучше не буду тебя задерживать, Вёрдж, - наконец, выдержав паузу, решительно говорит он. – Иди и… покажи там всем. Вергилий неловко держит в руке жёлтый камень размером с блюдце, по которому, словно лапки паука, разбежались острые чёрные трещины. Человек внутри глядит на него безжизненно, будто кукла, раскрыв рот и зажмурившись: смерть настигла его, когда он бесшумно кричал, и так он замер. - Там аптека совсем рядом. Может, мазь против ожогов ускорит регенерацию? - замечает Данте. – Тогда тебе не придётся задерживаться. - Фрутти ди маре, - говорит Вергилий ровно, медленно моргая и глядя в воду. - А? - Я не люблю пепперони, - говорит Вергилий, переведя взгляд на стену арки. – Мне нравится с морепродуктами. Данте тоже смаргивает, осторожно поглядев на брата. - Ну, я помню, но… Ты что, ударился головой? – спрашивает он. – Тебя разве не ждут? - Ждут. О, да, непременно ожидают, - словно приходя в себя, говорит Вергилий, потом криво усмехается и вытягивает руку с камнем над водой. – Но мне не нужно одобрение посторонних, чтобы знать, что я хорош. Тут он разжимает обожжённые пальцы, и камень тяжело летит в воду. Ударяется о поверхность и, булькнув, уходит на дно осенней речки. Скоро и эту грязь унесёт в Уилламет. Вергилий какое-то время молчит, наблюдая, за кругами на воде - тоскливо и мутно сверкнув из-под толщи воды один раз, камень с мёртвой душой уходит на дно, а Вергилий произносит сумрачно: - Понимаешь, брат, иногда я забываюсь, и начинаю думать, что я лучше других. Но потом прихожу в себя и понимаю, что, - тут он оборачивается и уже самодовольно улыбается. – Что я действительно лучше других. - Просто ужас! Какой ты заносчивый, - говорит Данте, хватая его за шею и притискивая к себе. – Тебе к лицу. Быстро целует его в губы, раз, другой, третий. И этот третий выходит крепким и звонким, особенно потому что под мостом звуки громче, и ещё здесь в сумерках бродит эхо. Теперь здесь бродит эхо звонкого поцелуя. - Ты действительно лучше других, - шепчет Данте ему в губы. – Как раз после меня. - Что? – Вергилий поднимает бровь. – Мне показалось или ты действительно только что пытался составлять буквы в слова, но снова вышла несуразица? - Я сказал: «Давай заскочем в Джанни Пиццерия и закажем огромную семейную пиццу с морепродуктами». - Семейную?! Зачем? - Ну, мы же семья. – Данте подтягивает рукава к локтям и начинает мыть руки. - Да-а, это… Неоспоримый довод. – Вергилий устало усмехается, а потом глядит на реку нерешительно, пока Данте быстро моет руки и, фыркая, умывает лицо ледяной водой. Данте бросает взгляд на Вергилия и до него доходит простой факт: тот не знает, как подступиться к воде - руки его всё ещё багрово красные, кое-где на ладонях остались чёрные пятна, а где-то вообще нет кожи, поэтому опалённые связки и плоть выбиваются из-под оплавившейся кожи. - В левом кармане этого тренча – носовой платок, - произносит Вергилий. – Я буду признателен, если ты возьмёшь его и вытрешь кровь с моего лица. Я… временно недееспособен. - Главное, что ты исключительно дееспособен, когда это необходимо. Данте забирается в его карман мокрыми замёрзшими руками, находит аккуратно сложенный платок. Вынимает, быстро болтает им в воде, расправив. Данте быстро стирает чёрную, застывшую кровь с бледной кожи, кое-где только размазывая, потом полощет платок и снова протирает лицо, а Вергилий глядит перед собой, медленно смаргивая. - Другое дело, - говорит Данте, кивнув и довольно усмехнувшись. Носовой платок летит в воду и уплывает по течению, похожий на кусок плотной паутины. Вергилий молча кивает ему. Данте, поглядев на брата серьёзно, вдруг подаётся к нему и крепко обнимает. - Что с тобой? – спрашивает Вергилий монотонно ему на ухо. - Ничего, - усмехается Данте, зажмурившись. – Не хочу отсюда уходить. Я испугался, как ребёнок, когда тот парень тебя проткнул. Меня бросило в холодный пот. - Бросило в холодный пот? – Вергилий хмыкает. - Может, ты и штанишки намочил? - Может, и намочил. Вергилий ждёт, пока внезапная волна нежности, накатившая на Данте, схлынет. - Будет тебе, - говорит он, наконец, явно не дождавшись, потому деликатно постучав по его спине запястьем и основанием ладони. – Пустое, Данте. Тот сжимает брата в объятиях чуть крепче, глубоко вздыхает и нехотя отпускает. Близнецы выбираются из-под моста. - Вот! Смотри! – восклицает Данте, и тянет Вергилия за рукав обратно на середину короткого моста. – Отcюда видно! - Что видно? - Тебе не видно? – удивляется Данте. Вергилий хмурится. Перед ним – убегающая вдаль, серебристо и тайно поблёскивающая в рассветном полусвете лента речки. Она вьётся и изгибается, сужаясь горизонту. И там, на горизонте, небо делится надвое тонкой, холодной, сине-зелёной полосой. Над ней – мутные клубы облаков, под ней – ярко-красное горнило, в котором плавится и куётся рассвет. - Отсюда видно горизонт, - говорит Данте, уложив руки на перила моста и отставив ногу. – Его больше ниоткуда не видно, везде застройка. А здесь – всегда видно. Это как мост для влюблённых, понимаешь? – Он глядит вперёд довольный и умиротворённый. - Будет ветрено, - замечает Вергилий, глянув на красное, воспалённое небо. - Да-а, но в этом квартале всё равно постоянно сквозняки, тут всегда ветрено, - Данте пожимает плечами, постукивая ладонью по перилам и облокотившись на него грудью. – Иногда, когда я оказываюсь здесь вот так рано утром, мне всё время хочется… - он усмехается, не сводя взгляда с горизонта. – Побежать туда и заглянуть. Всё там облазать… Вергилий становится рядом с братом, кладёт локти на перила. - Ты раньше этого не говорил, - замечает Вергилий, глядя на плавящееся утро перед собой. - Раньше мы не стояли на этом мосту, - пожав плечами, отвечает Данте. Вергилий бросает на него взгляд и хмыкает. - Данте, мы стояли на вершинах небоскрёбов и старых замков, мы бегали по верхам мостов и лазали по неприступным горам столько раз. - Да, но мы не стояли на этом мосту. – Данте глядит, как из-под моста выплывает платок, которым он вытирал лицо брата. - Это просто крошечный мостик Роквуда. - Это мой любимый мостик роквуда. Я приметил его давно, где-то полгода тому. Здесь по вечерам бывают всякие парочки, но я никогда не стоял здесь ни с кем. Мог бы, но… - он качает головой. – Это мой особенный мост. С тобой бы я постоял здесь. - Почему? – спрашивает Вергилий, обернувшись к нему. Данте снова чуть пожимает плечами, перекатившись с пятки на носок. - Ну... Я подумал, что тебе бы здесь тоже понравилось. Я просто хотел найти хоть одно место, которое тебе понравилось бы, и подумал, что это оно. Нет? Вергилий кивает и усмехается, снова отворачиваясь и глядя перед собой в зарождающееся утро. - Да, мне здесь нравится, - говорит он. – Это оно. - Лжец, - усмехается Данте. Вергилий сдержанно улыбается, ничего не отвечая и не глядя на него. От воды веет прохладой и сыростью. Утренний ветер пробегает по воде, отбрасывает волосы с лиц близнецов. - Как там твои руки? – спрашивает Данте. Вергилий бросает взгляд на руки. - Получше, но выглядит скверно. А что? - Хотел подержаться, как раньше. Мне в детстве нравилось. - Да, помню. На самом деле, это я держал тебя. Чтобы ты не носился по округе и не терялся, как тогда в Нью-Йорке, когда тебя вынимали из системы городского пароснабжения. - Чёрт! – Данте хмурится, вспоминая. – Горячее место! Но ты видел, кто там ползал? Я хотел его догнать и убить. - Видел. Но ты был ростом три фута, а он – я даже не видел, где заканчивалось его тело. - Я был маленький, но боевой. Вергилий усмехается, чуть запрокинув голову, а Данте говорит: - Так вот. Не перебивай. Тут пока нет никого. И я подумал… Может, потом не будет такого шанса, - чуть помедлив, он поясняет: - Взять тебя за руку. А не упасть в систему пароснабжения. - Что, здесь скоро будут люди?- уточняет Вергилий. - Нет. Здесь скоро не будет тебя. Данте держится вполне спокойно. Разве что совсем немного меланхолии, тускло светящейся в негромком, чуть сиплом голосе. Вергилий задумчиво глядит перед собой. Потом убирает руку с перил. - Только сильно не сжимай, - говорит он. Данте кивает, ухватывает его руку, сплетает свои пальцы с его пальцами в слабый замок и глядит вдаль. - Ты так и застрял навсегда в своём подростковом романтизме, - замечает Вергилий без укора. - Вовсе нет, с чего ты в... Вон там, смотри! - Ха, «вовсе нет». Там, куда указывает Данте, над горизонтом, уже показался оранжевый гребень солнца. Рассвет выкован, теперь горнило зари будет постепенно угасать. - Кстати, - говорит Данте, глядя на розовеющую воду реки. – Насчёт нашего уговора. Я ничего не забыл. Вергилий бросает на него взгляд, полный недоразумения. - Ты притащил меня на мост, чтобы напомнить? - Не-а. Я притащил тебя сюда, чтобы у тебя появился нужный настрой. - Данте, зачем ты такой бестолковый?! – вздыхает Вергилий с возмущением, и добавляет: - Ну да, все действия хороши, только бы сработало. - А оно… сработало? – осторожно спрашивает Данте, заглянув ему в глаза аккуратненько, чтобы возможные кристаллики льда во взгляде не повредили его тонкую душевную организацию или вообще сетчатку. Но прозрачные, светлые глаза Вергилия полны спокойствия. - Я вспомнил, что если где-то рядом ты, то потом будет постельная сцена, - посмеивается он. – Но хотелось бы её отсрочить - я устал и весь в грязи. Данте оборачивается к нему и усмехается: - Чего не скажешь, чтобы только продинамить с элегантностью, да, Вёрдж? - Я не собираюсь тебе отказывать. Я просто немного устал. Мой путь сюда был далёк. И оказался не из лёгких. Мне необходимо совсем немного тишины. Ну да, Вергилий любит тишину. Данте бесцеремонно притискивает его к себе: - Ну и ладно. Чёрт с ним. Идём. - Куда? - Ну… в тишину? – Данте тянет его за собой. - А с чего ты взял, что я-а-а-ай-й-руку! Руку отпусти! – морщится Вергилий. - Оу… - Данте с неловкостью улыбается, взглянув на него. – Прости. - Так, вроде, получше, - говорит Данте, убирая коробочку. – Хотя я помню, для чего понадобилась эта дрянь, и мне смешно. - Это вовсе не дрянь, - усмехается Вергилий, сжимая и разжимая руку. – Это зелье, которое умела готовить мать. У неё были к этому особые способности. Она готовила зелье, смазывала им разбитые колени и синяки тебе и мне. Отец доставал ингредиенты: приносил их ей с той стороны. Готовить такое заживляющее зелье – целое искусство, - Вергилий глядит на то, как кремообразная жидкость впитывается в повреждённую кожу. - Но заниматься этим должны женщины, так говорил отец. «Мужчинам не пристало быть травниками». Спарда не был испорчен современностью, потому считал, что мужчинам суждено быть воинами, женщинам – травницами. - Ха! Сказал бы он это теперешним женщинам, - усмехается Данте, зачесав пальцами мокрые волосы, пахнущие дешёвым шампунем. – Да… Когда мама готовила эту штуковину, она точно не рассчитывала, что рано или поздно это будет использовано... не по назначению. Вергилий фыркает, глядя на то, как заживает кожа ладоней. Час тому, когда они шли по спящему городу, то останавливались у каждой арки, чтобы поцеловаться. К моменту как они открывали подъездную дверь, оба были уверены, что сначала будет секс, а потом – тишина, потому что были в таком состоянии, когда рассвет на мосту ещё не отпустил их. Вергилий, сняв с себя испорченный тренч, бросил его на пол и отошёл на кухню, быстро попить воды. А когда Данте заглянул в кухню, то увидел, что брат, усевшись на стул, уложив локти на стол и голову на руки, уже спит, а Ямато, конечно же, стоит рядом, наклонённая к столу. Рубашка была пропитана кровью. И в ней были прорехи: одна в районе поясницы и ещё там, откуда вышла рейка. Только тогда Данте начал замечать, что от обоих близнецов страшно разит кровью, пОтом и чем-то ещё, вроде мокрой шерсти. Так пахла кровь поверженных «сатиров». Данте тронул брата за плечо, тот тут же рванулся за мечом, ещё до того, как поднял голову, будто и не спал вовсе. - Спокойно, это просто я, - отгородившись от него ладонями, уверил Данте поспешно. Вергилий нахмурился, сморгнул. Отпустил меч. - Я стал немного дёрганный, - сообщил Вергилий. – Но тебе не стоило подходить так тихо. - Извини? – аккуратно пожав плечами, попросил Данте. – Я там… - он указал куда-то в спальню. - Воды набрал. В квартире вонь, как на животноводческой ферме. Вергилий бросил на него подозрительный взгляд, приподнял руку, втянув воздух, чтобы удостовериться, что это именно от него. Поморщился. - О, проклятье, - прошептал он с невыразимым ошеломлением. – От меня… воняет! - Ага. Ужасно, да? - Не вздумай шутить на эту тему, - предупреждающе поглядев на брата, сказал Вергилий. Он тотчас закрылся в ванной и долго отмывался. Но потом щёлкнул замком и выглянул в спальню. Вода капала с волос и подбородка на пол. - Эй. Данте, который как раз распахивал окно, впуская в комнату звуки просыпающегося города, обернулся. - Я сдаюсь, - неохотно сказал Вергилий. – Мне внезапно оказалась нужна помощь, чтобы… - … потереть тебе спинку? – подняв бровь, с ироничной усмешкой поинтересовался Данте. - Ну… - Вергилий смахнул капли воды со лба кроваво-красной ладонью, оставив на нём водянистый красный след. – Я вполне самостоятельный и давно научился завязывать себе шнурки. Но... - Вёрдж. - Да. Данте ухмыльнулся, направляясь к нему. - Нет! – сразу предупредил Вергилий, жестом остановив брата. – Вот теперь - нет. Не нужно вот так улыбаться, Данте. Ухмылка тут же сходит с лица Данте. - О, как же я люблю уламывать, - закатив глаза, прокомментировал он. - Вот сюда он попал, - негромко сказал Данте, потрогав фиолетовый шрам пальцами. – Но уже почти не видно. - Да, было неприятно, - кивнул Вергилий. - Ты закончил? Данте тоже кивнул, а потом сгрёб его в объятия, прижав к себе. Тело Вергилия – какое-то жёсткое, угловатое, локти эти острые… Одни мышцы и кости. Данте провёл ладонями по его бёдрам, провёл руками вверх к рёбрам, скользнул по крепкому животу. Не удержался и поцеловал брата в мокрую шею. Причина, по которой Данте выбрал эту квартиру, заключалась в том, что здесь в маленькой ванной комнате была и крошечная душевая кабина - со старой занавеской, вся в разноцветных рыбках и осьминожках, - и ванна: гораздо старше занавески, с жёлто-коричневым ржавым потёком со стороны крана, но какая есть. - Я сто лет назад воду в ванну набрал. Может, там посидим? – промурлыкал Данте ему в шею, не выпуская из объятий. - Иначе скоро там заведутся русалки. - Некоторые никогда не сдаются, да? – глумливо хмыкнул в ответ Вергилий. - Это не мой стиль, - подтвердил Данте. Вергилий, полулёжа в ванне, опять уснул, откинув голову Данте на плечо, пока тот, будучи склонным к дурацким поступкам – это по словам Вергилия – делал ему на голове из мокрых волос пенные «рога». Вергилий едва ли заснул бы, будучи сам по себе, но рядом с Данте ему было надёжно, поэтому он не стал бороться со сном и прикрыл глаза. Вообще, полудемоны восстанавливаются в покое. От ранений они не столько страдают, сколько устают после, отдавая силы на регенерацию. Когда Вергилий проснулся и ткнул локтем Данте, который только-только задремал сам, тот начал смеяться. - Опять это, - закатив глаза, прокомментировал Вергилий. – Ты меня поражаешь, Данте. Сколько тебе лет?! - О… Я ещё совсем дитя. - Почему ты всегда делаешь это?! Да, он, разумеется, понял, что Данте сделал ему «рога». Он постоянно это делал с самого детства. Вергилий быстро смыл «рога», погрузившись в воду, а когда сел поудобней, Данте обнял его сзади и упёрся подбородком ему в плечо. И они так и сидели вдвоём, молча, слушая как капли падают в остывающую воду, сорвавшись с протекающего крана. Ну, а потом, когда вода окончательно остыла, они выбрались, вытерлись одним на двоих полотенцем и отправились мазать Вергилию руки. Вот так они и оказались потом в спальне с чудодейственной мазью. Вергилий бросает взгляд на брата. Тот пьёт воду из треснувшего стакана и кивком спрашивает: «Что?» - Хотел узнать, ты всё же собираешься заняться этим сейчас? Данте пожимает голыми плечами. Он вообще полностью голый, потому что полотенце – у Вергилия на бёдрах. - Я никогда не собираюсь этим заниматься. Я просто занимаюсь, - говорит Данте. – А что? Вергилий устало глядит на брата, а потом запрокидывает голову. Данте отставляет стакан на тумбочку, подходит к кровати и, разведя руки, падает на кровать. - Как долго ты не спал? – спрашивает он, забросив ногу Вергилию на плечо. - Около девяти дней, - отвечает Вергилий, снимая с плеча его ногу. - Ого, ты что, спятил? – Данте снова кладёт ногу ему на плечо. – Нужно высыпаться хотя бы раз в пять дней! - Было недосуг, - отвечает тот, будто это что-то объясняет. – А теперь я готов поспать. Данте убирает ногу с его плеча. - Намёк понят. Давай спать, - он приподнимается и ухватывает Вергилия за плечи. Тот падает на спину и посмеивается. - Но тогда потом, когда ты проснёшься… - начинает Данте, когда брат подтягивается к нему, на подушки. - Да, да. Я уже записал это в твоём календарике. Данте смеётся, запрокинув голову и сверкнув своими белыми жемчужинами зубов, и склоняется к его бледным губам. Вергилий не сопротивляется. Даже приоткрывает рот, приобнимая брата за шею, но держа руку так, чтобы она не соприкасалась с его кожей. - Самое ужасное в том, - говорит Данте ему в лицо. – Что я знаю, что тебе здесь скучно. И я совсем не умею веселить. - Я предпочитаю спать в одной постели с братом, а не паяцем. И в данный момент я ощущаю себя вполне... вольготно, - отвечает Вергилий, поведя плечами. - Ну это здесь, со мной, - вздыхает Данте. – А есть же ещё жизнь. Другие люди. - Мне чужды посторонние люди и их жизни, - он наматывает на палец мокрую прядь его волос и усмехается. - И ты не жалеешь, что выбросил камень? - Ну… - тут Вергилий задумывается, а потом вздыхает. – Пока я в этой комнате – нет, не жалею. - А потом? - А потом я буду жалеть, но, как я уже говорил, мне не нужно благоволение посторонних. Твоё одобрение именно в тот момент значило для меня неизмеримо больше. Данте ловит его руку за запястье и прижимается к крепкому бледному запястью губами, закрыв глаза. Потом касается его лбом, опуская голову. - Почему каждый раз, когда ты мне говоришь что-то такое и улыбаешься, мне кажется, что ты вышибаешь из меня здравый смысл? - У тебя его не так много. - Ты же меня опустошаешь! - Демоны в большинстве своём изначально пусты. В их внутренней пустоте так холодно, что образующийся лёд можно подчинять, - Вергилий, не глядя, ерошит его волосы. – Есть способ обращать его в оружие, противоположное огнестрельному. Когда мой внутренний холод достигнет нужного предела, я смогу генерировать смертоносные Призванные Мечи Тёмного Убийцы. - А сейчас? Тебе и сейчас холодно? - спрашивает Данте отчего-то расстроенно. - Я всегда чувствую холод, и мне нужно отогреваться время от времени. А в тебе столько тепла… Мне ведь нужно чем-то заполнять себя. - О-о, я бы заполнил тебя. Так бы заполнил, что… Вергилий смеётся, отворачиваясь и лениво поглаживая его по волосам, а Данте утыкается лицом ему в голое плечо, перекинув руку через его грудь. Запястьем он ощущает спокойное биение сильного сердца. В комнате уже стоит утро, а звуки, долетающие из-за окна, постепенно размываются и утихают. Данте прикрывает глаза покрепче, поудобней устроив голову на груди Вергилия. - Ну что, что? – шепчет Данте, посмеиваясь и убирая его руки ему за голову, чуть придерживая их на запястье. - Ты меня поджидал всё время, что я был в уборной, - говорит Вергилий с упрёком. - Я затаился и ждал, - подтверждает Данте, пытаясь как-нибудь забраться на него, чтобы прижать своим телом и лишить подвижности, но Вергилий гибкий и вёрткий, поэтому Данте в который раз оказывается ни с чем. – Внезапность нападения – это половина победы. - Ну, ты просто победитель. - Вергилий особо не сопротивляется, больше так, для виду. Будильник, валяющийся под кроватью, показывает половину шестого вечера. Комната уже теряется в тёмно-синих тенях, а строгий прямоугольник окна ещё догорает сверху розово-белым светом неба. В квартире погашен свет и вокруг очень тихо. - Да не дёргайся ты, - шипит Данте, ухватив Вергилия за плечо. – Так я не смогу… - Что? – шепчет Вергилий в ответ. Почему только они говорят шёпотом? - Я не могу прямо ответить на столь компрометирующий вопрос! - Ага. Увиливаешь. - Нет, я… - Данте садится на колени, улыбнувшись, оттягивает прядку длинной чёлки и смотрит на неё вверх, прищурив один глаз. – Мне не пора подстричься, а? - Я так и знал. Увиливаешь, - констатирует Вергилий, подложив руки под голову. Данте подбирается поближе, садится перед ним, забросив его ногу себе на плечо. Поворачивает голову и целует его в коленку, потом потирается о неё щекой, прикрыв глаза. - Нисколько, - говорит он негромко, а брат убирает ногу с его плеча. Вергилий посматривает на него своим молчаливым, заинтересованным взглядом, чуть прищурившись и склонив голову набок. Протягивает брату руку и тот зажимает меж губ его пальцы, проводит верх, выпускает, снова прихватывает их губами, зажимает в зубах средний и скалится, обнажив крепкие белоснежные зубы. Вергилий улыбается уголками рта. Когда Данте высвобождает его палец, Вергилий подставляет ладонь, и Данте прижимается к ней разомкнутыми губами. Закрывает глаза и целует в центр ладони. Губы скользят по коже, она кажется солоноватой на вкус. Вергилий любит так поиграть, он ведь эстет. Данте, в общем-то, тоже любит поиграть с братом: это ведь не какой-то подростковый перепих с едва знакомой девкой из бара, это Вергилий: самое остро отточенное лезвие из всех, что создавала природа. С ним нужно быть осторожней, аккуратней. Данте всегда теряет голову, когда Вергилий отдаёт себя: он чертовски выносливый. Данте понимает, что всё это принадлежит ему - как тут удержаться или что-то оставить без внимания? Он оставляет его ладонь, целует его запястье, пока Вергилий так и лежит, подперев голову одной рукой и наблюдая. Данте прикасается губами к его руке, взбираясь вверх аккуратными, вкрадчивыми поцелуями, кусает под локтем и чуть оттягивает прохладную кожу. Отпускает и поднимается выше, дюйм за дюймом. Губы у Данте тёплые и влажные. Вергилий ощущает сначала прикосновение языка, а только потом – как на коже смыкаются губы. Данте добирается до плеча, потом до шеи, а когда целует в шею, то уже осторожно опускает руку ему на грудь, проводит вниз и соскальзывает ладонью на крепкий живот; лениво оглаживает, прежде чем спуститься к паху, вкрадчиво укрытому светлыми шелковистыми волосками, очень гладкими на ощупь. Вергилий довольно выдыхает ему в рот, когда рука Данте берёт его член в ладонь и мягко поглаживает, сжимает и выпускает, не переставая целовать брата. Вергилий чуть разводит ноги, давая брату побольше места. «Для манёвров», Данте так об этом говорит. Другой рукой Данте довольно гладит его по плечо, скользнув по груди, оглаживает проступившие ступеньки рёбер, от глубоких впадин безволосых подмышек – «Это необходимо в целях гигиены. Я никогда не знаю, где окажусь завтра и будет ли там доступ к воде, чтобы держать себя в надлежащей чистоте» - до выступающих тазовых косточек, тех самых, которые так замечательно видны, если Вергилий раздет до белья. В спальне давно и незаметно стемнело, окно с далёким свечением закатного небо погасло, будто кто-то выключил свет над целым городом. Но комната наполнена таким ощутимым, буквально осязаемым чувством чего-то тайного, происходящего в ней, что, кажется, даже если бы близнецы были абсолютно бесшумны, эта тонкая вибрация в воздухе никуда бы не исчезла. Данте спускается к паху Вергилия, осторожно касается кончиком языка, проводит вверх, а потом целует брата во внутреннюю сторону бедра, вжимается лицом в это тепло, мягко прихватывает губами кожу, слушая звуки в тишине: шорох простыней, звук поцелуев, выдох Вергилия. Вергилий из тех, кто никогда не бывает расположен к нежности. И если бы у них не было времени, возможно, быстрый секс был бы более подходящий темпераменту Вергилия: зажать у стены, развернуть и отделать - очень быстро, без лишней траты времени. Но Данте бывает исключительно нежен, это находит на него приливами, и Вергилий привык к этому. - Ебал я твои экзамены, - бормочет Данте ему в бедро, поглаживая. - Заткнись и иди сюда, - негромко говорит Вергилий. Данте поднимает голову и глядит ему в лицо такими распаленными глазами, что это можно почувствовать даже в полумраке. Данте тут же подбирается к нему, быстро целует в губы и откидывается на спину. Вергилий отталкивается ладонями от матраца и опускается к брату между ног. Решительно «передёргивает» ему пару раз и, не раздумывая, погружает его член в рот, в момент перечёркивая атмосферу влюблённости и теплоты, которую так упорно выстраивал Данте. Вергилий – он такой терпеливый и упорный, будто и не человек вовсе. Ему чужды пределы не только в бою, но и в постели. И даже сейчас то, что он делает, едва ли можно назвать лаской. Он погружает член брата в рот сразу до основания, стискивая его со всех сторон тёплыми и влажными стенками собственного горла. Снова и снова, методично и умело, будто всю жизнь этим занимается. Данте, резко поджав живот и привстав на локтях, наблюдает за ним одурелыми глазами, взгляд совершенно опьянённый и едва ли не удивлённый. Когда Вергилий принимает до упора и задерживается, Данте не выдерживает, запрокидывает голову и шепчет: - Блядь, это хорошо… Вергилий отстраняется, а потом продолжает, не сбиваясь с ритма, а Данте глядит на свой вкрадчиво блестящий от слюны член, скользящий меж растёртых губ брата. В этот миг взгляд близнецов встречается. Глаза Вергилия – полные тёмного, присущего ему самодовольства, и странного коварства. И взгляд Данте – отчего-то растерянный, совершенно по-дурацки довольный, неверящий. Вергилий вынимает изо рта и широким мазком проводит по чуть подрагивающему члену от основания до верха. Данте не выдерживает и запрокидывает голову, судорожно выдыхая приоткрытым ртом. Вергилий не прекращает, и Данте молится кому-нибудь, кто мог бы его услышать, чтобы тот не прекращал подольше. - Большего не нужно, - говорит Вергилий. - Это… точно, - сипит Данте, пытаясь поднять голову. - Нет, я себя имел в виду. Мне этого достаточно. - Ты меня убиваешь. Вергилий ухмыляется ему. Как раз в тот момент, когда Данте голову таки поднимает. И тогда Данте поднимается, хватает его за плечо и тянет к себе. Вергилий поддаётся, и близнецы встречаются нос к носу. - Ты же меня нарочно доводишь! – сквозь зубы цедит Данте. - Тебя легко довести, - усмехается ему в лицо Вергилий. Тогда Данте ухватывает его за скулы одной рукой и прижимается губами к его губам крепко-крепко. Вергилий тяжело дышит и не сопротивляется. - Руки за голову, - он снова звонко целует в горячие, покрасневшие губы. – Лицом к стене. - Да-анте, что это за игры в полицию? – посмеивается Вергилий. - Тогда просто к стене. – Данте улыбается ему в губы и пожимает голыми плечами. Вергилий без лишних слов отстраняется, подаётся вперёд и берётся за сломанное изголовье кровати. - Да-а, вот так-ак, - тянет Данте довольно и разгорячено, оглаживая его спину и прижав ладони к копчику, давая понять, что Вергилию нужно прогнуться. Тот выполняет и даже чуть расставляет колени. Данте поглядывает на него, чуть отклонившись назад, раздумывая, рискнуть или облегчить себе и брату задачу. Хотя нет, только себе. Была бы воля Вергилия, он бы вообще отдавался без долгих приготовлений. А Данте чувствительный, так он продержится ещё меньше, чем обычно. К несчастью Данте, сегодня именно та ночь, когда брат собирается сделать свой любимый фокус: Вергилий иногда не прикасается к себе, и не позволяет прикасаться Данте. Он готов страдать от начала и до конца. Долго и уверенно страдать, прежде, чем получить удовольствие. Это делает ситуацию Данте почти безвыходной: Вергилий с такой лёгкостью уверил себя когда-то, что Данте способен выдержать, что Данте почти поверил в это сам. Но он никогда не выдерживает. А для Данте нет большего мучения, чем терпеть настолько долго. - Ты там что, медитируешь? – недовольно спрашивает Вергилий, уже самостоятельно лаская себя в паху, потому что страсть его постепенно успокаивается. - Нет, я… - начинает Данте, а потом говорит: - Окей. Вергилий закрывает глаза и закусывает губу. Данте так ни разу в жизни и не решился просто взять его. Пока Данте готовит его, Вергилий мужественно ожидает главного, чтобы так же мужественно терпеть потом. - Вроде, вот так - нормально, - говорит Данте. - Ты же не в примерочной у портного, - раздосадовано напоминает Вергилий. Вергилий – да, бывает нетерпелив. Данте пристраивается сзади поудобней, потом осторожно толкается вперёд, придерживая пальцами. - Ну? – спрашивает Вергилий, обернувшись. - Ну не… сразу же! – стонет Данте, хотя пытался звучать поубедительней. – Чёрт, у тебя есть хоть какие-то мышцы, которые бы ты не тренируешь?! - Сердечную, - саркастически отвечает Вергилий, убирая от себя руку. - Ладно, уже поч… Ох, блядь! Отпусти! Вергилий стискивает зубы и зажмуривается, приоткрыв рот и быстро, поверхностно выдыхая. - Н-н-н! - А-а-а, это какой-то пиздец, - стонет Данте. – Может, давай… - Н-нет… Ну, это привычный ответ. Данте склоняет голову, ожидая, когда брат как-нибудь подстроится, потому что у него такое ощущение, будто всё тело Вергилия свело судорогой. А потом Данте начинает двигаться обратно, думая о том, что теперь будет ещё сложнее войти. Он не выходит до конца, только немного, а потом снова подаётся вперёд. И придерживается краткой амплитуды, действуя ритмично, но не торопливо, медленно. Со временем Вергилий всё же привыкает и его тело перестаёт так чудовищно давить на Данте со всех сторон. Теперь можно действовать проще и подумать и об удовольствии. А спустя ещё несколько минут, Вергилий уже шипит сквозь зубы, прогибаясь пониже, подаваясь на встречу брату, который крепко ухватил его за бока. Данте знает правильный угол, нужно только подстроиться. И когда он задевает Вергилия изнутри, тот кратко стонет, почти рычит сквозь стиснутые зубы, опустив голову. Данте перемещает руки ему на плечи и дёргает к себе. Снова и снова, быстрее, быстрее. Тела сталкиваются звонко и часто, Вергилий дышит тяжело и рвано, а Данте стонет, колени его едва ли не подкашиваются, а в ушах гремит кровь. Пульсация в паху просто убивает его, но Вергилий не даёт трогать себя. Он никогда не позволяет. Это ужасно, потому что Данте стоит немыслимых усилий держаться так долго. Вколачиваться снова и снова в горячее, томящееся от желания тело, и держаться. - Нет, прошу тебя, - стонет Данте, прижавшись к нему до упора. - Нет ещё, - сквозь зубы говорит Вергилий. Данте, чуть остыв, продолжает, а Вергилий упирается взмокшим лбом в стену и рядом распластывает пятерню. - Да-а, точно, - шепчет он, не открывая глаз. – Вот так. Кровать стучится в стену изголовьем и тихо поскрипывает, но Данте едва ли слышит хоть что-нибудь за собственным сердцебиением. Вергилий становится сосредоточенным, крепко поджимает губы, вдыхая и выдыхая носом, а дыхание становится ровным и шумным. - Джил, - хрипло зовёт Данте. – Ты меня убьёшь! Вергилий не отвечает и его сосредоточенное выражение лица не меняется. Данте отпускает его, чуть прогибается назад, уронив руки, подаётся вперёд ещё и ещё раз, покидая его тело полностью, но в паху пульсирует так, что кажется вот-вот – и какая-то незримая пружина развернётся и всё закончится раз и навсегда. Низ живота едва ли не сводит судорогой. И Данте не знает, сколько ещё продержится. Вергилий рычит сквозь зубы, Данте кладёт пальцы ему на копчик, будто это как-то помогло бы. Но, может быть, и помогает. - Вот теперь, - шепчет Вергилий, а потом вздрагивает и прогибается, как большой кот, так низко, что достаёт грудной клеткой до подушек, крепко притиснув руку к паху и крепко сжав всего один раз. И Данте, не успев оставить его тело, тут же высвобождает себя с такой силой, словно для него действительно всё заканчивается здесь и сейчас. Ему кажется, что он из себя едва ли душу не выплёскивает. Будто бы какая-то непобедимая сила выворачивает наизнанку и вытряхивает из собственной кожи, и он обретает полную свободу, пряную, заполняющую голову, да и всё тело, шумящими, щекочущими искрами. Данте выкрикивает что-то неразборчивое, захлебнувшись криком, и колени его подкашиваются. Он падает лицом вниз на взмокшую спину брата и закрывает глаза, тихо скуля, ожидая, когда розово-чёрные точки прекратят плясать перед глазами. Покинуть тёплое тело он не решается: разрядка всё ещё отдаётся в нервно подрагивающих плечах, слишком хорошо. А когда всё же выходит, Вергилий тоже передёргивает плечами и что-то глухо выстанывает в подушку. Но Данте даже не спрашивает, что именно. - Зачем ты… это делаешь? – сипло спрашивает Данте, еле открыв глаза и перекатившись на матрац. – Никогда не мог взять в толк. Тебе что, нравится чувствовать боль? Вергилий осторожно потягивается, спрятав руку под подушку и подогнув ногу к груди. Поводит плечами и, не открывая глаз, бормочет сонно: - Мне просто нравится… чувствовать. Вергилий уходит в ванную первым. Данте лежит на спине, глядя в тёмный потолок и слушая, как шумит вода за стеной. Потом потягивается, выбирается из кровати и направляется на кухню. Холодильник, разумеется, пуст. В нём нет ничего, кроме тортика. Данте не уверен, что хочет тортик прямо сейчас. Он страшно голоден, ему на ум приходит что-нибудь потрясающее, вроде энчиладас… С говядиной. И сыра побольше. И острый-острый соус, да, поострее, чтобы не скупились там на чили. И Данте знает место, где продают именно такие энчиладас. Кладут сыр даже внутрь тортильи. Он толкает пальцами дверцу холодильника, закрывая его, разворачивается и идёт в спальню, предложить Вергилию сходить в мексиканскую забегаловку. Но Вергилий всё ещё в ванной, хотя дверь приоткрыта. То ли Вергилий не замечает, то ли ему плевать на то, что Данте, стоя в спальне, видит его. Видит, что Вергилий стоит напротив небольшого квадратного зеркала, старого, с рыжими пятнами по краям. Стоит, упершись ладонями в края раковины и склонив голову. Острые лопатки сведены, голова опущена, будто брат раздумывает над чем-то бесконечно важным. Или сожалеет о чём-то. Данте не сразу находит, что сказать, а потом-таки говорит нарочито отстранённо: - Бро, ты не голоден? Может, купить мексиканской еды и… - И сразу набрать пару фунтов? Нет, уволь. – Вергилий качает головой, а на губах его теперь – усмешка. Он выглядит так, будто вовсе не раздумья его терзали. Да и вообще, ничего не терзало. Он не оборачивается, но Данте видит его в зеркале: Вергилий чуть приподнял голову и общается с отражением Данте, а не с ним самим. - Да брось! Ты же тощий совсем! – Данте разводит руками возмущённо. - Тощий?! – Вергилий приподнимает бровь. - Ну… Худой? – осторожно поправляет Данте: Вергилий вовсе не тощий, он тонкокостный. - Это вынужденная мера. Она обеспечивает подвижность и помогает быть порасторопней. - Да знаю я… - вздыхает Данте. - Толстяк. - Я?! - Данте. Тебя что-то расстроило? – Вергилий, наконец, оборачивается, не отступая от раковины и не переставая опираться на неё ладонями. - Да… Энчиладас, которые от меня всё дальше, - кивает Данте, хотя расстроило его далеко не это. – Их дразнящий образ всё ещё туманит моё воображение. Господи, Вергилий! Видел бы ты, сколько там сыра! Столько сыра… А соус! – он качает головой. - Чувствую себя предателем. И прощаюсь. Вергилий запрокидывает голову и смеётся, став на одну ногу поджав другую. А Данте улыбается, глядя на него. - Хорошо, - отсмеявшись, говорит Вергилий. – Хорошо, я согласен на энчиладас. - Правда? – Данте тут же заходит в ванную и изо всех сил прижимает Вергилия к себе, стоя позади. Стискивает его так крепко, что кажется, можно расслышать хруст рёбер старшего из близнецов. - Энчиладас как-то странно на тебя действуют, - сипит Вергилий. - Нет, это ты. – Данте кусает его за шею, и Вергилий закрывает глаза. – Это ты странно на меня действуешь. У меня внутри что-то… раскрывается или… - Да, ты знаешь, почему это происходит, - уверяет Вергилий сдавленным голосом, стиснутый в крепких объятиях. - Не морочь мне голову романтикой, хорошо? - Хорошо. Мне всё равно, - Данте звонко целует его в шею, ослабляя объятия. – Мне … - Прекрати уже, - прерывает Вергилий, отстраняясь. Данте, кажется, выглядит обиженным. Каким-то нелепо расстроенным, хотя и скрывает это за маской простой досады. И Вергилий обнимает его. Притискивает к себе, сцепив свои руки у него за спиной; Данте по инерции подаётся к нему, чуть прогнувшись назад. Вот так всегда. Данте хватает и обнимает крепко-крепко, чтобы удержать. А Вергилий просто обнимает, зная, что брат и так никуда не денется. Вергилий высокомерно оглядывает его лицо, на губах его – эта призрачная, неуловимая, до костей пронизывающая усмешка. Вергилий – он с детства болен надменностью. Она, бывает, проскальзывает в его взгляде, повадках, сочится сквозь тон, с которым выговаривает самые обыкновенные слова. Данте не любит надменных людей, но Вергилию это всегда слишком к лицу, чтобы выбивать ему зубы за это. - Ты так и будешь меня пронзать этим своим заносчивым взглядом, претворяясь, что ничего не собираешься делать, ты, демонстративный сукин сын? – интересуется Данте, уложив руку ему на шею и наматывая на пальцы отросшие кончики волос. - Заткнись, - говорит Вергилий негромко, немного хрипло, пренебрежительно, а потом притягивает его за плечо к себе и звонко целует в красные губы. Ещё, ещё разок. Данте размыкает губы, широко приоткрывает рот и притискивает к себе его за затылок. В какой-то момент Вергилий разворачивает его и, приподняв, уверенно усаживает на край умывальника. Ребята целуются развязно, самодовольно, и Вергилий поглаживает Данте по бокам. А потом… Умывальник, на котором сидит Данте, срывается с заржавленных креплений в стене. Данте вмиг подскакивает и обвивает ногами бёдра Вергилия, уцепившись за его шею и наблюдая, как, прогремев фаянсом о пол на всю квартиру, раковина с грохотом падает вниз и разбивается на три части. - Ну… Давно пора, - пожав плечами, комментирует Данте. А потом начинает посмеиваться. - Понимаю эту штуковину. Сложно устоять, когда на тебя уселась самая крепкая задница в мире людей, - кивает Вергилий, с уважением глядя на разъезжающиеся по кафельной плитке осколки и поддерживая брата под ягодицами. – Мне это тоже с трудом даётся. Вот, что я придумал: мне тоже хочется разбиться на куски. – Вергилий целует его в подбородок, прихватив зубами, а потом спрашивает: - Как тебе? Мой романтизм? - Ну… Ты только что сравнил себя с разбившейся раковиной, но ты вообще склонен к экстравагантному мировоззрению, - подняв бровь, хвалит Данте. - Дур-рак, - посмеиваясь, цедит Вергилий сквозь зубы, а потом оставляет на его губах поцелуй. Близнецы тихо смеются, затем снова начинают целоваться. Но в поцелуях этих нет страсти или огня. Больше – они просто дурачатся. В этих поцелуях столько лени, столько сытого удовольствия… Данте пытается соскочить на пол, но Вергилий позволяет ему убрать только одну ногу, придерживая вторую за бедро и оглаживая. - Ты ведь не будешь против, так? - спрашивает Вергилий. - Ну, вообще-то… - начинает Данте с сомнением в голосе. - Вот и хорошо, - прерывает Вергилий. Он отпускает брата, целует в мокрые губы напоследок. Данте опускает плечи и вздыхает. Опускается на одно колено на прохладный кафель, до этого пинком отправив кусок раковины подальше. Вергилий выглядит сонным, спокойным. И не заставляет делать ничего особенного. Данте просто приоткрывает рот, высунув язык, и, подняв брови, глядит на брата с выражением демонстративного ожидания. - Дьявол, зачем только это так тебе к лицу? – вздыхает Вергилий. Данте смаргивает, потом молча показывает Вергилию средний палец, и Вергилий довольно хмыкает, убрав чёлку с глаз брата. Данте проводит языком вдоль полувставшего члена, потом берёт его в ладонь и пару раз сгоняет тёплую кожицу. А когда Вергилий заводится, то погружает его в рот. И пока Данте без излишней драмы принимает его, в полной тишине и спокойствии, Вергилий, придерживая его за затылок, поддаёт бёдрами туда-обратно, снова и снова, плавно, ритмично, осторожно. Всё это происходит так гладко и так естественно, что Данте начинает опасаться, что это действительно станет восприниматься им как нечто естественное. Голова Вергилия склонена, а глаза полуприкрыты, подёрнуты томной поволокой. Он глядит на брата из-под длинных ресниц, сонно, чуть надменно, как-то совершенно гипнотически. Поэтому Данте отводит взгляд, покрепче ухватившись за его бедро, а заодно – за свой собственный член. Ну, а почему бы и нет? В какой-то момент Вергилий запрокидывает голову, коснувшись затылком стены и сделав шаг назад на нетвёрдых ногах. Данте улавливает лёгкую дрожь и судорогу, сковавшую тело брата. Это проходит уже в следующий миг, и Вергилий оскаливается, жмурясь. - Вот так… - говорит он шёпотом, едва успев отстранить брата от себя за плечо. Но всё равно не успевает, поэтому тёплое семя, выплеснувшись, задевает нижнюю губу Данте, острый подбородок, мутными светлыми каплями оседает на груди. Данте упорно занимается собой, схватившись за ногу брата до синяков, поэтому ему некогда реагировать на то, что Вергилий не сработал чисто. Вергилий ухватывает его за руку на своём бедре, а Данте ахает, стиснув зубы, и тут же «слетает», прерывисто вздохнув. Выдыхает, опустив голову, а потом небрежно вытирает губы и подбородок тыльной стороной ладони. И поднимает голову, промаргиваясь. Видит лицо Вергилия – у того даже щёки чуть покраснели. Вергилий глядит на Данте снизу вверх, в своей этой несравненно высокомерной манере. Потом опускается на колено рядом с ним, а Данте молча укладывает голову ему на плечо и закрывает глаза. Вергилий обнимает его небрежно. - Джил? – спустя несколько мгновений тишины, зовёт Данте глухо. - М? – отзывается тот. - А теперь мы… пойдём за энчиладас? - Пойдём… куда скажешь. – Вергилий целует его в висок тёплыми губами. Данте усаживается на пол, Вергилий пристраивается рядом. И они ещё долго лениво и сонно сидят в жёлтом, унылом свете ванной комнаты, рядом с разбитой раковиной, ожидая, когда нервы прекратит коротить, как оголённые провода, а колени снова начнут удерживать тела. И никуда не хочется идти. - Дерьмо, - раздосадовано бормочет Данте, оглядывая меню. – В меню это есть, а на деле этого нет. Это как секс с тобой в большинстве случаев. Вергилий сидит, установив локти на цветную скатерть на столе, и подперев подбородок сомкнутыми в замок пальцами. И с глумливой усмешкой поглядывает на брата. Пожилая пара за соседним столиком курит, негромко разговаривая о Дне Благодарения и внуках, сигаретный дым медленно плывёт в жёлтом, мягком свете над пёстрыми скатертями. - Рестораны я ненавижу, - продолжает Данте, бегло читая и неторопливо перелистывая страницы меню. – Любимая забегаловка закрылась. И мы сейчас ели бы энчиладас, но я, как всегда, отсосал. – Он вздыхает. – Некоторые метафоры в моей жизни вовсе не метафоры. Вергилий отворачивается и тихо посмеивается. - Что смешного? – спрашивает Данте, подняв на брата глаза: взгляд хмурый, разочарованный. Иногда пустяки расстраивают его. - Ничего. Просто думаю о том, чтобы заказать мариачей. Они бы спели для тебя от моего имени, - улыбнувшись, говорит Вергилий негромко. - Ты никогда не можешь войти в положение! – расстроено рявкает Данте. Вместо ответа Вергилий поддевает ногой его ногу. Потом ведёт вверх, задирая штанину. Данте сдержанно, но немного глупо улыбается, а на щеках внезапно вспыхивают красные пятна. - Тако или кесадилья? – спрашивает он, застеснявшийся и тут же уставившийся в меню. - Закажи тако, - негромко предлагает Вергилий, убирая ногу и откидываясь на высокую спинку стула, при этом всё так же не сводя прозрачных глаз с брата. - Но я всё равно хотел другое, - бормочет Данте недовольно, рассматривая меню. Людей в уютном ресторанчике не так уж много. Это не дорогое, но симпатичное местечко. Вергилий сказал, что оно "аутентичное". Здесь на кирпичных стенах красуются резные часы с маятниками, напоминая, что уже восемь вечера, и светильники вдоль стен и на деревянных потолках уже зажжены. Данте знает, как тепло светятся эти окна снаружи в полумраке, он каждый вечер проходит мимо «Тиерра дель Сол», так и не обретя ни единой причины сюда заглянуть. Это одно из тех мест Роквуда, куда приходят вполне себе благополучные люди, которых угораздило жить в Роквуде. С кирпичных стен отовсюду на посетителей глядят цветные картинки с мариачи-скелетами в сомбреро - фото со Дня Мёртвых, рисунки каких-то неразборчивых оранжевых божеств, и чёрно-белые фотографии кактусов. - Я хотел… - Данте поднимает взгляд и смотрит на брата. Смаргивает и говорит немного рассеянно: - Чёрт… Я уже и забыл, что ты можешь бывать в ресторанах. - Я, в общем-то, тоже запомятовал, - усмехается Вергилий. - И как оно? Вергилий делает неопределённый жест пальцами и ничего не отвечает, глядя перед собой. Вергилий одет в курточку Данте, чёрную, единственную строгую, сидящую по фигуре: на Данте она была узковата в плечах. На Вергилия тоже, но на нём это было не так заметно. И он, вроде бы, вполне вписывается в это публичное место, и в то же время – он будто сам по себе. И если зайти в дымный приглушённый свет ресторана, то почему-то взгляд сначала остановится именно на нём, на Вергилии. - Что-нибудь заказали? Вергилий поднимает глаза на молодую официантку в белой рубашке с цветной вышивкой на груди и короткой юбке, подвязанной красным шёлковым поясом. - Он заказывает, - Вергилий глазами указывает на Данте, снова садясь прямо и задумчиво упирая подбородок в сомкнутые ладони. - М-да, трое мариачей с гитарой и розой. Пусть ходят вокруг стола и поют нам песню об энчиладас, которые есть в меню, и которых нет на самом деле, - мрачно отвечает Данте. Вергилий усмехается, глядя на него, но ничего не говорит. Данте отбрасывает меню и откидывается на спинку стула. - Окей. – Он разводит руками, а в голосе - разочарование. - Тогда просто тако. На одной тарелке. И не пытайтесь сэкономить на мясном фарше. И-и-и… что-нибудь выпить. - Надеюсь, у вас с собой удостоверение личности? – мстительно интересуется круглолицая официантка с волосами, собранными в конский хвост. - Нет, потому что я только вчера сбежал из тюрьмы и ещё не успел разжиться фальшивым удостоверением, - язвительно говорит Данте. Официантка переводит непонимающий взгляд на Вергилия. Тот поднимает брови и указывает на брата пальцем: - Él dice que no tiene ningún documento, - говорит он, немного удивлённо, и глядит на девушку. Круглолицая смуглая официантка с родинкой над губой смаргивает и глядит на него. – Что? – уточняет Вергилий. – Я должен был перевести на науатль? Данте, подняв бровь, глядит на них. - В таком случае, в этом заведении… - сбито с толку и раздражённо, начинает официантка. - В таком случае, мы валим отсюда, - отмахивается Данте, уронив на стол меню. - Да, - натянуто улыбаясь, лаконично отвечает официантка. - И это не заведение, это просто… - Брат, - негромко и спокойно одёргивает Вергилий, поднимаясь, а потом усмехается. – Работники забегаловки неправы, но пусть нас рассудит Тецкатлипока. - Кто? – уточняет официантка устало. - Тецкатлипока, - повторяет ровным тоном Вергилий. Тёмные глаза официантки явно ищут секьюрити. И находят. Плохо. После вчерашнего… Лучше просто свалить отсюда. - Не утруждайтесь, мэм, - раздражённо усмехается Данте. - И проблему этой забегаловки очень скоро решит... Тецкта... - Тецкатлипока, - подсказывает Вергилий. - Он справедливый парень, - уверяет Данте. - И сам разберётся со всем. Официантка глядит на то, как ребята поднимаются с мест. Данте шагает к выходу, бросив взгляд на стену и поглядев на замысловатое, красно-чёрно-жёлтое изображение неизвестно чего, похожего на какое-то колесо из точек, полосок и мечей, висящее на кирпичной стене. - С какой только барахолки они это припёрли? – замечает он, всё глядя на колесо и рассмотрев в середине схематичное изображение человеческого профиля. – Что это за херь такая? - Где? – спокойно спрашивает Вергилий. - Вон та оранжевая херь. – Данте кивает в сторону картинки. – С пиками и рожей. - Это Тецкатлипока! - выдержав паузу, поясняет Вергилий таким тоном, будто не решил ещё, рассмеяться ему, шлёпнуть Данте ладонью по затылку или обнять. - О… - Данте откашливается с неловкостью. – Ну, всё равно, мне не нравится этот ресторан. - А потом всё же добавляет смущённо. - Я думал, это их шеф. Вергилий посмеивается, тихо-тихо, отворачиваясь от Данте. А Данте, проходя мимо картины, с досадой показывает Тецкатлипоке средний палец. Данте шагает, задевая плечами прохожих. Рестораны открыты, но Данте уже нет до них дела. Вергилий идёт рядом, поглядывая вокруг, спрятав руки в карманы. Они проходят центральные улицы, минуя светящиеся окна заведений, и сворачивают к спальным районам. - В чём дело? Тебя настолько расстроил факт, что ты не ознакомился поближе с культурой ацтеков? – наконец, интересуется Вергилий, всё так же глядя по сторонам. - Нет. Меня расстроил факт, что я не ознакомился с энчиладас, - мрачно отвечает Данте. - Ну, не стоит так… - Я хотел… - Перебивает Данте с раздражением оттого, что его не понимают, но умолкает и останавливается и Вергилий тоже. – Я хотел, чтобы тебе было хоть немного… - Он глядит брату в глаза, выдерживая паузу, а потом пожимает плечами. – Интересно здесь. Или хотя бы комфортно. Я хотел хотя бы раз заглянуть в этот ресторан! Сходить куда-нибудь с тобой и... - Еда в мексиканском ресторане – это не то, что позволяет мне чувствовать себя комфортно. Мне вполне комфортно сейчас, - перебив, говорит Вергилий. - Почему? - Потому что ты рядом. Данте вздыхает. Потом кивает. - Ты – мой единственный интерес здесь. И боюсь, ты больше ничего не можешь мне предложить, - Вергилий тоже пожимает плечами, не вынув рук из карманов. – И всё то, то мы делаем, нельзя разделить с остальным миром, поэтому мне до него априори никогда не будет дела. Уясни себе, Данте. - То есть… Ладно, я всё понял. Я даже не… -глаза Данте расширяются. - Ох, ты видел?! - Не трогай! – сквозь зубы выкрикивает Вергилий. Но Данте уже бросается вперёд, за прошмыгнувшим мимо маленьким светящимся существом. Сворачивает в полутёмную замусоренную арку, воняющую мочой и сыростью, и выдёргивает из-за ремня пистолет. Существо – крошечный безобразный карлик, одетый в светящийся бело-зелёный костюм с бубенцами -- кривит свой широкий рот, когда-то и кем-то разрезанный от уха до уха, так и не заживший, обнажающий кривые пожелтевшие клыки. Карлик жмётся в угол, а бубенцы тихо звенят. - Ты не то-от, - ноющим голосом произносит он. – Сги-инь, тварь! Не по твою душу! Данте возмущённо приподнимает брови. - Ну не знаю, из какой Ирландии ты вылез, но сегодня – не день Святого Патрика, а весь клевер я выкурил ещё летом, - зло и быстро проговаривает Данте, взводя курок. В этот момент его ухватывают за локоть. Данте оборачивается. - По мою душу. Я – тот, кого ты ищешь, - объявляет Вергилий, выступая вперёд и отстраняя Данте рукой. – И? У тебя какое-то дело ко мне? - Вёрдж, ты чего?! – возмущается Данте, указав на карлика пистолетом. – Какие у тебя могут быть с… этим дела? Он назвал меня тварью, зацени! - Это посланник, - бросает Вергилий. – Он не знает других определений. Карлик прищуривает светящиеся белым, маленькие точки глаз, сидящие близко-близко к переносице неимоверно длинного крючковатого носа. - Почему не являешься, сын Спарды? Почему до сих пор не предстал? – скулит он. – Ходят слухи ра-азные. И все говорят об одном: сын весь в отца-а. И луны твои миновали, а одна оста-алась. Предстанешь ли? - Я ещё не решил, - говорит Вергилий, вздёрнув подбородок, а Данте осторожно опускает оружие, не сводя внимательного взгляда с брата: он чувствует себя его телохранителем в данный момент, потому что не так давно Вергилий был ранен и, может быть, ещё не до конца оправился. - Что так робок, отпрыск предателя? – Карлик склоняет голову, глядя угрожающе из-под зелёной шапки, а маленькие пальчики сжимаются и разжимаются, острые изогнутые когти скребут грязный асфальт, оставляя в нём глубокие белёсые борозды. – Что остановило тебя? Эта ли тварь? - Вот достал! - возмущается Данте, снова взводя курок. - Нельзя-а, - не обращая внимания, тянет визгливый уродец. - Обучение твоё ещё не кончено, а бездна всё бли-иже. Дрогнула ли рука, никчёмный? Вергилий неожиданно и в бешенстве бросается вперёд и ухватывает карлика за шапку с бубенцами, с силой встряхнув маленькое тельце. Странно, но из шапки карлик не выпадает, только бубенцы истошно гремят, зажатые в крепком кулаке Вергилия. Данте поднимает руку, уложив пистолет на плечо и поглядывая на происходящее с весельем. - Как смеешь ты беспричинно обвинять меня в малодушии, скудоумное отродье? - цедит Вергилий сквозь зубы, а карлик звонко смеётся, конвульсивно дёргаясь, будто кукла. Вергилий отшвыривает его в стену, затем берёт себя в руки и криво усмехается. - Иди и скажи им, что сын Спарды не нуждается в чужом признании, - говорит он, подняв голову и сверху вниз поглядывая на посланника. – Я сам прибуду тогда, когда они мне понадобятся. Карлик, отлипнув, стекает по стене и отбегает в противоположный угол, звеня бубенчиками на шутовском колпаке. - Готов ли прожить в изгнании и опале? Неузнанным… - шепчет он, а глаза его увеличиваются. – Неприкаянным. - Ха! У меня тоже нет удостоверения личности, зацени! - усмехается Данте, склонив голову к плечу. – Бро бунтарь по натуре, всегда это знал! - Я – сын своего отца, - говорит Вергилий медленно и отчётливо. – Мне ли привыкать к изгнанию и опале? – он качает головой. – Уходи прочь и донеси им мои слова так, как я сказал тебе. - Осталась луна… - снова напоминает посланник, прыгнув на месте, будто восхищённый ребёнок, а бубенчики весело звякнули. – Что теперь станешь делать? - Пойду в дом своего брата... Проведу ночь в его постели, буду есть пиццу. - С морепродуктами, - вставляет Данте. Близнецы переглядываются и невозмутимо кивают друг другу. Вергилий чуть усмехается уголком рта, а потом становится серьёзным. – Убирайся, - говорит он отчётливо, выговаривая слова резко, будто выплёвывая их. - И скажи им, чтобы теперь меня не беспокоили. Мне недосуг. Данте? Вергилий разворачивается и, спрятав руки в карманы, идёт прочь из арки. Данте глядит сначала на удаляющегося брата, потом – на посланника, выглядывающего из своего вонючего угла с весёлым азартом на обезображенном лице. Данте нетерпеливо отмахивается пистолетом. - Иди-иди, - говорит он. – Ты всё слышал. - Ни одна земная тварь не вытравит того, что было подарено Адом, - шипит карлик. - Да, но земная тварь вполне может сделать твой рот ещё шире, - подняв бровь, замечает Данте. - Только попробуй назвать меня тварью ещё раз. - Уже сделали. – Карлик проводит когтем по своим окровавленным губам, ведёт от уха и до уха, а капли крови падают наземь. Данте всего передёргивает от отвращения. - Иди или я из тебя вышибу мозги, - ровно и без эмоций произносит Данте. Карлик смеётся, потом щёлкает зубами и что-то бормочет себе под длинный нос, а затем разворачивается и начинает яростно царапать стену. Данте ошеломлённо глядит на то, как в стене образуется светящаяся и плавящаяся синим светом нора. Карлик, всё бормоча что-то себе под нос, вскарабкивается в неё, прямо в этот свет. - Тварь! - верещит карлик напоследок, потом начинает звонко хохотать, и, едва Данте успевает дёрнуться, свет меркнет, будто ничего и не было, а стена оказывается целой. - Ублюдок, - ткнув указательным пальцем в место угасшего свечения, всё же не выдерживает Данте. А потом оглядывается на брата. - Джил! Он свистит, и Вергилий останавливается уже у выхода из арки. – Постой-ка! Данте нагоняет брата и ухватывает его за локоть. - Вон там - приличная пиццерия. - Он кивает куда-то на противоположную сторону дороги. - И я знаю, где купить вино. В гостиной горит свет и беззвучно работает телевизор. Новости. А может, ток-шоу. Его никто не смотрит. В небольшой комнате стоит ошеломительный аромат горячей пиццы. Ребята сидят на полу возле шаткого кофейного столика, всё барахло с которого полчаса назад Данте сбросил на пол. - То есть, если ты не придёшь вовремя, они нивелируют всё, чего ты достиг? – спрашивает Данте, прожевав кусок и облокотившись на столик. - Каким способом? – усмехается Вергилий, повертев в пальцах креветку, а потом отправив её в рот. Он сидит, уложив локоть на колено, держит кусок пиццы в этой же руке и внезапно выглядит так, будто провёл в этой квартире большую часть жизни. – Физически? Мои навыки – это часть меня. Мои знания? Сплошная скука. – Он качает головой. – Да, я стану неузнанным опальным воином. Любые двери обоих миров будут для меня закрыты. Но в этом я стану похож на отца, который претерпел изгнание, не подчинившись никому. Говоря твоим языком – мне нет необходимости в удостоверении личности. Я и без него войду в любые двери. Даже если они заперты. - К чёрту условности? – усмехается Данте, подняв прозрачный пластиковый стакан с белым вином, купленным у знакомого бармена из «Волчьей Лапы». - К чёрту условности. – Вергилий тоже поднимает стакан. Они выпивают, запрокинув головы. - Никогда не пойму, почему ты думаешь, что там – лучше, чем здесь, - замечает Данте, наливая из бутылки снова. Вергилий задумывается, отложив недоеденный кусок пиццы обратно в коробку и постукивая кромкой стакана по нижней губе. - Как объяснить тебе? – бормочет он, а потом прищуривается. Наконец, он говорит: - Когда ты бродишь по мелководью, разве в тебе не просыпается желание пойти на глубину? На самую глубину, а потом ещё глубже чтобы встретить там… - тут Вергилий пожимает плечами, подбирая слово. – Чёртового Ктулху. - Ктулху! - Данте начинает смеяться. Вергилий усмехается. А Данте, покачав головой, произносит: - Я пойду на глубину, но к нему я не пойду, - говорит он. – Я знаю, на что я способен. Я просто… Не люблю точки невозвращения, сечёшь? Та дорога, которую ты выбрал – это дорога в один конец и… Понимаешь, мне нравится то, какой я сейчас. Я нравлюсь себе таким. Меня всё устраивает. Я не хочу, чтобы что-нибудь меня изменило, как меняет тебя. - Меня тоже устраивает то, какой ты сейчас, - замечает Вергилий, тоже налив себе вина, а потом пьяно усмехается. - Ты единственное, что меня… - Он выпивает полстакана. – Что меня в себе устраивает. Данте смаргивает. - В каком смысле? - В любом. Данте тут же выпивает целый стакан залпом. Потом наливает и выпивает залпом второй. - Что ты делаешь? – удивляется Вергилий. - Я пытаюсь тебя возненавидеть, - говорит Данте. – И без вина у меня ничего не получается. - Брось это. У тебя не получится. Ты в меня влюблён. - Вообще-то, я в тебя не влюблён! – тут же с возмущением замечает Данте, ткнув в него стаканом. - Ты в меня влюблён, Данте, - настаивает Вергилий с удивлением в голосе. – В человеческом языке нет слова, означающего этот вид влюблённости, но в книгах, которые мне приходится читать, о ней рассказано достаточно. – Он подаётся вперёд и Данте оказывается просто загипнотизирован этими глазами и этим голосом. - И ты влюблён, потому что не можешь не быть влюблён. И это взаимно, потому что эта любовь между близнецами-полудемонами – всегда взаимна. До тех пор, пока кто-то один не перестанет быть полукровкой и не повысит свой ранг до демона, либо же пока не понизит его до уровня человека. Тогда связь перестаёт существовать. Она отмирает. Но этого в истории ещё не случалось, потому что никому ещё так и не удалось изменить свой ранг. Данте смаргивает. - А ты… - Он хмурится. – Хочешь, чтобы это случилось в первый раз в истории? Вергилий вздыхает, отставив стакан на низкий столик. - Я буду... сожалеть, если это произойдёт, - уклончиво отвечает он. - Иди сюда, - Данте отодвигает низкий кофейный столик, на котором стоит открытая коробка с пиццей и одна пустая бутылка вина – две новых стоят на полу. Вергилий не протестует, когда Данте его целует. И поцелуй выходит глубоким и романтичным. - Этот непередаваемо изысканный привкус креветок и пресное послевкусие моцареллы, - торжественно комментирует Вергилий, когда Данте чуть отстраняется. - Ты дурак, Вергилий, я тебя убью, - стонет Данте, снова прижимаясь к его губам. – И мне плевать на твой ранг. Свет из гостиной падает в спальню косым клином, но до постели он не достаёт. В комнате, в её тёмно-синей темноте - шорох простыней и влажный звук поцелуев, который ни с чем не спутаешь. Сбившееся дыхание… И ещё много других звуков, полутихих, тягучих, сладких, непрекращающихся. При этом, изголовье кровати не бьётся о стену, как было в прошлый раз. Во все те разы. Темнота здесь такая же несовершенная, как и тишина. Видно, что пальцы сцеплены в замок, видно, как влажно блестят бледные губы Вергилия, если к ним не прижимаются губы Данте, раскрасневшиеся и искусанные; видно, как прогибается позвоночник, как проступают крепкие эластичные мышцы под светлой кожей – всегда однообразно. Ритмично и плавно. Потом влажно блестят сцепленные в мучительном оскале зубы. - Ой, что? – Данте замирает, глядя на него. Вергилий не отвечает. Данте придерживает его за бедро покрепче, толкаясь вперёд тягучими, протяжными движениями, неторопливо и основательно. У Вергилия на лице, как всегда, такое выражение, словно он сдаёт какой-то очередной экзамен и ему важно его сдать, не смотря ни на что. И – да, он, разумеется, отлично его сдаёт. Вергилий вздрагивает, запрокидывает голову, прижимая к себе Данте за плечо. Данте утыкается лицом ему в шею, подаётся вперёд ещё раз, другой… Третий – и так замирает, выплёскиваясь внутрь чужого тела и глухо простонав что-то неразборчивое. А потом, когда проходят ленивые минуты, нехотя высвобождает тело брата и устало ложится на спину. - Чёрт, - выдыхает он, глядя в потолок. Берёт руку Вергилия, ещё сомкнутую в замок с его рукой, и, наверное, благодарно целует в тыльную сторону ладони. - Ты ищешь подход ко мне через постель, - говорит Данте шёпотом. – Я чувствую себя знаменитостью. - Я знаю много разных других путей, но этот – один из двух моих любимых, - потягиваясь, отвечает Вергилий. - А второй какой? – Данте поворачивает к нему голову. - Первый, - поправляет Вергилий, не глядя на него. – Через хорошую битву. - А, ну да. – Данте криво усмехается. - Давно у нас не было хороших тренировок. - Теперь я предпочитаю настоящие сражения, - говорит Вергилий. - Слушай, - Данте укладывает голову ему на плечо. – А что будет, если ты станешь… Ну, этим опальным воином? - Ничего, - тот пожимает плечами. – Если буду пойман – отправлюсь в изгнание в бездну, и мне не будет защиты. Если буду пленён – моя душа может быть изъята или преобразована с лёгкостью. Но в моих намерениях нет возможности оказаться пленённым или пойманным. Я успею сделать всё, что намереваюсь. С отцовской силой мне не будет равных. - А если ты не успеешь? Вергилий качает головой. - Что может мне помешать? - Ну просто… Разное же случается. - Я не намерен рассматривать такие варианты для неудачников. Это как раз тот момент, когда я не стану обзаводиться планом «Б». - Ясно, - вздыхает Данте. Он расстроен, потому что его угнетает мысль возможного поражения брата. Изгнание в бездну, преобразование души… Но Вергилий – он именно настолько авантюрист. Пожалуй, он гораздо больший бунтарь, чем Данте. Данте сковывает безграничная, глубокая тоска. Он просто упал в неё камнем, в тёмную, горящую тоску. Вот только что всё было в порядке, а теперь сердце болезненно замерло и всё остальное кажется неважным. Они преобразуют его душу с лёгкостью? - Давай поспим пару часов, - говорит Данте сипло, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Проснёмся среди ночи, и я покажу тебе классное место. Допьём там вино. - Это просто Мекка классных мест, ха? - Это же Роквуд! – подмигивает ему Данте. Разморенные и полупьяные, они засыпают, кажется, совсем скоро. Однако едва глаза Вергилия закрываются, Данте приподнимается с его плеча и заглядывает ему в лицо. Вергилий спит. Данте неслышно выбирается из постели и уходит в гостиную, где осталась их одежда. А одевшись, тихо-тихо покидает квартиру, прикрыв входную дверь, и лишь на миг замерев, когда Вергилий глубоко вздохнул. Это заняло больше времени, чем Данте ожидал, но расчёт его почти не подвёл. Он всё время переживал только о том, что Вергилий проснётся раньше и увидит, что брата нет. Данте ступает в тихую квартиру. Проходит в тёмную гостиную, оставляя мокрые следы и боясь, что Вергилий вот-вот дёрнет за шнурок торшера, зажигая свет. Данте стаскивает ботинки и одежду, оставляя всё возле низкого, продавленного дивана с красной, выцветшей обивкой, а затем проходит в спальню. Вергилий спит, и Данте видит очертания его лица, глубокие тёмные впадины на щеках, кожа, кажущаяся мёртвенно бледной в свете луны. Иногда Данте кажется, что демон Вергилия безраздельно владеет им. Что Вергилий окончательно болен им. Белые волосы серебрятся в свете луны. Они у него такие светлые, что могут отражать свет полумесяца. Данте смаргивает и, весь продрогший, забирается под покрывало к брату, прижимаясь к нему всем своим телом. Вергилий хмурится и вздрагивает, потом наугад, сонно обнимает его одной рукой. - Какого чёрта ты такой холодный? – неохотно спрашивает он. - Купался в холодной воде, - отвечает Данте. Вергилий говорит: «Угу», и затихает. Данте внимательно глядит на его лицо. Он не хочет даже малейшей возможности того, что кто-нибудь изымет его душу или преобразует её во что-нибудь ужасное. Не хочет, чтобы Вергилий стал безликим существом, подчиняющимся своей трансформированной душе. И не хочет, ни за что не хочет, чтобы брат попал в бездну. Из всего, что может произойти с опальным воином, он даже не знает, что хуже. Вергилий, конечно, не подарок, близко к нему не подобраться, если ты посторонний, но будучи братом – Данте ни с кем не было так… спокойно, так весело, как с Вергилием. Вергилий ему ничего не запрещает. Главное – хорошо дерись, хорошо выгляди и умей отличить сонеты Шекспира от сонетов Байрона. Отпускать его сейчас – невозможно, не отпустить – значит лишиться его в будущем. Может быть, они больше не встретятся, но сердце его будет биться где-то далеко и этого будет достаточно, чтобы знать, что ты не один. Данте отстраняется и глядит на брата, подперев лоб ладонью. Такие похожие лица, зачем это? Нет, нельзя отпускать. Данте никогда не сможет этого сделать. Он целует брата в щёку, трётся о неё носом. - Вергилий, ты что, спишь? – спрашивает Данте негромко. - Ну, мы ведь так договаривались? – Он приоткрывает глаза и вздыхает. Это всё похоже на какое-то ужасное жертвоприношение. Неизвестно только кого из них приносят в жертву. - Я… Хотел тебе что-то показать. - Ах, да. Классное место? - Тебе там понравится. Но если хочешь – мы можем… - Данте сглатывает ком, застрявший в горле, словно ледышка. – Мы можем остаться дома. Мы можем… остаться. Хочешь? Тут Данте откашливается. - Нет, я хочу увидеть это место, - говорит Вергилий, потерев глаза пальцами. – Только схожу в душ. - Это точно? - Конечно. Данте кивает и выбирается из постели. Вергилий садится. А потом склоняет голову, положив ладони на колени, опустив плечи, и сидит, не двигаясь. Он тоже об этом думает… - Это место не такое уж и классное. – Данте неловко пожимает плечами. – Обычное место, ты… - И он улыбается так неестественно, так натянуто. Это так не идёт ему! – Ты его видел. Много раз. - Я много чего повидал, - уклончиво отвечает Вергилий, поднимаясь на ноги. - Вергилий, там, в ящике – сигареты и зажигалка, - быстро проговаривает Данте. – Их там много, но работает только синяя. На ней какая-то реклама автомобильного салона. Найди и передай. Пожалуйста. Это задержит его на несколько мгновений. Вергилий беспрекословно склоняется над тумбочкой, выдвигает шуфляду и копается в барахле, разыскивая зажигалку. И находит. Передаёт это всё Данте, а потом, медленно задвинув ящик, распрямляется. Вот и прошли несколько мгновений. И Данте провожает его глазами, скользит взглядом по слишком бледной коже, по поджарой, гибкой фигуре. Когда Вергилий идёт мимо, то Данте кажется, будто весь он состоит из теней и какого-то жуткого могильного холода. Нет, Вергилия никто и никогда не смог бы принять и согреть здесь, в этом мире. Данте закуривает, выпускает дым и бросает взгляд за окно. Луна уже сместилась на тёмном небосводе, бледный тайный свет косо растекается по узкому подоконнику. Пока вода шумит, Данте успевает выкурить свою сигарету. Перегнувшись через постель, он с силой тушит её о дно стеклянной пепельницы. А потом он поднимается, разворачивается и уходит в гостиную. - Здесь никудышная лестница, - предупреждает Данте, обернувшись. – Но если идти изнутри… Там жутко воняет. Это старая водонапорная башня, которую давно не используют. Но она находится на возвышенности и выстроена в готическом стиле. В ней красивые редкие окошки, правда, уже без стёкол. Остатки их сейчас скалятся из полумрака острыми зубами. - Тут почти сотня футов, - говорит Данте, взбираясь по шатающейся ржавой лестнице и придерживая в одной руке початую бутылку вина. – Вид сверху – что надо! И когда Данте забирается наверх, ему открывается потрясающий вид на город. Огоньки, целое море золотых огней, уходящих далеко к горизонту, рассеянных в темноте, перемигиваются друг с другом. Здесь они похожи на густые облака, чуть дальше – они рассеиваются до самого горизонта покрывалом, как глиттер на том чёрном мамином платье, которое она одевала всего раз в жизни. Нет, которое надели на неё тогда. Данте видел мать в этом платье всего несколько мгновений, а потом больше никогда. А вот Вергилий долго смотрел. Он очень сильный - и сейчас, и тогда был. На горизонте блекло застыло неоновое розоватое зарево, будто больной, заражённый светом города рассвет, который решил наступить среди ночи. - Видишь? – спрашивает Данте, а сорвавшийся ветер швыряет в лицо серебристые волосы, но Данте их не убирает. Вергилий молча кивает, стоя позади него и осматривая город. Данте знает, всегда знал, что Вергилий любит смотреть на городские огни свысока. Если бы башня была ниже, а не на возвышении, всего этого не было бы видно. Вергилий вглядывается в город, а город никогда не решился бы вглядываться в него. Вергилий складывает руки за спиной. Ветер как-то неохотно треплет его непослушные, жёсткие, белые волосы. - Я хотел, чтобы ты увидел это, - наконец, говорит Данте, опустив глаза и стискивая кулак. – Чтобы ты… подумал! Что пока ещё не поздно. Твоя эта сила… Эти твои… знания! Без них мы были бы… - Без них, - перебивает Вергилий и выдерживает угрожающую паузу. - И стремления заполучить силу, не было бы меня, - заканчивает мысль он, а потом качает головой. – В чём дело, Данте? Данте так и не глядит на него, тяжело дыша. Потом кивает и опускает голову. Протягивает руку, так и не подняв головы. В руке у него – кусок того самого камня, лицо мертвеца, застывшее в крике в глубинах янтаря. - Луна ещё здесь, - говорит Данте глухо; ветер шевелит его волосы, скрывающие лицо. - Бери его – и уходи. Отнеси им его. Я… Не могу позволить, чтобы кто-то, - он с досадой вздыхает и поднимает голову. – Я не могу позволить тебе остаться сейчас, чтобы лишиться тебя потом. Уходи, Вергилий! – решительно заключает он. - Уходи туда, где тебе место. Вергилий глядит на него, склонив голову набок и чуть прищурившись. И ничего не говорит. - Ты думаешь, что не проиграешь, но ты не знаешь наверняка, - говорит Данте, будто оправдываясь. – Ты ведь ничего не можешь им дать взамен, если останешься сегодня. - Оставил бы в залог своё сердце и купил бы ещё несколько дней с тобой, но… - Вергилий пожимает плечами. – Моё сердце мне уже не принадлежит. - Ч…то? – переспрашивает Данте, подняв голову. - Мне кажется, я отдал его. – Вергилий усмехается. Данте сначала собирается что-то сказать и открывает рот, а потом качает головой, хмурится и говорит: - Я н-не… Не понимаю. Отдал? Кому? Я… Когда?! - Около восьми вечера. Когда ты не смог заказать энчиладас. – Тут Вергилий начинает смеяться, качая головой. – Дьявол, ты был столь… исключительно… мил в своём праведном гневе, что даже я не смог устоять. Данте сначала быстро улыбается, испытав огромное облегчение – Вергилий и его жуткое чувство юмора, - но потом улыбка растворяется и на его лице проступает мучительное сомнение. А потом оно проходит. - Прошу тебя, уходи сейчас, окей? – сипло говорит Данте, прикрывая глаза устало. – Это как раз тот момент, когда ты должен идти от меня, а не со мной. Не заставляй меня прощаться! Блядь, как я ненавижу это! Вергилий молчит, а на губах его светится призрачная, почти невидимая улыбка: только Данте знает, что она есть, даже не видя её, он её ощущает. - Без тебя я буду сам по себе всегда. Тебя не будет нигде. А если ты будешь, то уже не ты. Всякое может произойти. Ты ведь сказал, у тебя нет плана «Б». Не хочу так, - шепчет Данте. - Уходи, откуда пришёл. И понимает, что больше всего на свете не хочет, чтобы Вергилий уходил. Или хотя бы не сейчас. – Ещё немного, и я начну думать, что ты изгоняешь меня, как самый неудачливый экзорцист на свете, - замечает Вергилий, благосклонно кивнув. - Эй, это не так! - возмущается Данте. – Я не прогоняю! Вергилий без эмоций протягивает руку и забирает себе половинку камня. - Ты славный брат, - говорит Вергилий, подбросив и поймав камень. – Твоя внезапная рациональность достойна восхищения. Я думал, ты застрял в романтизме навсегда. У Данте закрыты глаза. Если Вергилий сейчас его тронет, он, наверное, будет кусать губу, чтобы не шмыгнуть носом, как обиженная школьница. Но Вергилий не трогает. - Только вот что, Джил, - шепчет Данте. – Пообещай мне… Пообещай мне, что… - он открывает глаза, но Вергилия уже нет: он бесшумно спрыгнул вниз и исчез в темноте. И Данте не хочет подходить к краю, чтобы искать его взглядом. Он стоит как раз посередине. Ветер треплет его волосы, а перед ним – огромное море мерцающих золотых огней и чёрное небо, с обожжённым неоном, красным горизонтом. Данте садится на крышу водонапорной башни и откупоривает бутылку вина. Выпивает её почти сразу. Но опьянеть ему так и не удаётся. Он бросается к краю слишком поздно. Он выждал, сколько мог, а потом рванул посмотреть. Внизу – только протоптанная дорожка, вокруг – тёмные, лениво волнующиеся тени деревьев и пожухлая осенняя трава. А Вергилия нигде нет. Почему он… так сразу?! Почему он не хотел остаться? Почему не говорил ничего, а заставлял говорить Данте? Он нарочно это сделал? Поставил его перед выбором?! Заставил принять решение за него? - Вергилий! – зовёт Данте, а потом спрыгивает вниз и приземляется с гулким стуком на корточки. Отшвыривает пустую бутылку и бежит вперёд. - Джил! – кричит он. – Бро, подожди! Я… - он останавливается посреди пустой дорожки. – Передумал, - тихо договаривает он. Едва ли Вергилий стал бы заниматься таким дерьмом, как интриги. Это всё не его. Он просто… пошёл рядом с ним, а не от него. Возможно, это мимолётный порыв, может быть, это эгоистично, но Вергилий тоже был эгоист. И он тоже умел наслаждаться моментом. Он ведь авантюрист куда больший, чем Данте. А Данте взял и упростил ему игру. Даже если Вергилий и стал бы опальным воином, даже если его бы отвергли все каноны ада… Если сам Вергилий был готов остаться ещё ненадолго, бросив всё, то как только можно было оказаться таким сукиным сыном, чтобы отказаться от брата?! Каждая минута с ним была на счету. Если бы Вергилий когда-нибудь пришёл с войной, набравшись знаний и новых навыков, Данте бы сам справился. Данте бы вступил с ним в бой. Кажется, что вся дальновидность совершённого поступка так и не приносит Данте удовлетворения. Мало ли, что было бы потом?! И перед глазами его всплывают самые маленькие, разрозненные кусочки воспоминаний. Вергилий в гостиной, который звонко смеётся, запрокинув голову; Вергилий в ванной, голова лениво откинута Данте на плечо. Почему-то ему вспоминается прикосновение щекой к голому бедру брата, ранним утром. В комнате ещё было почти темно, Вергилий шёл отлить, и Данте ухватил его за ногу, обвил рукой, не поднимаясь с постели, лениво и как-то буднично прижался щекой, приподнявшись на локте. Вергилий терпеливо ждал, пока Данте отпустит. Не столько его ногу, сколько вообще, когда Данте отпустит этот приступ тепла. А это Вергилий, который вынимает осколки бутылочного стекла из его коленки. «Не кричи. Ева подумает, что ты опять расшибся, упав с дерева, и тебе станет стыдно». Оба близнеца были тогда ещё совсем детьми. А это – совсем другой Вергилий, чуть старше давно исчезнувшей раны на коленке Данте. И Вергилий этот стоит и молча глядит на мать, заложив руки за спину. У него на лице ни единый мускул не дрогнул тогда. Он смотрел, смотрел. Он и Данте – они в этот миг оставались последними из рода, но Вергилий понял это сразу, а Данте – только недавно, пару часов назад. - Что-о я-а натвори-ил, - нервно тянет Данте, качая головой. Любая минута с Вергилием стоила неизвестного будущего, потому что она стоила каждой минуты прошлого. Данте устало трёт руками лицо. - Что?! Сразу сбежал, да?! – в гневе выкрикивает Данте в пустую тишину парка. - Ну и проваливай! Он ещё стоит там, слушая шёпот деревьев и собственное, гулко колотящееся сердце. А потом отмахивается и, сплюнув на землю, уходит прочь. Дом встречает его тишиной и ночной темнотой. И сразу становится очевидно, что Данте здесь совершенно один. Хотя, глядя на недоеденную пиццу и разбросанные стаканы, кажется, что Вергилий ещё где-то здесь. Когда брат уходит, Данте ещё очень долго ощущает его присутствие. Стены всегда запоминают его как-то слишком хорошо. Данте подбирает стакан с вином, половину Вергилий так и не выпил. Потом вздыхает и проходит в спальню. Долго и тупо глядит на смятую постель. - Дерьмо всё это, - мрачно говорит он сам себе. – Всё равно неправильно. Он опускается на кровать, лениво попивая вино и не чувствуя вкуса. Утро он встречает, проснувшись поперёк кровати на влажной простыни: его лихорадило ночью. Его утро началось в половину второго пополудни, среди полного бардака и саднящего глубоко внутри грудной клетки одиночества. Вергилий так рано ещё никогда не уходил, и на Данте давит осознание того, что ему не хватило… всего. Покоя, колких шуток, хорошей еды, секса и этого невероятного, звучного голоса, немного сиплого спросонья по утрам, говорящего Данте, когда глаза того ещё закрыты: «Сегодня твоя очередь принести кофе». Вергилий всегда так говорит, даже если вчера Данте уже приносил кофе. Только Данте его и приносит. Данте не хватило Вергилия. Тех маленьких промежутков времени, в которых он получал достаточно своего брата. И теперь ему остро не хватает каждой минуты, которую он самовольно отсёк этой ночью. Его чёртово доброе сердце. Братская забота, мать её. Данте ведь тот ещё эгоцентрик, почему же в этот раз он так сплоховал?! Да и кто он такой, чтобы решать что-то за Вергилия? За этого проклятого авантюриста, для которого риск – ежедневный моцион? - Бро, - говорит Данте, глядя в потолок и шмыгнув носом – ночью у него была ангина и лихорадка, после ночного купания в речке, наверное, но сейчас уже всё прошло. - Если бы я смог, я бы дал себе по роже. День, не заполненный никакими планами, неторопливо катится к вечеру. Слишком неторопливо. Данте кажется, что вечер принесёт ему облегчение, и ждёт, чтобы вечер настал поскорее. Вечером его всегда отпускает тоска, душевные терзания, похмелье и болезни. К ночи они обычно проходят, хотя всякое бывает. Он пытается чем-то занять замершее время. Например, навести порядок, но больше он просто слоняется из угла в угол. Старается есть вчерашнюю пиццу, вышвыривает тортик в мусорное ведро. Меняет простыни в спальне, но потом ему становится скучно, он сдаётся и отмахивается. Потому что это время где-то глубоко в голове было уже априори отдано Вергилию, оно было запрограммировано так, что время будет занято братом, и на всё остальное плевать. И Данте как-то не может занять голову чем-то другим. Просто не может сосредоточиться ни на чём. - Пора свалить отсюда подальше, - решительно говорит окну Данте, когда спальню, наконец-то, густо заливает розовый свет. Вот и вечер. Данте вынимает из-под кровати Мятежник, прикреплённый к днищу. Ну и всё. Почти собран. Это действительно всё, что у него есть. Ещё фото матери и медальон который она подарила ему и брату. Данте чуть ли не смеётся. И это правда всё? Всё, что у него есть? Теперь – да, это всё. Он отставляет меч. Может, всё же не съезжать так уж сразу? Ведь в принципе, он уже чувствует себя получше. Дневная тоска и правда как-то улеглась с наступлением такого умиротворённого вечера, образ Вергилия постепенно поблек, а его запах в постели, кажется, окончательно исчез, и смятые простыни снова пахнут мерзким стиральным порошком, а не голой кожей брата – тонким, едва различимым запахом снега. Но снег ведь ничем и не пахнет? Да. Теперь всё в порядке. А думал, что не доживёт. - А думал, что не доживу, - озвучивает Данте самого себя, кивнув с иронией. Тут он резко разворачивается и, рыкнув, пинает ногой кофейный столик. Столик с грохотом ударяется о стену, расшвыривая стаканы и пустые гулко звенящие винные бутылки. - Блядь! – стиснув кулаки, сквозь зубы выкрикивает Данте. – Вот же… ч-чёрт! Чёрт! Он бессильно усаживается на пол, складывает ноги по-турецки. Зачем-то стягивает с себя красную футболку и отбрасывает в сторону, оставшись в своих штанах из плотной кожи, в которых обычно ходит на потайные миссии «по его части». Теперь лучи заходящего солнца мягко обнимают его за голые плечи, убаюкивают. - Чёрт бы всё... - шепчет он, глядя перед собой устало. Ему начинает казаться, что он растворяется в этом свете и его вечерней тишине. И ему бесконечно скучно, а в голове – сплошная звенящая пустота. Ему не хватает всего. И ничего уже не хочется. Он раздражённо отпинывает прикатившуюся к его ноге бутылку из-под вина, и прячет лицо в ладонях. Всё так плохо, так хреново! И ни одной, ни единой слезы злости или разочарования. Данте убирает руки от лица и устало глядит вверх, ритмично постукивая пальцами по коленям. - Сигареты, - сиплым голосом произносит он внезапно. – Да. Он отталкивается ладонью от пола, бодро встаёт на ноги и отправляется в спальню. Сигареты, как обычно, лежат в верхнем ящике стола. Данте перебирает целую кучу разноцветных зажигалок, – пластмассовых, хромированных, одноразовых, многоразовых - чтобы найти рабочую, а нерабочие летят в стену по очереди. Одна взрывается от удара и Данте бросает гневный взгляд в её сторону. Наконец, находит одну, со сломанным креплением для кремня. Её хватает ровно на то, чтобы загорелось низкое, едва заметное синее пламя. Данте подкуривает сигарету, глубоко затянувшись, и, широко раскрыв рот, выпускает дым. Глядит, как вверх поднимаются сизые облачка, как они исчезают под потолком, обволакивая пространство. Он неторопливо подходит к окну и глядит вдаль. Потом открывает окно и так и стоит, будто купается в лучах умирающего дня, а кулаки всё стискиваются от так и не выплеснувшейся до конца досады и от злости на самого себя и на Вергилия. Это второй этаж, не считая парадной, и солнечные лучи сюда едва достают. В этой квартире так мало солнца. Он опирается основанием ладони на узкий подоконник и высовывается из окна, широко отведя руку с сигаретой ото рта и выпустив дым в холодный воздух, пропахший бензином, пылью и чужими ужинами. - Какого хрена ты там торчишь, а?! – вдруг, зло спрашивает он. Мимо шинами по холодному асфальту шелестит старое авто, из него доносится громкий, глухой бит: у кого-то этим вечером всё отлично. Вергилий неторопливо оборачивается на голос, сперва проводив прохладным взглядом красное, побитое жизнью авто. - Слушал, как звучит твоё отчаяние, - поясняет он, чуть запрокинув голову к окну на втором этаже. И усмехается. – Я польщён. Это был стол, не так ли? Данте криво улыбается ему в ответ, кивая. Стряхивает пепел с сигареты. - И почему ты такой грязный? – интересуется он, упершись коленом в низкий подоконник и подавшись вперёд. Спрашивает, будто это важно. ...не смеяться, не кричать, контролировать голос... Не давать волю эмоциям, мать их. Вергилий вытирает щёку пальцами, бросает на них краткий взгляд, хотя попытка стереть чужую кровь не помогает. - Я дрался. - Вергилий, будто это что-то доказывает, лениво приподнимает Ямато, которую держит поперёк чёрной сайи. Данте глядит на брата неуверенно, чуть покачиваясь вперёд-назад. Снова затягивается сигаретой и выпускает дым. - Почему? – вздёрнув подбородок, вдруг, спрашивает он. Кажется, что голос его всё же вот-вот дрогнет. Почему ему так важен этот ответ? Он ведь неважен! Вергилий постоянно с кем-нибудь сражается. И Вергилий, сидящий на невысоком, полосатом ограждении-перилах кратко разводит руками. - Потому что у меня не было стола, который я мог бы перевернуть, - помедлив, говорит он, и чуть отворачивается, чтобы скользнуть взглядом по давно опустевшей дороге. Данте глядит на него, понимающе кивая. - Ты – славный брат, - говорит он, указав на Вергилия сигаретой. - М-да, ты тоже ничего, - Вергилий, всё ещё не оборачиваясь к нему, кладёт ногу на ногу. - Да, - Данте как-то растерянно усмехается. – Я тоже… И чего ты там ждёшь? - От тебя? Я скажу тебе на ухо. Чтобы посторонние не вызвали полицию за нарушение общественного порядка. – Тут Вергилий снова смотрит на него, и глаза такие спокойные, немного насмешливые… - Сиди на месте! – приказывает Данте. - Подожди! Он убирает ногу с подоконника, быстро разворачивается, бросается к тумбочке. Дёргает выдвижной ящик так резко на себя, что тот с грохотом вылетает ему в грудь, рассыпав на пол всё своё унылое содержимое. Данте лихорадочно разыскивает связку ключей среди хлама, хватает её, но когда подбегает к окну и выставляет руку со звенящими ключами, Вергилия уже нет внизу, а заграждение пусто. Ну вот, а это был бы такой красивый жест! Просто классика жанра. Данте усмехается и качает головой. - Я зайду в любые двери, - закатив глаза, говорит он негромко. – Мать твою. - Надеюсь, ты не сомневался? – уточняет Вергилий. - О, нет, бро, как бы я мог сомневаться в тебе? – Данте смеётся, запрокинув голову и глядя в потолок. Вергилий подходит к нему со спины, берёт за плечи и шепчет ему на ухо: - Ты действительно думал, что я буду ожидать ключи? - Ну это был бы такой.. Жест, понимаешь? Посыл. - О, я так люблю жесты, - отзывается Вергилий, которому плевать на любые жесты. Он прижимается так тесно… А руки сжимаются на голых плечах Данте всё крепче. - О, чё-ёрт, Вергилий, как не стыдно! – тянет Данте, когда брат вплотную прижимается к нему со спины. – Ты чем там занимался, в подъезде, пока шёл сюда? - Думал о том, что позволю себе заметить вслух, насколько тебе идут эти штаны. - Вот как… Ну, я уже заметил, знаешь, так… Н-на ощупь? - Вообще-то, идея заключалась в том, что без них тебе гора-аздо, - он бесцеремонно и грубо ухватывает Данте за ягодицу и стискивает – о, чёрт, у Вергилия такие сильные руки. - Лучше. - Да? – Данте вздрагивает, не зная, что ему делать в такой ситуации: сдаться сразу или ещё поиграть. - Чё-ёрт, почему я чувствую себя новичком, которого пытается растлить родной брат? – запрокинув голову ему на плечо, замечает Данте. - Потому что я так всё и планировал, - шепчет ему в шею Вергилий. - Ты ведь надолго? – закрывая глаза, спрашивает Данте куда-то в потолок. - Я должен убираться следующей ночью. – Вергилий кусает его за мочку уха и тянет. - А ты не можешь остаться ещё на… одну ночь… Ещё завтра… И ещё на две? - Могу. - А… как? - Я оставил им в залог своё сердце, - отвечает тот спокойно. Глаза Данте распахиваются, он резко разворачивается и отстраняет от себя брата. - Ты – что?! – Прямо в лицо. - Хочешь увидеть след? – подняв бровь, интересуется Вергилий. - Блядь! Ты что натворил! – Данте раздирает его рубашку, пуговицы разлетаются в стороны. Ну, Данте как всегда. Никакого шрама на бледной коже нет. Данте бросает недоверчивый взгляд на брата и тот начинает смеяться. - Данте, ты сама невинность, - говорит он сквозь смех. – Ты что, действительно думал, что алхимики изымают сердца хирургическим путём? - Да какого хрена ты смеёшься, а?! – ужасается Данте, и, ухватив его за плечи, прислушивается, прижавшись к его груди. Сердце бьётся ровно и глубоко. Гипнотизирующие биение знакомого сердца. - Ладно, брат, извини, я просто неудачно пошутил, - уверяет Вергилий. Данте тут же выходит из своего умиротворения, отталкивает его. И вдруг изо всей силы ударяет в лицо. От этого удара Вергилий едва ни отлетает в сторону. Но не отлетает. Он разворачивается и трогает себя за щёку пальцами, заодно проверяя языком, не выбит ли зуб. Сплёвывает кусок зуба на пол. Данте, весь раскрасневшийся, с горящими глазами, глядит на него так, будто собирается наброситься снова. - Что ж, - усмехнувшись произносит Вергилий, убрав руку от лица: на щеке чернеет огромный синяк, но скоро он покраснеет, потом пожелтеет и исчезнет. – Думаю, я не совершил ошибки. Если бы было необходимо - я без раздумий оставил бы сердце. - Ты… - сквозь зубы цедит Данте, наставив на него указательный палец. Но Вергилий хватает брата за петли штанов и резко притягивает к себе. Близнецы смотрят друг на друга: один из них до чёрта злой и упрямый, а второй – спокойный и непривычно тёплый. - Шесть лун, это было моё любимое место, - зло, но негромко произносит Данте. – Останешься со мной ещё на четыре луны, Вергилий. Понял мою логику? Вергилий задумывается и долго не отвечает. Данте замирает, а брат разворачивает его от себя, снова прижимается сзади. Данте поворачивает голову и глядит на него. Вергилий проводит пальцами по его горлу, вниз, верх, по подбородку, по губам. Данте зажимает его пальцы в зубах. Вергилий как-то немного нервно усмехается, улыбка оказывается такая же быстрая, как вспышка, которая появляется и тут же исчезает. Только уголки рта дёрнулись. - Ну… - Он кивает. - Будь, что будет. Но только теперь. Не рассчитывай, что… - Серьёзно?! Да это же… Ой! – Данте падает на кровать от резкого разворота за плечи, и Вергилий тут же оказывается сверху, придавив его своим телом к постели. Данте потягивается, пока Вергилий расстёгивает молнию его штанов. - А где камень? – спрашивает Данте, ощущая, что щёки начинают гореть. - Бросил его, - Вергилий целует его в переносицу. – В систему пароснабжения в Нью-Йорке. Чтобы ты наверняка не смог его достать. - Горячее место! – Данте снова смеётся, расстёгивая пуговицы его новой шёлковой рубашки. - И что бы ты знал о горячих местах? – шепчет Вергилий, закрыв глаза. Потом склоняется к нему, соприкоснувшись лбом с его лбом и потеревшись кончиком носа о его нос. И кажется, что вокруг становится тише и темнее. А может, просто совпало. Данте приоткрывает рот и осторожно пытается поймать губами его губы. Вергилий тоже. - Подожди, подожди, – шепчет Данте. Потом замирает и вяло отталкивает брата, упершись ладонями ему в грудь. – Окно открыто. Окно… Джил! Ах, чёрт! – Данте смеётся, отворачиваясь от него, потому что Вергилий уже отряхнул с себя это внезапное и тёплое романтическое наваждение. - Джил… Будет слышно или вообще… Ай! Видно. - Вергилий, кажется, не слушает, поэтому Данте делает вторую попытку. – Когда моя соседка трахалась с чуваком, парень из дома напротив следил за ней в чёртов бинокль! - едва ли не выкрикивает он, понимая, что это его последние силы на оборону, а потом он просто сдастся и у сонной округи появится отличный шанс стать свидетелем дикого непотребства. - Никто не поверит, что мы - просто футбольные болельщики и смотрим высшую лигу, Джил! - предупреждает он, поймав его ладонь и не позволяя притронуться к себе. - Я могу что-нибудь сказать. Что не оставит сомнений о том, что мы точно не футбольные болельщики! Хотя "ох, блядь, как больно" - вполне характеризует игру "Рэд Кардиналз" в четвертьфинале. - У них явно были проблемы с питчером, насколько я знаю, - кивает Вергилий. - Да-а. В седьмом иннинге всё стало совсем безнадёжно, - подтверждает Данте. Вергилий усмехается, а потом прищёлкивает языком, закатив глаза. - Почему мы говорим о бейсболе? - Мы иногда говорим о всяком, - пожимает плечами Данте, хмыкнув. - А начали с того, что нужно бы прикрыть окно. Вергилий глядит на него, раздумывая, но не отнимая своей руки. Данте в подтверждение своих слов чуть кивает, подняв брови. Хотя ни черта это не подтверждает. - Что ж. Будь по-твоему, - Вергилий опускает голову, кусая губы, а потом собирается с силами и нехотя поднимается на ноги, выбравшись из постели. Данте успевает удержать его руку и поцеловать в тыльную сторону ладони. Вергилий подходит к окну. Чёрная рубашка неряшливо полурасстёгнута и сдёрнута на плечо. Кстати, Данте только-только приходит на ум, что под рубашкой не было нательного белья. Впервые. - Почему ты ещё одет? – интересуется Вергилий, не обернувшись. - Я стараюсь, как могу! – возмущается Данте, нервно сдёргивая штаны до бёдер, отчаянно лязгая пряжкой и пытаясь поскорей стряхнуть их с ног. - Старайся получше. - Уверен, ты сейчас попытаешься на мне за всё отыграться. Вергилий тонко и довольно усмехается сам себе вместо ответа. Решительно и спокойно закрывает узкое окно спальной комнаты, тут же будто бы отсекая их мирок от постороннего мира. Они словно исчезают для всего остального. Но никто не заметит исчезновения этих двоих: ведь снаружи всё и всегда остаётся как было. Ветер лениво сметает с низкого тротуара окурок, недавно выброшенный Данте, а где-то далеко отсюда, по железнодорожному мосту проносится поезд, оглашая спальный квартал глухим рокотом. Совсем скоро вдоль дорог начнут зажигаться пока ещё бесцветные, слепые фонари. Но Вергилий разворачивается и уходит вглубь комнаты, а осеннее закатное солнце медленно стекает вниз по плавящемуся стеклу.

Эпилог.

Данте шагает вдоль шоссе. У него за спиной – обмотанный брезентом Мятежник. Для того, чтобы выйти из Роквуда и добраться до центра Портланда вовсе не нужно идти к шоссе, это огромный крюк. Но погода – что надо. Осеннее небо с просинью низко зависло над городом и шоссе, а ярко-белая дорожная разметка бликует мутным серебром посреди черноты асфальта. Данте шагает вдоль пустой дороги, не собираясь ловить попутку. Он просто идёт мимо бесконечных чёрных столбов линии электропередач, которые держат на себе это размокшее, выцветшее небо. Идёт, чтобы прогуляться. Чтобы… выветрить из головы оставшиеся клочки тоски, окутывавшие густым туманом и сводящую на нет каждую из его попыток думать всё это одинокое утро. Ветер гоняет пыль под ногами, она хрустит под подошвами ботинок. Данте шагает по обочине, и полы плаща крыльями хлопают за спиной. Скоро будет дождь. Синевы в небе всё меньше, облака всё тяжелее. Дорога была пуста всё это время, поэтому рокот мотоцикла, всё громче раздающийся позади, теперь кажется здесь чем-то чужеродным. Рокот ближе, ближе. Данте ухмыляется, не останавливаясь и не оборачиваясь. Мотоцикл всё же нагоняет его и перерезает ему путь, став на обочине и взметнув облачка пыли. Это действительно классный мотоцикл. Не Наклхэд, но всё же приличный Харлей: желаемого «накла» просто не было в тот день, увы. И времени ждать у Данте тоже не было. Данте останавливается, склонив голову к плечу. Водитель тяжело ставит на обочину ногу, затянутую в толстую чёрную кожу и высокий ботинок. Снимает чёрный шлем. - Эй, Итан, который Данте, - усмехается Арни. - Эй, Арни, который Арнольд. – глядя на него немного устало, отзывается Данте. – Так что, всё же едешь топиться в болотах Луизианы? Арни глядит на него, чуть кивая, а потом резко подаётся вперёд и обнимает его небрежно, постучав правой рукой по спине. Данте поднимает руки и так и стоит, ожидая, когда его отпустят. - Я не очень умею благодарить, - говорит Арни на ухо Данте. – Тем более, за такие подарки. Но если когда-нибудь тебе понадобится моя душа – просто дай знать. - Непременно. Только отпусти. Если нас увидят, то могут подумать, что мы влюблённая пара, - отвечает Данте с усмешкой, отстраняясь, но всё же аккуратно хлопнув его по спине пару раз. – Вообще-то, рад, что эта тачка тебе подошла. Только вот… - Данте скептически качает головой. – Какого хера ты позоришь такой мотоцикл, рассекая на нём в экипировке для новичков? Арни поднимает левую руку. Начиная от локтя, рука перевязана неимоверным количеством бинтов, будто это не рука, а дубинка. И на самой толстой части этой «дубинки» виднеются кровавые водянистые разводы. - Ампутировали ещё два дюйма, - информирует он, уложив локоть изувеченной перевязанной руки на руль. – Буду долечиваться подальше отсюда: я проверил, там моя страховка, вроде, действует. Мне кажется, что если останусь где-нибудь в Орегоне, то просто свихнусь. - Он вздыхает. - Я немного приврал, что умею водить только одной рукой. Мопед смог бы, но эта тачка… - Арни любовно похлопывает чёрно-серебряный мотоцикл по сидению. – В нём я чувствую родственную душу. - И не чувствуешь левой руки, - кивает Данте. - Спасибо, что напомнил, - мрачно произносит Арни. - Побыл с братом дольше, чем обычно, - пожав плечами, объясняет Данте. Арни нахмуривается, видимо, тотчас же вспомнив ту судьбоносную ночь, которая лишила его руки и привычного мировоззрения. Это было пять дней тому, а кажется, что целую вечность назад. - Где он, кстати? – негромко спрашивает Арни. Данте пожимает плечами, оглядываясь на бесконечный, серебряный простор вокруг. Потом разводит руками и роняет их, хлопнув ладонями по бёдрам. - Никто не знает, где бродит мой брат и когда мне не повезёт наткнуться на него снова, - говорит Данте беспечно. Так и есть. Данте проснулся один. Разумеется, он проснулся один. И хотя подушка всё ещё пахла снегом и дешёвым гелем для душа, потому что ночью ребята были в душе вместе, а сорванный карниз с занавеской так и остался валяться посреди ванной в опустевшей квартире, присутствие Вергилия в стенах дома уже не ощущалось. Только воспоминания всё ещё бродили по дому: настырными каплями воды из крана в маленькой кухне - Вергилий снова забыл, что кран протекает и закручивать надо покрепче; скрипом двери из-за сквозняка - Вергилий так и не запомнил, что дверь стоило бы подпирать чем-нибудь, потому что петли не смазаны; бьющимися о подоконник жалюзи, колышущимися на ветру - Вергилию плевать, что открывать нужно только одно окно в квартире, поскольку в этом районе живут сквозняки. Постоянно казалось, что это Вергилий где-то там, в другой комнате. Занят чем-то. Но на самом деле это было обычное нежелание принять утреннее одиночество: всегда так бывает, если засыпаешь с кем-то, а просыпаешься уже один, сам по себе. И это мало, что значит. Шесть лун с Вергилием промелькнули как шесть кратких секунд, и растворились в том серебрящемся, ветреном утре. Арни глядит на него чёрными своими глазами и кивает, хотя едва ли он что-то на самом деле понимает. - Ну и куда ты теперь? – спрашивает он вместо ответа. - Никуда. Я остаюсь в Портланде, - говорит Данте лениво. - Просто убираюсь подальше от Роквуда. И-и… Шести лун. Нет, Арни ничего не понимает, хотя глядит так, будто понимает. Хотя откуда ему вообще знать?! - И «Шести Лун», - почему-то повторяет Арни. – Эх, отличные были «Шесть Лун». - Ещё какие, - криво усмехнувшись, соглашается Данте. - Стоп, - хмурится Арни. – Ты не сваливаешь из города? И нахуя тогда такой крюк, малыш?! Данте снова разводит руками. - Хочу прогуляться и зайти юга. Там, где олень на въезде. Арни поднимает брови, потом усмехается своим ярко-красными, тонкими губами, и кивает. - Так садись. Я подброшу, договорились? – предлагает он. - Не. Не стоит, - качает головой Данте. - Я могу ходить очень быстро. Арни смеётся негромко. - Я знаю – я был там, но я… - Арни, всё ещё усмехаясь, пожимает плечами. – Для этого здесь. Хочу прокатить тебя на Грампи, чтобы ты понял, какой ты неудачник, что не оставил его для себя. Резкий порыв ветра вздымает полу красного плаща. Становится чуть холоднее. Да, точно будет дождь. - Ты же не хочешь брести под дождём три часа, приятель: я вижу это в твоих глазах, - замечает Арни. - Вот доебался, - закатив глаза, вздыхает Данте. - Ещё бы! Я же бармен! Толкать услуги и выпивку – это моя работа! – Арни подмигивает. - И я умею это делать. Данте смотрит на него и слабо усмехается в ответ. Убирает с лица длинную серебристую чёлку, которую нещадно треплет ветер. Раздумывает, задрав голову и поглядев на почти скрытую за облаками серебряную монетку солнца, будто там может быть ответ. Да, синеву неба уже окончательно поглотили молчаливые облака. - Ладно, - наконец, говорит он, опустив голову и поглядев на Арни спокойно. – Но с условием. - Стреляй, - глубоко выдохнув, соглашается тот. - Я сам поведу, - твёрдо говорит Данте, и тут же поясняет, заметив, что Арни собирается протестовать. – Не хочу разбить голову во время аварии из-за однорукого водителя. Я ведь без шлема катаюсь. Царапины на лице – это минус к имиджу, а у меня огромные планы на будущее! Тот опускает плечи с глубоким разочарованным вздохом. Стучит чёрным шлемом по колену: теперь Арни тоже в раздумьях. - Или так, или катись в свою Луизиану прямо сейчас, - предупреждает Данте. Тот бросает на него недовольный взгляд. - Ладно, - наконец, сдаётся Арни. – Может, так я ещё острее прочувствую твою зависть. - Ха! – Данте смеётся. – Это очень благородно, приятель. - Кстати... - Арни глядит с тревогой. - Этот байк... Он тебя не разорил? - У меня осталось под сотню долларов наличкой, - без сожаления, с абсолютной беспечностью в голосе отвечает Данте. - Хватит на мотель до утра и на ужин, а дальше посмотрю, куда двигаться. Люблю, когда всё просто. Арни глядит на него серьёзно. Трудно сказать, что он испытывает в этот момент. Арни ничего не знает о Данте, но во взгляде - море непонимания, необъяснимого восхищения ужасающей глупостью, сомнение, бесконечная благодарность и... толика сочувствия. Интересно, почему? Наконец, Арни едва заметно усмехается. - Псих, - негромко говорит он. - Есть немного. Просто у меня... - Данте раздумывает, а потом пожимает плечами и улыбается. - Лёгкое отношение к жизни. У него всё-таки потрясающая улыбка. Самоуверенная и светящаяся. Улыбка эта так хорошо смотрится, когда вокруг - мириады разных дорог. Так могут улыбаться только по-настоящему отважные и уверенные в себе. И этим они заставляют остальных ощутить себя почти такими же. Арни просто не находит, что сказать, чтобы задержать эту ободряющую улыбку подольше. Но и она всё же сходит на нет со временем. И Арни уже собирается надеть шлем, но, вдруг, замечает: - Вот ещё что. Может, слышал? Чоки восстанавливает клуб. Он собирается вернуть «Шесть Лун». Данте сначала молчит, подняв брови, а потом качает головой с выражением полного критицизма на лице: - Нельзя вернуть шесть лун, - говорит он негромко, а затем отворачивается и перебрасывает ногу через сидение. – Они закончились. Арни пожимает плечами. И пока пытается как-то поудобней подвинуть меч в сторону, чтобы ухватиться за Данте, тот проворачивает ручку газа пару раз, сняв мотоцикл с подножки. Мотоцикл ревёт, умолкает, потом взвывает снова. Данте берётся за руль поудобней и оборачивается к Арни под тихий рокот. Тот показывает ему большой палец, и Данте кивает, выворачивая руль и выезжая с обочины на чёрную, бесконечную ленту дороги, уходящую вверх, куда-то высоко в белое небо. Пыль и мелкие камни хрустят под колёсами тяжёлой машины, медленно двигающейся к асфальту. - Но они хорошо закончились, - ухмыляется Данте сам себе, проворачивая ручку газа. Мотоцикл взвывает снова, рванув вперёд по тёмному асфальту, уносясь прочь от Роквуда, пролетая мимо тонких телеграфных столбов, подальше от воспоминаний и меланхолии. Интересно, он окажется дальше от брата, сбежав куда-нибудь на край света? А от себя? В любом случае, попробовать всегда стоит. И уже через минуту мотоцикл с двумя путниками становится едва заметной точкой на горизонте. А в следующий миг она растворяется в блеклом осеннем небе.