Cherry on the Cake

Галстук удавкой жмёт. Затянут по самое не хочу, и дышать удаётся только каким-то херовым чудом. Улыбаться. Кивать, когда надо. Улыбаться снова. Отвечать на надоевшие, из раза в раз одни и те же вопросы. – Ты не мог выбрать другой день? Другой год? – шиплю отсвечивающему плешивой макушкой Ларри и получаю в ответ только кислую гримасу да неопределённый жест руками. Не от меня всё зависит, мол. Разумеется, нет, это же аквариумные рыбки формируют мой график. И даже у хладнокровной лупоглазой рыбины хватило бы мозгов не трогать меня в ЭТОТ день. Но только не мистеру Нильсону. Мистеру, который помнит марку моих трусов, но якобы не помнит, какого числа чёртов день моего чёртового рождения. С сомнением кошусь в его сторону, пересекаемся взглядами, тут же отводит свой и принимается шарить по карманам. Теперь моя очередь закатить глаза и поджать губы, которые того и гляди расплывутся в язвительной насмешке. Лучше бы флягу с бухлом таскал, серьёзно, пользы было бы в разы больше, чем от сахарной гомеопатии. – Мистер Лэшер! – отсвечивая белоснежной улыбкой, привлекает моё внимание симпатичная журналистка в алом декольтированном платье, и я скалюсь в ответ. Почти доброжелательно. Почти не желая отскочить на секундочку и свалить через окно в толчке, бросив Ларри одного разгребать всю эту тягомотину. Спрятаться в своём логове и остаток дня провести, уткнувшись лицом в диванные подушки и отключив телефон. Но хренушки тебе, Рен. Как там говорит мой мальчик? "Ты уже достаточно взрослый, чтобы не перекидывать ответственность на других". О'кей, Кайлер. Я буду взрослым и дотерплю до конца сего бессмысленного мероприятия. – Когда планируете разворачивать подарки? – заглядывая в мои глаза и подпихивая микрофон поближе, интересуется всё та же журналистка, и я едва сдерживаюсь, чтобы не ляпнуть чего в ответ. Тщательно контролирую лицо, чтобы не скривиться, и, выдержав короткую паузу, расслабленно отвечаю, перехватив микрофон прямо поверх её пальчиков: – Я не праздную день рождения. Изображает удивление, размыкая пухлые губки, и, округлив их до вполне симпатичной накрашенной "о", задаёт следующий, донельзя очевидный вопрос: – Отчего же? Наверняка есть какая-то занимательная история? Подмигиваю ей и, доверительно понизив голос, наклоняюсь к микрофону: – Более чем. Детская травма, не справился с первой в своей жизни ширинкой и защемил палец. Недружный взрыв наигранного смеха, непонимание в глазах подобравшейся было вплотную блондинки. На прощание касаюсь губами её щеки и получаю куда большее удовлетворение от ослепляющих вспышек фотокамер, чем от этого жеста. Ларри оказывается рядом словно по волшебству и, вцепившись в мой локоть, тянет в основной зал. – Ну что ты несёшь, а? – продолжая щериться и кивать случайным знакомым, сквозь зубы цедит менеджер, и мне хочется тоже поинтересоваться, какого хрена на ежегодный благотворительный слёт успешных и не очень музыкантов нельзя было притащить Джека или Рупса. Только бессмысленно – чёрта с два мне ответят. – Очарование и музыку в свет. Припёр меня сюда – терпи, а лучше сгинь куда-нибудь и дай мне спокойно пережить всё это. – Ты не мог бы говорить тише? – шипит, но всё же отпускает мою руку и буквально за считанные секунды теряется в толпе. Удовлетворённо киваю сам себе и ловко перехватываю вздумавшего было сменить траекторию официанта с подносом. Шампанское явно не моя тема, но что поделать, вряд ли удастся раздобыть что покрепче. Цежу покалывающее язык, словно газировка, игристое пойло и не знаю, куда бы сунуться. Настроение совсем не то, чтобы поддерживать светскую беседу. Ещё и чёртов пиджак в плечах жмёт, а воротничок белой, как толчки в парламенте, рубашки давит на шею. Не мой день… Совершенно не мой. Цепляю с подноса уже другого мальчика на побегушках новый бокал взамен опустевшего и думаю затеряться где-нибудь в тени массивных вазонов, рядами стоящих около стен на почтительном расстоянии друг от друга. Жаль только, что никто не озаботился тем, чтобы воткнуть между ними хотя бы какое-то подобие кресел. Очередная вспышка ослепляет на миг, прикрываю глаза ладонью, и когда выцветшая картинка обретает очертания вновь, вижу перед собой всё ту же упорную журналистку. Которая весьма не дурна, но скорее типаж Джека, а не мой. Вот уж кто бы залил слюнями её декольте. – Вы меня преследуете? – без тени улыбки в голосе устало интересуюсь у девушки и отмечаю, что микрофона в её руках нет, как и оператора поблизости. Кокетливо поправляет короткие светлые волосы и пожимает плечами. – Возможно, отчасти? Понимающе хмыкаю и залпом допиваю шампанское. Нет, подобный алкоголь точно не для меня. Не после выжранной тонны виски и чего покрепче. – Так возможно или отчасти? – Принимаю игру, надеясь, что хоть какое-никакое общество скрасит бездарно потерянный вечер. Поднимает руку, подзывая официантку и, вау, вместо помеси пива и шипучки протягивает мне какой-то лёгкий коктейль, украшенный разрезанной клубникой и зонтиком. – Вы это серьёзно? Впрочем, скепсис в голосе не мешает мне принять бокал. – Рэндал Лэшер предпочитает более крепкие напитки? – Ты не представляешь, насколько, дорогуша. Расплывается в улыбке, и я киваю в сторону приоткрытого балкона. Пустующего, к моему счастью. Послушно идёт за мной следом, а я только и думаю о том, как продержаться ещё полтора обещанных Ларри часа и сделать ноги. Даже приблизившись к парапету, заглядываю за ограждение, прикидывая, насколько здесь высоко и стоит ли возможный перелом хребта подобной дурости. – Тебе скучно на подобных мероприятиях? – Следуя моему примеру, переходит на "ты" и намекающе потирает плечи, кривя губки якобы от холода. Знакомый приёмчик, дорогуша, только вот хреновый из меня джентльмен, и поэтому галантно предложенного пиджака ты не дождёшься. Равно как и возможности пригласить на кофе после, якобы для того, чтобы вернуть вещь. Схема стара как мир. – Не то слово, моё место среди толпы синющего неадеквата. Неловко чувствую себя в костюме. – А что с твоим днём рождения? Может, всё-таки поделишься? – В каком-нибудь тихом уголке? – веселясь, отвечаю ей в тон и всё-таки отпиваю розоватой мерзости. Приторно настолько, что оставляю бокал на широких перилах и больше к нему не притрагиваюсь. С грустью думаю о том, что карманы приталенного пиджака не предназначены для пачки сигарет, и затянуться попросту нечем. Девушка, имени которой я так и не потрудился узнать, тоже освобождает руки, отставив свой коктейль, к которому даже не притронулась, и делает полшага вперёд, словно невзначай касается края моего рукава. – Вроде того. Здесь недалеко кофейня на углу. Может быть, сбежим? Прищурившись, оценивающе оглядываю её с ног до головы, нарочито медленно, от острых носов лакированных чёрных туфель до осветлённой макушки, и цокаю языком. Телефон, припрятанный во внутренний карман, оживает, извещая о новом сообщении короткой вибрацией, и тут же вытаскиваю его, снимаю экран с блокировки. Короткое "Ну ты скоро?" заставляет улыбнуться и быстро натыкать ответ. Скоро, детка, совсем скоро. – Твоя девушка? – тут же живо интересуется журналистка, и я только отрицательно мотаю головой в ответ. – Нет у меня девушки. – Выходит, я могу рассчитывать на чашку кофе? Сжатый в руке мобильник извещает о ещё одном смс. Отвечаю, задумчиво покусывая губу и гадая, а не слил ли меня кто из банды. Впрочем, если Кайлер ждёт меня, облачившись в костюм горничной из секс-шопа в качестве праздничного сюрприза, я вполне готов простить ему это. Но только после того, как задеру юбку. – Поздновато для кофе. Разве что только это завуалированный намёк на кофе утром. Пожимает плечами, игриво закусывает губу и снова принимается растирать плечи. – У меня отличная кофеварка. Согласился бы я год назад? Определённо, да. Польстился бы на длинные ноги и ничего такие сиськи. Возможно, даже записал бы её номер. Год назад. А сейчас? Хочу ли я её сейчас? Ещё одно смс. Бегло просматриваю и прячу телефон назад в карман. – Предпочитаю растворимую дрянь из банки. Открывает рот было, не находится с ответом. Улыбаюсь ей напоследок и возвращаюсь назад в людный зал. Разыскать бы проплешину мистера Нильсона, пообтираться чуток рядом и с чувством выполненного долга свалить. – Хэй, Лэшер! Оборачиваюсь на голос, узнаю вскинутую руку по татуировкам на пальцах и выдыхаю. Хоть кто-то нормальный. – А с бухлом тут туго, да? – Приблизившись, толкает меня локтем в бок один из старых знакомых Джека, и, перехватив его руку, поднимаю запястье, чтобы глянуть на циферблат массивных часов. Без четверти полночь. Без четверти четыре часа, как не курил. – Затянуться бы. У тебя есть? Хлопает себя по карманам и, скорчив и без того бандитского вида рожу, с досадой отрицательно мотает головой. Похоже, не только у меня проблемы с пиджаком. *** Входная дверь хлопает оглушающе громко, но я не придаю этому никакого значения и первым делом стаскиваю не неудобные ботинки, а галстук. Кое-как освободившись от обуви, прохожу вперёд, на ходу стягивая этот кошмар на двух пуговицах. Небрежно бросаю на спинку дивана и иду прямиком на кухню, где всё ещё горит свет. Подсветка у вытяжки. Кайлер обнаруживается прямо на конторке, где, скрестив ноги и расположившись с ноутбуком, курит, выдыхая в приоткрытое окно. Оказываюсь рядом в два прыжка, вместо "привет" хватаю его за запястье и притягиваю к своему рту. Спешно затягиваюсь и, ощутив горечь на языке, расслабляюсь. Прикрываю глаза и медленно выдыхаю сизый дым. Кай наблюдает за мной поверх толстой оправы очков и молчит, только саркастично изгибается правая бровь. – Ты же бросил? С сомнением кошусь на сигарету и затягиваюсь ещё раз. Равнодушно пожимает плечами и, закрыв ноутбук, отставляет его в сторону свободной рукой. – Это днём. Ночью можно. – Вот как? А что ещё ночью можно? Передёргивает плечами. Замечаю, что футболка на нём явно старая, затасканная, и пробую на ощупь, сжав худое плечо. Мягкая. Растерянно потирает лоб, пятернёй ерошит и без того растрёпанные светлые волосы. Таким он мне нравится даже больше. Расслабленным и каким-то домашним. Спокойным. Только вот тряпка эта напоминает далеко не о самом лучшем периоде наших – сам не верю, что называю это так, – отношений. – Многое, наверно? Помимо очевидного, конечно. Обхватываю сигарету губами в последний раз и, вытянув из его пальцев, отправляю в недолгий полёт на дно раковины. Тут же кривится и легонько толкает в плечо: – Я же просил. Бесишь, Рен. Цепляю его подбородок пальцами и, развернув к себе, легонько касаюсь губами его сжавшихся в упрямую линию губ. – Ну не бухти, бабуля. Лучше расскажи мне, как там твои скучные книженции и Юджин. Разворачивается, свешивает ноги и, сжав коленями мои бока, берёт в свои руки мою левую, принимается за запонки на манжетах. – Прекрасно. Юджин таки познакомил родителей с Лесли. Ого, вот это яйца у чувака. Я бы на его месте трижды подумал, прежде чем тащить к деспотичному миллиардеру-папочке глухого странноватого мальчика, пусть последний и был бы любовью всей моей недолгой жизни. Кай тем временем заканчивает с левой манжетой, завинчивает крепления запонок и задумчиво прикидывает их вес на ладони. Протягиваю ему вторую руку. – И что предки? – не удержавшись, всё же спрашиваю, и на его лице проскакивает тень улыбки. Как я и думал, самое интересное напоследок приберёг, хитрый паршивец. – И ничего. Его отец тут же решил, что трогательная история любви принца и серой дефектной мыши пойдёт на пользу его бизнесу. Что ты так смотришь? Юдж так и сказал. Только вот есть одно маленькое НО. С запонками покончено, откладывает их в сторону и наконец-то, подняв глаза, берётся за ворот рубашки. Проходится ладонями по груди и медлит, не торопится приступить к пуговицам. – Ну не тяни ты уже. Давай, выкладывай. – Его маман решила, что Лесли девочка. Мне на мгновение даже кажется, что ослышался. – Прости, что? Усмехается и, передумав возиться с пуговицами, просто обнимает меня за плечи, притягивая поближе. Ладонями рефлекторно сжимаю худые коленки, торчащие из-под широких шорт. – То самое. Они решили, что Лесли девчонка, а Юдж очканул в последний момент, ну и теперь вот. – Это патлатое недоразумение, без намёка на признаки хоть какого-то пола? Серьёзно? Девчонка? Кивает и, закусив нижнюю губу, смотрит куда-то вниз. – Теперь ты. Выкладывай. Успел кого-нибудь облапать за вечер? Невесело хмыкаю и подбородком опираюсь на его плечо, прижимая поближе. Взгляд упирается в тусклое из-за минимального освещения окно, отражающее всю кухню. И первое, что сразу же бросается в глаза, – это чёртов двухъярусный белый торт, скромно отставленный на самый край стола. Твою мать… Ну откуда, а? Кто на этот раз? – Кто крыса? – Ты о чём? – тут же отстраняясь, переспрашивает мальчишка. Оборачиваюсь через плечо, чтобы убедиться: не показалось. Действительно, украшенный не то какой-то белковой дрянью, не то взбитыми сливками торт. Кай прослеживает направление моего взгляда и закатывает глаза. Немного бесит. Делаю шаг назад и, скривившись, складываю руки на груди: – Ну так кто? Джек? – А это такая большая тайна? Или ты планировал тихонько нажраться без меня? – Ничего я не планировал. И это, – кивком головы указываю на явную смерть диабетика, – тоже. – Почему нет? Боишься, что все узнают твой реальный возраст? Тебе что, сорок стукнуло? – Есть причины. Спрыгивает со столешницы и, поправив очки, тоже обхватывает ладонями свои плечи. – И это всё? А как же "никаких секретов"? Что за дерьмо на этот раз, Раш? Ещё одна беременная подружка? Правый глаз дёргается вдруг. Сводит судорогой веко, и скулы сводит. Как же он всё-таки бесит. – Никакого дерьма, детка. Ни залетевших бывших, ни съехавших с катушек нынешних. Каменеет лицом сразу же. Неосторожно, вот так сразу всей пяткой на его больную мозоль. Мозоль, которая пусть больше не беспокоит, но и забыть о себе не даёт. Мозоль, которую я неосознанно поддеваю каждый раз, когда злюсь. – Тогда что? – Тон обманчиво мягок, но я внутренне подбираюсь, на собственной шкуре зная, как сильно мальчишка может уебать в ответ. – Боишься, что как только тридцатка стукнет, перестанет стоять? Облегчённо выдыхаю, не получив ожидаемого удара под дых и, не сдержавшись, показываю ему средний палец. Кайлер реагирует тут же: – Эй, мне явно не хватит пальцев. Может, тогда разрешишь мне захаживать к Ларри иногда? У него, несмотря на почтенный возраст, с этим проблем, должно быть, нет. А вот и оно – то самое. Всё-таки уебал. Умница, детка. Решил не оставаться в долгу, а? – Ты же знаешь, что не стоит дразнить меня? – спрашиваю, тщательно сдерживаясь, не позволяя себе наорать на него или сцапать за шкирку и приложить о стол. – Я знаю, что у тебя есть какой-то говёный секрет, и судя по тому, что не рассказываешь, это очередной пиздец, который может въебать по нам обоим. Я прав? Напрягается весь, тянется к лицу поправить очки и этим нервным жестом выдаёт своё волнение. И я, кажется, догадываюсь, в чём дело, и предположение, на миг показавшееся абсурдным, становится почти железной уверенностью. – Так всё ещё не доверяешь мне, верно? Его глаза округляются, становятся и вовсе огромными из-за выпуклых, оправленных в пластик линз. Молчит. Опускает руки и пальцами принимается теребить свою футболку. – Значит… Ждёшь? Ждёшь, когда вышвырну? Каждое слово тенью отражается на его лице, каждый ёбанный слог жжёт глотку. Вот теперь ногти в ладонь, тупой болью отзываются сжатые кулаки. Шрамы на правой становятся багровыми, выпуклыми, заметными на фоне тёмных татуировок и как ничто другое ярко напоминают мне. О чёртовых зеркалах, которых больше нет в прихожей. О том, как он ушёл, решив, что единственное, что я оберегаю, – это собственный комфорт. – Отлично, Кай. Просто заебись, детка. С чего мы начали? С ёбаного торта? Подавись им, блять. Разворачиваюсь и заворачиваю чёртовы, ставшие слишком свободными рукава до локтей. Раздражает. Нет, даже не так: бесит. Бесит даже больше, чем кремовый уродец на столешнице. И единственное верное, что есть сейчас в моей голове, – это то, что нужно свалить. Свалить куда подальше и остыть как следует, прежде чем сделаю нечто такое, о чём наверняка буду жалеть. – Раш… Дёргаю головой, и он замолкает. Но стоит сделать только шаг к выходу, как пробует снова. Ещё неувереннее и тоненьким дрожащим голоском. Только вот я уже знаю цену этим якобы плаксивым истерикам. Знаю, кто из нас действительно хороший актёр. Понимает, что не подействует, когда торможу у дверей кухни. Вспоминаю, где оставил мобильник, и думаю уже, куда сорваться, когда пробует ещё раз. – Рэндал? И голос совсем другой. Пару тонов ниже, и один в один – мой. Этого не отнять, его способность к мимикрии и мою слабость к ней же, которая и послужила отправной точкой для всего этого. Для моей одержимости мальчишкой, лицо которого на первый взгляд – точная копия моего. – Прекрати психовать и повернись ко мне. А, так вот теперь как? Действительно, чего это я психую? Есть повод? Разве что один, мелкий, почти незначительный. Ёбаная маленькая дрянь, ради которой я почти выпотрошил себя и сшил вновь, всё ещё думает, что это всё так, забавы ради. Поебались и разбежались, верно, детка? Так, значит? Так? – Рен… Закрываю глаза, пытаясь мысленно представить что-нибудь, что угодно, только не то, какой будет его разбитая рожа, если я сейчас же не свалю куда-нибудь. Подальше. Подольше. – Сладких снов, детка. В три шага оказываюсь у дивана и, не обращая внимания на фигуру, маячащую за спиной, отыскиваю свой телефон. Одна из кредиток в кармане куртки, так что… Успеваю сделать всего шаг. Шаг в сторону тёмного коридора, как что-то липкое с мерзким чавкающим звуком врезается в мою спину, чуть выше правой лопатки, и, оставив жирный след, шлёпается на пол. Слышу, как он яростно дышит. Оборачиваюсь через плечо, разглядываю белую кремовую кляксу на паркете и медленно, очень медленно разворачиваюсь уже всем корпусом. Стоит в дверях кухни, встречает мой взгляд и следующий кусок, – нет, даже не так, – шмат, выдранный прямо пальцами, врезается в мою шею. Скатывается на грудь и на белой рубашке расплывается огромным жирным пятном… Если бы внутри меня была ртутная шкала, то она рванула бы нахер. И, сука, сдохнуть мне на месте, если бы его осколками не задело. Глаза в глаза. Щурится. Где-то на периферии сознания замечаю, что снял очки. Мобильник прицельным броском летит обратно на диван, а я медленно, на ходу расстёгивая безнадёжно испорченную рубашку, возвращаюсь на кухню. Отступает к столу, перепачканными пальцами загребает ещё крема. – Давай. Швырнёшь ещё раз, и я тебя выебу, использовав эту дрянь вместо смазки. Как тебе… Кай? – договариваю только по инерции, пальцами отирая плотную массу со скул и подбородка. Пробую, языком проведя по двум сложенным пальцам, и Кайлер непроизвольно сглатывает, приоткрыв рот. Пятится, отходит за стол, а глазёнки так и блестят, зрачки огромные, и, почти уверен, у паршивца крепко стоит. И хуже всего то, что я физически не могу уйти, оставив его таким сейчас. Хуже всего то, что стоит ему только затеять новую игру, и я тут же воображаю, как, заломав, трахаю его. Потому что он ненормальный настолько, что граничит с фактическим помешательством. Потому что он как никто любит это: вывести меня из себя, а после прикинуться пай мальчиком, сглатывающим слёзы, когда сдёрнут шорты и задерут белой задницей вверх. – Выбирай: на полу или на столе? – Мой голос тут же меняется, становится вкрадчивым, хрипловатым, опасным. Таким, какой ему больше всего нравится. – А тебе спину на полу не продует, дедуля? Бросаюсь за ним тут же и, обогнув стол, успеваю перехватить за предплечье, прежде чем успеет сбежать в комнату. Заламываю слишком просто, хотя и делает вид, что усиленно сопротивляется, и, толкнув вперёд, укладываю грудью на стол. Выходит не слишком осторожно, слышу, как клацает его челюсть, но это явно не то, что могло бы остановить меня сейчас. С чувством шлёпаю пару раз и, наклонившись, подтаскиваю блюдо с раскуроченным, но всё ещё тяжёлым тортом. Стаскиваю шорты с порозовевших ягодиц и оставляю болтаться на уровне худых коленей. – Ноги! Послушно расплывается по столу, широко, насколько позволяет эластичная резинка на его спущенных тряпках, расставляет ступни. Свободной рукой расстёгиваю ремень на брюках. Выпороть бы за грязные провокации, да боюсь, не смогу вовремя остановиться, разом припомнив все былые прегрешения и обидки. Загребаю ладонью размякший бисквит с толстенным слоем белого крема и размазываю всё это по его пояснице, так чтобы футболке тоже порядком досталось. Следующая порция толстым слоем ложится на его задницу, и с особым удовольствием прохожусь между ягодиц, давлю на эластичную, готовую принять меня хоть сейчас дырку. – Ты настолько разъёбан, что даже биту без труда примешь, – шиплю, склонившись над ним, на маленькое багровое ухо, а у самого руки дрожат от охватившей похоти. – Жаль только, у тебя член куда меньше, чем… Ай! – Вскрикивает, когда, не дожидаясь окончания его язвительного замечания, проталкиваю внутрь перепачканные в креме пальцы. Принимает их просто отлично, и к указательному и среднему тут же присоединяется безымянный. – Ну, что я говорил? Удовлетворённо продолжаю, прикусывая его за загривок прямо через тонкую ткань. Проталкиваю пальцы до самых костяшек и наконец отпускаю его руку, прекрасно зная, что меньше всего он хочет сбежать от меня сейчас. Медленно вытягиваю пальцы назад и добавляю ещё тягучего крема. Так много, что его упругому маленькому заду не хватает разве что вишенки. Прохожусь по поджавшейся мошонке, сжимаю её, перекатывая в пальцах, и свободной ладонью, тоже перемазанной в липкой массе, обхватываю его под животом, который он с готовностью втягивает, чтобы дать мне лучший доступ к своему горячему, всё ещё чистому члену. Подрачиваю его размеренно, не торопясь распределяя эту сладкую смазку, и он с удовольствием подаётся вперёд, толкаясь в мой кулак. Тут же сжимаю пальцы, не разрешая продолжить, и он отзывается негромким всхлипом. – Потерпи, детка… Во рту сухо, а крем, который я собираю языком с его поясницы, слишком приторный. Невозможно сладкий. Забивает вкусовые рецепторы, а вместе с ними и голову тоже. Голову, которую я благополучно проебал, запав на этого мальчишку. Не торопясь, широкими мазками пройтись по ложбинке между ягодиц, языком коснуться его дырки, толкнуться в неё, всё так же сходя с ума от вкуса крема, и двинуться ниже, подразнивая, прикусывая нежную кожу на внутренней поверхности бедра. Отстраняюсь для того, чтобы опуститься на колени, сдернув с него шорты, подвинуть к себе, придерживая за маленькие половинки, взять в рот его небольшой, солоновато-сладкий член и как следует помучить его, едва-едва обхватывая губами. Мозги плавятся. Думаю уже отнюдь не головой, и едва ли хватает на пару минут. Поднимаюсь на ноги и всё никак не могу справиться с тугой петлицей на брюках. В итоге, дёрнув, вырываю онемевшими пальцами непослушную пуговицу и, стащив брюки, переступаю через них. Не привычная плотная джинса, на бёдрах не удержится. Бельё долой тоже, и прежде чем приставить к его заду член, сжимаю его пару раз, размазывая сладкий крем. Действительно приятно выходит, но с жаром обхвата плотных мышц не сравнить. Продолжая сжимать ствол, несколько раз прохожусь головкой меж ягодиц и, уперевшись в сладкую во всех смыслах сейчас дырку, вжимаюсь в него, почти развалившись на тощей спине, проталкиваюсь вперёд. Как по маслу, плавно скользит внутрь, и моя детка выгибается в пояснице, привстаёт, опираясь на локти. Оборачивается, ловлю его взгляд и, подавшись вперёд, целую. Медленно, позволяя ему вылизать мои губы, начинаю двигаться, языком вторгаясь в податливый мягкий рот в том же темпе. Шея затекает, и отстраняюсь, ладонь соскальзывает с взъерошенного затылка и жёстко сдавливает его загривок, насильно укладывая назад на столешницу. На мгновение зависаю даже, любуясь острыми, обтянутыми взмокшей футболкой лопатками, как подаёт голос, который звучит просто восхитительно хрипло: – Ты там уснул? Всё ещё во мне или уже нет? Что-то не чувст… – Обрывается после грубого рывка бёдрами и взвизгивает от следующего. – Не чувствуешь? Давай, побеси меня ещё немного, Кайлер. И твои вопли услышат все немногочисленные соседи этажом ниже. Долблю его, наваливаясь всем весом, так, что трещит выдержавший не один и не два подобных раунда стол. Так, что пытается заткнуть себя, закусив сжатый кулак, но не позволяю, дёргая за руку, и снова, как в самом начале, заламывая её назад. Грубее на этот раз, совсем по-настоящему, не жалея, причиняя боль. Поскуливает, сбиваясь на крики, и это намного слаще блядского, почти полностью уничтоженного торта. Настолько, что, не выдержав, рывком выхожу из него и бесцеремонно, как куклу, разворачиваю к себе лицом, подхватываю под коленями и закидываю худые ноги на свои плечи. Складываю почти напополам, нависая над лицом, и вталкиваю два пальца в приоткрытый рот. Дав себе секунду на отдышаться, спрашиваю: – Что ты любишь больше: меня или мой член? Усмехается, тут же языком обводит подушечки, толкается между ними и, вытянув губы, втягивает пальцы ещё глубже. Мог и не спрашивать. Так любишь его? Получай, детка. Грубо, рывками, сжимая бедро, натягивая на себя. Быстрее и быстрее, несмотря на судорогу, схватившую мышцы, несмотря на дрожащие руки и то, что мне самому хватит ещё с полминуты, чтобы, глядя на его лицо, кончить. Покидаю его тёплый рот, и влажные пальцы тут же находят его липнущий к животу член. Вот так, детка. Вспоминаю, что ему всего девятнадцать, когда выплёскивается мне в ладонь спустя пару сильных уверенных толчков. Сжимается вокруг меня, и едва удаётся толкнуться вперёд ещё раз. Хватает и этого. Хватает коварной мыслишки о том, что ему так нравится быть натянутым на член. Так нравится, что порой он может кончить без рук, ощущая только давление на простату и слушая, как я нашёптываю грязные словечки ему на ухо. Содрогаясь, спускаю в него и, чтобы унять охватившую всё тело дрожь, опираюсь о стол ладонями. – Слишком… шумно… дышишь… дедуля… – едва размыкая сухие губы, выговаривает, и протягивает руку, чтобы обнять. Накатившей получасом ранее злобы как не бывало. Уходить, чтобы надраться, тоже не хочется. Послушно склоняюсь пониже и, скосив глаза, только сейчас замечаю, что умудрился скинуть остатки торта на пол. Закрываю глаза и думаю, как бы в душ сбежать первым. Отказался от домработницы, вот и вылизывай кухню сам, детка. *** Валяюсь поперёк кровати и просто наблюдаю за тем, как он промакивает в беспорядке торчащие влажные волосы полотенцем. Натянул первую попавшуюся под руку чистую футболку, которая оказалась моей. А на ехидное замечание только что скорчился и показал язык. Я же, продолжая разглядывать его, замечаю, что бледная шея осталась непозволительно чистой – ни единого засоса или отметки зубов. Подкатываюсь поближе, примериваясь для того, чтобы повалить его и исправить это, и пусть потом сколько угодно бесится. Кто бы мог подумать, нас смущают багровые пятна на видном месте. Упрашивать дать в рот нас не смущает. Всё ещё удивляюсь его противоречивости порой, а после непроизвольно вздрагиваю, припоминая не слишком-то приятные вещи. – Ты же пьёшь свои таблетки? – Вырывается скорее непроизвольно, но Кайлер тут же замирает прямо с опущенным на лицо полотенцем. – А почему ты спрашиваешь? – Да так. Вспомнилось. Принимается энергично кивать, благоразумно не уточняя, что именно вспомнилось. Да и вряд ли запала хватит на новую грызню. Пятернёй небрежно зачёсывает назад непослушные прядки и поворачивается ко мне лицом. – Теперь выкладывай. – Что? Удивляюсь настолько натурально, что почти сам верю. Не догадываюсь, о чём он, нет. Не хочу всё по новой. Но тяжело вздыхает, смотрит на меня сверху вниз, как будто бы это я тут мелкий и неразумный, и снисходительно разжёвывает вопрос: – Выкладывай, Рен. Что не так с твоим днём рождения? Укладываюсь на спину и, заложив руку за голову, упираюсь взглядом в потолок. Сначала хотел матовый, чтобы ни намёка на зеркала. Слишком невыносимо было, просыпаясь, видеть свою рожу. Просыпаясь без него. А после оставил всё-таки. Напоминанием. – Если я расскажу тебе, обещаешь сдать того, кто проболтался? Пододвигается поближе, устраивается, по-турецки скрестив ноги, и кивает головой. Пожимаю плечами и выдерживаю паузу, покусывая губы. Всё ещё пить хочется, сушняк после сладкого буквально душит. Или же всё дело не в торте? Запрещаю себе об этом думать. Чтобы не запустить по новой всё. – Моя маман решила, что пора бы устроить ей свою жизнь. И на мой семнадцатый день рождения объявила, что до совершеннолетия я могу перекантоваться в приюте. Оттуда как-то и пошло. Повод залезть в бутылку я найду и без привязки к дате, а вот торт как-то не лезет. Теперь ты. Так кто? Молчит и взглядом упирается в стену. Поэтому и не хотел. Слишком уж больная тема. И так вышло, что для нас обоих. – Кай? Перекатываясь на живот, сжимаю его колено, и, вздрогнув, отмирает, накрывает ладонь своей. – Да здесь я. Никто мне ничего не говорил. Сим-карта на тебя оформлена, полудурок. – И дальше что? – А то, что твой сотовый оператор заморачивается праздничной рассылкой. Так что можешь быть спокоен, никто не сливает твои тайны. Пусть и идиотские. – О… Вот оно как. А торт? Колись, где заказывал, ибо он сладкий настолько, что я теперь переживаю, как бы твоя задница не слиплась. Фыркает и, слегка покраснев, отвешивает мне шутливый подзатыльник. – Не заказывал. – То есть ты хочешь сказать, что сам… Дёргается и зажимает мне рот ладошкой. – Не смей даже. Да, сам. Будешь ржать – и спать повалишь на диван, и мне плевать, что это твоя квартира. Осторожно киваю, чтобы не стряхнуть его руку. Прижимаюсь губами к ладони, и тут же отдёргивает её. Приподнимаюсь, чтобы завалиться башкой на тощие колени, и он вроде бы не имеет ничего против. Тут же принимается за мои волосы. Перебирает их, пропуская сквозь пальцы. И накрывает. С головой просто накрывает волной не то дикого умиления, не то желанием сделать что-то хорошее для него, не то просто трахнуть ещё раз. Медленно-медленно, лицом к лицу, переплетая пальцы и неся какую-нибудь чепуху. – Давай свалим куда-нибудь, детка? Прямо сейчас? Тащи глобус, тыкай пальцем, и погнали? Расплывается в улыбке, качает головой и второй рукой гладит мою щёку. – Придурок. У тебя график составлен на ближайшие два года, а у меня экзамены. Куда мы свалим? В ближайшую пиццерию? Вынужденно соглашаясь с ним, корчусь и высовываю язык. – Тебе двадцать шесть, а ты всё как ребёнок. – Двадцать семь, – поправляю я, соглашаясь со второй частью, впрочем. – Ну так что? Будешь и дальше вести себя как пятилетка или мне можно тебя поздравить? Нормально на этот раз, без элементов явного фудфетишизма. Потягиваюсь и обхватываю его поперёк туловища, вывернув левую руку, склоняется ниже, и правой давлю на затылок, понукая придвинуться ещё ближе. – Можешь попробовать, Кай. – Прямо во влажные, приоткрытые губы.