Никогда не поздно

— Ты уже слишком взрослый для такого, — качает головой Сэм, и Нейт закатывает глаза. — Ты бросаешь меня здесь на год, — напоминает он, плотнее запахивая куртку. От реки, возле которой они остановились, отчетливо тянет холодом. Сэм скептично приподнимает брови: — Вздумал меня этим шантажировать? — спрашивает он, с наигранным неверием наклоняя голову. — Меня? Он подхватывает Нейта под спину, кружит, заставляя обхватить себя за шею и закусить щеки изнутри, сдерживая смех. Улыбается так тепло и уютно, что безумно хочется прикоснуться к уголкам губ, попробовать на ощупь хотя бы кончиками пальцев. Плавным неразрывным движением опускается на траву, очень аккуратно, даже придерживает слегка, чтобы Нейт не ударился спиной. И предательски зажимает руки. Оба запястья помещаются у него в одной ладони, и он раздраженно бормочет «нет, они тебя там точно не кормят». Вторая ладонь проходится по ребрам; Нейт не боится щекотки, но Сэм, только он, умеет заставлять его забывать об этом. — Сэм, — тянет он, задыхаясь от смеха. — Прекрати, — дергается, пытаясь вырваться. — Это не честно. — Зато действенно, — улыбается тот, не торопясь убирать руки. Сэм очень теплый, почти горячий, и совсем не тяжелый; Нейт согласился бы пролежать вот так всю ночь. И следующую, и ту, что после нее. Каждую. Зачем им вообще нужны эти деньги? — Сдаешься? Пальцы мажут по ребрам при каждом глубоком вдохе, и Нейт старается дышать размеренней. — Конечно, — фыркает он. Сэм тепло хмыкает. Они оба прекрасно знают, что противится он больше для галочки, и, на самом деле, ему это нужно не меньше. — Иди сюда, мелочь, — зовет он, наклоняясь ближе. У Нейта внутри, под ребрами, как раз там, где касается Сэм, становится тепло и взволнованно. Он отчего-то зажмуривается. Сэм снова хмыкает — только в этот раз по-другому, будто бы иронично — но комментариев не отпускает. Нейт надеется, что вздрагивает не слишком сильно, когда он бережно касается его лица. Прикосновение осторожное, очень мягкое, почти невесомое. Но все равно можно почувствовать щекотные мозоли на подушечках. Нейт коротко морщится — ему неприятно, как брат загоняет себя ради их будущего. — Больно? — спрашивает Сэм, поняв его выражение по-своему. В голосе нет ни капли упрека или недовольства. Только смятение. И, если Нейту не кажется, злость на самого себя. Он коротко мотает головой. Ладонь плавно ложится на подбородок, слегка ведет в сторону; Нейт поворачивается разбитой щекой, понимая с полужеста. Ему немного щекотно. И шершаво — от каменной крошки, бетонной пыли с приютской крыши, оставшейся на пальцах брата. Сэм осторожно дует на ссадину возле скулы. Дыхание у него теплое — слишком близко наклонился — пахнущее мятной жвачкой и содовой. Это тоже щекотно, только уже по-другому: хочется не смеяться, а вслушиваться в ощущения, в прохладную волну по спине. Сэм переходит к синяку на подбородке, болезненному, уже налившемуся багрово-красным. Поверхностно очерчивает неровный контур, отчего-то замирает. Нейт чувствует, как опускается и поднимается его грудь при дыхании. — Похоже на Францию времен Капетингов, — говорит Сэм задумчиво, и тот не сдерживает смешка. Дикие ассоциации брата, наверняка отпугнувшие не одну девушку, вызывают у него понимание и уютные воспоминания. Он чуть дергает головой, не желая прерываться, и Сэм ворчит: — Хорошо, хорошо. Не отвлекаюсь. И под его пальцами Нейт совсем забывает про боль и обиду. Заканчивая, Сэм аккуратно отводит его челку в сторону, гладит ласково, больше запутываясь пальцами, но неведомым образом умудряясь делать это приятно. Выдыхает устало, будто до сих пор сомневается в верности своего решения, будто его тоже мучает эта предстоящая разлука. И прижимается губами ко лбу. Задерживается невозможно долго, греет дыханием и пальцами. Будто отматывает время на несколько лет назад, когда они еще жили вместе, и он каждую ночь приходил читать Нейту и желать ему приятных снов. — Пообещай мне, — просит Сэм шепотом, наклоняясь к уху, — что не будешь так легко вестись на провокации. — Только если ты пообещаешь не ввязываться в неприятности. Ему безмерно хочется видеть выражение лица брата, но он только плотнее зажмуривается. Смешок Сэма отдается мурашками по спине. Он скатывается с Нейта, садится рядом. Так и не отвечает, болезненно замечает тот. Приближающееся расставание ощущается еще отчетливее. Он слепо протягивает руку в сторону брата. Долго путается пальцами в траве, сомневаясь в своем порыве, даже стесняясь его. Но все-таки неловко касается ладони Сэма. — Я буду скучать, — признается он, поддаваясь моменту. Сэм поворачивает руку так, что ладонь Нейта оказывается в его собственной. — Я тоже. И сжимает пальцы. *** — Что-то не так? — спрашивает Нейт. Взгляд у Сэма странный даже для человека, отсидевшего пятнадцать лет в панамской тюрьме. Слишком пристальный, слишком напряженный, слишком… слишком. — Нет, ничего, — он качает головой, коротко и скупо улыбается. Старательно пытается создать видимость, что все в порядке. — Просто вспомнилось. Он кивает вниз, на руки. Нейт переводит взгляд на свои ладони, рассеянно потирает сбитые костяшки. И тут же понимает, что Сэм имеет в виду. — Это было давно, — улыбается он. Неловко трет переносицу: сейчас, спустя десятилетия, все кажется детской глупостью. Пусть и чертовски уютной. — Для кого как. Нейт удивленно замирает. Сэм опирается о дерево, старательно растирает между пальцев клейкий лист, уделяя этому подозрительно много внимания. — В тюрьме, — поясняет он, так и не поднимая глаз, — я часто вспоминал такие моменты. Он усмехается, показывая, что ему не больно об этом говорить. Но у Нейта все равно сжимается что-то внутри — он чувствует фальшь. — И… — Сэм отбрасывает измятый потемневший лист, продолжая тем не менее беспокойно перебирать пальцами. Смотрит исподлобья, — я не отказался бы вспомнить его получше. До Нейта доходит не сразу. Он хмурится непонимающе, хочет было уточнить. А потом вспоминает тот странный взгляд. — Сэм, нет, — напряженно смеется он. Отчего-то все происходящее собирается нервозным клубком в солнечном сплетении. — Мы ведь больше не дети. Неуверенность в голосе подводит его. Сэм чует ее и оттого не отступает, обращая все в шутку. Наклоняет голову, смотрит, как в детстве, когда подбивал Нейта на невозможные глупости. И тот безнадежно выдыхает, машет рукой — делай, что хочешь. И протягивает ладонь. Сэм улыбается благодарно, безмолвно обещая, что Нейт не пожалеет. Берет запястье необычайно осторожно, чуть тянет на себя — Нейт поддается, делает несколько шагов навстречу. И еще, потому что Сэм продолжает тянуть, хотя кажется, и так слишком близко, пространство даже не личное — невозможно интимное. Сэм удобнее перехватывает его кисть, осторожно касается костяшек. Поднимает глаза, удостоверяясь, что все в порядке, и только после этого начинает осторожно поглаживать. Ощущения получаются странными — болезненными и, вместе с тем, приятными. Нейт немного расслабляется. А Сэм очерчивает синяк в основании большого пальца, трогает болезненно ноющие суставы. Поднимает ладонь Нейта к своему лицу, и тот не может сдержать улыбки, понимая, что сейчас произойдет. Сэм усмехается в ответ. Наклоняется — до чего же близко — и дует на ссадины. — Сэм, — хрипло выдыхает Нейт. — Все пятнадцать лет мечтал услышать такое от младшего брата, — страдальчески бормочет он, и тот смеется, запрокинув голову. Напряжение, странное, почти двусмысленное, уходит, будто его и не было. Несмотря на прошедшие годы, Сэм остается самим собой. Тот смотрит на него со странным выражением глаз — не знай Нейт Сэма, принял бы за нежность. Чуть крепче сжимает пальцы на запястье. А потом ухмыляется, будто в голову пришла очередная гениальная сумасшедшая идея, и прижимается губами к сбитым костяшкам. Из Нейта выбивает все слова, все мысли. Остаются только ощущения: болезненная сухость губ, тепло дыхания, шершавое покалывание щетины. Сэм смотрит на него неотрывно, замерев, ждет реакции. Будто дает право выбирать. Нейт думает, что женат. Что пятнадцать лет не позволял себе вспоминать. А еще, что это — именно то, чего так отчетливо не хватило тогда, десятилетия назад, у реки. И предательски продолжало не хватать потом, даже после смерти брата. Время будто повторяет само себя. Только теперь на месте Сэма, выбиравшего между нормальной жизнью и побегом с братом — Нейт. На одной чаше весов дом, налаженный быт, бесконечные отчеты и тот самый ответ Елены на вопрос о счастье. На другой — то, что когда-то Нейт считал самым ценным и важным в своей жизни. И одна настойчиво перевешивает другую. Сэм ждет, не торопит. Водит губами по костяшкам, прикрыв глаза, будто хочет прочувствовать во всей полноте, запомнить. Нейт сжимает ладонь, привлекая его внимание. Чувствует, как замирает на мгновение дыхание — возможно ли, что ему тоже страшно? — смотрит в непривычно серьезные глаза. И, совершенно не думая о последствиях, кивает. — Ты не пожалеешь, — шепчет Сэм одними губами, задевая кожу. Снова льнет к тыльной стороне ладони, трется щекой и носом. Целует — теперь это уже больше похоже на полноценную ласку — трогает, будто на пробу, языком. Нейт выдыхает; по спине бежит дрожь, проходит через все тело, пальцы, и Сэм ее чувствует. Касается уже смелее, гораздо увереннее, зализывает ранки. — Всегда хотел завести собаку, — бормочет Нейт бездумно, просто имея необходимость что-нибудь сказать. Сэм негромко смеется — совсем иначе, нежели перед остальными — игриво прикусывает кожу между пальцами. Под его взглядом Нейт думает, что синяков и ссадин у него хватает и на лице. И впервые он этому рад.