О дружбе, призраках и философских трактатах

Весна в нынешнем году выдалась ранней, но дождливой. Поговаривали, что если ливни продлятся ещё хотя бы неделю, то река Сёто непременно выйдет из берегов и затопит близлежащие кварталы. Пора любования цветением, издавна воспеваемая поэтами древности, тоже не задалась: чахлые бутоны терялись среди буйства свежей зелени, смело пошедшей в рост. Едва распустившиеся цветки срывал шквалистый ветер, а капли дождя довершали дело, прибивая их к земле. Вот уже который день мостовые были сплошь усеяны опавшими подгнивающими лепестками, и казалось, что сам столичный воздух отяжелел и насквозь пропитался влагой. Впрочем, Кою подобные мелочи не заботили: происходящее за окном потеряло всякий смысл, когда выходить на улицу стало решительно некогда. Приближалось время сдачи основного государственного экзамена, поэтому он денно и нощно сидел над свитками, читал мудрёные трактаты, выписывая необходимое, заучивал на память важные исторические даты, строчки классических поэм и цитаты великих людей. Когда же знания больше не лезли в голову, Кою с не меньшим усердием упражнялся в каллиграфии, забывая про еду и отдых. Спать получалось какими-то урывками: чаще всего он просто выключался под утро прямо за столом, уткнувшись лбом в очередную книгу. Похожие один на другой дни летели незаметно, а времени оставалось всё меньше. О том, что он может не сдать экзамен, Кою даже не задумывался: такой исход был абсолютно недопустим. Ему надлежало войти в тройку лучших соискателей этого года: в противном случае Рейшин оказался бы крайне разочарован, а Кою больше всего на свете боялся не оправдать ожиданий своего приёмного отца. Он до сих пор помнил день, когда стали известны результаты предварительного экзамена, дающего допуск к основному. Тогда в Кийо случилась сильная метель, и табличку с именами удачливых претендентов пришлось буквально расчищать от налипшего снега. Его фамилия стояла первой в списке, а напротив значился наивысший балл из возможных. Но радость померкла в тот миг, когда за спиной послышались завистливые шепотки. Собеседники долго выясняли, кто вообще такой этот Ри Кою, пока чей-то противный скрипучий голос не пояснил: — Да это же воспитанник министра Ко! Ничего удивительного. Вот увидите, он и основной экзамен с лёгкостью сдаст с такими-то связями. — Понятно, — поддакнули из толпы. — Небось, и тёпленькое место в Рибу уже гарантировано под крылышком у влиятельного папеньки. Всё сказанное являлось беззастенчивой и наглой ложью. Однако, Кою впервые в жизни пожалел, что не умеет драться: врезать зарвавшимся насмешникам хотелось нестерпимо — аж кулаки чесались — но он просто развернулся и ушёл, ничем не выдав своего присутствия... Теперь же, когда соискатели съезжались в столицу со всех уголков империи, следовало ожидать, что досадных слухов станет не в пример больше. Ведь объяснить его успехи протекцией министра казалось проще, чем предположить, что шестнадцатилетний юноша в действительности был образован лучше большинства других, более взрослых и опытных соперников. В урочный час всем им пришло предписание явиться в главный зал Рэйбу — министерства церемоний — на перекличку. Утром же, как назло, зарядил сильный ливень — такой, что даже хорошо промасленный зонт начинал протекать в считанные минуты. Поистине счастливчиками были те, кто прибыл ко двору в крытых повозках, но многим претендентам, включая Кою, пришлось тащиться пешком по жидкой грязи и неисчислимым лужам. В теории — он мог одолжить экипаж у Рейшина, и тот бы, скорее всего, даже не отказал, но это означало бы дать клеветникам лишний повод для сплетен. К тому же гордость не позволяла Кою просить о помощи: со всем, что касалось экзамена, он обязан был справиться сам. Взвешенное решение ожидаемо повлекло за собой неприятные последствия. По протоколу соискателям полагалось на протяжении всех испытаний носить белые одежды одинакового кроя, на все официальные мероприятия приходить в головном уборе и тщательно следить за внешней опрятностью. Ненавистный дождь свёл на нет все усилия: светлая ткань потемнела и покрылась некрасивыми грязевыми разводами, а непослушные мокрые волосы так и норовили вылезти из-под съехавшей набок шапки. Таким образом, торжественность открывающей церемонии сильно пострадала, а Кою в числе прочих получил суровое взыскание лично от министра Сая — толстяка с тонкими усиками, слывшего человеком двуличным и злопамятным. Всех, кто явился в ненадлежащем виде, спешно отправляли умываться и приводить себя в порядок. Вернувшись же в зал, они оказывались в самом хвосте длинной, лениво тянущейся очереди. Никто не посмел вслух выразить недовольство, но оно неприкрыто читалось во взглядах и нервных жестах. Громкие самопредставления более удачливых кандидатов лишь подогревали и без того гнетущую атмосферу. Закончившие с переписью получали свой порядковый номер и занимали места на длинных скамьях в дальней части зала. Усмехаясь, они взирали на остальных свысока, чем немедленно заслужили всеобщую дружную ненависть и обидное прозвище «чистоплюи». Кою обречённо ждал своей очереди. Он беззвучно шевелил губами, повторяя заготовленную речь, стараясь не забыть ни слова. К сожалению, природа обделила его ораторскими талантами: всякий раз, когда нужно было говорить на публике, язык буквально прилипал к нёбу, а в горле першило, словно в рот насыпали колючего песка. То, что другим давалось сравнительно легко, для него обещало стать первым серьёзным этапом в череде экзаменационных испытаний. От переживаний Кою отвлекло внезапное появление ещё одного претендента. Тот попытался было незаметно пристроиться в хвост процессии, но от зоркого взгляда Сая не укрылось столь вопиющее нарушение правил. Побагровев от возмущения, министр набросился на новую жертву с гневной визгливой отповедью. Продрогшие и уставшие соискатели наблюдали за происходящим не без некоторой доли злорадства: они-то прибыли вовремя, пускай и перемазанные по уши, а припозднившийся к началу церемонии новичок выглядел так безупречно, словно вообще сегодня на улицу не выходил. Стоически выдержав всю мощь настигшего его возмездия, опоздавший занял своё место в очереди, оказавшись аккурат позади Кою, и облегчённо выдохнул: — Ну и ну... я думал, он меня сейчас одним взглядом испепелит. Но вроде бы пронесло. — Может, ещё успеет. И не безосновательно, — мрачно заметил Кою. Новенький вызывал у него неприязнь: преимущественно тем, что сбивал с мысли, не давая вернуться к повторению речи. — Случайная стрела в одну цель дважды не попадает, — беспечно отмахнулся собеседник. — Тем более, что опаздывать я больше не собираюсь. Кою пожал плечами, пытаясь доходчиво продемонстрировать, что ему до всего этого нет никакого дела. Но было поздно: нить рассуждений он уже потерял, и теперь никак не мог вспомнить, на чём же остановился. Пришлось, призвав на помощь всё имеющееся терпение, вернуться к началу самопредставления. Но не успел Кою произнести про себя и пары фраз, как беспокойный сосед вновь заговорил: — Кстати, я же не представился: меня зовут Ран Шуэй. А тебя? Его вольная манера общения лишь добавила жару в очаг разгорающегося раздражения. Кою едва хватило выдержки скрыть недовольство и не огрызнуться в ответ. День начался на редкость неудачно: сперва проклятый дождь, потом нагоняй от министра... не хватало ещё вдобавок к прочим неурядицам испортить отношения с потомком аристократического семейства, выше которого по статусу стоял разве что род самого императора. — Ри Кою, — коротко бросил он, рассчитывая, что на этом расспросы прекратятся, но тайным надеждам не суждено было сбыться. Казалось, этот Ран всерьёз решил довести его до белого каления своей болтовнёй. За время, пока они ждали своей очереди, Кою успел вдоволь наслушаться, что тот прибыл в Кийо уже с неделю назад, успел осмотреть все достопримечательности, погоду считает скверной и бесчеловечной, но в Синей провинции сейчас ничуть не лучше. Ещё довелось узнать, что собеседнику недавно исполнилось семнадцать, у него есть три старших брата и один младший, а ещё толпа сестёр; что увлекается он фехтованием и стрельбой из длинного лука, на досуге сочиняет стихи, далёкие от канонов классической поэзии, обожает шумные вечеринки и женское общество — в общем, является полной противоположностью самого Кою во всём, кроме возраста. Слушать его было ещё полбеды, но Шуэй этим не ограничивался: он с интересом расспрашивал, задавая не всегда удобные вопросы, и буквально силой вытягивал из собеседника скупые слова с не вполне очевидной целью. К моменту, когда они подошли к столикам переписи, заготовленная речь оказалась забыта начисто, но Кою был уже настолько зол, что самопредставление выпалил на одном дыхании и даже сам удивился, насколько складным оно вышло. Министр, кажется, остался доволен. По крайней мере, посмотрел одобрительно и что-то отметил в своём свитке. Неожиданный успех Кою успокоил и даже немного примирил с существованием неугомонного отпрыска семьи Ран, который на ученических скамьях также изловчился занять место по соседству. Впрочем, праздные разговоры быстро стихли, потому что министр Сай, натужно поднявшись с места, обратился к соискателям. После положенных приветствий, он отметил, что все присутствующие удостоились великой чести, которую обязаны оправдать, и поведал, как именно будет проходить экзамен. Сперва ожидалась письменная часть, а затем — устная. — Вы должны будете написать два трактата, — вещал министр. — Первый призван раскрыть смысл важного исторического события, другой же покажет, как хорошо вы умеете рассуждать на философские темы. На каждый труд вам отводится по три полных дня и ещё один дополнительный для отдыха между испытаниями. Этот этап начнётся уже послезавтра на рассвете. Все опоздавшие или порочащие своим видом облик государственного служащего к написанию сочинений допущены не будут. Кою пытался запомнить всё, что говорит Сай, по привычке повторяя про себя короткие чёткие правила, требующие неукоснительного соблюдения: «Сим запрещается: брать с собой карманные издания книг, бумагу и личные писчие принадлежности. Недопустимо приходить в одежде или шапке с подкладом, а также — надевать обувь на толстой подошве. Никто не имеет права покидать пределы отведённой ему комнаты в течение установленного срока. Разрешается взять с собой не больше одного одеяла, необходимое количество чая и съестных припасов, набор фарфоровой посуды, палочки, принадлежности для омовений и связку свечей»... — Ну хоть что-то нам да разрешается, — радостно шепнул Шуэй. — А то я уж было подумал, что это тюрьма какая-то, а не экзамен... — Ты удивишься, насколько невелика разница, — пообещал Кою. По рассказам Рейшина он знал, что в комнатах для испытаний имелось всего одно маленькое окно, почти не дающее света, а вся мебель ограничивалась двумя досками на кирпичных подставках, заменяющих стол, стул, и даже кровать. — Не знаю, — с сомнением протянул сосед. — Я, знаешь ли, никогда не был в тюрьме. На них шикнули, и Шуэй послушно умолк, хотя ему это, похоже, стоило немалых усилий. После окончания торжественной части соискатели отправились отмечать знаменательное событие в трактир, расположенный неподалёку и издавна являвшийся излюбленным местом отдыха чиновников — как будущих, так и вполне действующих. Кою изначально идти не собирался, поэтому немало удивился, обнаружив себя уже за столом с чашкой саке в руках. Виноватым он привычно назначил нового знакомого, обладавшего не только бойким языком, но и каким-то совершенно невозможным даром убеждения. По дороге претенденты успели перезнакомиться между собой, а Шуэя, как оказалось, и без того знали почти все — некоторые ещё заочно. Относились к нему, впрочем, по-разному: одни пытались подсесть ближе, буквально заглядывая в рот, когда тот рассказывал занятные байки, другие с удовольствием угощали выпивкой и предлагали при случае помериться силой, третьи же демонстративно задирали нос, одаривая взглядами полными праведного возмущения. Среди последних был и Сё Риши, известный любитель красивой жизни, с завидным усердием просаживающий отцовское состояние на саке и женщин. Предварительный экзамен он умудрился сдать лишь чудом, едва набрав проходной балл. Кою подозревал, что без взятки тут не обошлось, но доказать ничего не мог, да и не пытался. Они с Риши были знакомы с детства и с тех самых пор терпеть друг друга не могли. Сё являлись родичами и прямыми вассалами Красной семьи, так что на общих торжествах в столичном особняке Ко их встречи были неизбежными, каждый раз заканчиваясь какими-нибудь неприятностями для Кою. Пока они были маленькими, Риши дразнил его «чумазым приёмышем» и «любимым питомцем дяди Рейшина», а ещё частенько поколачивал или пытался, улучив момент, столкнуть в заросший пруд, полный пиявок и водомерок. Став же постарше, он ограничился насмешками, на которые Кою старался отвечать достойно, но неизменно проигрывал в риторике. Были также все основания полагать, что именно Риши распространяет неприятные слухи о пособничестве добренького министра Ко своему воспитаннику. На церемонию соискатель Сё, разумеется, прибыл в повозке, поэтому числился в рядах «чистоплюев» вместе с прочими сынками столичных богатеев. Чего они успели не поделить с Шуэем, Кою точно не знал, но определённая догадка всё же имелась: Риши обожал быть в центре внимания и всегда злился, если восторги доставались кому-то другому. Наконец старый недруг не выдержал и предпринял попытку блеснуть познаниями: — А вы слыхали, — начал он, — в прошлом году один из претендентов не сумел написать достойное сочинение и от отчаяния повесился на своём поясе прямо в комнате для испытаний. Взгляды присутствующих обратились к нему. Кто-то испуганно ахнул: — Неужели это правда? — Подобное случалось и раньше, — невозмутимо продолжил Сё, поправляя каштановую прядь, выбившуюся из-под шапки. — Одни неудачники кончали с собой, другие же сходили с ума. А те, кто послабее, так вообще умирали от умственного истощения. Мой двоюродный дядя служит при дворе, так что я знаю, что говорю. — Никогда о таком не слышал, — с другого конца стола заявил Шуэй, с усмешкой глядя на Риши. — Сдаётся мне, господа, нас хотят напугать. Но мы с вами не робкого десятка, правда? Одобрительные возгласы заставили Сё досадливо поморщиться. — Посмотрим, что ты скажешь, когда к тебе заявится призрак того бедолаги! — выдохнул он, в запале привставая с места. — О, там теперь ещё и призрак! — оживился Шуэй. — И что же он делает? — Душит удачливых соперников во сне при помощи пояса, — Сё мстительно улыбнулся. — Так что советую всем запастись талисманами. В противном случае спать все эти три дня вам не придётся. А кто рискнёт, тот с вероятностью не проснётся уже никогда... — Напоминаю, что нам нельзя брать с собой ничего, сверх озвученного списка, — мрачно напомнил Кою. — И вообще, хватит нести ерунду, Риши. Нет во дворце никаких призраков, и быть не может! — А кто это тут у нас такой умный? — Сё встал из-за стола и вплотную подошёл к Кою. — Может, скажешь, что духов вообще не существует? — Существуют. Может быть... Не знаю... я не видел. Ответ вышел невразумительным, и недруг, разумеется, не удержался от колкости: — Конечно, чего ещё ждать от малолетки. Тебе не кажется, что в твоём возрасте замахиваться государственные экзамены, вообще, несколько преждевременно? — Хочу и сдаю, — упрямо отрезал Кою. — Правилами это не запрещается. — Ах, если бы все наши желания совпадали с возможностями... — Риши прикрыл свои тёмные чуть раскосые глаза и сокрушённо покачал головой. — Понимание этой простой истины приходит с годами. Но детям заблуждаться простительно, пока их ошибки не становятся досадной помехой для окружающих. — Эй, на что это ты намекаешь?! — вспылил Кою и в тот же миг почувствовал на своём плече тяжёлую ладонь, не позволяющую вскочить с места. Он собрался было возмутиться, но Шуэй едва заметно качнул головой, призывая к спокойствию, а затем сам обернулся к обидчику: — Соискатель Сё, как я вижу, обладает глубокими познаниями в самых различных вопросах. Думаю, для него не является неожиданностью, что юнцам, типа нас, также свойственна некоторая задиристость. В столь раннем возрасте она понятна и заслуживает снисхождения, но, сохранившись в зрелости, указывает на прискорбный недостаток ума. Риши открыл рот и снова закрыл его, впервые не найдя достойного ответа. Перед ним стоял выбор либо продолжить нападки, тем самым признаваясь в собственной глупости, либо смириться с фактом, что разница в каких-то четыре года не является такой уж существенной. — Соискатель Ран, думаю, вы совершенно правы, — произнёс он, багровея от гнева, и добавил уже совсем тихим голосом: — Не лез бы ты в семейные распри, умник. Тебя они не касаются. — Я сам решаю, что меня касается, а что — нет, — так же тихо ответил Шуэй. — Может, ты хочешь потолковать об этом более уединённом месте? Со стороны можно было подумать, что они беседовали вполне мирно, но Кою сидел довольно близко, чтобы отметить и явную вымученность улыбки Сё, и недобрую ухмылку своего нового приятеля, больше напоминающую оскал. — Благодарю, но вынужден отказаться. Подобные меры кажутся мне совершенно излишними. Хорошего вечера, — Риши направился к отдельному столику, но в последний момент всё же не удержался, бросив через плечо: — Эй ты, приёмыш! Смотри не заблудись, когда соберёшься домой... Кою выдохнул, испытав немалое облегчение, что его оставили в покое так скоро. Пытаясь самостоятельно найти выход из неловкой ситуации, он имел все шансы стать главным посмешищем вечеринки, а, зная людей, наверняка ещё и привычной мишенью для будущих шуток. Поэтому Кою был признателен нежданному защитнику, что ничего подобного не произошло. — Последнее заявление — оно, вообще, к чему было? — уточнил обеспокоенный Шуэй. — Сё тебе вроде как угрожает? Собирается подстеречь на улице? — Не в этом дело. У меня просто... некоторые проблемы с чувством направления, — пояснил Кою, невольно хмурясь. — Бывает, что долго не могу найти дорогу. Говорить недостатках, отравляющих всё его существование, было отнюдь не просто. Он почти ожидал порицающего взгляда или снисходительного смешка, но Шуэй не сделал ни того, ни другого, а вместо этого, хлопнув Кою по плечу, заявил: — Тогда я просто провожу тебя, и дело с концом! Возражать даже из вежливости не было ни сил, ни желания. — Буду премного благодарен, — выдавил Кою, в очередной раз недоумевая, почему согласие далось ему непривычно легко. Оставалось лишь ещё раз поразиться редкому дару убеждения, которым был наделён этот невозможный Ран Шуэй, и, смирившись, заказать ещё один кувшин саке. До самого дня экзамена они больше не виделись, потому что всё следующее утро Кою приходил в себя, проклиная вечеринку и её закономерные последствия, мучимый не только похмельем, но и ехидными замечаниями Рейшина, а потом полночи усиленно занимался в попытках наверстать упущенное. Предрассветное же время ознаменовалось редким отсутствием дождя и неожиданным визитом. Кою очень удивился, обнаружив на пороге Шуэя: несмотря на ранний час, тот был вполне бодр и весел, форменные одежды сияли белизной, на коротких сапогах из светлой кожи не было ни пятнышка. При нём не оказалось вещей, и вскоре Кою понял, почему: Шуэй приехал в крытой повозке, остановившейся прямо у ворот особняка. — Приглашаю тебя присоединиться, — предложил он. — Поедем вместе, поболтаем по дороге. Заодно и не заблудишься. — И так не заблудился бы, — проворчал Кою, залезая внутрь: отказываться от щедрого предложения было бы глупо. — Чувствуешь в себе готовность раскрыть суть важного исторического события? — Шуэй запрыгнул следом и дважды стукнул по деревянной перегородке, приказывая вознице трогаться. Его вопрос Кою проигнорировал, сочтя риторическим. Его больше интересовало, отчего на экипаже не оказалось ни единого знака, указывающего на принадлежность семье Ран: ни цветовых отличий, ни гербов. Но на безликие наёмные фургоны он тоже не походил, отличаясь изящной резьбой по краю оконных проёмов и искусно расписанными занавесями. Картину довершали разложенные внутри подушки и стены, обитые золотистым шёлком. — Откуда у тебя эта повозка? — с любопытством уточнил Кою. — Одна знакомая одолжила, — улыбнулся Шуэй. — От родных щедрости ждать не приходится, а добираться же как-то надо. — Но почему? — Потому что я ей нравлюсь, очевидно. — Дурак, — фыркнул Кою. — Я имел в виду, почему семья тебя не поддерживает? Шуэй пожал плечами: — Наверное, считает вполне достаточным тех денег, что ушли за оплату экзамена, а также возможности остановиться в столичном особняке Ран. Впрочем, я не жалуюсь. — Понимаю, мне тоже неудобно просить господина Рейшина об одолжении, — Кою вздохнул, откидываясь на подушки, чтобы не чувствовать спиной каждый камешек на выщербленной мостовой. — Мои, вообще, были не слишком счастливы, когда я решил отправиться в столицу, но, впрочем, препятствовать не стали. — Но разве это не почётно? — удивился Кою. — Стать чиновником, служить при дворе — многие лишь об этом и мечтают. — А ты? Признаться, Шуэй изрядно его озадачил своим вопросом. Ответить получилось далеко не сразу: — Я хочу служить в министерстве гражданских назначений под началом господина Рейшина. И чтобы он мог мною гордиться. — Ясно. А мне вот захотелось посмотреть на императора. — Только и всего? — Кою решительно не понимал, как подобное может стать причиной для сдачи сложнейшего экзамена. Впрочем, он не знал, насколько серьёзно Шуэй подходил к занятиям. Если так же поверхностно, как Сё Риши, то удивляться было нечему. — Понимаешь, император ещё моложе нас с тобой. А на него свалилась целая страна, разорённая междоусобной войной. Тут можно всё развалить к демонам, а можно построить что-то новое. Интересно же, по какой дороге он пойдёт. Если путь окажется верным, то я сочту за честь помочь Его Величеству, — пояснил Шуэй, впервые за всё время их знакомства вдруг став предельно серьёзным. — Тебе не кажется, что ты слишком самонадеян? — упрекнул его Кою. — Думаешь, ты такая важная птица, что осчастливишь императора своей службой? А вдруг — он не захочет? Собеседник глянул на него с видом оскорблённой невинности, словно подобного исхода и в мыслях не допускал, но ответил всё же сдержанно: — Я сумею быть ему полезным на любом месте. — Но мечтаешь-то пробиться в самые верхи? — А как же иначе? — убеждённо отозвался Шуэй. — Ты вот тоже желаешь получить наивысший балл на экзамене и стать первым, чтобы доказать спесивым дурням, типа Сё, своё превосходство. — Это совсем другое, — запротестовал Кою. — Ты не понимаешь... — А по-моему, одно и то же. Что тут понимать? Победа есть победа! В этот день стало окончательно ясно, что спорить с Шуэем — занятие неблагодарное и лишённое всякого смысла. Они прибыли на место даже раньше положенного времени. Впрочем, ожидание оказалось недолгим: после очередного сурового напутствия министра Сая служащие Рэйбу развели их по отдельным комнатам. Шуэй лишь успел махнуть рукой и пожелать удачи напоследок, и Кою ответил ему коротким кивком. Больше его сосредоточения ничто не нарушало. Экзаменационная комната была в точности такой, как описывал Рейшин: тёмной, пустой и холодной. В двери на уровне глаз обнаружилась широкая прорезь с заслонкой снаружи — чтобы надзирателю было удобно наблюдать за претендентами, не отвлекая тех от работы. Единственное окно находилось значительно выше головы и было снабжено крепкой решёткой. Кою совершенно некстати припомнил историю о призраке, рассказанную злоязыким Риши. Раньше он никогда не считал себя впечатлительным, но тут вдруг испытал необъяснимый страх: по спине пробежали ледяные мурашки, а сердце забилось, как сумасшедшее. От настойчивого стука в дверь Кою едва не подпрыгнул на месте, но оказалось, что просто пришли проверяющие. Ему принесли бумагу и писчие принадлежности, поставили в угол комнаты большой чан с питьевой водой, затем, переворошив личные вещи, тщательно обыскали его самого. Финальным этапом стало вручение запечатанного свитка с номером, который был присвоен Кою во время переклички, и с темой сочинения внутри, после чего экзаменаторы удалились. Снаружи послышался двойной поворот ключа в дверном замке, и он остался совсем один. С историческим событием Кою повезло: писать нужно было про императора-объединителя Согэна и возникновение страны. Вскоре он так увлёкся, что забыл о недавних страхах и переживаниях. Кисть послушно следовала за рукой, и на бумагу ложились ровные красивые линии; усидчивости ему было не занимать, знаний по периоду тоже хватало. Кою заметил, что за окном стемнело, когда глаза начали уставать: пришлось зажечь ещё несколько свечей. После заката дождь опять разошёлся вовсю. Колючие брызги долетали до середины комнаты, и стол из грубых, неошкуренных досок пришлось передвинуть в дальний угол, чтобы бумага не намокла: ведь помарки и исправления в тексте сочинения не допускались. Снаружи ветер гнул деревья и завывал, как бешеный. Небо озарил первый ослепительный всполох, и сразу следом за ним грянул раскатистый гулкий гром. Кою зябко кутался в одеяло, продолжая писать. От холода не помогал даже горячий чай, а замёрзшие пальцы с трудом удерживали кисть. Дыша на руки, он поднял голову, глядя за окно. Видно было лишь кусочек тёмного неба: его то и дело расчерчивали ветвистые молнии. От грохота порой закладывало уши, а сердце замирало то ли от восторга, то ли от ужаса. За стенкой какой-то до смерти перепуганный соискатель причитал и рыдал, вслух молясь восьми бессмертным. Кою подумалось, а как там Шуэй справляется со стихией? Вот уж кто точно плакаться не станет! С этой мыслью он опять взял кисть и вернулся к труду, стараясь не обращать внимания на досадные помехи, отвлекающие от дела. Прошло несколько часов. От усталости Кою уже начал клевать носом и подумывал, не отправиться ли ему на покой. Гроза стала стихать, и к шуму, ставшему уже привычным, добавились другие звуки: невнятный скрип, шаркающие шаги в коридоре, чей-то кашель, громкий храп по соседству, тихий крысиный писк, шелест дождя по листьям и далёкие удары бронзового гонга в здании департамента бессмертных, отмеряющего неумолимый ход времени. Было странно и необычно среди всей этой какофонии услышать вдруг печальный напев флейты. Мелодия доносилась с улицы, что только больше озадачивало: кому приспичило прогуляться под открытым небом в такую непогоду, да ещё и музицируя в процессе? Однако, Кою заслушался, отмечая про себя особенную чистоту и пронзительность звучания инструмента. Мотив он не узнавал: видимо, незнакомый музыкант импровизировал на ходу, делая это весьма искусно. Флейта пробуждала тоску и тянущую боль в сердце и будто бы оплакивала покойника. Страхи вернулись с новой силой. И когда прямо под окном вдруг раздался громкий неистовый хохот, очень мало походивший на человеческий, Кою подпрыгнул от неожиданности и заорал, прижимаясь спиной к каменной кладке. За стеной послышались дружные вопли ещё нескольких соискателей, также охваченных ужасом. Кто-то более стойкий — или, может, более сонный — недовольно рявкнул, мол, нечего будить приличных людей, когда те почивают после трудов праведных. По коридору протопали тяжёлые сапоги надзирателя, и повелительный голос велел немедленно прекратить безобразие. Но похоже лишь Кою услышал тихий леденящий душу шёпот, повторяющий раз за разом одно и то же: — Чую, чую тепло бренной плоти... Я нашёл тебя. И приду, чтобы забрать твою жизнь! Вскоре всё стихло, но недавнюю дрёму как рукой сняло. Кою обречённо подумал, что может, конечно, мстительных духов и не существует, но спать в ближайшие дни он точно не ляжет — так, на всякий случай... Сочинение было дописано и перечитано уже к началу последней ночи, после чего заняться стало решительно нечем. Теперь борьба со сном занимала всё его существование. Кою то вставал, меряя шагами маленькую комнату, то щипал себя, чтобы взбодриться, и много разговаривал вслух. Ещё помогало пристально до боли в глазах смотреть на дрожащее пламя свечей, но и их запас неумолимо подходил к концу. К тому же после того, как он отводил взгляд, помещение окутывал непроглядный мрак, и всё становилось только хуже. Тревожные звуки флейты и шепчущие голоса являлись лишь с наступлением темноты, а единственное спасение заключалось в одном: не спать. Но у любых человеческих сил имелись свои пределы, и как Кою ни старался, но все же задремал незадолго до рассвета, свернувшись за столом в неудобной позе. Ему снился худший из кошмаров: провал на экзамене и Рейшин, выгоняющий его из дома, поэтому зловещий смех призрака оказался даже кстати, принеся желанное избавление от наваждений. Страх перед неизведанным никуда не делся, но изрядно притупился, сменившись какой-то покорностью судьбе. Ведь даже самый жалкий трус не может бояться вечно: это никаких же сил не хватит — а Кою к тому же трусом никогда не был. Он знал, что случаются вещи и пострашнее, чем хохочущие неупокоенные мертвецы: например, голод, который ему довелось испытать в детстве. Война. Потеря дорогих людей. Разочарование Рейшина... Едва занявшийся рассвет обещал скорое избавление из заточения. Кою поднял взгляд, чтобы посмотреть в окно, и чудом сдержал рвущийся наружу крик: высоко к решётке был привязан атласный пояс, такой же, как носили все соискатели. Его длинные концы спускались в комнату, белея на фоне пыльно-серой каменной кладки. На ткани, влажной от непрекращающихся дождей, расплывался уже не очень чёткий, но вполне узнаваемый иероглиф «смерть». Кою откинулся назад и больно ударился затылком о стену, захлёбываясь беззвучным смехом. Он почти не помнил, как сдал работу и расписался в учётной книге, но в какой-то момент обнаружил себя уже во дворе. На ярком солнце глаза с непривычки слезились, а ноги подкашивались от усталости. Кою со вздохом опустился на мокрую траву и раскинул руки в стороны, уже совершенно не заботясь, что на одежде могут остаться некрасивые пятна. Примерно в такой позе его и нашёл Шуэй спустя некоторое время. — Эй, ты чего? — он обеспокоенно присел рядом. — Написал свой трактат? Или?.. — Всё нормально, — буркнул Кою, и тут до него дошло, что именно подвигло приятеля задать столь странный вопрос. Торопливо утирая дорожки слёз на щеках, он заорал. — Идиот! Это от солнца, ясно тебе? — Да не кричи ты так, — Шуэй поднял руки в примиряющем жесте. — От солнца, так от солнца, кто же спорит. В трактир-то пойдёшь? Остальные уже там, а я сказал, что скоро их догоню, вот только тебя подберу по дороге. — Иди один, — отрезал Кою и, чтобы сразу пресечь возможные уговоры, пояснил: — Сил нет, я за все эти дни вообще ни разу глаз не сомкнул. Увидев заинтересованный взгляд Шуэя, он в тот же миг понял, что рассказывать придётся всё по порядку: и про грозу, и про флейту, и даже про призрака. Впрочем, сейчас это было даже к лучшему: выговориться очень хотелось. Собеседник слушал, не перебивая, только хмурился всё больше и, наконец, вынес вердикт: — Не нравится мне твоя история. Что-то тут нечисто. — А я, можно подумать, от неё в восторге! — огрызнулся Кою, отворачиваясь. Земля под щекой была уже почти сухой, в воздухе приятно пахло травяным соком и влажной почвой. Солнечные лучи припекали вовсю, даря тепло и приятную расслабленность. Кою сам не заметил, как заснул, а когда проснулся, то оказался дома, в собственной постели, и на дворе был уже ранний вечер. Напрочь озадаченный этим необъяснимым событием, он встал, надел халат и потащился на кухню за горячим чаем, а после отправился к закрытой веранде, где обычно любил отдыхать Рейшин. Тот увлечённо читал книгу, но приближение воспитанника заметил ещё издалека. — Уже проснулся? — он даже не повернул головы. — Чего тебе? — Добрый вечер, господин Рейшин, — поприветствовал его Кою. — Я пришёл сообщить, что написал сочинение и, кажется, неплохо. Приёмный отец пожал плечами, словно желая сказать: ничего иного я и не ожидал. — Знаю. Что-то ещё? Кою немедленно захотелось уйти, чтобы больше не отвлекать Рейшина от важных дел, но один вопрос оставался невыясненным. Он немного помялся и всё-таки решил уточнить: — Как я очутился дома? Меня нашли вы? Министр слегка приподнял бровь и отложил книгу в сторону. Спокойное выражение на лице совершенно не изменилось, но Кою, отлично чувствуя малейшие перепады его настроения, был уверен, что Рейшин сейчас испытывает раздражение и досаду. — Тебя привёз друг, — сказал он, веско выделив последнее слово. — И я хотел поинтересоваться, с каких это пор ты водишь знакомство с членами семьи Ран? — Никакой он мне не друг, — вспыхнул Кою. — Мы просто вместе сдаём государственный экзамен, не более того. — Выходит, я могу быть уверен, что мой воспитанник правильно понимает ситуацию и оценивает все политические риски? — Разумеется, господин Рейшин, — Кою казалось, что тяжёлый взгляд приёмного отца придавливает его к полу. — Несмотря на это, считаю своим долгом напомнить, что хотя ты и не принадлежишь к семье Ко в полной мере, ты обязан блюсти её интересы. — Я понимаю. — А в наши ближайшие планы не входит дружба с семьёй Ран, — строго припечатал министр и потянулся за своей книгой. — У меня всё. Теперь можешь идти. Кою поспешно вышел, затворив за собой дверь. Завтра на рассвете начинался следующий этап экзамена, и он впервые решил, что не будет готовиться всю ночь, а лучше попробует отоспаться впрок; но заснуть получилось далеко не сразу. Так, всякий раз после разговоров с Рейшином ему становилось не по себе, даже если тот не бранился, а ограничивался скупыми наставлениями. Подозрения касательно его предполагаемой дружбы с Шуэем выглядели беспочвенными и до боли обидными. Причём дело было вовсе не в застарелой вражде двух аристократических родов. Просто Кою не нуждался в друзьях. Особенно в таких: наглых, шумных и обладающих совершенно невыносимым характером. Из дома Кою вышел ещё задолго до рассвета, опасаясь, что Шуэй опять предложит подвезти, и об этом станет известно приёмному отцу. Разумеется, все улицы снова перепутались, и дорога заняла досадное количество времени: до места он добрался в числе последних и не опоздал только чудом. Кою огляделся в поисках Шуэя, но того нигде не было видно. Пришлось мысленно осадить себя, что незачем выглядывать в толпе кого ни попадя, но тут он, к своему глубочайшему прискорбию, заметил Сё Риши и не успел вовремя отвернуться. — Хочешь что-то сказать? — осклабился тот. — Например, пожелать удачи на экзамене? — Может, мне за тебя его ещё и написать? — презрительно фыркнул Кою, пытаясь пройти мимо. — А где же твой защитничек? — не унимался Риши. — Бросил тебя и сбежал, устав возиться с недотёпой? — Отстань! — Кою нахмурился и в сердцах добавил: — В гробу я видал вас всех! Последнее заявление Риши расценил по-своему, заулыбавшись ещё шире: — Так вы что, уже поссорились? Ну, этого следовало ожидать. — Это ещё почему? — не понял Кою. — Потому что вы не схожи, — охотно пояснил вредный родич. — Ран не станет бесконечно тебя выгораживать, ты ему просто надоел, ясно? У него таких закадычных приятелей полстолицы! Да ещё и по девке в каждой таверне, не говоря уже о красавицах из высшего общества. Так что времени на всё про всё едва хватает. — Ты по себе-то не суди. — Думай, что хочешь, только я не вру. Спроси у любого, если сомневаешься. От слов Риши вдруг стало на редкость тоскливо, а на губах появился ощутимый полынный привкус. По мнению Кою, всё сказанное не должно было его задевать, только вот почему-то задело. — Мне всё равно! — он тряхнул головой, исполняясь решимостью больше не вступать в разговоры с Риши, и тут как раз кстати подошла их очередь. Знакомая процедура повторилась в точности лишь с одним исключением: комната, в которую привели Кою в этот раз оказалась другая. Он не сразу это понял, так как успел потеряться в хитросплетениях длинных коридоров, но потом приметил иной узор решетки на окне, а одну из досок украшала трещина, которой раньше тоже не наблюдалось. На противоположной от входа стене красовалась свежая надпись с пожеланием удачи, и нетрудно было догадаться, что оставил её вовсе не призрак. Насколько тяжёлым и изматывающим казался предыдущий этап экзамена, настолько же приятными и простыми выдались следующие дни. Правда сперва тема для будущего философского трактата пришлась Кою не по душе. В запечатанном свитке красной тушью значилось мудрое изречение, к которому следовало написать развёрнутый ответ. Оно гласило: да не ослепляет тебя ни дружба насчёт недостатков твоего друга, ни ненависть насчёт хороших качеств твоего врага. Наряду с недавними рассуждениями Рейшина и Риши, эти слова поначалу показались ему злой насмешкой, но потом Кою успокоился, собрался с мыслями и приступил к делу, отбросив прочь пустые переживания. С того мгновения, как на чистом листе бумаги появились предусмотренные правилами начальные строки: «я со всем почтением отвечаю...», он ни разу не услышал звуков флейты или зловещего хохота. Надоедливый призрак исчез, словно его никогда ни бывало. В первую ночь Кою ещё ждал какого-то подвоха, но потом совершенно расслабился, позволяя себе спать не менее пяти часов в сутки и есть досыта. Даже свечи тратились меньше, так как ночами ему не был нужен постоянный свет. На закате последнего дня он торжественно завершил пространный труд установленными словами, обращёнными к императору: «будучи неучем, лишенным опыта, слуга Вашего Величества едва ли может избежать высказать то, чего не следует говорить, а следовательно, необдуманно обидеть ваше императорское достоинство» и отложил кисть. До рассвета оставалось ещё достаточно времени, и потратить его целиком на сон Кою казалось неразумным. Он заварил себе чаю, отломил край уже чёрствой, но ещё вполне съедобной лепёшки с кунжутом и впился зубами в кусок подсоленного мяса. Размышлять о следующем этапе экзамена, включающем в себя стихосложение и цитирование императорских указов наизусть, быстро наскучило, равно как и предвкушать будущие успехи на поприще государственной службы. В иных же думах Кою неизменно возвращался к тому, что сказал Риши, и ужасно злился. Видно, правду говорили мудрые люди, что все беды в этом мире происходят от безделья. Как только ему стало нечем заняться, прошлые тревоги и опасения вернулись с прежней силой. Кою не знал, мог ли он вообще написать достойный трактат о дружбе, если сам толком не знал, что это такое. С ненавистью всё казалось как-то проще... Единственным же, кто когда-либо пытался претендовать на звание его друга, был Шуэй. И Кою решительно не понимал, как следовало поступать в подобных случаях. Накладывало ли это определённые обязательства? Давало ли какие-то права? Что должно было измениться, а что остаться по-прежнему? Собственные мысли казались глупыми и смутительными, ведь могло выйти и так, что он уже вообразил себе невесть что, а правым окажется мерзкий Риши. Как-никак в друзьях принято было иметь людей интересных и полезных, а Кою к таковым себя не относил. Если подумать, он и вежливостью-то особой не отличался. Ну, поблагодарил Шуэя за то, что тот за него вступился, за повозку тоже спасибо сказал и всё — в остальном лишь огрызался и дулся по пустякам в ответ на проявление... чего? Внимания? Или, может, заботы? Теперь Кою закономерно считал себя обязанным, а это чувство было не из приятных. Но всё же гораздо постыднее было бы обмануться в ожиданиях и разглядеть попытку подружиться там, где её вовсе не предполагалось. Случись что-то подобное, и у Риши появились бы все основания для злорадных насмешек. По правде говоря, после такого Кою сам не смог бы себя уважать. В момент, когда он не смог понять, чего ему хочется больше: принять дружбу Шуэя или бежать прочь, сломя голову, Кою решил, что окончательно запутался в рассуждениях и упал духом без основательной причины. Подобное действие часто оказывала усталость, единственным средством от которой был здоровый крепкий сон. Волевым усилием он заставил себя задуть свечу и, укрывшись одеялом, вытянулся в полный рост на жёстких досках. За окном неспешно занималось утро нового дня. Перед устной частью экзамена перерыв был таким же небольшим, и вот этого финального этапа Кою опасался больше всего. Он, как и прежде, не сомневался в своих знаниях, но не было никаких гарантий, что ответ получится хоть сколько-нибудь чётким и вразумительным. Ведь говорить придётся перед лицом нескольких суровых экзаменаторов, и они будут задавать каверзные вопросы с непроницаемыми лицами. Картина, представашая перед глазами, вызывала неподдельный ужас, от которого Кою аж задохнулся и побледнел, предвкушая возможный провал. Всё-таки с письменной частью было не в пример проще. Именно в этот момент, когда он испытывал чувства, близкие к отчаянию, за спиной раздался вкрадчивый голос: — Эй, мне кажется или кто-то снова грустит? От неожиданности Кою зацепился носком сапога о камешек, невесть как оказавшийся на пути, и едва удержался на ногах. Ещё мгновением раньше Шуэй успел подхватить его под локоть, страхуя от падения. Первым желанием было немедленно отстраниться и наорать, что помощь не требуется, но Кою нашел в себе силы не сделать ни того, ни другого. — Спасибо, всё хорошо, — сказал он. — Устал просто. — Призрак не донимал больше? — Шуэй сам выпустил его руку и зашагал рядом. — Неа, как в воду канул. — А вот ко мне приходил. Кою с любопытством воззрился на собеседника. — Правда? И... как ты? — он хотел спросить, было ли страшно, но побоялся обидеть Шуэя подобным предположением. — Справился, — беспечно отмахнулся тот. — Я кинул в него кислым яблоком. — В призрака? Яблоком? — Кою уже ничего не понимал. — А тебе в детстве не говорили об уважении к усопшим? Он же наверняка разгневался! — О, ещё как! — подтвердил неунывающий Шуэй. — Бранился, как бродяга. Выражаясь общепринятым языком, сулил месть и прочие лишения. — Не стоило его злить. Это неразумно. Кою совсем не понравился необдуманный поступок приятеля, и гнетущее чувство беспокойства за казалось бы постороннего человека было ему внове. — Это меня злить не стоило, — с усмешкой заявил Шуэй. — Призрак ведь ненастоящий. — То есть как? Потребовалось некоторое время, чтобы осознать новость. Кою чувствовал немалое смятение, но где-то в душе разгорался и нарастал праведный гнев. Выходило, что его обманули, а он-то и поверил! Растерялся, как последний трус, и зря измучил себя бессонницей. — Просто у кого-то очень дурное чувство юмора, — со вздохом пояснил Шуэй, — У меня даже есть догадка, чьих это рук дело. В этот момент у Кою тоже появилась своя догадка, касающаяся немного иных событий. — Погоди... так это ты поменялся со мной комнатами? И пожелание на стене тоже от тебя? Шуэй кивнул: — Ага. А что такого? Правилами же не возбраняется. Я умею быть очень убедительным, если надо, так что уважаемые экзаменаторы с готовностью пошли навстречу моей нижайшей просьбе. — Но зачем? Кою не знал, что и думать. Ему было неловко стать причиной лишних хлопот, но с другой стороны, сам он об одолжении не просил. А значит, ничем не обязан. Или?.. — Исключительно из корыстных побуждений, — Шуэй поймал его за рукав и заставил свернуть в проулок, который Кою уже намеревался проскочить. — Чтобы у тебя в этот раз не нашлось повода отказаться от вечеринки в трактире. Если что, выпивкой я угощаю. — Нет уж! — решительно возразил Кою, останавливаясь. Но, увидев на лице Шуэя разочарованное выражение, смягчился и поспешил пояснить: — Сегодня угощать буду я. В трактире по обыкновению было шумно и многолюдно. Гвалт нарастал в соответствии с количеством выпитого: соискатели живо делились впечатлениями об экзамене, обсуждали сложность предложенных тем, подшучивали над общими знакомыми, болтали о погоде, которая наконец-то начала налаживаться, и вслух воспевали пригожесть столичных красоток. Кою успел пожалеть о своём решении, едва войдя в общий зал: стоило только разглядеть в полумраке лоснящуюся физиономию Риши, чтобы настроение вмиг испортилось. Надоедливый недруг восседал за соседним столиком в компании других таких же «чистоплюев» и был уже изрядно навеселе. — Этот тип опять к нам привяжется, как пить дать, — шепнул он Шуэю. — Да и пускай! Не будем мешать человеку, который хочет нарваться на неприятности. Ответить Кою не успел, потому что Шуэй вдруг приложил палец к губам. — Тише. Хочу узнать, о чём они говорят. Кою проглотил замечание, что подобное поведение выходит за рамки общественных приличий и тоже навострил уши. Впрочем, ничего интересного Риши и сотоварищи не обсуждали — так, больше злословили по привычке и превозносили достоинства друг друга. — Тебе знаком голос вон того типа? — Шуэй взглядом указал на высокого человека — единственного в компании чистоплюев, кто был одет не как соискатель. Кою с сомнением покачал головой. — А ты прислушайся! Не узнаёшь? А если так: «я приду-у-у забрать твою-у жизнь» Скопировать интонации призрака у Шуэя получилось очень похоже, и Кою невольно улыбнулся. Тот же продолжил озвучивать наблюдения: — Ты глянь, у него и флейта за поясом. Всё сходится. Попался, негодяй! — он привстал с явным намерением расквитаться с обидчиком, и Кою предпринял слабую попытку вмешаться. — Не связывайся, Шуэй. Они того не стоят. — Но как же?! — Давай лучше ещё выпьем, и ты успокоишься. Шуэй явно сомневался и уже почти готов был отложить возмездие до лучших времён, но тут их движения и перешептывания привлекли внимание Риши. — У вас какие-то проблемы, господа? — усмехнулся он. Подобная смелость была понятна. На этот раз его сопровождали рослые приятели весьма внушительного вида, и при раскладе впятером против двоих, один из которых не умел драться, Риши чувствовал себя почти всемогущим. — Нет! — Да! Кою и Шуэй выпалили это почти одновременно и одарили друг друга недовольными взглядами. — Я смотрю, согласия меж вами как не было, так и нет, — прокомментировал Риши. — Всё, в точности, как я и предупреждал, Кою... — Что он тебе наговорил? — мрачно поинтересовался Шуэй. — Ничего особенного. Я не слушал... — Тогда, может, соискатель Сё сам меня просветит? — О, с превеликой охотой, — отозвался тот. — Я лишь сказал, что не стоит принимать сиюминутный интерес к своей персоне как знак чего-то большего, ибо это сулит многие печали. — И с каких это пор вас заботит чужое душевное благо? — Шуэй мрачнел с каждой минутой. — Соискатель Ри мне не чужой. Мы ведь как-никак родичи, пускай и не по крови. Маска притворного участия Риши не шла, но он и не пытался никого убедить в искренности своих намерений, просто пока осторожничал, прощупывая слабые стороны противника. — А фальшивый призрак тоже был проявлением родственных чувств? — не удержался Кою, но его замечание Риши проигнорировал, только нервно повёл плечом и бросил короткий тревожный взгляд в сторону типа с флейтой. — Ценю ваше беспокойство, — ледяным голосом сказал Шуэй. — Но смею предупредить, что вы лезете не в своё дело. — Очень даже в своё. А вам, соискатель Ран, надлежит хорошенько подумать. Уверен, вы уже и сами понимаете, что ошиблись в предпочтениях. Если не знаете, как избавиться от этого скучного и надоедливого малолетки, я вас научу. Просто переходите на мою сторону, — Риши с достоинством оправил складки на белоснежных рукавах и смахнул невидимую глазу пылинку. — Предлагаете стать вашим пособником? — Нет, я предлагаю свою дружбу. — С какой же, позвольте спросить, целью? — ласково уточнил Шуэй, и Кою показалось, что тот готов ответить согласием. Он опустил голову, до боли сжимая кулаки, чувствуя, как в сердце вскипает злая всепоглощающая ненависть. Подобное предательство не то, чтобы удивляло, но всё же к такому исходу Кою оказался совершенно не готов. — Причина всего одна, — пояснил Риши. — Мы с вами одинаковы, а это верный залог взаимопонимания. Вам нравится красивая жизнь, вино и женщины — мне тоже. Вы любите шумные компании, как и я. К чему же враждовать, если можно объединить усилия? Вместе мы достигнем большего, и вскоре вся столица будет у наших ног. — Мы не схожи, — отрезал Шуэй. — Если вам это до сих пор не ясно, то вы ещё больший глупец, чем я полагал. Любезная улыбка вмиг сползла с лица Риши, он сдвинул брови и сдавленно прошипел: — Вы сильно пожалеете... — Сомневаюсь. — Тогда не удивляйся, что скоро твоя жизнь превратится в кошмар. Я... — начал было Риши, но Шуэй не стал дожидаться окончания фразы и, не вставая с места, ударил противника по лицу. Соискатель Сё, смешно клацнув зубами, отлетел вместе со стулом. Его дружки, не ожидавшие внезапной атаки, бросились поднимать своего предводителя. Когда тот, пошатываясь, встал, по его подбородку стекала тонкая алая струйка. — Ах ты... — задохнулся Риши, утираясь некогда белым рукавом. В следующее мгновение началась всеобщая свалка. Кою сперва растерялся и пытался лишь защищаться, отпихивая обидчиков и ловко лавируя между дубовыми столами. Потом осмелел и решительно бросился в гущу сражения. Толку от него как от бойца было немного, но оставить Шуэя одного разбираться с пятью разъярёнными противниками Кою не позволила совесть. Пол казался невыносимо скользким от пролитого саке, и осколки чашек жалобно похрустывали под подошвами сапог. Со всех сторон раздавались подбадривающие выкрики и смех, перемежаемые стонами боли и проклятиями, брошенными в запале драки. Какая-то девица пронзительно визжала, призывая на помощь городскую стражу. Запястье правой руки невыносимо ныло, как и сбитые в кровь костяшки пальцев. Выбираясь из-под очередного бездыханного тела, Кою поискал глазами Риши, но негодяй словно растворился в воздухе. В самый этот миг над ним навис флейтист, занося над головой здоровенный кулак. Увернуться не было ни единого шанса, и Кою обречённо прикрыл веки, ругая себя за неумение и бессилие. Он услышал звук сокрушительного удара, но ожидаемой боли не воспоследовало. Рядом что-то рухнуло, аж доски пола содрогнулись, а потом всё стихло. Вновь открыв глаза, Кою увидел обеспокоенное лицо склонившегося над ним Шуэя. — Ты в порядке? — спросил тот, всё ещё тяжело дыша после схватки. — Угу. А ты? — Лучше не бывает, — заверил Шуэй, протягивая Кою руку. — Вставай уже. Поверженный флейтист неподвижно лежал рядом, являя взору окровавленный затылок, но, к счастью, был жив. — Чем ты его так? — спросил Кою. Вместо ответа Шуэй продемонстрировал ножку деревянного стула, выщербленную в нескольких местах. Троица нападавших, как впоследствии оказалось, полностью разделила участь незадачливого музыканта, а вот ушлому Риши и впрямь удалось улизнуть. Потом их куда-то потащили, усадили за стол и щедрой рукой налили выпить. Всё дальнейшее память сохранила какими-то урывками: обжигающий вкус саке, кашель и беззлобный смех собутыльников; разорванный рукав и ярко-алые ссадины в прорехе; чьи-то заботливые ладони, бинтующие распухшее запястье длинным узким отрезом ткани; незнакомая неприлично размалёванная девица на коленях у Шуэя и взгляды соседей, полные беззлобной зависти, а ещё музыка, заразительный хохот, возгласы и одобрительные похлопывания, от которых к концу вечера ощутимо зудели плечи. До дома Кою добрался уже под утро и выключился ещё до того, как голова коснулась подушки. Последним, что он помнил об этом вечере, был испепеляющий прищур Рейшина, уводящего Шуэя в дальнюю гостиную для долгой и по-видимому не самой приятной беседы. До самого конца экзамена Риши больше не смел показываться. Кою предполагал, что надоедливый родич ещё нажалуется отцу, а тот в свою очередь непременно придёт взывать к Рейшину, требуя справедливости. Но, признаться, неизбежное наказание за вчерашние проделки тревожило гораздо больше — наверняка им уже выставили счёт за разбитую посуду и пострадавшую в бою мебель. Не говоря уже о том, что подобное поведение в публичном месте являлось на редкость недостойным. В общем, за одно это утро Кою успел обругать себя всеми дурными словами, какие только знал, мысленно пообещать больше никогда так не напиваться, а лучше и вовсе не притрагиваться к саке, а ещё — превосходно сдать устный экзамен. Последнее получилось как-то само собой: одни переживания вытеснили другие, и косноязычие перестало быть досадным препятствием. Стих на заданную тему получился отменным, мудрые цитаты словно отскакивали от зубов, и государственное устройство Кою тоже озвучил без единой запинки. Ещё недавно он места себе не находил, а теперь все волнения остались позади и нужно было лишь дождаться обнародования результатов. В столице не утихали споры, кто же станет первым в числе кандидатов, и Кою знал, что ставки весьма высоки, но за списками популярности соискателей закономерно не следил, подозревая, что не увидит там ничего утешительного. После экзамена его задержал министр Сай. Любезно улыбаясь и поглаживая жидкие усики, он предложил рассмотреть вариант будущей работы в Рэйбу. Кою обещал подумать, потому что отвечать решительным отказом было бы невежливо, но помыслы его даже близко не простирались в сторону министерства церемоний. Правда, теперь он понятия не имел, захочет ли Рейшин видеть его в Рибу, да и вообще рядом с собой. Увидеться с Шуэем после экзамена не вышло: Сай оказался слишком болтлив, и когда Кою, утирая пот со лба, всё-таки вырвался из его цепкой хватки, все соискатели уже разбрелись по домам или увеселительным заведениям. С одной стороны, внимание министра льстило: оно значило, что Кою уже, считай, прошёл испытание. С другой же стороны, было что-то неправильное в том, чтобы звать на работу соискателя, ещё не получившего официальный статус госслужащего, и в устремлениях Сая он подозревал какой-то скрытый личный интерес. Возможно, тот хотел насолить Рейшину? Вспомнив о приёмном отце, Кою совсем помрачнел, но отступать было поздно: он почти добрался до дома, всего пару раз заплутав по дороге. Оставалось лишь, собравшись с духом, приготовиться к заслуженной трёпке. Как и ожидалось, стоило только переступить порог, как ему немедленно сообщили, что Рейшин желает видеть воспитанника. В кабинете. Последнее означало, что на снисхождение можно вовсе не рассчитывать. Кою опасливо постучался, некоторое время тщетно подождал разрешения войти, а потом всё таки шагнул внутрь, затаив дыхание. — Неужели! — встретил его ледяной тон приёмного отца. — Нашёл время, чтобы почтить меня присутствием? — Простите за задержку и... за вчера, — Кою опустил глаза. Рейшин встал из-за стола и тяжелым шагом подошёл почти вплотную. Его веер упёрся воспитаннику в подбородок. — Смотри на меня. Я ещё не начал браниться, а ты уже строишь из себя виноватого. — Но я и впрямь виноват. — Тогда давай послушаем, в чём именно, — вкрадчиво предложил Рейшин. Говорить о собственных проступках было сложно, но не то, чтобы у Кою был иной выбор. Загибая пальцы, он принялся перечислять: — Я вёл себя недостойно: выпил лишнего, вступил в драку в публичном месте, нанёс непоправимый ущерб имуществу заведения, крепко поссорился с близким родственником и, вопреки вашим наставлениям, продолжил водиться с нежелательными личностями. Мне нет прощения. — И это всё, что ты можешь сказать? — беспощадно уточнил Рейшин. Кою молчал, честно пытаясь выдержать пронзительный взгляд приёмного отца, но такой подвиг пока был ему не под силу. — Ладно, — Рейшин заговорил тихо, но веско. — Тогда послушай: до вчерашнего вечера мне не казалось, что я вырастил человека, неконтролирующего свой гнев, не способного предвидеть последствия и неумеющего пить. Поэтому разочарование велико. С другой стороны, я считал, что вырастил труса, не умеющего за себя постоять. И тут рад был ошибиться. — Вы не ошиблись, — с горечью признался Кою. — Я всеми силами старался избежать ссоры с Сё Риши и отказывался вступать в противоборство. Но этот несносный Ран Шуэй... — Странно, — перебил его Рейшин, захлопнув веер с резким звуком, от которого воспитанник невольно вздрогнул. — А вот он говорил совсем другое... — Что именно? — по спине пробежал неприятный холодок. Меньше всего Кою хотелось, чтобы его заподозрили во лжи. — Не важно, — Рейшин с презрением отвернулся. — Просто иди и подумай над своим поведением. И да... хотя я не одобряю всего случившегося, но, пожалуй, не стану возражать против ваших встреч с четвёртым принцем семьи Ран. Пока что. Кою открыл было рот, чтобы спросить, что же заставило приёмного отца изменить своё мнение, но тот пресёк попытку окриком, не терпящим возражений: — Пошёл вон! И Кою вылетел из кабинета, как ошпаренный. В горле стоял комок, колени дрожали, а к глазам подступали непрошеные слёзы, которые едва удавалось сдерживать. Лишь спустя некоторое время пришло понимание, что мир не рухнул: река Сёто не вышла из берегов, столица процветает в мире и даже из дома его, вроде бы, никто не выгоняет. Облегчение было настолько сильным, что ноги отказались слушаться, и Кою сполз спиной по стене там же, где стоял. И лишь самый мучительный вопрос, как всегда, остался без ответа: о чём же говорили Рейшин и Шуэй в его отсутствие? Наконец настал знаменательный день, когда возле павильона Рэйбу должны были обнародовать результаты государственного экзамена. Доску, на которой планировалось вывесить списки, сколотили заранее, и она уже некоторое время дразнила взгляды соискателей видом свежей чистой древесины. Все претенденты собрались ещё до рассвета: у стен министерства церемоний было не протолкнуться. Многие пришли в сопровождении родственников и друзей, предвкушая триумф, другие же уныло топтались позади, пытаясь унять тревогу при помощи досужих разговоров и обильных закусок. Вина тоже натащили изрядное количество, но открывать кувшины никто пока не спешил, считая преждевременное торжество плохой приметой. По традиции в этот час на площадь допускались представители Торгового Альянса. Говорили, что разрешение получить было крайне непросто, и места на передвижных телегах с пёстрыми натяжными крышами ценились на вес золота. Продавали преимущественно еду: паровые булочки и лепёшки, рисовые шарики, кусочки рыбы или мяса на палочках, обильно политые соусом, а ещё — засахаренные фрукты. Денежные ставки на итоги экзамена прекратили принимать ещё накануне. Это правило было введено много лет назад и соблюдалось неукоснительно, чтобы у чиновников, подсчитывающих баллы, не осталось искушения приторговывать из-под полы секретными данными. Готовые результаты ещё на закате отдали писарям, в чьи задачи входило переписать имена соискателей в надлежащем порядке, но в этом году те немного запаздывали, и публика закономерно волновалась. Кою пришёл поздно. Он попытался было пробраться ближе, но, вскоре убедившись в тщетности попыток, пристроился возле одной из телег со снедью. Рейшин, разумеется, отказался сопровождать воспитанника, и Кою небезосновательно подозревал, что тот уже прекрасно осведомлён об итогах, но вынужденно хранит молчание. Когда двери Рэйбу приоткрылись, толпа качнулась было вперёд, но самых резвых тут же оттеснили стражники, расчищая дорогу чиновникам, несущим сокровенную табличку. Сотни людей в едином порыве затаили дыхание, и некоторое время над площадью раздавались лишь мерные удары молоточков. Когда дощечка с результатами заняла положенное ей место, началось настоящее столпотворение. То тут, то там раздавались поздравления и приветственные возгласы, кто-то рыдал от счастья, размазывая по лицу слёзы, ещё один человек в отчаянии рвал на себе волосы и выл в голос, где-то заплакал напуганный ребёнок... Кою решил не спорить с разбушевавшейся стихией: в конце концов, от любопытства ещё никто не умирал, а вот затоптать в толпе могли запросто. Чтобы скрасить ожидание, он купил несколько пирожков, завёрнутых в бамбуковые листья, и надкусил самый большой и оттого более заманчивый. Когда первая волна соискателей схлынула, он каким-то чудом разглядел в веренице чужих незнакомых лиц улыбающегося Шуэя. Тот сиял, похоже, уже ознакомившись со списками, и благосклонно принимал поздравления. Его окружали восторженные юные девушки — судя по одеждам, фрейлины двора. Кою от нечего делать попытался сосчитать поклонниц приятеля, но сбился на одиннадцатой и махнул рукой. Следующий пирожок уже не показался ему таким аппетитным: грибная начинка ощутимо отдавала прогорклым маслом. Шуэй тоже заметил его и, позабыв о прекрасных собеседницах, со всех ног рванул к Кою. — Ты уже видел?! — прокричал он издалека. — Поздравляю! — С чем? — напустить на себя равнодушный вид было проще простого, но сердце предательски дрогнуло и пропустило удар. — Ну как же, — Шуэй подлетел, как вихрь, с размаху хлопнул по спине, а потом в порыве чувств обнял за плечи. — У тебя лучший результат. Ты — первый! — Правда? — голос прозвучал жалобно. Не то, чтобы Кою был не рад — в душе он ликовал — но разум отказывался признавать очевидное. Нужно было самому увидеть имя на табличке, чтобы убедиться. — Что же ты стоишь? Идём! — приятель ухватил его за рукав и потащил прямо в толпу. Их отпихивали, толкали, припечатывали вслед крепкими словечками, но Шуэй упорно не менял курса, продвигаясь всё ближе к цели. — Победителя пропустите! — рявкнул он, когда шагать стало решительно некуда, и толпа вдруг расступилась, подчиняясь приказу. Кою задрал голову, выискивая себя в списке. Сперва строчки расплывались перед глазами, а потом он словно прозрел и, уже не стесняясь, завопил от счастья что-то в высшей степени невразумительное. Люди обступили его, говорили без умолку, в запале трясли за плечи, а Кою мог только кивать и улыбаться. Запоздало он вспомнил, что не поздравил приятеля и даже не поинтересовался, на какой позиции тот оказался. Но табличка всё ещё была рядом, и найти имя Шуэя оказалось почти так же просто, как и своё собственное: оно значилось следующим в списке. — Эй! А чего не сказал, что ты — второй? — удивился Кою. — Это же потрясающе! Прими мои поздравления. — Хотел, чтобы ты сам увидел, — улыбнулся Шуэй и торжествующе добавил: — вот видишь, мы с тобой лучше всех! В другое время Кою, может, не согласился бы с этим утверждением, но сейчас у него не было ни единого основания для возражений. Ему хотелось прыгать от радости, петь песни и пить сладкое сливовое вино, а ещё — обнять Шуэя, но вместо этого он протянул свёрток из бамбуковых листьев и робко предложил: — Хочешь пирожок? Потом они долго выбирались из толпы и шли по наводнённой людьми улице, никому не уступая дороги, потому что это был их день. Оказавшись у дверей знакомого трактира, забитого до отказа, Кою решительно помотал головой и предложил лучше пойти в сад. Со своим запасом вина, разумеется. Свободных скамей там тоже не оказалось, поэтому праздновать решили прямо на дереве: раскидистые ветви старой яблони отлично подходили для этой цели. — Кстати, соискатель Сё тоже пролез в чиновники. Он на последнем месте, но всё же... — Шуэй вытащил пробку из кувшина и рассмеялся. — Слушай, мы, кажется, забыли чашки. Придётся пить так. — Да ну его, — фыркнул Кою. Сейчас ему было слишком хорошо, чтобы переживать из-за подобных пустяков. — Зная Риши, он ещё не скоро осмелится досаждать нам. А когда решится, мы будем во всеоружии. — Правильно. Если кто-то мало получил, так мы ему добавим! Пить вино, передавая бутылку из рук в руки было почти так же весело, как сидеть на сучковатой яблоне, свесив ноги вниз. — Научи меня драться, — попросил Кою. — Не хочу больше быть тебе обузой. — Друг не может быть обузой, — наставительно заметил Шуэй, пихая его кулаком в бок. Пришлось ухватиться за ветку, чтобы не упасть; кусок сухой шершавой коры так и остался в пальцах. Кою подумал, что, пожалуй, будет слишком глупо задавать вопрос: «так мы что, друзья?» Равно как и отрицать очевидное. Но вот чего он действительно не понимал, так это за что ему столько счастья — и сразу. — Ты мне зубы не заговаривай. Скажи прямо: научишь или нет? — Да мне что, жалко что ли? — Шуэй решил перебраться на ветку повыше. — Я много чему могу научить. Хочешь, пойдём вместе в Когаро. Ты ведь там не был? — А это что? — Ну, цветочный дом. Слышал о таких? Кою покраснел и в ужасе замотал головой. — Нет. И слышать не хочу! — Да ладно, тебе понравится, вот увидишь, — Шуэй сорвал яблоневый лист и бросил его в Кою. — Отстань! — Тебе что, девушки не нравятся? — Представь себе!!! — О... — глубокомысленно заметил Шуэй, и Кою, покраснев, как варёный рак, решил поскорее переменить неудобную тему: — Кстати, давно хотел спросить, о чём вы говорили с господином Рейшином? В него полетел ещё один листик. — Это секрет, — Шуэй улыбнулся, передавая вино. — А разве у друзей могут быть секреты? — не понял Кою. — Изредка. Для того, чтобы открыть одни тайны, нужно лучше узнать друг друга, но бывают и такие вещи, о которых лучше молчать. — И это одна из них? — Кто знает? — Шуэй соскользнул со своей ветки и оказался совсем рядом. — Может, когда-нибудь и расскажу... — А о себе расскажешь? — Кою хлебнул ещё вина. Он уже чувствовал лёгкое опьянение, но оно казалось даже приятным. — Я же ничего толком про тебя не знаю... — Успеется, — Шуэй приобнял его за плечи и отобрал кувшин. — У нас всё ещё впереди. Наверное, стоило возмутиться, но Кою было слишком уютно и хорошо. Настолько, что хотелось поймать это безмятежное состояние и сохранить в памяти надолго. Он никогда бы не признался вслух, но до сих пор ещё ни с одним человеком он не чувствовал себя так легко и непринуждённо. И уж тем более никто не врывался в его жизнь так скоропалительно, разрушая все преграды, чтобы сразу занять значительное место в сердце. Кою не знал, что делать с этим нежданно свалившимся на него сокровищем. И нужно ли вообще что-то делать? Ведь главное — у него теперь появился настоящий друг, а это многого стоило. Дальнейшее, пожалуй, стоило отдать в руки провидения и просто плыть по течению, купаясь в лучах теплого весеннего солнца. Пускай их рассудит время, расставив по местам события прошлого, настоящего и будущего, а пока же Шуэй был абсолютно прав: всё ещё впереди.