Ты слышишь?

- Я понимаю, - Словно гром среди ясного неба прозвучала эта фраза из уст юноши. Серьёзно, непривычно серьёзно. Огромные глаза на красивом лице светятся действительно пониманием и искренней заботой. - Нет! Ты не можешь… Не смеешь понимать! – Отчаянно воскликнул композитор и закрыл лицо руками, испытывая целую симфонию из различных эмоций, отличающихся и сменяющих друг друга с огромной скоростью. Страх. Боль. Унижение. Нежность. Жалость. Ненависть. И даже… Он вздрогнул, ощутив лёгкую, почти невесомую руку на своём плече. Любовь. Какое счастье, что этот мальчишка не видит сейчас его лицо! Ощутив на губах солёный привкус слёз, он испытал к себе обжигающую ненависть… Остро резануло по внутренностям, выжигая всё. - Правда, я тебя понимаю. Никогда не понимал, а сейчас… Понимаю, - На губах юного гения промелькнула горькая усмешка. Действительно. Понимание пришло совсем недавно, оно медленно проникло в мысли, пугая и завораживая своей простотой. Зависть. Вот что двигало итальянским композитором, вот что сжигало его душу, заставляя забывать обо всём, что не касалось юного гения. Но было что-то ещё… В это сложно поверить, но порой во взгляде, направленном на юношу, ясно читалось восхищение. Готовность пойти на край света за его музыкой. Продать душу и стремительно рухнуть в Ад, гостеприимно открывший высокие двери. На самое дно, оставив высокие помыслы и идеи. Предоставив место в Раю тому, кто действительно этого заслуживает. А он… Нет, он этого не стоит, его участь – вечный смрад и гниение Ада, за чашкой крови с самим Дьяволом в очереди за муками. Покорность читалась в карих глазах, а с губ готовы были слететь слова, которыми не описать те чувства, что испытывал композитор. Он дрожит. Юноше вдруг нестерпимо захотелось успокоить этого человека, не в силах противиться порыву, он обхватил руками безвольно поникшие плечи мужчины, прижал его к себе, перебирая тонкими пальцами тёмно-каштановые локоны волос. Тот замер на мгновенье, поразившись объятьям того, кого он ненавидел столько лет, кому желал самой мучительной смерти, кем восхищался, кого боготворил… и уткнулся в шею своего врага, вдыхая аромат дорогого парфюма, незнакомого, но такого прекрасного. Два человека, столь непохожих друг на друга, сейчас составляли единое целое. Два дыхания в унисон разрывали тишину пыльной маленькой комнатки. Удары двух сердец словно бы слились в один спокойный ритм. Казалось, даже мысли их стали одни на двоих. -Ты слышишь? – Сорвалось с губ юного гения, - Ты слышишь её? - Да, - едва слышным выдохом слетело с губ композитора. Он замер, словно боясь спугнуть редкую птицу, севшую на плечи, - Я слышу музыку… Гений звонко рассмеялся. Смех маленькими, золотисто переливающимися нотками рассыпался по деревянному полу. Кольцо рук распалось, и два композитора замерли друг напротив друга. Глаза в глаза. В шоколадно-карих читается изумление и поистине детский восторг. В пронзительно-синих радость и теплота. Музыка. Настолько сильна, что кажется почти осязаемой. Только протяни руку – и в кулаке окажется пара нот. В воздухе вокруг них, по всей комнате разливается искусство, вдохновенно-прекрасные звуки кругом, во всём, отовсюду. - Теперь и ты понимаешь, - Негромко сказал Моцарт. - Спасибо, - Сальери улыбнулся гению. Своему гению.