Если она не пугает, то кто еще?

Воздух прогорклый. Туман. Черно-белые волосы. Тебя больше нет, ты ушла, и машина пуста. Что же за этой чертой? Только полосы, полосы, полосы… Грани, линейки, страдания. Жизнь, но уже не та. Жаркие мысли уже не тревожат голову, Жажда убийства не искренна и не чиста. Манит прощальным приветом ушедшая молодость, Плачет и ноет в холодной груди пустота. Терпкий вкус джина больше тебя не радует, Хочется вспомнить что-то, вот только что? А иногда по ночам все еще снится радуга, Или из шкурок собачек сшитое когда-то пальто. Пальцы изломаны, дым сигарет качается, Ты продолжаешь пить, только все не то… Смерть победила жизнь, но она продолжается, В мокрых полосках асфальта, в кафе, и в манто, В красной помаде, в глазах, побледневших от дури, В тонких перчатках, в платьях, и в запахе Сатаны, что перед смертью тебе все так щедро отдали, чтобы избавить другую от чувства вины. Утро сегодня совершенно беззвучно-тоскливое, Красное небо, холодного ветра стон, Ты бы хотела, прикрывшись улыбкою лживою, Всем рассказать – здесь приют. Только здесь – притон. В этом борделе ты главная червоточина, Пьешь и кутишь, как безумная. Так и есть. В сердце рубцы, в голове только злость, а в душе – заточины. Как же скажите, ты можешь все это снесть? Закрыв собою дочку от ненастий, Забыв о том, что рядом – лишь враги, Ты победила страх. Хотела счастья, Но знала – попадешься, не сбежишь. Ты в муках родила ее. Лишилась. Тебя распяли на чужом кресте. Ты плакала, страдала, в стены билась. В безумной, бесконечной суете. Ты знала – просчиталась, проиграла, Ничто тебя от боли не спасет, Но плакала, страдала и кричала, Зовя свое дитя. Сестру. Её охрипший хохот в уши бил нещадно, И ранил, и томил, и падал вниз, И нападал. И жалил беспощадно, Кровавой королевы злой каприз. Тебе не нужно было славы больше, злости, Лишь дочь твоя была тебе нужна, Но словно током обжигали кости, Пока не наступила тишина. Открыв глаза, ты страшно закричала, Узнала ведь, где ты теперь была, Такой конец – ужасное начало, И кровная, кровавая резня. Ты умерла. Таков итог всей жизни, Твое дитя – теперь дитя другой, И звоны неба плакали на тризне, И не было надежды никакой… Пьешь. Заливаешься с горя отчаянной бестией, Ищешь начало, а здесь только грустный конец, Редко кричишь, иногда распинаешься хриплою песней, Только пустая надежда и боль – зла твоего венец. Что же сейчас за окном? Снова время позднее, Как пролетают дни, словно не было их! Красные тучи спустились на город, грозные, Красная боль – отголосок боли других, Те, кто остались здесь - жалкие пленники, Тени на стенах, убитые тысячу раз, Воры, убийцы, бродяги, уроды, изменники, Разные в жизни, и равные только сейчас. Прочь философию. Нет в ней ни толка, ни радости, Лучше испить чашу горести молча, до дна. Ты не герой. Лишь героям, что делают гадости, Не засчитается после пролитая кровь и вина. Длинные пальцы ласкают бокалы безжизненно, То ты одна, а то выпить и с кем-то не прочь, Только не злись. Все равно это будет не искренне. Только не злись. В царство смерти спускается ночь. Не уходи, это место – твое обиталище, Странная крепость из боли и мертвых костей, Кто это там вдалеке – труп или просто скиталица? В ярости ты и в злобе. Ты не ждала гостей. Влажные губы и волосы огненно рыжые, Гордого тела красивый и мягкий овал. Нет. Не она. Иль посмела все ж участь бесстыжая, Эту красавицу вдруг в лапы смерти забрать? Ты поднимаешься медленно, странно смущенная, Прошлое давит и топит, сжигая мосты, Сладкою болью ты снова, как встарь, покоренная, С губ лишь слетает короткое, колкое «Ты?» Бежать, бежать и без оглядки, Бежать, уничтожать мосты, С тобою что, сыграли в прятки? Рабой ты стала темноты? Она сидит, кривя губами, Она смеется, ты стоишь, Ища момент бежать глазами, Но от нее не убежишь. Она возвысилась. Окрепла. Она – не ты, ты не она, С кровавых уст слетает метко Чужих людей грязь и вина. Она винит, а ты не знаешь, Что ей ответить, как сказать, Коль падать хочешь – то летаешь, Как падаешь – учись летать. Неровно дышишь от обиды, От недосказанной вины, Кричишь. Молчишь. Скрываешь виды, Что разглядела только ты. Она смеется. Королева. А ты – лишь дочка селюка, Но ты опять бросаешь смело Пощечины. Ладонь легка. Рука застыла в наглом беге, Убить ее – и все дела, Не вспомнив о своем побеге, Забыв, как боль когда-то жгла. Она – несносное созданье, Она – прощальная беда, Брешь в идеальном мирозданьи, Дочь Дьявола и Сатана. В ее глазах горит насмешка, В ее словах лишь злобы пыль, Ты пешка, крохотная пешка, В ее судьбе смешная быль. Не жалит больше, не кусает, Сидит, воззрившись на тебя, И непременно ожидает, Когда падешь, ее любя. Но нет – в душе лишь боль и злоба, Осколки мыслей. Память. Дрожь, И ты б ушла, еще с порога, Но от нее ведь не уйдешь. Ты ей всю правду рассказала, Она смеется лишь в глаза, Ведь ты сама отлично знала – Как вспомнишь дочь – бежит слеза. Что ей до девочки несчастной? Что ей до боли и мечты? Она подвластна жажде страстной Поставить мат. А пешка – ты. Беги же, ведьма. Это – дело. И твой единственный итог. Как эта дура надоела! Убьешь ее – пройдешь чертог. Ты плакала и заклинала, Молила ты забыть, уйти. Она же вовсе не прощала, Раба злобы и суеты. Ты ей о дочке говорила, Она смеялась громко так, Ведь больше всех она любила Себя и джин. Еще собак. Что ей до горя до чужого? Что ей до искренней беды? Убийца. Жертва рока злого, Дитя порока, темноты. Нет света в темном сердце страшном, Нет жалости, и нет любви, Спасай себя и будь несчастной Беги пока есть шанс уйти. И ты вздыхаешь равнодушно. Пусть корчится, кричит, горит, Ты здесь не к ней. Тебе лишь нужно Услышать сердца дочки бит. Твоей единственною целью, Твоей заветною мечтой Лишь только знать, что там, за дверью Есть кто-то, кто еще живой. Сыграли партию отменно, У Преисподней на глазах, И ты, конечно, непременно, Поставив шах, поставишь мат. Столько надежды в глазах. Даже смотрит с надеждою, Боль затаенная теплым комком в груди, За руку взять бы ее – милую, теплую, нежную, За руку взять, прошептать ей «Не уходи!» Теплые пальцы помять и растрогать улыбкою, Долго прижаться к губам, несказанное имя шепча, Полно же нежностей. Знаешь, ведь будет ошибкою Мягко поддаться желаньям, что хочет душа. Сердце твое давно посребилося черною меткою, Ты не способна на жалость, надежду, любовь, И за чертой, за границей, за призрачной боли сеткою Ходишь, до одури ранена тьмою тяжелой, чумной В лисьих глазах ее – чувство триумфа безликое, Ходит не верно, но уверенно делает шах, Что же за наглость такая, за чувство великое, Смех без причины, до дрожи, до боли в ушах? Снюхалась с Дьяволом, первая в шоу униженных, Плачет – от скуки, без цели, а все – просто так, Дочь отступила назад и живет лишь в мгновеньях обиженных Жаль. Ты надеялась, ласка любви – не дурацкий пустяк. Кто бы тебе показал, одуревшей от ярости, Что-то иное, чего никогда не почувствуешь ты… Снова и снова, безумно, не ведая жалости, Топчет ногами и черную душу, и страх, и мечты. Гордая птица когда-то, бесстрашная женщина, Здесь – только шут, что смеется над болью людской, Что же за грань? Что за сердца уставшего трещина Все накрывает и манит, и кличет ее с головой? Кичится, мечется, рвется в победном признании, Пляшет нещадно, надев на себя кандалы, Думает, женщина Дьявола – нет остановок, метания, Думает, стерпишь, смолчишь, растворишься, сломаешься ты. Снова ведет в кандалах, триумфуя и прыгая, Разве она это? Не странный гороховый шут? Не понимает что ль – ты разъярилась, убитая, Только мечтаешь, что вырваться прочь ты из адовых пут. Нет, погоди. Не кричи и не бейся в безумии, Просто молчи и дыши – у тебя тоже будет свой час, Что же случилось? Когда же все ополоумели? Только вздохнула. Никто не решает за вас. Прячешь обиду в молчании гордом и мерзостном, Вспомнила мать, что когда-то играла с огнем. Вены болят от кандал, но в молчании дерзостном, Ты заливаешься местью своей, словно горьким вином. Ты отомстишь только выйдешь из душной из комнаты, И растворится она в суете городской тишины, Только молчи. Экономь силы. Фигуры надломлены, Больше не станет грызть мерзкое чувство вины. Скоро ее голова, обрамленная рыжими кудрями Мягко покоиться будет на самых высоких шпилях, Может тогда за насмешками подлыми, глупыми Гляди, разглядит, что сотворила она не так. Что позволяет себе эта ведьма дурная, бесстыжая? Разве не знает она, что с тобою нельзя так играть? Глупая дурочка. Милая девочка рыжая, Как же позволила ты неразумно себя запятнать? Смотришь покорно, почти не отбросив все выпады, Пусть унижает. Последняя радость ее, Смотришь и грезишь, планируешь, делаешь выводы, Только и знаешь что мысленно звать воронье. Скоро оно закружит над могилой над ведьминой. Ты же придумаешь как ей за себя отомстить Можно бы сдаться на милость любви с улыбкой победною. Только вот ты не принцесса. И ты не умеешь любить. Как это страшно сознавать, Опять ты, снова проиграла, Смогла она тебя распять, И грудь лишь воет от кинжала. Она молчала, как раба, Покорная тебе лишь внешне, Ее чертила голова Кровавый план кровавой мести. И вот – пришел этот чертог, Распята ты, она же пляшет, Не просто ведьма, но и Бог Объединились, мерзко скачут. А ты подумала уже, Что ты взяла судьбы корону, Но только не напрасно же Тебя не подпускали к трону. Последний миг, последний час, Вздох боли, стоны роковые, В глазах Аида свет погас, Да и с Круэллой вы чужие. Смерть приближается извне, Смерть приближается. Жестоко Ты больше не кричишь – нет, нет, Но сколько боли. Сколько. Сколько. И слезы катятся из глаз, Кружась в финальном вальсе странном, Затихло все, и свет погас, И где то там гремят фонфары. Сегодня смерть пришла совсем, Сегодня выиграли другие, А ты, раскрыв объятьев плен Идешь сквозь путы роковые. Прощай же, жизнь, прощай любовь. Любовь же смотрит безучастно. Пустая роль. Пустая боль. Жизнь, прожитая напрасно. Кричишь, горишь, а смерти нет, И вспомнив милое дитя, Последний свой сказав обет, Уходишь в мир иной, шутя. Убитая чужой рукой, За слишком сильную гордыню Ты умерла простой рабой, И похоронена чужими… Красное, черное, красное, боль ключем. Вытри же слезы. Так надо. Так было записано выше, Остановилась. Смеешься. Хохочешь – пусть все услышат – Если уж ты не пугаешь, то кто еще?