Не спится

Потолок казался Толе красивым ровно до того момента, пока не подумалось, что он имеет границы. То ли дело небо: такой же чёрный прямоугольник (только на тон светлее потолочной синюшной черноты - было видно в окно), а всё-таки чудеснее и лучше. Бездонное, руку сколько не тяни вверх, в твердь не упрётся. А ещё звёзды, те самые, образами которых так часто пользуются начинающие поэты (и грёзы у них, и на глазах слёзы, когда они на звёзды смотрят: классика же, с чем ещё зарифмовать-то?), - звёзды рассыпаны зеленоватой или розово-белой крупой, волей-неволей залюбуешься. Темнота приятно обволакивала глаза: только за матовым стеклом двери светилось от телевизора и обводило некоторые предметы белёсым контуром. Здорово. И думать про неизбитую рифму к звёздам легче и интереснее. - Розы, мимозы, морозы, угрозы, барбосы… - Чего? – в призрачном телевизорном свете выявилась голова, оторвавшаяся от подушки. - Ты не спишь? – спросил Толя, приподнимая шею от перекрещенных за головой рук. - Не сплю, - подтвердил Саша, шурша одеялом. – Спи уже, завтра не встанешь. - Не спится как-то, - вздохнул Толя и свесил ноги с кровати. – Отец вон тоже не спит, телик смотрит. - Он не смотрит, он под него засыпает быстрей. Говорит, что там такую чушь порой катят, что голова сама отключается. - Не знал, - сказал Толя и спросил у Саши, сколько сейчас времени. Тот со сморщенной мордой посмотрел в ослепительно яркий экран телефона и доложил: - Без двадцати два. - У-у… Два часа спать осталось. Может, не засыпать тогда? Смысла особого нет. Душа у Толи требовала разговоров и споров, а Санькина душа щекочущей, мягкой ваты сна. - Я б поспал, - тихо полупосоветовал Саша, которому не хотелось проспать раннюю рыбалку с отцом и братом, и Толя снова вздохнул. Долго в молчании не выдержал: - Саньк? Санька притворился, что не слышит. - Са-аньк? Ну Саньк? - М? – сдался Саша. - Как думаешь, сколько звёзд на небе? - Дай поспать. - Нет, ты ответь. Я из бескорыстного интереса спрашиваю. Для собственного развития. - Иди ты, - отмахнулся Саша, пряча нос в наволочке. Он подышал в плотную ткань, пока та не разогрелась и дышать стало тяжко, и брякнул что-то из забытого школьного курса физики. - Звёзд не сосчитать никогда – в галактике есть ещё галактики, а в галактиках внутри галактик есть ещё галактики. Такая… матрёшка из Вселенных. И в каждой галактике звёзд больше, чем песка на земле. Подсчёт не свершит ни один калькулятор мира. Так что, всё, спи. Толя пригорюнился. - Ты не романтик, мой друг, не романтик. А я бы просто сказал – миллион миллионов. - Не романтично, - кольнул Саша, улыбаясь, и понял, что сон махнул ему на прощанье ручкой. Расстроился. Открыл глаза и блестящим взором упёрся в долговязую фигуру, сидящую на фоне окна. От силуэта Толи шла какая-то особая аура мысли, полёта фантазии и озабоченности. - А я вот ещё что надумал: холодно им там, наверху? Высоко ведь. Далеко. Сашка понимал, что брат шутит, по-доброму, по-баловски, но тем не менее ответил серьёзно. - Это газ. Раскалённое скопление газов, которые не имеют нервных окончаний: им не может быть холодно. - Сразу видно: не гуманитарий, - сказал Толя, почесав русую макушку. – А мне кажется, им холодно. Особенно зимой. - Особенно в участке, где у Вселенной Сибирь, - сказал Саша, приподнимаясь на локте и доставая телефон из-под подушки. – Остался час пятьдесят. - Поздно уже... А я бы им водки плеснул в небо, чтоб не мёрзли. Жалко ведь. Вдруг им там одиноко, а мы не знаем? Саша медленно сел на кровати. Долго смотрел привыкшими к тьме глазами в то пятно, где должно было находится лицо Толи. Толя почему-то засмущался этого взгляда, лёг на кровать, снова уставился в потолок; его профиль теперь можно было разглядеть: красивый ахматовский нос, круглый подбородок и высокий благородный лоб. Братья долго молчали, пока старшенький, Толя, не попросил: - А вот… придумай мне рифму к слову «звёзды». - Грёзы, - тут же отозвался Саня, и Толя шикнул от досады. - Ну что ты! Интересную. Сложную рифму давай. Долго они гадали, перебирая берёзы, лактозы, сколиозы, колхозы, и сами не заметили, как уснули, дойдя до «психозы»-«стрекозы». А звёзды светили до самого утра ровным розоватым светом, и светили ещё, когда Толя и Саша, наспех умывшиеся ледяной водой, собирались под команды отца. И Сашка, пока зябко кутался от сквозного вездесущего речного холодка, задрав голову вверх, думал, понимая глупость своей мысли: вдруг им правда там одиноко и холодно?..