На крючке

У него совершенно нет на это времени, блядь, совершенно глупая, безрассудная идея, но это не значит, что Крюк может остановиться. Он сидит, прислонившись к дереву и небрежно раскинув ноги, затылок упирается в шершавую кору, когда он выгибается, а бёдра двигаются навстречу кулаку. Кто угодно может в любой момент отправиться его искать, потому что он сейчас в патруле, так что стоит поторопиться, да и не настолько он туп, чтобы надолго оставлять их лагерь без защиты. Но если он этого не сделает, то просто взорвётся. Член буквально истекает, а движения беспорядочные и почти грубые. Кажется, в полувозбуждённом состоянии он уже несколько дней, даже когда думает о чём-то совершено другом, даже когда сталкивается с опасностями, которых достаточно в Нэвэрлэнде. Каждый раз, стоит только подумать, что он сможет сопротивляться и взять под контроль взбунтовавшиеся гормоны, на глаза попадается Дэвид, чёртов, Прекрасный принц, и всё начинается сначала — его накрывает с такой силой, что колени подгибаются, как у впечатлительной горничной, а голова становится невероятно лёгкой, потому что вся кровь, кажется, устремляется к члену. Воспоминания такие чёткие и яркие. Сражение на борту "Весёлого Роджера", вокруг всё грохочет, волны хлещут о борт. Кругом полыхает ярость, давно кипящее напряжение. Лицо Дэвида, искажённое гримасой, когда он теряет контроль над своими эмоциями, когда его терпение улетучивается, и вспышка боли, когда его кулак впечатывается в скулу. Они дерутся на палубе, вцепившись друг в друга, ударяя, как только появляется возможность, ботинки скользят по сырым доскам, а потом неожиданно Крюк оказывается прижатым к релингу, а Дэвид нависает над ним с горящим взглядом. Тогда он и почувствовал силу этого человека в том смысле, в каком раньше никогда по-настоящему не осознавал. Он знал, что Дэвид был воином, уже был знаком с этим кроссом правой, но по сравнению с весом прижавшего его сейчас Дэвида всё это было ничто. Крюк пытался сопротивляться, но Дэвид ни на сантиметр не сдвинулся, а потом схватил его за запястье, разворачивая руку к лицу, металлический крюк сверкнул в мелькающем свете. Не лучший момент, чтобы обнаружить, какими тесными стали внезапно штаны, но, по крайней мере, вздох, сорвавшийся с его губ в тот момент, когда острый конец крюка царапнул шею, Дэвид, скорее всего, принял за проявление боли, а не возбуждения. И вот теперь он не может перестать об этом думать. О силе рук Дэвида, его крепких бицепсах и широких плечах. О том, как Дэвид прижимает его к релингу, земле или дереву, и Крюк прикусывает губу в попытке сдержать стон. Он не может перестать думать о собственном крюке, о том, что Дэвид обернул против него его же собственное оружие. Крепко зажмурившись, он начинает сильнее толкаться бёдрами, двигая рукой почти с отчаянием. Это так легко представить в жарком лесу, когда исступлённое желание затуманивает разум. Вообразить, будто на запястье опять сомкнулись пальцы Дэвида, что это он заставляет поднять руку, а не собственная похоть. Холодный метал крюка резко контрастирует с кожей шеи, и Крюк шипит, запрокидывая голову, чувствуя, как волосы цепляются за кору. Уже так близко. В его воображении — рука Дэвида держит его запястье, и на его члене тоже, и голосом Дэвида звучат все те грязные пошлости, которые ни одному уважающему себя принцу знать не положено. И когда острый конец крюка прижимается к коже, когда впивается в плоть чуть ниже челюсти, Крюк матерится, потому что практически ощущает на том же самом месте язык Дэвида, слизывающего каплю крови. Крюк рычит, сгибаясь почти пополам, на шее остаётся тонкая розовая полоска, когда он кончает, выплёскивая сперму на руку и живот, дрожь сотрясает его тело, а имя Дэвида едва удаётся оставить не произнесённым.