Shibari

      За последнюю тысячу лет и как минимум три воплощения этот с виду совершенно обычный подросток — лучший из всех «хозяев», что у него были.       По-настоящему интересный, даже сам того не подозревающий, гениальный, этот Стайлз заставляет его, ногицунэ, впервые за очень долгое время почувствовать эйфорию от того, что он делает.       Не просто питаться страхом, страданиями и раздорами, что он сеет в Бэйкон Хиллз, а именно наслаждаться, смаковать, как гурман смакует редкий деликатес.       Позволять ему на какой-то короткий промежуток времени взять над собой верх, чтобы посмотреть, как тот будет пытаться спасти друзей — да и вообще всех — от собственных ловушек.       Стайлз не знает, а может, просто не пускает в сознание мысль, что именно его разум и натолкнул ногицунэ на большинство из тех ходов, что он уже сделал. И они оказались на удивление неплохи. Неплохи настолько, что тёмный дух решил поглубже покопаться в сознании того, чьё тело он занимает.       До последнего времени то, что больше всего раздражало в Стайлзе, — его нежелание разгадать такую простую и понятную загадку: «У всех это есть, но никто не может это потерять». Ногицунэ не хотел быть просто тем, кто приходит и отбирает у этого человеческого мальчишки тело: он хотел, чтобы тот точно знал, кто находится внутри него.       И Стайлз поддался, нашёл ответ. Чтобы спасти ту девчонку, он ещё больше ослабил свой защитный барьер, дал ногицунэ простор для ещё больших манипуляций над собой.       И ногицунэ это нравится. Нравится заставлять Стайлза придумывать вместе с ним новые планы по уничтожению всех, кто ему дорог, нравится доводить его до исступления одним своим присутствием, властью. Ему нравится вкус страха, вызванный осознанием полной беспомощности перед собой. Но больше всего во всём этом ему нравятся часы, проведённые за игрой в го. Ещё никогда ему не попадались такие способные и смекалистые соперники. Он даже откладывал реализацию того или иного шага, чтобы провести лишние полчаса за деревянной доской напротив этого странноватого подростка. Порой попытаться предугадать его следующий ход оказывалось интереснее, чем наблюдать, как стравленное зверьё охотится друг на друга.       Одного он никак не может понять: сопротивления. Стайлз на удивление старательно доводит себя до изнеможения, сопротивляется ему, его присутствию. Раз за разом, несмотря на предрешённый проигрыш. Забивается в собственный школьный шкафчик, и вместо того чтобы раскладывать камешки на доске, заставляет шестерёнки в своей голове крутиться, буквально заталкивая ногицунэ в самые тёмные проулки сознания.       Только вот цепляется он не за любящего отца, не за лучшего друга или ту рыжую банши — он цепляется за образ волка, сильного, могучего, невероятно раздражающего.       Когда это началось?       Его лучший друг — Истинный альфа, но в глубине души Стайлз всё равно больше верит в силу Дерека.       «Это просто... Просто Дерек родился оборотнем, у него больше опыта, да и мускулов тоже, и...» — Ногицунэ зло скребёт когтями по тонкой перегородке школьного шкафчика, и Стайлз затыкается: сам понимает, что его ложь слишком очевидна. Но всё ещё не сдаётся, и пытка продолжается.       Когда это началось?       Его любовь с третьего класса — Лидия, о ней он грезил все эти годы, даже разработал грандиозный «десятилетний план по завоеванию Лидии». И, казалось бы, она наконец-то узнала, что они существуют в одной вселенной, даже больше — стала считать его другом, но... Он всё ещё каждый раз с удовольствием вдыхает аромат её волос, собирает всякие мелочи вроде случайных рисунков, по привычке не сразу отлепляет взгляд от стройных ног, еле-еле прикрытых мини юбкой... Да, Стайлз влюблён в Лидию по привычке. Все его чувства к ней — давно выработавшийся инстинкт, который всё ещё не до конца атрофировался.       Дерек — другое дело. На него Стайлз и хотел бы никак не реагировать, ну или по крайней мере реагировать как раньше — шугаться в страхе, — но уже не выходит. Всё чаще его рычание вызывает дрожь не ужаса, а предвкушения. Чего-то непонятного, о чём Стайлз предпочитает не думать совсем. Его близость, а они, чёрт возьми, слишком часто оказывались в двусмысленных ситуациях, заставляет хотеть совсем не того, чего должен хотеть нормальный подросток. Гормоны гормонами, но сны, в которых злой — почему-то обязательно именно так — Дерек Хейл трахает его во всех известных позах — это ненормально.       Первые два-три дня, когда Дерек уехал вместе с сестрой, Стайлз наслаждался свободой, полагая, что теперь-то и начнётся его развесёлая жизнь, безо всяких странных мыслей, но не тут-то было.       Оказалось, что выводить из себя приятнее всего именно Дерека. Смотреть, как накачанные руки сжимаются в кулаки, и он складывает их на груди, чтобы на самом деле не вмазать ему, Стайлзу, по первое число. Как серо-зелёные глаза начинают полыхать звериным огнём, и челюсти приходится буквально дробить друг о друга, чтобы не выпустить клыки и не вцепиться ими в беззащитную шею.       Всё это только ещё больше раззадоривало Стайлза, и потом, лишившись этого, он не знал, куда себя деть. Даже стал помогать отцу разобраться с ворохом дел, которые тот решил перелопатить, после того как узнал, что на самом деле творится во вверенном ему городке.       «Надо же куда-то девать свою гиперактивность!» — даже по интонации, с которой Стайлз это говорит, понятно, что он сам в это не верит. Но уж лучше так, чем признать, что он просто скучает.       Скучать по вечно недовольному Дереку Хейлу — верх неправильности.       Ногицунэ скалится, и Стайлз видит в прорезях дверцы серебряные зубы и обмотанное грязными бинтами лицо; ему становится настолько жутко, что если бы позволяло пространство, то он бы просто согнулся пополам и спрятал голову в коленях. Но он не может, а ногицунэ всё наступает и наступает, играя на его нервах, как на струнах, силком вынимая совершенно чужие для Стайлза звуки.       Почему это продолжается?       Разве не он недавно наконец распрощался с девственностью в объятиях дикой и очень симпатичной Малии Тейт? Разве не ради неё он впустил ногицунэ, на блюдечке подарив тому власть над собой? Ему было приятно, да что там, офигенно, но... В снах с ним и Дереком всё было стократ ярче и крышесноснее. Да и сама Малия привлекла его чем-то неуловимо похожим на Дерека, словно они родственники.       Так когда, Стайлз, когда это началось? Почему это продолжается? Что — это?       Ногицунэ постепенно срывается на крик, оставляя на внешней стороне дверцы глубокие царапины, а Стайлз, зажмурившись и закрыв уши руками, в панике пытается спрятаться ещё дальше — туда, где ногицунэ его точно не достанет. Он не хочет отвечать, он просто не может. Кажется, если произнести ответ вслух, всё рухнет как карточный домик, и тогда ногицунэ точно сожрёт его с потрохами.       Из самой тьмы подсознания вырываются истошные молящие крики:       «Дерек. Дерек. Пожалуйста, Дерек, можешь убить меня потом, но сейчас... Сейчас вытащи меня. Дерек...»       Но Стайлз ошибается. Ногицунэ знает это лучше кого бы то ни было. Подросток переоценивает силу оборотня, ошибается в своих истинных мотивах по отношению к нему.       Лис брезгливо передёргивает плечами и обрушивает град ударов на тонкую дверцу, когда Стилински в очередной раз представляет Дерека. Он чувствует эту вонь, вонь их связи, и в этот момент ему больше всего хочется придушить самого Стайлза.       Волки и лисы никогда не находили общий язык. Это правда, но ногицунэ никогда и не испытывал к ним сильной неприязни. Не больше, чем ко всем другим существам. За столетия своего существования он выучил этих примитивных животных очень хорошо. Пара для них — самое главное. Волк может прожить без стаи, но не без пары. Ниточка, связующая оборотня и его избранника, возникает на уровне инстинктов и крепнет, как бы далеко они друг от друга ни находились.       Связь между Стайлзом и Дереком пока ещё еле заметная, эфемерная. Даже сам Хейл, скорее всего, ещё не понимает, кто для него этот подросток.       Когда Стайлз в очередной раз огрызается, советуя ему валить куда подальше, терпение лопается. И в этот же момент в голову приходит новый план, как всегда, возникший в их сознании одновременно, но немного видоизменённо для каждого.       Стайлзу становится физически необходимо присутствие Дерека рядом, а ногицунэ начинает видеть в этом собственную выгоду.       Боль, хаос, раздор — они бывают разными. И порой у одного человека получается их сконцентрировать сильнее, чем у целой толпы.       Он уверен, что Стайлз — как раз из таких людей.       Его план — идеален.

***

      Попасть в лофт Дерека оказывается просто. Даже слишком, учитывая, что тот точно должен знать о нависшей над ним угрозе. Но на деле даже дверь — и та не заперта.       Просторное помещение сквозь огромные окна заливает яркий солнечный свет. Если смотреть прямо на него, можно увидеть пылинки, витающие в воздухе. Ногицунэ глубже укутывается в капюшон старой потрёпанной толстовки и кидает спортивную сумку на пол, рядом со входом. Ему определённо больше по вкусу ночь, но в данный момент она слишком опасна.       Он успевает обойти весь лофт три раза, постукивая подушечками пальцев по поверхностям, пока вслушивается в шум воды в соседней комнате.       И вот этот волк — тот, на кого ты надеешься? В самом деле, Стайлз? Не почувствовать присутствие настолько сильного противника в соседней комнате — это ещё умудриться надо.       Подросток внутри всё ещё сопротивляется изо всех сил, тараня собственное тело, как будто это заставит его сдвинуться и уйти.       Он боится. Боится за Хейла с такой же силой, с какой хочет увидеть. И боится увидеть, потому что ногицунэ насильно вытаскивает изнутри то, что Стайлз предпочёл бы навсегда оставить там, где оно есть: непонятное, необъяснимое влечение к оборотню за стеной, которое именно сейчас ощущается особенно остро.       Довольная, предвкушающая усмешка появляется на их лице и смотрится ещё более жутко вкупе с синими мешками и злобным, не его взглядом.       Ну уж нет, Стайлз. Сегодня ты будешь только наблюдать. Никаких больше лишайников и сопротивления. Ты сам загнал себя в эту клетку.       «Что посеешь, то и пожнёшь».       Рычание доносится словно из-под толщи воды, и остаётся лишь миг, — но ему больше и не нужно, — чтобы отразить удар мощного кулака.       Сейчас ты увидишь, насколько он слабее нас.       Предугадать и блокировать удары оборотня не составляет труда, как и наносить собственные. Дерек, считающий Стайлза тощим и беззащитным, явно обескуражен внезапно возникшей мощью, а рана, нанесённая мечом Они, ослабляет тело, делая и без того ощутимую разницу в силе просто огромной.       В итоге оборотень приходит в себя спустя какое-то время, привязанный к стулу, и бросает на стоящего напротив Стайлза уничтожающий взгляд.       — А если бы это оказался он, а не я? — ногицунэ говорит это с искренним удивлением в голосе, но глаза — прищуренные, улыбающиеся — выдают его с потрохами.       Хейл же только фыркает в ответ.       — Тогда всё было бы гораздо проще, — он внимательно следит за каждым его движением. — Убить меня пришёл? Сам, лично? За что же такая честь? Потому что я — Король?       Взгляд ногицунэ становится презрительным.       — Я не собираюсь тебя убивать. Это скучно, а я пришёл повеселиться. И королём тебя сделал Стайлз, а не я.       Дерек псевдоудивлённо, как умеет только он, вскидывает брови и тянет:       — Да неужели. И как же мы будем веселиться?       — Сейчас покажу.       Ногицунэ скидывает толстовку и нарочито медленно приседает к сумке, которую успел принести, пока Хейл был в отключке. Так же медленно, со сквозящей в каждом жесте издёвкой, раскрывает молнию и достаёт оттуда грубые длинные верёвки.       — Что, ещё? Я уже и так связан по рукам и ногам, — как бы в доказательство собственных слов Дерек пытается освободиться, но безуспешно. Верёвки, пропитанные аконитом, сдерживают его лучше любой клетки. — Или это твой фетиш?       Лицо перекашивает гримаса боли, когда острые когти вспарывают связанные запястья: ногицунэ не видит, но чувствует, впитывает её, смакуя на кончике языка. Он что-то прикидывает в голове, внешне всё так же задумчиво рассматривая то верёвки в руках, то Дерека, а тот лишь сильнее дёргается и рычит.       — Я бы посоветовал тебе втянуть когти обратно, иначе истечёшь кровью и испортишь всё веселье. И да, — он откладывает два мотка на пол и подходит вплотную к Хейлу, — шибари — мой фетиш.       Тонкие длинные пальцы постукивают по верёвкам на теле, вгоняя боль от аконита под кожу, и ногицунэ даёт ей распространиться глубже, настояться, перед тем как вобрать в себя, довольно жмурясь.       — Вот эти — чтобы ты не рыпался лишний раз, — он заходит за спину и поднимает руки Дерека, — а вот эти, — трясёт новым мотком перед самым носом, — чисто для эстетического наслаждения.       Он слышит угрожающий рык Дерека, когда тот чувствует, как он уверенными выверенными движениями начинает завязывать узлы на его руках, но в ответ лишь хрипло, совсем не по-стайлзовски смеётся.       То и дело задевает кончиками пальцев загорелую кожу, и от этих коротких, ярких вспышек Стайлз внутри него вздрагивает, словно по нему кто-то методично проходится электрошокером. Касаться обнажённого Дерека — это где-то за гранью воображения.       Закончив, ногицунэ отходит назад и оценивающе осматривает получившуюся картинку. Руки оборотня словно затянуло в паутину, грубые верёвки довольно ощутимо врезаются в рану на лопатке, и он с довольным урчанием втягивает в себя эту боль. Смешиваясь с недоумением и страхом Стайлза внутри, результат получается поистине восхитительным.       Он снова подходит, наклоняется к самому уху Хейла и, задевая губами мочку, полушёпотом произносит:       — Как жаль, что у тебя нет зеркал, я бы показал тебе, что вышло, — и немного помедлив: — Стайлзу нравится.       Дерек, по-видимому, не слишком богат на эмоции, и поэтому в ответ ногицунэ слышит лишь полурык-полусмех.       — Что-то я раньше не замечал за ним подобного... Ты что, мать твою, делаешь?!       Ногицунэ очерчивает тёплым влажным языком триксель на спине, вызывая у Хейла неконтролируемый всплеск адреналина в крови.       Адреналина не страха, не сопротивления, а удовольствия. Ногицунэ чувствует это на животном уровне и готов поспорить: самообладание волка, так долго сдерживающего огонь внутри, тает на глазах, тем более что сейчас Стайлз не вечно раздражающий своей болтливостью подросток, он не позволяет себе ничего, кроме поглаживающих, почти невесомых касаний пальцев к рукам и губ то к шее, то к лопаткам.       Внезапная вспышка боли, когда ногицунэ прокусывает тупыми человеческими зубами рану на спине, заставляет Дерека дёрнуться так резко, что он чуть не заваливается на пол вместе со стулом.       — Нет-нет-нет, так не пойдёт. Ну что же ты, волк, у вас ведь высокий болевой порог. А ты ещё и бывший альфа. Потерпи немного. Радовать ведь надо не только Стайлза, но и меня, — лис смазывает подушечкой указательного пальца проступившую из раны кровь и на ходу, с нескрываемым удовольствием втягивает длинный палец в рот, пошло его облизывая.       Фаланга за фалангой, до самого основания, показав, совсем чуть-чуть, кончик языка, чтобы оборотень смог представить, как ногицунэ в теле Стайлза по спирали старательно ласкает его языком. Обхватывает губами. И всё это — не отводя провоцирующего взгляда от лица Дерека.       Стайлз внутри него мечется от такой наглости, от металлического привкуса на своих губах — как будто это действительно он сделал — и от жара, разливающегося по на данный момент их телу.       Даже ногицунэ признаёт, что могучий Дерек Хейл — полуголый могучий Дерек Хейл, привязанный к стулу, обездвиженный, с отросшей щетиной и горящими голубым глазами — действительно хорош.       «Чертовски хорош», — поправляет его Стайлз на автомате.       «Пока ещё не совсем», — плотоядно ухмыляется ногицунэ и тянет руку за второй верёвкой, опускаясь на колени перед оборотнем.       — Тебе ведь больше нравится смотреть на него сверху, да? — он наклоняет голову, пытаясь разгадать, что кроется за непроницаемой маской на лице Дерека, и решает, что физическая и ментальная реакции скажут ему гораздо больше.       Стайлз вжимается в стену, отделяющую его от контроля над собственным телом, прозрачную, как стекло, и нервно облизывает пересохшие губы. Он всё ещё не до конца разгадал его, ногицунэ, мотивы, но уже слишком поздно. Ему слишком интересно и слишком желанно: присутствовать, смотреть, чувствовать.       Шибари на икрах выходит больше похожим на обмотку, если бы не ряд удивительно одинаковых, плотно прилегающих друг к другу узелков по внешним сторонам.       Дерек дёргается и посылает в затылок ногицунэ ещё один угрожающий взгляд, когда тот с нажимом проводит по внутренней поверхности бёдер, пока не снимая, только отодвигая белое махровое полотенце, практически полностью оголяя его.       — Как бы лучше сделать: связать их между собой или продолжить по отдельности? — Ногицунэ специально говорит это тихо, с придыханием, потираясь мягкой щекой о ногу Дерека, заглядывая ему в глаза совершенно покорным взглядом.       — Стайлзу определённо не может нравиться подобное, — голос Хейла обманчиво безразличен, но неубедителен.       Обмануть того, кто живёт обманом, невозможно. И от лиса не укрываются ни жадный блеск в глубине серо-зелёных глаз, ни аура желания, растекающаяся по венам Дерека.       Зато от Стайлза укрывается. Ногицунэ позволяет ему чувствовать то, что он чувствовал бы, если бы оказался в подобной ситуации, владея собой, но и только.       Эмоции внутри сменяют одна другую: возбуждение, стыд оттого, что вообще что-то чувствует, находясь в такой ситуации, притяжение, когда буквально жизненно необходимо вновь притронуться к поджарому телу, снова стыд, заставляющий отпрянуть подальше, забиться в угол; чувство безнаказанности, ведь он сейчас не властвует над собой, ещё большее возбуждение, до стона желание потереться о колючую щёку губами, поцеловать; и страх, страх того, что будет потом, после — если, конечно, Стайлз вообще доживёт до этого «потом».       Ногицунэ хищно улыбается и продолжает перевязывать верёвками бёдра Дерека. Тот, к удивлению, молчит, ещё старательнее вглядываясь в тёмный затылок. А Стайлза ведёт, откровенно ведёт от их близости, от его, Дерека, запаха, и он начинает скрести перегородку обкусанными ногтями, обессиленно постанывая и прикрыв глаза.       Это. Просто. Слишком.       Почему Дерек вообще позволяет им это?       «Потому что не может сопротивляться», — ухмыляется лис и будто бы случайно задевает рукой пах Хейла.       Прошивает электрическим разрядом. Ногицунэ с интересом прислушивается к смеси эмоций обоих: и Дерека, и Стайлза. Тщательно подавляемая одним и отрицаемая другим связь, притяжение. Это не так вкусно и питательно, как он предполагал, но всё же когда существуешь так долго, хочется почувствовать что-то новое.       Стайлз уже покорился, покорится и Дерек. Он ещё сам не знает, но хватит лишь малюсенькой искры, чтобы разбушевавшееся пламя уже нельзя было остановить.       Он привстаёт и с удовольствием потягивается, разминая напряжённые мышцы. Шибари требует предельной концентрации и умений. Последнего у него хоть отбавляй, но уже прошло как минимум триста лет, с тех пор как он занимался подобным в последний раз.       — И завершающая часть, перед тем как мы начнём, — третий моток верёвки оказывается у него в руках.       — Я думал, ты могущественный злой дух, питающийся раздорами, болью и хаосом, а ты всего лишь извращенец с маниакальными наклонностями и плохим вкусом. Как можно было из всех выбрать именно Стайлза?       Нужно отдать ему должное, в такой ситуации Дерек выбрал наилучший вариант: не имея возможности победить противника по-своему, он решил подстроиться под его правила игры.       — Я полагаю, о последнем стоит спросить тебя, а не меня. — Ногицунэ никак не реагирует на вскинутые брови Дерека и продолжает: — Как видишь, — он разводит руками, — я и в этом мальчишке смог одолеть такого сильного волка, как ты. И одолею ещё многих. За последнюю тысячу лет я понял, что духовная сила сосуда куда важнее физической. Что бы ты ни думал об этом мальчишке, он весьма силён и изобретателен. — Первый круг верёвки обогнул напряжённую шею, образовав замысловатый узел в районе ключиц. — Ты же уже знаешь, что будет потом, да? — снова на самое ухо, но теперь ещё медленнее, тягуче, обводя кончиком языка контур каждого хрящика.       — Боюсь, тут я тебе не помощник. Для такого нужно желание обоих. — Дерек всё ещё старается обмануть ногицунэ, которому эти попытки кажутся невероятно смешными.       Если внутри него бьётся в клетке Стайлз, то внутри Дерека — волк. Нужно лишь приоткрыть дверь, выпустить его на свободу.       Ещё пара витков вокруг накачанных мыщц груди, и первую часть рисунка на солнечном сплетении замыкает ромб, идеально ровный. Опыт есть опыт.       Ногицунэ ведёт носом вдоль оголённого торса, с наслаждением, которое испытывает Стайлз, вдыхает терпкий аромат кожи Дерека, по-собачьи вылизывая то один, то другой сосок, ощутимо прикусывая зубами и снова зализывая.       Дерек вздрагивает, дёргается, но безрезультатно. Он полностью, на все сто процентов обездвижен, и по глазам видно, как это его злит.       — О, поверь, ты будешь хорошим волком. Знаешь почему? — Два новых круга, продеть веревки одна сквозь другую, и готовы узелки под грудью. — Потому что это всё ещё Стайлз. — Ногицунэ сползает ниже, заканчивая замысловатый рисунок на пупке. — Это его руки, — в доказательство лис сжимает в ладони член Дерека, — его губы, — целует участки кожи, не закрытые верёвками, — его тело, — обводит языком, старательно вылизывает каждый кубик пресса на поджаром теле, спускаясь всё ниже и ниже. — Его голос. Правда ведь, Хмуроволк? — Последнее слово и взгляд — чисто стайлзовский взгляд — рушат последний, чудом сохранившийся самоконтроль Дерека, и тот с рычанием толкается в сжатую ладонь. — Я, конечно, контролирую его разум, но реакции тела и чувства — это всё его.       Стайлза внутри словно ледяной водой окатывают слова ногицунэ, полностью обличающие его. А как ещё объяснить оборотню стояк, которым он трётся о его связанные ноги?       Стайлз позорно хнычет, пытается изо всех сил уползти подальше, забиться в самый тёмный угол и не чувствовать, самое главное — не чувствовать, но проигрывает.       Первому хриплому стону Дерека, когда его губы в плотное кольцо сжимают крупную головку, насаживаясь глубже, практически на всю длину, и Стайлз не сомневается, что ногицунэ смог бы и полностью взять в его, Стайлза, рот, но явное отсутствие навыков мешает.       Он никогда и ни с кем такое не проделывал раньше, а если и закрадывалась порой шальная мысль, то только в отношении — да-да, его, Дерека, и никого другого.       Стайлз считает это нормальным: если уж и хотеть, как заправская девица, мужчину, то определённо такого, как Дерек. Нет, не так: этим кем-то и может быть только Дерек.       Именно поэтому, ну и ещё, безусловно, потому, что не спал нормально уже, наверное, месяц и просто смертельно устал, сдаётся, окончательно сдаётся, сливаясь с ногицунэ, утопая в водовороте эмоций, давясь, проталкивая уже давно ставший каменным член Дерека глубже, в самую глотку, всё время причмокивая и помогая себе рукой, обводя языком, как раньше ногицунэ, крупный, увитый венами ствол, самым кончиком легонько проталкиваясь в уретру. Сгорая под затуманенным желанием взглядом, нетерпеливо ёрзая, то и дело касаясь пахом перевязанных ног.       Каждой клеточкой чувствуя напряжение Дерека, который сжимает руки в кулаки, а если бы мог, обязательно бы схватил Стайлза за волосы и начал бы насаживать на себя так, как хочет именно он. И, о боги, Стайлз был бы совсем не против этого.       Ногицунэ слишком резко и неожиданно снова берёт верх, отстраняясь и начиная медленно, мучая их обоих, раздеваться.       Благодаря «хозяину» он впервые чувствует то, чего ногицунэ в принципе чувствовать не могут. И поэтому он впитывает каждый отголосок эмоции, даже если он поначалу горчит или же наоборот имеет слишком сладкий привкус. Он знает, что ему вряд ли выдастся ещё возможность ощутить что-то подобное.       Он не понимает Дерека, буквально пожирающего изголодавшимся взглядом бледную, усыпанную тёмными родинками кожу Стайлза, его худощавую фигуру; он не понимает, почему один вид обнажённого подростка вызывает такую бурю эмоций у взрослого волка.       Но специально, чтобы подразнить, обходит кругом, поворачивается со всех сторон, выставляя напоказ самые интимные подробности их тела.       Дерек нетерпеливо рычит, а Стайлз покрывается мурашками и теперь действительно толкает его, но уже не от, а к Дереку. Сам садится ему на колени, обвивая худыми ногами его бёдра.       Ногицунэ никогда бы не пришло в голову целоваться, но охваченный каким-то безумным желанием Стайлз буквально набрасывается на губы Дерека, неумелыми, влажными ласками пытаясь добиться взаимности.       Дерек сдаётся и перехватывает поцелуй, углубляя его, показывая, как надо. Наверняка молит всех богов дать ему силы разорвать эти чёртовы верёвки и усадить безбожно ёрзающего на нём Стайлза правильно.       — А теперь самое интересное. — Ногицунэ ухмыляется и слегка привстаёт, рукой направляя член оборотня к тугому входу, начиная потихоньку опускаться, миллиметр за миллиметром.       Ногицунэ чувствует, как Дерека буквально накрывает волной удовольствия, видит, как он изо всех сил пытается взять себя в руки.       — Не смей так, ты же его порвёшь! — животный рык, несмотря на все усилия, выдаёт его с головой.       Но уже слишком поздно. Громкий болезненный вскрик срывается с губ Стайлза, когда он насаживается полностью. А глаза — глаза ногицунэ — светятся удовольствием, он снова подаётся вверх, почти до самого конца, и резко опускается вниз, позволяя Стайлзу вцепиться ногтями в плечи Дерека.       Он не сдерживает стонов, и каждым бьёт, словно хлыстом, по выдержке оборотня. Они оба чувствуют тёплую кровь из порванной мыщцы, которая служит теперь отличной смазкой, и осознание того, насколько Стайлзу должно быть больно, расхолаживает Дерека.       Но ногицунэ ведь недаром непревзойдённый обманщик, верно?       Он цепляется худыми руками за шею, прижимается всем дрожащим телом и жалобно хнычет в губы волка:       — Дерек, Дерек, пожалуйста. Я не знаю, что со мной. Это больно, очень больно, но я так хочу тебя, Дерек... — Впивается в губы новым поцелуем, с силой кусает за нижнюю губу, когда не получает ответа, и трётся телом, постанывая от ощущения грубых верёвок.       Жадно гладит руками обездвиженное тело, тянет за жёсткие волосы, вынуждая Дерека запрокинуть голову, и присасывается к бьющейся венке, оставляя тёмный след. Дёргает за верёвки и снова хнычет, когда понимает, что не сможет почувствовать на себе желанных рук.       — Я хочу, Дерек, хочу, — в голосе, взгляде, даже в ауре не остаётся ничего от лиса, и Хейл сдаётся, окончательно проигрывает себе и ему, подаётся, насколько может, бёдрами вперёд, с пошлым шлепком вбиваясь в податливого Стайлза до самого основания.       Тянется головой и до крови закусывает бледное плечо, вызывая новую вспышку боли. Тут же приходит в себя и, словно извиняясь, нежно целует, ведёт языком по ключицам, повторяет засос Стайлза — теперь уже на его теле.       Верёвки Дерек ощущает железными прутьями, впивающимися в тело при каждом движении, лишающими свободы, не дающими почувствовать всего Стайлза. Ладони горят от неудовлетворённого желания прикосновений, пальцы на ногах поджимаются от напряжения, ведь каждое, даже самое маленькое движение требует огромной силы. Ногицунэ вгрызается в эти эмоции, придающие наслаждению терпкий привкус, и по-лисьи шипит, требуя ещё.       Дерек рычит, когда чувствует, как Стайлз всё быстрее двигается, сильнее трётся о него, сжимает внутри, повторяя хриплым надрывным голосом: «Дерек, о чёрт, Дерек...» И тот хочет заткнуть его и в то же время продолжать вырывать эти стоны из его груди. Волк, который только-только получил свободу, оказывается в новой клетке, и для ногицунэ настоящее удовольствие наблюдать за его попытками не обратиться прямо здесь и сейчас.       А Стайлзу уже не хватает того, что есть: он слегка отодвигается и опирается одной рукой на ногу оборотня, другой обхватывает свой член и начинает надрачивать в такт движениям. Дерек смотрит на него безумными горящими глазами — связанный Дерек, полностью в его власти, — и Стайлз плавится от взгляда, от ощущений, и, гори оно всё синим пламенем, он начинает понимать, почему ногицунэ нравится шибари.       Ему должно быть безумно больно, как, собственно, в начале и было, но лис внутри вытянул всю эту боль без остатка, оставив только острое, неконтролируемое наслаждение. Стайлз увеличивает амплитуду, поднимаясь на пальцах ног, почти полностью выпуская из себя член Дерека, и снова насаживается обратно, сжимаясь особенно сильно. Рычание электричеством проходит по телу, и он, уже обеими руками лаская себя, с протяжным стоном кончает вслед за Дереком, уткнувшись лбом ему в плечо.       Если бы не ногицунэ, он бы, наверное, просто позорно свалился в обморок, позорно... Сфокусировав взгляд, Стайлз смотрит на испачканный им живот Дерека, и краска заливает, кажется, даже волосы.       Впервые не ногицунэ притворяется Стайлзом, а Стайлз — ногицунэ. Собирает пальцем несколько белёсых капель с горячей кожи и облизывает, за шкибот вытягивая из себя издёвку.       «Он не должен догадаться, он не должен... Ох, чёрт, он просто убьёт меня, если поймёт».       Медленно поднимается, стараясь не упасть и не завыть от боли, слишком резко вернувшейся, собирает дрожащими руками разбросанную одежду и натягивает на себя, не обращая внимания на вязкую жидкость, стекающую по бёдрам вперемешку с кровью.       «Ногицунэ бы это точно не волновало, он, наверное, наоборот ещё и задом моим перед уходом у самого лица Дерека покрутил».       Он чувствует на себе пристальный взгляд Дерека, и страх цепкими когтями сковывает изнутри. Когда их взгляды встречаются, Стайлз криво усмехается, делая вид, что ему совершенно безразлично.       — Это всё? — голос Дерека хриплый, глаза прищурены. Видимо, он так до конца и не смог понять, кто точно перед ним. — Немного же тебе нужно, — откровенная издевка заставляет Сталйза отшатнуться.       — Я... — улыбка, перекошенная болью, наверное, не слишком похожа на обычное выражение лица ногицунэ, но это всё, на что сейчас способен Стайлз. — Это ещё далеко не конец. Помимо своего основного плана, который, кстати, именно в этот момент набирает обороты, я теперь буду наслаждаться угрызениями совести, страхом и болью хозяина. Знаешь, он теперь уже не так сильно хочет обратно.       Услышав последние слова, Дерек изо всех сил дёргается, заваливаясь вместе со стулом на пол, но Стайлз просто разворачивается, не глядя на рычащего что-то оборотня, вешает спортивную сумку через плечо и уходит.       Боль, хаос, раздор — они бывают разными. И порой у одного человека получается их сконцентрировать сильнее, чем у целой толпы.       Ногицунэ оказался прав: Стайлз как раз из таких людей.       Его план и правда идеален.       Пора приступать к последнему акту.