Glad You Came

- Чанёль, возвращайся в дом немедленно! Чанёль! Чанёль, где ты? Вот ты у меня получишь, засранец! - Ага, сейчас, только разбегусь посильнее… Мальчик с ещё не сошедшей детской припухлостью на лице и огромными круглыми очками на гнусавом носу старательно пропахивает округлым животом последнюю клумбу до заветной дыры в заборе, и с победным кличем выскакивает на поляну за домом. Противная новая нянька так и вопит на весь двор, обещая выпороть, дать подзатыльника и наябедничать матери, но на Чанёля подобные угрозы давно не действуют, ему уже семь, а это значит, что пора быть взрослым и самостоятельным. Пора исследовать, наконец, соседские дворы на предмет яблонь и вишен, пушистых котов, в которых так весело стрелять ранетками из рогатки, и табличек с надписью «Осторожно, злая собака!». Такие дворы, естественно, нужно осмотреть с особой тщательностью, а вдруг хозяева просто обманывают воров, а там на самом деле всего лишь болонка какая-нибудь с бантом на голове или ретривер с золотистой шерстью? Чанёлю всенепременно нужно быть в курсе. Мальчик утирает нос рукавом совсем испачкавшейся рубашки с синими корабликами – самой ненавистной и уже малой – поправляет съехавшие с носа очки и, подобрав у дороги малиновый колючий прутик, отправляется в кругосветное путешествие вокруг соседнего дома с высоченным зелёным забором. Прутиком он скребёт по земле, стучит по забору, тычет им в каждую попадающуюся на пути щель, и когда его кончик вдруг утыкается во что-то мягкое, за кустом раздаётся короткий испуганный вскрик. - Ой! Чанёль спотыкается и сам от неожиданности шлёпается на попу, очки сваливаются в траву, мальчик быстро подбирает их, водружает на место и, едва не прилипнув любопытным носом к штакетнику, осторожно спрашивает. - Кто здесь? - Здесь я. А там кто? - А я первый спросил! - Ты в меня ещё и палкой первый ткнул! Нежное создание по ту сторону забора и раскидистого куста пионов всхлипывает, видимо, прерванное на самом излюбленном девичьем занятии – плаче в одиночестве под цветочным кустом - и твёрдо вознамеривается продолжить начатое. Чанёля такое развитие событий совершенно не устраивает, он прицеливается и тычет прутиком снова, угодив прямо в цель. - Ой-ой! Нет, ты что себе позволяешь?! - А нечего реветь потому что! Чего ревёшь-то? - И ничего я не реву. - Нет, ревёшь. - Не реву. - Рёва-корова! - Сам такой! И вообще, чего привязался? Иди, куда шёл. - Я шёл искать что-нибудь интересное, и теперь мне позарез нужно знать, почему ты ревёшь. А вдруг я смогу помочь? Создание перестаёт всхлипывать, переваривая информацию, придвигается к Чанёлю чуть ближе, тот уже начинает различать розовые банты на рукавах её платья, и переходит на недоверчивый таинственный шёпот. - А ты хочешь мне помочь? С чего это? - С того, что я мужчина, а мужчины должны помогать женщинам, попавшим в беду. Это прямо наш долг. - А ты настоящий мужчина? - Конечно настоящий! Разве бывают ненастоящие? - Ну, не знаю. Если бывают настоящие, значит, и ненастоящие непременно должны быть. Их ещё козлами называют, вроде. - Нет, я точно-преточно не козёл, посмотри, у меня же ни бороды, ни рогов! Прутик только. Чанёль просовывает в щель своё орудие снова, на этот раз только чтобы доказать, что никаких опасных предметов с собой не имеет. Потустороннее создание трогает аккуратно, но шипит, всё же уколовшись, и выталкивает прутик обратно. - Ладно, верю. Убери отсюда эту гадость. - Теперь расскажешь, чего ревёшь? - Вовсе я и не реву! - С настоящими мужчинами не спорят, вообще-то. Чанёль надувает губы обиженно, усаживается поудобнее, поджав под себя ноги по-турецки, и засовывает в рот травинку со сладким кончиком, принимаясь её разжёвывать. Из-за забора раздаётся невозможной тяжести томный вздох, и большая потеря драматического театра сдаётся, придвигаясь ещё ближе. - А у меня День рождения сегодня. - Ух ты! И торт есть? - И торт, и подарки, и воздушных шариков целый миллион. А гостей нет. Никто-никто не пришёл, представляешь? Крах фондового рынка. Моя жизнь кончена! Чанёль почти не слышит, уже мысленно проглатывая третий кусок сладкого торта со взбитыми сливками, шоколадной крошкой и глазированной клубничкой сверху каждого кусочка, но пауза в монологе заставляет его отвлечься от безумно приятных мыслей. - Чего крах? - Рынка. Фондового. Это всё он виноват. И никто-никто ко мне больше не придёт. Громкий всхлип на секунду отвлекает Чанёля от вновь разыгравшихся мечтаний о торте, и он даже чуть не начинает сердиться на плаксивую девчонку, как в его голове вдруг рождается гениальная мысль по смертоубийству сразу обоих зайцев. - А хочешь, я к тебе приду? Дама замолкает, как по мановению волшебной палочки, и резко подаётся вперёд. Чанёль видит в просветах зелёной листвы её припухшие, сверкающие надеждой, огромные глаза. - Ты правда… хочешь ко мне на День рождения? - Хочу очень! Но только если торт будет. Со сливками! - Ой, а у меня шоколадный только… В очередном, уже таком близком всхлипе сквозит такое острое отчаяние, а показавшиеся тонкие губки так умильно поджимаются, что сердце Чанёля не выдерживает. Он всё-таки настоящий мужчина, но совсем не железный. - Ладно, и шоколадный сойдёт. Только у меня подарка нету. Я бы сбегал домой, что-нибудь тебе принёс, да там нянька, уши надерёт, в комнате запрёт… - Нет-нет, мне ничего не надо, мне уже подарили! Пойдём, я тебя к калитке провожу. Они шагают торопливо, девочка словно боится, что Чанёль может передумать, явно недооценивая привлекательность шоколадных тортов, а Чанёль в свою очередь опасается, что девочка может этого самого торта пожадничать, знавал он пару до жути жадных двоюродных сестёр, да и вообще, кто этих девчонок поймёт? Калитка распахивается с громким скрипом, представляя близоруким глазам Чанёля огромный двор с белоснежным домом, ухоженным газоном, кустами роз и пионов и тоненькую хрупкую девочку в пышном розовом платье и испачканных землёй белых гольфах. Ресницы её слегка слиплись от слёз, аккуратный, чуть вздёрнутый нос припух, но она даже при этом такая хорошенькая, что Чанёль как-то сразу про торт забывает. Она безумно похожа на заводную куклу, и если бы мальчик лично с ней не беседовал минуту назад, подумал бы, что его разыгрывают. Девочка окидывает его всего растерянным взглядом, и вдруг, прыснув в ладошку, закатывается звонким смехом. - Ой, какие у тебя уши смешные! Чанёль вообще-то всегда очень обижается, когда про уши, но на неё почему-то обижаться не выходит, он растягивает губы в смущённой улыбке и оттопыривает свои эльфийские локаторы пальцами ещё сильнее, девчонка хохочет звонко, словно колокольчик, и Чанёль, совершенно счастливый, вдруг решает, что ему пора жениться. Предложение делать, однако, не спешит, решив, что сначала нужно познакомиться поближе. - Ну, это… когда торт есть-то пойдём? Девочка, словно спохватившись, охает, хватает Чанёля за грязную ладошку и тащит в дом, по которому снуют туда-сюда переполошенные дяди и тёти в строгих костюмах и платьях. Красивую даму средних лет на диване экономки отпаивают какой-то до жути вонючей жидкостью, судя по её скривившему лицу, девочка заговорщически прижимает палец к губам и уже на лестнице шепчет, наклонившись к самому его уху. - Это моя мама. Нервишки шалят. Крах фондового рынка, я же говорила. - Валерьянкой отпаивают? - Не, это ей не помогает. Виски. Или коньяк. Я отсюда не вижу. Пойдём в мою комнату. На столе, накрытом на как минимум пятнадцать персон дошкольного возраста, стоит огромный графин с апельсиновым соком и он – настоящий виновник торжества. Чанёль замирает на пороге, громко сглатывая, официальная же виновница скачет вокруг, суёт ему под нос то новую, ещё не распечатанную куклу, то плюшевого зайца, то раскраску с волшебными фломастерами, но мальчика уже мало что волнует. Его взгляд гипнотизирует шоколадный трёхэтажный гигант с уже задутыми свечками, но ещё не тронутый, такой аппетитный, такой манящий… - А тебя как зовут? Именинница возникает прямо перед лицом опешившего Чанёля, бесцеремонно вторгаясь в его зарождающиеся близкие, почти интимные отношения с памятником шоколадного великолепия, но он даже сейчас рассердиться на неё не может, даже теряется, не понимая, что это с ним происходит. У неё глаза с два блюдца, а ресницы как у коровы, того и гляди, взмахнёт и - поминай как звали. - Чанёль. А тебя? - Хань. Мы сюда недавно переехали. А давай дружить, Чанёль? У меня здесь своих друзей пока нет, только папины знакомые. - Давай. Только давай сначала поедим, на пустой желудок дружить не очень получается. Чанёль глядит на неё поверх очков с видом знатока, Хань даже рот приоткрывает, жадно глотая его слова, и быстро-быстро кивает, от чего локоны на её головке забавно подпрыгивают. Она разворачивается на пятках резко, подлетает к столу и, прикусив губу, примеряется, с какой стороны лучше начать крушить торт. - А мне не очень-то и хотелось с ними дружить! В садике каждая пигалица считает себя первой красавицей, ух, сколько раз я им в волосы вцеплялась! Хань резко оборачивается, впериваясь в Чанёля сердитым взглядом, и тот давится слюной от неожиданности, глухо закашливаясь. - Чтобы мы могли дружить, тебе придётся кое-что запомнить. Я самая красивая. Я принцесса! Понял? Чанёль спорить и не собирался, он лишь кивает растерянно и неловко улыбается, Хань растягивает губы в улыбке в ответ и, встряхнув волосами, всаживает большую ложку в самую середину торта с видом вождя племени индейцев, карающего предателя. Чанёль очень жалеет в этот момент, что нянька напялила на него именно эту рубашку сегодня, что уши отросли такими огромными именно к семи годам, и что жениться в этом возрасте ему мама ну точно не разрешит. Он позволяет грустному тяжёлому вздоху вырваться из груди и пальцем снимает с торта масляную розочку. - Я, когда вырасту, женюсь на тебе. Хань отрывается от поедания торта, поднимает удивлённое, выпачканное шоколадом лицо и фыркает возмущённо. - Вот ещё! У меня муж будет принц! Или миллионер, я пока не решила. - А я и стану миллионером! Заработаю кучу денег и подарю тебе машину. И мы на ней поедем в свадебное путешествие в Африку! - Фу, не хочу машину, хочу куклу! - Ладно, машину я себе оставлю тогда, а тебе много-много кукол подарю. Пойдёшь тогда за меня замуж? Хань раздумывает старательно, облизывая блестящие от масляного крема губы, чешет нос и потом слегка кивает, откладывая ложку в сторону. - Ладно. Только если ты каждому встречному мужчине будешь говорить, что я самая красивая. Чтобы они тебе завидовали, а в меня влюблялись, и чтобы ты ревновал меня. А потом меня украдут, а ты спасёшь меня, и мы уедем в Африку насовсем жить! Ко львам и крокодилам! Чанёль, если по-честному, крокодилов не очень любит, он очень их побаивается, но виду, конечно, не подаёт, не дело это – настоящему мужчине быть трусливее девчонки, вскакивает со стула и протягивает ей мизинец, за который она тут же цепляется своим. - Знаешь, я так рада, что ты пришёл. В глазах её скачут яркие искорки, и Чанёль хочет сказать, что тоже очень-очень рад, но и слова вымолвить не может, только краской заливается до самых кончиков ушей. *** - Чанёль! Ну, где ты, засранец?! Смотри скорей, тут Джессику по телеку показывают! Помнишь, я тебе рассказывала, она в садике себя главной красоткой считала, а теперь вон в Мисс Мира участвует! Да у неё же зубы сделанные и грудь ненастоящая! Ну, моя же лучше… Хань, задирает растянутую чанёлеву майку до самого горла, внимательно себя осматривает и, закинув ноги на стену за спинкой разложенного дивана, свешивает вниз голову. Она смотрит на перевёрнутую вверх ногами квартиру с так и не исчезнувшим никуда одним на двоих с Чанёлем детским исследовательским интересом. Мир кружится, идёт цветными точками и полосками, Хань часто моргает и закатывается звонким смехом, когда из-за двери ванной показывается помятое лицо с зубной щёткой во рту и ворохом спутанных кудрях вокруг. Чанёль бубнит что-то про опоздание и «Дара-нуна меня убьёт за перегар», Хань фыркает ревниво, по-кошачьи и вскакивает на ноги, в два шага оказывается рядом и хватается за плечи парня цепкими тонкими руками. - А ты куда собираешься? - Собеседование, говорил же вчера. - Возьми меня с собой. - Нет. - А ты меня любишь? Чанёль вымученно закатывает глаза, сплёвывает пену в раковину и, хорошенько прополоскав рот, разворачивается к девушке лицом. - Люблю. - А Дару-нуну любишь? - Хань, тысячу раз говорил, она просто хорошая знакомая моего друга. - Друг подруги тёлки брата, слыхали, ага. – Чанёль утекает из рук, и Хань шлёпает босыми ногами за ним по пятам в единственную комнату, служащую и спальней, и кухней, и, при крайней необходимости – раза три в неделю – гостиной. - А может, женишься тогда на мне, раз любишь? - Может быть… - Скотина! Ты обещал! Хань отвешивает парню увесистого пинка, запрыгивает на подоконник и ногой распахивает приоткрытую створку до конца. Стекло дребезжит жалобно, Чанёль с улыбкой на пухлых губах поворачивается к ней лицом и терпеливо дожидается, когда она поднимет на него обиженный взгляд. - Обещал, значит женюсь. Вот поможет мне Дара-нуна устроиться на эту работу, и месяца через три-четыре можно будет начинать копить на свадьбу. Как ты хотела, помнишь? Пышное платье, море цветов, белый лимузин. - Розовый! - Да, прости, конечно, розовый. Хань куксится, отковыривая облупившийся лак на ногтях, следит за сборами Чанёля исподлобья, но больше не сердится. - Я тебе не сказала вчера, мне отец звонил. - Да? И как там поживают Гавайи? Или он на Мальдивах этой весной? - Не помню. Какая разница? Сказал, что нашёл мне нового жениха, настоящего принца, представляешь? Араб какой-то там. Дурак. Никак не запомнит, что я в Африку хотела. Ещё сказал, что диплом мне купит и на работу к себе возьмёт, если я тебя брошу. А я не брошу! Как я жить-то буду без этих ушей?! Она цепляет пальцами ноги край его майки и тянет на себя, хохочет звонко и искренне, и он улыбается, сгребая её в охапку, зарывается пальцами в короткие волосы на затылке, обнимает так, чтобы и думать не могла о каком-то там принце, когда он – такой неидеальный, зато настоящий мужчина рядом. И целует сладко-сладко в приоткрытые жадные губы, Хань плавится, косится в окно и отрывается с громким чмоком. - Приехала уже твоя нуна, беги. Плевать на лимузин и платье, первым делом мы купим тебе машину, чтобы не подвозили всякие там дамочки средних лет. Чанёль смеётся, нехотя отрываясь от неё, обещает себе зацеловать её до поросячьего визга по возвращению, но сейчас лишь чмокает в щёку на прощание и выбегает на улицу. Он уже садится в машину и хватается за ремень безопасности, как замирает на секунду и, извинившись перед знакомой, выскакивает обратно. - Хань! Она непонимающе смотрит на него из окна, свесив одну ногу и замерев в ожидании, а он улыбается во весь рот и орёт, что есть мочи. - Ты у меня самая красивая! Хань фыркает, щурится на солнце и улыбается так счастливо, что Чанёль понимает: женится как миленький, и дольше пары месяцев не вытерпит, потому что настоящие мужчины с женщинами не спорят, не дело это – спорить с дамой. Особенно с дамой собственного сердца.