Жульен и Жюстин

Герр Адольф Шольц стоял перед Эйфелевой башней, разглядывал ее бессмысленным взглядом и размышлял о вопросе, казавшемся ему философским и совершенно неразрешимым. О том, почему французы – такой непонятный народ. Вдруг он услышал знакомые звонкие голоса, обернулся – по площади неспешно шествовали плечом к плечу Жульен и Жюстин. Брат и сестра, видимо, уже давно освободились от школы и теперь в обнимку с книжками прогуливались по вечернему Парижу. Их мать, утонченная кокетливая француженка, утверждала, что они не особенно дружны, но герр Шольц верил в это неохотно. - Бон суар, либе киндер! - окликнул он юношу и девушку. Он не мог позволить им спокойно уйти, они ему безумно нравились. Жульен и Жюстин синхронно обернулись. Они были даже одеты одинаково: пальтишки с плечиками, белые шарфики и скромные беретики. Подростки узнали мужчину, многозначительно переглянулись и вдруг захихикали, словно затеяли против немца заговор. Они, в свою очередь, обожали, когда герр Шольц говорил по-французски, особенно когда его коверкал. - Бонжур-бонжур, герр Шольц! – заворковала Жюстин, подбежала к мужчине и взяла его под локоть. – Ви геет эс Зи? – проговорила она на ломаном немецком. - Не Зи, а Инен! – нещадно поправил ее Жульен. – Гутен Абенд, мсье Шольц! – он вызывающе вскинул брови и насмешливо покосился на немца. Герр Шольц поморщился, глядя на этого мальчишку. Жульен был настоящей язвой. Он будто объявил мужчине войну, называя его мсье, а не герр. - Я как раз направлялся к вам домой, - сказал немец, поглядев на юных французов, они весело шагали по обе стороны от него и старались поспевать за его широким шагом. - Ви битте? – переспросила Жюстин и в недоумении похлопала ресничками. Жульен перевел сестре немецкий язык. Они оба учили его в школе, но успехи брата были лучше. Он вообще был сообразительнее. За незнанием французского герр Шольц разговаривал с ними по-немецки. - Почему Вы пешком сегодня, а не на своей служебной машине? – с ехидцей спросил Жульен. – Решили вдруг насладиться красотами Парижа? - Ну, вот еще! – хмыкнул герр Шольц. – Война! Какая красота? Жульен высокомерно фыркнул и отвернулся, быстро заворковав на своем языке. - Что он говорит, Жюстин? – обратился мужчина к сестре. – Что-то плохое? - А Жульен всегда говорит только плохое, - хихикнула девушка, и они пошли дальше, стуча каблуками по брусчатке. *** Француз немцу не товарищ. Но мсье Дюперри был шпионом и работал на фашистскую армию. Он недавно вернулся из СССР, и его навестили некоторые немецкие офицеры, в их числе был герр Шольц. В Европе свирепствовала Вторая мировая война, между странами возникли тонкие запутанные ниточки строжайше секретных связей. Голод и разруха царили повсюду. Только, казалось, Францию обошла эта чума, образ жизни французов нисколько не изменился: они так же продолжали учиться, смеяться, ворковать, печь круассаны и поливать дурманящими духами улицы Парижа, несмотря на то, что там не редкостью стали немецкие военные машины и офицеры третьего рейха в фуражках и плащах. Мсье Дюперри без боязни принимал своих военных коллег у себя в особняке на авеню Эмиля Золя. У него была красавица жена и трое прелестных ребятишек – обычная жизнерадостная французская семья, даже несмотря на то, что папа шпион и в любой момент может получить, в лучшем случае, пулю в лоб, а там и того угодить в гестапо. Французы всегда отличались беззаботным отношением к жизни, вот и семейство Дюперри не унывало, цвело и пело в самый разгар войны. Герр Шольц с двумя другими офицерами прибыли в Париж на неделю, остановились в домике на авеню де Версаль и каждый день ходили к мсье Дюперри обсуждать положение дел. Когда они впервые пришли к нему в дом, его жена встретила их так радушно, словно они были старинными друзьями этой семьи. Мурлыча по-французски, она отвела гостей в кабинет мужа, который тем временем нежил на руках малютку Жозефину, по которой соскучился во время разведки. Мадам Дюперри налила мужчинам чаю, забрала дочь и удалилась. Через порядочное количество времени в кабинет беспардонно ворвались два диких светловолосых существа. Скорее всего, мать занималась с Жозефиной и проследила старших детей, которые вернулись из школы. Они же не знали, что папа, которого они давно не видели, очень занят, с воплями вломились в его рабочую комнату и так и обомлели, увидев грозных немцев под крышей родного дома. Мсье Дюперри даже не рыкнул на чад, чтобы они не шумели и убирались из кабинета. Француз улыбнулся и представил детей офицерам: его старшенькие. По виду они были одного возраста и очень друг на друга походили: худенькие синеглазые блондины с очень светлой кожей, школьники не более шестнадцати лет. Очень симпатичные, легкие и тонконогие, как горные козлята. Жюстин с небольшим испугом, но с нескрываемым любопытством разглядывала немецких офицеров, Жульен же не растерялся и с вызовом сказал: - Гутен Таг! Ихь лерне дойч филе яре унд шпрехе ди зер гут. - Унд ихь! – поспешила похвастаться Жюстин: она не хотела выглядеть глупее брата. Немцы даже переглянулись от приятного удивления и поприветствовали детей своими отрывистыми одобрениями «я-я», «дас ист фантастишь» и «зер гут». - Мои маленькие Жу-Жу, - сказал мсье Дюперри, - Жюстин и Жульен. - Не путать нас! – тут же грозно предостерег мальчик, чем вызвал у немцев сдержанный смешок: слишком уж забавно выглядел этот юный француз. И отец ласково выпроводил их. *** - Маман, смотри, кого мы привели! – крича по-французски, подростки стали штурмовать свой дом. «До чего же французы шумные!» - подумал герр Шольц, снимая плащ. Мадам Дюперри стала журить детей и пригласила офицера в кабинет. Ее муж и другие немцы как раз только что откуда-то вернулись. Должно быть, именно поэтому герр Шольц сегодня добирался пешком, а не на служебном автомобиле. Пока офицер не ушел, Жюстин подскочила к нему, повернулась стройной спинкой и вытянула назад ручки, намекая на то, что герр Шольц должен помочь ей снять пальто. Тот даже растерялся: не привык к роли джентльмена. Чуть покраснев и потупившись, он снял с девочки пальтишко и повесил его на крючок. Краем глаза он заметил неодобрительный взгляд Жульена. - Мерси. Маман спросила, что Вы не есть хотеть? – заговорила Жульен с немцем, прелестно картавя. - Ви битте? – переспросил герр Шольц. - Маман спросила, не голодны ли Вы? – хмыкнул Жульен, разматывая шарфик. - Нет, благодарю, - улыбнулся мужчина, коротко взглянув на него. - Ну же, герр Шольц! – Жюстин схватила его за руку и играючи вытащила в коридор. – Немецкие люди думает, что француженка лягушек едят? - Но почему же?.. Девочка мило смеялась и невинно кокетничала, как ребенок, - мужчина все больше краснел и терял хваленую немецкую сдержанность. Жульен неожиданно возник позади них. - А мы ведь тоже думаем, что немецкие колбаски просто ужасны. А от пива растет очень большой живот. Отвратительно! - Ви битте? – герр Шольц растерянно обернулся на него. - Да что Вы заладили? – мальчик недовольно нахмурился. – Вы прекрасно поняли, что я сказал. Вы тоже скоро будете иметь огромный живот, если будете много пива пить. А еще мять картофель – это варварство. - Мон шери! – возмутился герр Шольц. – Есть картофель с кожурой – ЭТО варварство! - Не мон шери, а мон шер, мсье! Вы первый человек истории, который французов варварами назвал! - Жульен! – взвизгнула Жюстин, подхватила немца за руку и заставила его отвернуться от брата, потянув его за своим легеньким телом в коридор. – Слушаем его нет! Он грубиян! – и прикрикнула на брата по-французски, чтобы он перестал ругаться. На крик в коридор вышел мсье Дюперри. - Жу-Жу, почему вы кричите? Герр Шольц, мы Вас заждались. Немец хотел было извиниться, но его перебил наглый Жульен. - Папа! – звонко вскрикнул он, мило делая ударение на последнем слоге. – Этот фриц называет французов варварами! - Жульен, как некультурно! – возмутился отец. Лицо мальчика язвительно искривилось, он приложил руку к груди и повторил спокойным и издевательски почтительным тоном: - Этот фриц называет французов варварами, мсье, - и заключил свою светскую речь женским реверансом. Взрослые потеряли дар речи от такой наглости, Жюстин тоже хотела возмутиться, но не смогла сдержаться и расхохоталась. Мсье Дюперри отругал сына по-французски, одарил его несильным подзатыльником, когда тот показал ему язык. Затем попросил немца следовать за ним и увел его в кабинет, по пути наговаривая ему что-то вроде: «Вы не возитесь с ними, дети – жуткие прохвосты». *** Вечером того же дня, когда герр Шольц познакомился с детьми мсье Дюперри, он встретился с ними в коридоре. Брат и сестра о чем-то спорили. Завидев немца, они замолчали, переглянулись и прижались к стене, будто он собрался их пытать. В ситуации более неловкой герр Шольц еще не бывал. Он хмуро уставился вперед и намерился прошагать мимо, но Жюстин неуверенно пискнула, когда он поравнялся с ними: - Гутен Абенд… Мужчина посмотрел на нее. Он увидел робкую детскую улыбку с нежными ямочками по уголкам хорошенького рта. Синие глаза были просто огромными. Жюстин хлопала пушистыми ресницами, ее лицо просто светилось. Герр Шольц выдержал только секунду этого взгляда, поспешил отвернуться и пошел дальше, так ничего и не сказав. За его спиной Жульен стал ругать сестру, та начала огрызаться, вдруг все стихло и брат затянул немецкий напев: - Уж полночь близится, а Гитлера все нет… Герр Шольц резко развернулся, как ужаленный. Дети стояли у стенки и хихикали. - Повтори, - мужчина воротился к ним устрашающим немецким шагом и убийственно уставился на мальчишку. - Вы ведь работаете на Гитлера? – улыбнулся Жульен, как ни в чем не бывало. - Ну да, он наш фюрер, - герр Шольц не мог понять, к чему клонит этот мелкий француз. - А Вы умеете делать зиг хайль? – паясничая, Жульен изобразил этот жест. Жюстин прыснула. - Послушай, парень, - мужчина опустил его руку, - я полагаю, ты смеешься за моей спиной. - Никак нет, мсье! – сестра вцепилась в китель немца, заступаясь за брата. – Жульен не обижает, он шутит! - Шутит, шутит, - расплывшись от уха до уха, закивал мальчишка. Герр Шольц выпрямился и оставил детей в покое. Если Жюстин уверяла, что брат не имел в виду ничего плохого, то так оно и должно было быть. Пусть она любила строить глазки, но все равно была хорошей девочкой. Создавалось впечатление, что ей всегда приходилось выгораживать брата-бунтаря, когда он попадал в переделки. Очень приятная девочка. *** На второй день произошло страшное: офицеры все-таки перепутали Жюстин и Жульена. Мальчик открыл дверь, когда немцы явились. Они с сестрой были одинаково пострижены под горшок. Жульен еще и был в рубашке с жабо и пышными обшлагами. Неудивительно, что его перепутали с Жюстин. - Гутен Таг, Жюстин! – поздоровался герр Шольц. Другие офицеры ничего не успели сказать и очень этому обрадовались, потому что Жульен обрушил на их сослуживца такой поток французской брани, что в коридор, побросав чашки с чаем, выбежали взволнованные мадам Дюперри и ее старшая дочь. Жульен так разбуянился, что матери пришлось его увести, а Жюстин доверили проводить гостей в кабинет. Отца еще не было, поэтому девочка уверенно расселась в его кресле и начала развлекать офицеров болтовней. Она держалась на редкость свободно и раскованно, вовсе не как обычно держатся молоденькие девушки, увидавшие страшных немцев. Она нисколько не боялась и не тушевалась. - Не обижайтесь Вы на Жульен! - начала она, даже не пытаясь скрыть своего французского акцента. – Он глупый, он злится есть, его называть, как меня. Мы… мы… один… - не в силах подобрать нужного слова, она начала проводить пальцами по лицу и волосам. - Похожи? – улыбнулся один из офицеров. - Ви-ви, похожи! – Жюстин восторженно захлопала в ладоши, по-детски радуясь тому, что иностранцы ее понимают. - У тебя очень злой брат, - пожаловался герр Шольц. - Жульен? Да-да! Он только ребенок! – девочка, мило закатив глаза, махнула рукой. – Тот год он есть совсем маленький, глупый, шумел. Сейчас он растет. Но дурак, шумит и шумит. - Ты старше его? – спросил другой офицер. - Да. Я учусь третий класс, он четвертый. Мой класс старше. Маленький. А Жозефина очень маленькая тоже. *** В среду общение франко-немецких сообщников было особенно напряженным, война принимала другие обороты и создавала воякам дополнительную головную боль. Герр Шольц удалился в уборную освежиться, выбрался в коридор и натолкнулся на мальчишку. - Халло, Жульен, - отмахнулся он и поспешил вернуться в кабинет, пока не забыл то, что пришло ему в голову в туалете. - Халло, мсье Шольц, – так же отозвался подросток. Мужчину как током ударило, он резко развернулся. - Послушай, Жульен, почему мсье, а не герр? Мальчишка хмыкнул. - А почему Жульен, а не мсье Дюперри? - Мсье Дюперри – твой отец, а ты слишком маленький. Жульен уже открыл рот съязвить, но вдруг нахмурился и наклонил голову набок, с интересом глядя на немца. - А как Вас зовут? Шольц – фамилия, да? - Да. Меня зовут Адольф. Афольф Шольц. Герр Адольф Шольц. - Адольф? - Да. - Как Гитлера. - А что? - Это ужасно! - Почему? - Ужасное имя! Жюстин, Жюстин! – Жульен стал кричать и звать сестру. Со второго этажа по лестнице бойко застукали быстрые тонкие ножки, и девочка в скромном домашнем платьице вскоре нарисовалась перед спорящими. Жульен скороговоркой заворковал на своем языке, прыгая перед сестрой и хлопая в ладоши, то и дело повторяя: «Адольф, Адольф». Сестра начала легонько шлепать его, мол, неприлично так себя вести перед гостем, мол, вдруг он все поймет. - Вас хат дизер аршлох гезагт? – разозлился герр Шольц и обратился к девочке. К счастью, ни брат, ни сестра не знали, что значит слово «аршлох», так что Жюстин простодушно ответила: - Не будь внимателен к Жульен! Вас зовут хорошо. Адольф – хорошее имя. - Его зовут, как Гитлера! – не унимался мальчишка. – Мёрд, мёрд, мёрд! Гитлер, Гитлер! - Жульен! – отчаянно закричала девочка чуть ли не со слезами и начала умолять брата успокоиться, часто повторяя слово «папа», делая ударение на последнем слоге. Скорее всего, она обещала все рассказать отцу. Герр Шольц беспомощно наблюдал за ссорой между детьми. Те громко ругались и спорили, Жюстин даже расплакалась, влепила Жульену пощечину и побежала куда-то по коридору, должно быть, к матери. Мальчик проклял все на свете на своем языке, топнул ногой и размашистым шагом направился в другую сторону, продолжая возмущаться на французском. Герр Шольц поторопился вернуться в кабинет, пока отец семейства не прибежал на шум и гам. Все-таки их ждала еще уйма вопросов, которые нужно было обсудить. Вечером, когда уже можно было расслабиться после работы за чаем с ароматными французскими круассанами, в голове герра Шольца стали отрывками всплывать детали недавней сцены. Жульен смеялся над тем, что у немца было такое же имя, как у Гитлера. Теперь-то стало понятно, что мальчишка недолюбливал фашистскую армию. Герр Шольц закрыл на это глаза: ее много кто не любил и, разумеется, они были неправы. Мужчина больше переживал за Жюстин. Бедная девочка сильно расстроилась. Наверное, нелегко ей было жить под одной крышей с таким диким братом. Прежде чем уйти, герр Шольц вознамерился во что бы то ни стало повидать девочку и поблагодарить ее за то, что она так внимательно и добра к нему. Во время чая он улизнул, якобы, в уборную, на деле же поднялся вверх по лестнице и попытался найти комнату Жюстин. Обойдя вдоль по коридору ряд дверей, герр Шольц решил заглядывать в комнаты наугад. В конце концов, ничего предосудительного в том, что он хотел попрощаться с девочкой, не было. После пары неудач он, наконец, наткнулся на поток света, когда открыл очередную дверь. Запоздалый испуг и досада охватили его: немец никак не мог предположить, что попадет в комнату Жульена. - Что Вы здесь делаете? – вскрикнул мальчик, вскочив из-за письменного стола, за которым делал уроки. Герр Шольц извинился. - Я хотел бы увидеть твою сестру, - объяснил он. - Зачем это? Что Вы нуждаетесь в ней? – Жульен вкрадчиво присматривался к гостю и стал подкрадываться к нему мягкой поступью. - Как она после вашей ссоры? - Я ее не видел. А Вам-то что? - Ты ее обидел. Это нехорошо. - Нехорошо – это Ваше имя! А наши ссоры Вас не касаются! Герр Шольц скрипнул зубами и захлопнул дверь за своей спиной. - Мальчик, иногда ты меня раздражаешь. - Это Вы меня раздражаете! - Так почему бы тебе просто не попадаться мне на глаза? - Это мой дом! Кому хочу попадаться на глаза, тому и попадаюсь! - Ты знаешь, что от наших встреч с твоим отцом зависит судьба вашего семейства? - Судьба нашего семейства не может зависеть от Гитлера! Внутри немца все перевернулось. Он был в курсе, что далеко не многим доставляла удовольствие политика его фюрера, но он, герр Адольф Шольц, служил ему и был предан своему правителю. Вспышка патриотизма вскипела в его арийской крови, мужчина размахнулся и ударил мальчишку по лицу. - Щенок! Да молоко на губах еще не обсохло, чтобы говорить такие вещи! - Не смей, фриц! – Жульен не растерялся и дал ему сдачи. Этот поступок совершенно вывел офицера из себя, он покраснел и оскалился, как хищник перед атакой. Он схватил подростка за волосы и прорычал ему в лицо: - Маленький французский ублюдок! Тебя не научили уважать старших! Немедленно извинись! - Отпусти, фриц! – сквозь слезы боли пропищал Жульен и лягнул немца в ногу. Удар был не сильный, герр Шольц даже не особо его ощутил, только еще больше разозлился. Он грубо бросил мальчика на пол. - Не хочешь по-хорошему, будем по-плохому. Жульен даже не попытался подняться, нагло усмехнулся, глядя на немца снизу вверх. - Да что ты сделаешь? Устроишь тут гестапо? Я буду орать, папа тебя убьет! Герр Шольц гневно выдохнул, наклонился, взял парнишку за волосы и поднял. - Пожалуй, я действительно устрою тебе гестапо. Накрыл ладонью рот Жульена, чтобы тот не кричал, и за волосы потащил того на кровать. Мальчик, протестуя, брыкался и мычал, пытался укусить немцу ладонь, но его челюсти были так крепко стиснуты, что вскоре заныли. Герр Шольц бросил мальчишку на постель и вжал его лицо в подушку. Жульен дергался, хватался за покрывало, наивно надеясь, что сможет вырваться. Его не хватило и на полминуты, он стал задыхаться. Немец душил его еще пару секунд, наконец, взял за волосы и поднял его лицо. Жульен стал жадно хватать ртом воздух. - Будешь еще упрямиться? – гаркнул герр Шольц подростку в ухо. Тот зажмурился, словно ему было противно ощущать немца рядом с собой, и проорал пару французских слов, вряд ли вежливых и доброжелательных. Офицер покрепче сжал его волосы и с силой швырнул на пол. Жульен отлетел, как пушинка. Когда его легкое тело глухо стукнулось о паркет, герр Шольц ударил его тяжелым сапогом в солнечное сплетение. Мальчик оскалился в немом крике, сквозь сомкнутые веки брызнули слезы, спазм сковал его грудь ужасной болью, и он не мог издать ни звука. Кроме того, он не мог дышать. Воздух даже не доходил до его горла. Немец смотрел, как мальчик отчаянно глотает воздух и задыхается, это и поубавило его пыл. Все-таки это был вшивый француз, а не еврей или советский партизан. Кроме того, отец этого француза сидел внизу и выдавал военные тайны его фашистским сослуживцам. Герр Шольц окончательно успокоился, дав себе приказ, что этого мальчишку ни в коем случае нельзя убивать, даже если очень хочется. Его и мучить-то нежелательно. Набрав в легкие побольше воздуха, мужчина сцапал Жульена за жабо. - Потерпи, сейчас пройдет, - с этими словами он поднял подростка на ноги и взял его за плечи. – Успокойся и дыши, - немец тряхнул француза, словно это должно было заставить работать его легкие. Жульен сам перестал дергаться, когда понял, что делает себе только хуже. Страшно бледный, с мокрыми щеками, он беспомощно скулил и делал судорожные вдохи. Наконец, прохладная струйка воздуха проникла в его грудь, боль быстро отступала. Впервые в жизни парнишка оценил всю значимость человеческой дыхательной системы. Ему казалось, что еще пару секунд, и он задохнется. Герр Шольц усадил Жульена на стул и успокаивающе погладил мальчишку по худому плечу. - Все, живой? Француз помедлил, но все же поднял на него мокрые испуганные глаза. Тонкие посиневшие губы дрожали. Он ничего не говорил. Офицер нахмурился. Он бы пережил, если б мальчишка устроил истерику, стал кричать, плакать и звать родителей, если бы он сорвался и побежал жаловаться, но этот ошеломленный взгляд его убивал. В синих глазах, размером на пол-лица от испуга, не таилось ни единого вопроса, на который можно было бы ответить. Поэтому герр Шольц посчитал глупым читать морали и объяснять, зачем он его чуть не задушил. Не было укора. Поэтому немец даже не подумал извиниться. Ни ненависти, ни страха перед жестокостью этого человека. Герр Шольц просто не знал, что сказать Жульену. Он молча смотрел в его неподвижное лицо, ладонь все еще ощущала худенькое плечо под школьным пиджачком. Так и не сказав ни слова, мужчина порывисто выпрямился, развернулся и быстро покинул комнату, захлопнув за собой дверь. Всю ночь его мучили запоздалые мысли о том, что Жульен все расскажет родителям. Нажалуется сестре, которая кокетничает с фрицем, что тот хотел его убить. Конечно, никто не станет обращать внимание на такие мелочи в разгар войны, но появляться в доме мсье Дюперри отныне будет очень неловко. Герр Шольц заснул глубокой ночью, проклиная этих взбалмошных вшивых французов. Весь следующий день офицеры с мсье Дюперри провели в разъездах по парижским конторам. Француз ничем не выдавал то, что он осведомлен о вчерашнем инциденте, так что герр Шольц очень скоро перестал чувствовать себя не в своей тарелке рядом с ним. Он уж было обрадовался, что сегодня его избавят от удовольствия повидаться с буйным семейством, но вечером гостеприимный француз пригласил немецких офицеров на ужин. Два сослуживца, привыкших к ежедневным посиделкам у мсье Дюперри, охотно согласились, герру Шольцу пришлось подчиниться решению большинства. Мужчина решил во что бы то ни стало не покидать общество взрослых, чтобы не встречаться с детьми, но то ли у Жульена был талант подлавливать немца в самый неожиданный момент, то ли он следил за ним, но они встретились у дверей уборной. Офицеры не могли сесть за стол, не помыв руки. Герр Шольц дождался своей очереди и отлучился в ванную, там-то его и сцапал Жульен. Тот открыл дверь – мальчишка стоял перед ним, как столбик. Он, какой-то пасмурный, с осунувшимся лицом, даже не шелохнулся, увидев перед собой вчерашнего незваного гостя, а пристально смотрел на немца, отчего у того сложилось впечатление, что малыш француз все-таки подкараулил его. Мужчина с минуту не отводил глаз от этого посуровевшего лица, которое еще вчера было таким лучистым и наглым. После выяснения отношений он полагал, что Жульен начнет всеми силами избегать его, но поступок мальчика, совершенный только что, тотально сбил офицера с толку. Он понимал, что нужно что-то сказать, хотя бы поздороваться или спросить, что этому шалопаю нужно, но язык как будто онемел. Ненавидящий взгляд ребенка ввергал в панику. Такой взгляд мог убивать не хуже маузера. Что Жульен и сделал. Он вяло, как в замедленной съемке, взял мужчину за плечо, потянулся к нему на цыпочках и коснулся его губ. Герр Шольц только расширил глаза, больше он не смог пошевелить ни одним мускулом тела. Сначала колючий холод, а затем обжигающий жар пробежались по всем конечностям. Легкая рука на плече была почти невесома, чужие губы – мягкие, теплые и сухие, запах мальчишки – металлический, кровавый. Нет, это был собственный нездоровый запах в пересохшем носу. С того момента, когда подросток коснулся его губ, герр Шольц ни разу не вдохнул воздуха – он просто не мог уловить запаха юного француза. Жульен зажмурился с самого начала. Он ждал, что его ударят. Но когда понял, что на его поцелуй никак не собираются реагировать, даже удивился, открыл глаза и нахмурился, плавно оторвался от губ мужчины и опустился на ступни. Только не прошло и доли секунды, как немец подхватил его за талию, затащил в ванную, прижал там к стене и жадно накрыл его рот своими губами, на ходу закрыв дверь. Мальчик не ожидал такой неожиданной атаки, даже перепугался, уперся ручонками офицеру в плечи, но быстро обмяк и обвил руками его шею. Одной рукой герр Шольц обнимал его тонкое угловатое тело за талию, второй властно держал за шею и углублял поцелуй. Жульен расслабился, поддаваясь ощущению. Он отвечал вовсе даже не робко и довольно-таки умело, но все равно детская неуклюжесть и порывистость проскакивали в движениях его языка, челюсти, которая раскрывалась недостаточно широко, когда немец давил на нее, чтобы глубже проникнуть в рот мальчика. Скулы заныли, в поврежденную вчера грудь не поступало достаточно воздуха, Жульен оторвался от поцелуя. Их глаза встретились. Немец смотрел туманно и как-то изумленно, словно не мог поверить в то, что только что имело место быть, прерывисто дышал, сердце дико билось под значком ястреба на кителе. Руки ослабили хватку и нерешительно соскользнули с тела француза – герр Шольц не был уверен в том, что хочет отпустить его, но и продолжать обнимать казалось ему недопустимым. Однако глаза Жульена недобро сверкнули. Едва почувствовав, что офицер отстраняется, он снова порывисто обхватил его шею, поднялся и впился в его губы так неосторожно и с такой силой, что их зубы звонко стукнулись друг о друга. Герр Шольц пошатнулся и отступил на шаг, еле сдержав такой натиск, судорожно подхватил француза под тощенькие ребра и прижал его тельце к своей груди. Мужчина расслабился, прикрыв глаза и горячо выдохнув в лицо подростка, податливо и мягко ответил на поцелуй, потеряв голову и отдаваясь ему целиком и полностью. Только беспутный Жульен опять прервал его блаженство своей очередной выходкой: ничего не объясняя, он вывернулся из рук немца и упорхнул в коридор, оставив того в высшей степени досады и недоумения. Герр Шольц оперся спиной о раковину и накрыл рукой глаза, в которых все потемнело, ноги подкашивались, он весь дрожал. Сегодня победу одержал малолетний тщедушный француз. Это было немыслимо. Хотя и не так плохо, как новость о неожиданном разгроме фашистской армии советскими войсками под Москвой. Офицеры узнали об этом на следующий день и заметно занервничали. Мсье Дюперри тоже был обеспокоен. Он вложил некоторый вклад в то, чтобы немецкое правительство не предвидело такого поворота событий, он был уверен в достоверности полученной информации. А теперь оказалось, что где-то он да промахнулся. Такая оплошность была чревата последствиями. То-то он и не очень обрадовался, когда офицеры навестили его на следующий день. Нужно было срочно что-то решать, чтобы исправить военное положение. После недолгого и напряженного разговора в кабинете офицеры и француз стали куда-то собираться. Даже гостеприимный дом, казалось, погрузился в апатию. Мадам Дюперри выглядела очень бледной и встревоженной, когда провожала мужчин, Жюстин и Жозефина нигде не показывались, только Жульен испуганно выглянул из-за угла, когда офицеры одевались в прихожей. Маленький хитрец мастерски подловил момент и выбрал положение, чтобы его заметил именно герр Шольц. Мужчина увидел прильнувшее к стеночке напуганное существо с грустными щенячьими глазами, и его сердце застучало быстрее от жалости и даже нежности: сын боялся за своего отца, а со стороны последнего не очень-то хорошо было посвящать детей в такие вопросы. Герр Шольц даже отогнал всплывшие мельком воспоминания о событиях вчерашних, позавчерашних, да и обо всех своих стычках с Жульеном. Он приблизился к мальчику и потрепал его по мягким, как пух у цыпленка, волосам. - Что вы сделаете с папа? – пискнул маленький француз, ощущая тяжелую немецкую ладонь на своей голове, от этого прищурив один глаз. Его щеки даже покрылись румянцем от смущения и неловкости. - Ничего. Не волнуйся, - улыбнулся ему герр Шольц. Жульен взял его за рукав плаща и попятился в глубь коридора. Большие глаза, некогда нахальные и насмешливые, теперь полнились каким-то отчаянием. - Папа не виноват! – сказал он с надрывом. - Я же сказал, ничего с ним не случится. - Он старался. Правда, старался! Он не хотел, чтобы вас победили! - Ты глухой? – немца стало это раздражать. – С ним все будет в порядке. - Вы не обманываете? - Зачем мне тебя обманывать? - Вас раздражает, что немецкая армия разбита. А папа не виноват. Это русские. Сердце офицера дернулось при упоминании о врагах. - Что русские? - Они сильные, поэтому победили. Они сильные, даже если их мало. Папа не предатель. Это немцы слабые. - Что?.. Краем глаза герр Шольц заметил дверь, толкнул ее, удостоверился, что там никого нет, и утянул Жульена туда. - Ты хоть понимаешь, что несешь? – мужчина взял француза за галстук и грозно заглянул в его лицо. - Понимаю! – кивнул Жульен, ответив дерзким взглядом. Он хоть и был напуган, но по привычке стал огрызаться. - Нет, не понимаешь. Ты назвал немецкую армию слабой. - А что? - Немецкая армия самая сильная, а немецкая нация – самая великая. - Я знаю, что Гитлер сказал. Только он не прав. Немецкая нация не великая. - Закрой рот, не зли меня! - Но это так! Если вы такие великие, почему вас русские побеждают? Герр Шольц стиснул зубы, и ему снова захотелось убить этого прелестного нахала. А тот завелся, его уже было не остановить. - Русские сильнее, вам их никогда не победить. Никто не виноват, что немцы слабые. Позже герр Шольц в крайнем изумлении будет вспоминать, каким образом этому тощенькому французу за какую-то пару минут удалось превратить его искреннее сочувствие в первобытное бешенство. Привычным жестом он размахнулся и дал Жульену пощечину такой силы, что тот упал на пол. - Вот безмозглая дрянь! Как же ты любишь меня бесить! – немец, шурша плащом, сел мальчику на живот, чтобы удобнее было его избивать, и ударил по лицу еще несколько раз. Жульен вскрикнул и попытался закрыться руками. Герр Шольц вспомнил, что его родители, да и два других немецких офицера находятся не так далеко. Вряд ли они одобрят его методы воспитания детей. Немец уже хотел заткнуть рот ребенка своей перчаткой, но вдруг вспомнил про то, что на нем висит школьный галстук. Им-то он и замотал крепко-накрепко Жульену рот. Пока галстук не распустился, потому что закрепить его было нечем, герр Шольц успел оторвать провод от напольного светильника, оказавшегося неподалеку, и до крови отхлестал мальчишку по плечам и рукам, которыми тот закрывал лицо, иначе попало бы и по нему. Если в прошлый раз следов от избиения не осталось, то теперь на бледных скулах француза стали темнеть синяки. Клочья школьной рубашки пропитались кровью. Герру Шольцу было все равно, как Жульен покажется в таком виде родителям, что он им скажет: немец просто вымещал на нем злость, больше его ничего не волновало. Остановился он только тогда, когда мальчик расплакался навзрыд. Офицер вздохнул с облегчением и решил, что с мелкого француза довольно, отбросил окровавленный шнур, встал на ноги и, чтобы мсье Жульен Дюперри закрепил выученный урок, взял его за волосы и поднял. - А теперь ты повторишь все, что сказал, моим товарищам, а еще своему отцу. - Non!!! - ребенок отчаянно и жалобно запищал и закрыл свое избитое лицо окровавленными руками, расплакался еще сильнее. Герр Шольц победоносно улыбнулся – урок усвоен. Он разжал пальцы на белокурых волосах – Жульен беспомощно рухнул на пол. Немец в последний раз глянул, как тот, всхлипывая и поскуливая, тщетно пытается утереть дрожащими ручонками неудержимые слезы, как жалко намокшая в крови разорванная рубашка прилипает к его плечам. Офицер немного пожалел, что так погорячился, но быстро прогнал эту мысль и поторопился вернуться к покинутым товарищам: оказалось, те уже давно его звали, они куда-то торопились. Никто не знает, как Жульен объяснил родителям и сестре то, что он весь в крови и синяках. Может быть, сочинил, что упал с лестницы или вдруг шутки ради решил перелезть через забор. Может быть, они сами догадались, что его избил кто-то из гостей, даже подозревали, кто именно. Они сами прекрасно видели, что он дерзит герру Шольцу. Ничего удивительного: когда шпион дал большой промах, его сына избить не так уже жалко. Так или иначе, о Жульене вскоре забыли: в Европе свирепствовала война, привычный образ жизни перевернулся с ног на голову, и к этому относились как к самому собой разумеющемуся. Вечером семейство Дюперри, как в лучших традициях, собралось в столовой на ужин. - Я послезавтра уезжаю, - объявил глава семейства. Жена печально взглянула на мужа, старшие дети недовольно загудели. - Куда на этот раз? – спросила мадам Дюперри. - В Англию. - О, Дева Мария, как хорошо, что не в Россию опять! - Папа, а с тобой ничего не случится? – жалобно спросила Жюстин. - Ну что ты, Жу-Жу, что со мной может случиться? - засмеявшись, отец ласково потрепал дочь по волосам. - А ты на сколько, пап? – пробормотал Жульен с набитым ртом, он неловко стягивал спагетти с вилки. - На неделю-две, смотря как работа пойдет. - С этой работой мы тебя почти не видим, - пожаловался сын. - Жу-Жу, ничего не поделаешь, сейчас война. - А если тебя убьют? - Жульен! – сестра стукнула его под столом. - Не говори ерунды! – мать, ставя тарелочку на детский стульчик малышки Жозефины, на ходу треснула сыну подзатыльник. - Жу-Жу, никто меня не убьет, - отец же нежно улыбался, у него был такой беспечный и безмятежный вид, будто он рассказывал, как правильно ухаживать за дамой. – Я сам умру от тоски по своим любимым и родным, - игриво подмигнув детям, он поймал руку жены, которая сидела рядом, и погладил ее. Жульен пристально смотрел на мсье Дюперри, потом пробежался глазами по лицам родителей и сестер, нахмурил брови, ему что-то пришло в голову. - Папа, ты говоришь, послезавтра уезжаешь? - Да, Жу-Жу. - А почему бы нам тогда не сходить куда-нибудь всем вместе? Сегодня или завтра вечером? - Жульен, сегодня уже поздно, - возразила мать. – А куда ты хочешь сходить? - Ну, я не знаю, куда-нибудь. Чтобы вместе, мы ведь опять долго не увидим папу. В театр, например, сходим. - Жози мала для театра. - Ну, в кино… - Жульен, ну какое кино? Сын надул губы и поглядел на сестру взглядом «выручай!». Жюстин посмотрела в его глаза и вздрогнула, слегка помотала головой, словно отговаривая брата, но все же сдалась, вздохнула и улыбнулась матери: - А цирк, маман? В цирке она еще не была. Цирк идеально подойдет. - Ну и в самом деле, моя карамелька, - вмешался мсье Дюперри и начал подлизываться к жене. – Давай сходим в цирк все вместе. Мать, засмеявшись, махнула рукой: - Да вы сами у меня цирк. Так, по инициативе Жульена, семейство Дюперри решило выйти в город следующим вечером, чтобы проводить отца в продолжительную поездку. Только у самой кассы родители заметили, что зачинщика и след простыл, сына нигде не было. Жюстин хмурилась. Девочку грызла совесть. Это она отвлекла родителей и помогла ему сбежать. Ей очень не нравилась его идея посетить пристанище немецких офицеров на авеню де Версаль. Жюстин корила себя за то, что хитростью вытрясла их адрес у отца. Когда раздался звонок в дверь, офицеры насторожились и схватились за маузеры: мало ли, кто мог наведаться к ним на ночь глядя. Все дела были окончены. Друзей, которые захотели бы заглянуть к ним на чай, в Париже тоже не наблюдалось. Благо, если это были другие их сослуживцы, которые пришли доложить срочную новость. Но один из офицеров был крайне разочарован и в то же время удивлен, когда открыл дверь и увидел на пороге мсье Дюперри-младшего. - О, добрый вечер, Жульен! – неловко улыбнулся немец. – Что тебя сюда привело? - Здравствуйте, мне нужен мсье Шольц. Мужчина вскинул брови от неожиданности такого визита, обернулся и крикнул: - Адольф, это к тебе! Герр Шольц с маузером подошел к двери. - А, - только и сказал он, когда увидел мальчишку, и сунул пистолет в кобуру, прикрепленную к ремню брюк-галифе. - Жульен, что-то стряслось? – спросил тот, кто открыл дверь. Мальчик с небольшим испугом помотал головой. - Чего он приперся? – ничего не понимая, немец обратился к герру Шольцу. Тот уже наскоро надел плащ и фуражку. - А черт его знает. Лучше я отведу эту сволочь домой. - Ну ладно, - мужчина пожал плечами, не понимая, почему товарищ так озлоблен на мелкого француза. Он ничего не знал о том, что между ними произошло. - Зачем ты пришел? – спросил герр Шольц Жульена, когда они вышли на мостовую и свернули в переулок. Мальчик молчал. Немец почувствовал дискомфорт. - Что ты делаешь на улице, когда уже темно? Твои родители знают, что ты сбежал? – он задавал вопросы, чтобы как-то отвлечься, а про себя жалел, что вызвался проводить его, нужно было захлопнуть дверь перед его носом. - Ты так и будешь молчать? – крикнул герр Шольц раздраженно, когда снова не дождался ответа, повернул голову в ту сторону, с которой должен был идти француз, но не увидел его. – Что за?.. Жульена нигде не было. - Твою мать, куда ты делся? – позвал мужчина. Пустынная узкая улочка с протяженным рядком угрюмых домов ответила молчанием. Герр Шольц остановился, еще раз внимательно огляделся вокруг. Он заметил, как за столб неподалеку юркнула маленькая тень. - Я не собираюсь играть с тобой в прятки! – объявил мужчина и пошел дальше, шагая размашисто, обиженно и засунув руки в карманы плаща. Позади раздавалось цоканье каблучков: этот странный мальчишка перебегал с одной стороны улицы на другую и прятался за все подряд. Герр Шольц знал, что он идет за ним, поэтому поставил себе цель не обращать на него внимания и просто довести до дому. Так они шли порядком долго, минуя улицы и закоулки, людные и нелюдные, светлые и темные. В конце концов, Жульен сам подбежал к офицеру сзади и ухватился за его локоть. У того чуть не случился сердечный приступ. - Послушай, чего ты добиваешься? – все же спросил герр Шольц. Нет ответа, Жульен только сильнее сдвинул брови. Офицер смотрел на его профиль, на тонкую шапочку, трогательно покрывавшую его светлые волосы, и не мог понять, к чему это все. - Мы с тобой ссорились… - он пытался поставить все точки над и. – Если тебя это беспокоит, я извиняюсь. Жульен крепче нахмурился и поджал губы. - Это…связано с тем, что было…в ванной? Мальчишка гневно фыркнул и перебежал под другую руку мужчины. - Перестань ломать комедию! – крикнул герр Шольц, разозлившись. – Скажи, в чем твоя проблема, и разойдемся! Жульен поднял большие глаза. Он смотрел на немца таким взглядом, что тот почувствовал себя идиотом. Герр Шольц остановился и схватил француза за руку. - Какого хрена ты молчишь? Жульен все смотрел и смотрел на него этим оскорбляющим взглядом, тогда офицер не сдержался и ударил его по лицу, и без того синему от вчерашних побоев. - Эй! – заголосил мальчишка, отшатнувшись. – Не смей меня бить! - Как же ты любишь меня раздражать! – немец ударил его второй раз. – Какого хрена ты ко мне прицепился? Что тебе от меня нужно? – каждый свой вопрос он подкреплял ударом. - Я не скот! Не смей меня бить! – Жульен умудрился выхватить пистолет из-под немецкого плаща и навел дуло на мужчину. - А вот это ты совсем зря сделал! – герр Шольц перехватил его руку и стукнул ребенка в челюсть металлическим стволом. Жульен, зажмурившись, скорее импульсивно спустил курок. Раздался выстрел, который глухим эхом прокатился по темной улице и исчез в небытие. Затихла даже сама тишина. Француз осмелился открыть глаза и увидел согнувшегося немца, держащегося за окровавленное плечо. Мужчина еле слышно хрипел и втягивал воздух сквозь стиснутые зубы, изо всех сил стараясь сдержать крик боли. Жульен испуганно заверещал, выронив маузер и захлопнув руками рот. - Ах сволочонок, ты все-таки меня подстрелил… - ошеломленный и до сих пор не верящий в произошедшее, герр Шольц поднял безумные глаза и оскалился, как издыхающее хищное животное. Жульен, хлопнув ресницами, жалобно затараторил на своем языке, по побитым щекам полились слезы. - Все-все, замолкни, я все равно тебя не понимаю, - отмахнулся немец и здоровой рукой подобрал с брусчатки пистолет. Рука горела и болела адски, но он мог ею шевелить. В плече отлично чувствовался посторонний предмет, но мужчина быстро привык. Он даже успокоился и не злился на француза. В конце концов, офицер сам причинил ему порядком увечий. Вполне справедливо получить пулю в отместку за боль ребенка. Только Жульен, по всей видимости, не считал свой поступок честным, хоть и выстрелил он не нарочно. Он горько плакал и оправдывался на своем французском. Герр Шольц не понимал его лопотания, но полагал, что мальчику очень жаль. - Эй… - позвал мужчина, чуть поморщившись от боли, и сжал окровавленной рукой раненое плечо. Рыдающий Жульен набросился на него и повис на шее. - А, чертенок! – герр Шольц, зажмурив один глаз, подхватил подростка, чтобы тот не касался больной руки. – Пойдем. Не хватало еще, чтобы сюда сбежалась толпа, - и потащил его домой на авеню Эмиля Золя – идти оставалось недолго. Там он надеялся получить помощь от четы Дюперри, но, разумеется, они отсутствовали. Так что помогать вытаскивать пулю и перевязывать плечо офицера пришлось Жульену. Мальчишка все не успокаивался: хныкал и шмыгал носом, его слезы то и дело капали на кожу немца. - Ерунда, - все приговаривал герр Шольц, которого это нытье порядком раздражало, - в сорок первом меня задело, когда взорвался снаряд. В госпитале сказали, что я больше не жилец. Ничего, как видишь. Да прекрати ты выть! - Мне так жаль! – Жульен поднял на него заплаканные синие глаза. – Я не хотел. - Ничего страшного. Перестань, - устало вздохнул мужчина и вяло похлопал подростка по костлявому плечу. Жульен ухватился за его руку, как цепляется за ткань маленький котенок, который только учится заползать с помощью лапок и когтей на высокий диван, и трогательно обвил руками его шею. - Мне больно, - немец повел перевязанным плечом, чтобы Жульен не давил на него, и положил ладонь на поясницу француза. - Мне очень жаль… - все повторял и повторял парнишка. Герр Шольц вздохнул: как же он устал от этого ребенка! Не было уже сил кричать на него, толкать и бить. Впрочем, плачущим и насквозь виноватым он нравился немцу больше, чем язвительным и беспардонным. Здоровое плечо мужчины было мокрым от слез Жульена, от его дыхания, слюны, которой он заляпал всю кожу. Его челка щекотала и кололась. По идее, у него должны быть мягкие волосы. Как у всех стройных синеглазых красавцев блондинов. Герр Шольц положил раненую руку на его затылок и слабо погладил по голове. Ничего особенного, волосы как волосы. И ребенок как ребенок: сначала дерзит и придурковато себя ведет, а потом плачет и ни в какую не успокаивается. Офицер туманно наблюдал за своей рукой, машинально скользящей по волосам и спине француза. Так было спокойно. Тихо ныло одно плечо, Жульен всхлипывал на втором, а на душе царила безмятежность и чуть ли не любовь к этому миру. Герр Шольц повернул голову и легонько коснулся губами виска мальчика. По щекотке на своей шее немец сообразил, что подросток зажмурился: его мокрые ресницы кололи кожу. Мужчина провел рукой по его щеке, как бы прося француза поднять глаза. Жульен неуверенно посмотрел на него. Заплаканные синие глаза, лицо – всех цветов радуги от побоев, наверное, болит. Не следовало так уродовать его. Словно извиняясь, герр Шольц аккуратно поцеловал губы ребенка. Жульен опустил веки, почувствовав его прикосновение, и снова разомкнул слипшиеся ресницы, когда мужчина отстранился. Их глаза встретились: синие, как цвет французского флага, и небесно-голубые, знак истинно арийской крови. Мальчик невесомо провел по щеке немца теплой мокрой ладошкой, тот неуверенно, едва заметно потерся об нее и поцеловал француза в запястье. Жульен плавно скользнул руками и снова обвил шею офицера, трогательно поцеловал того в подбородок холодными губами. Герра Шольца пробрала дрожь, а по позвоночнику побежали морозные мурашки, заныло в животе. Так бывает, когда нежишь котенка, а он мурлычет тебе куда-нибудь в шею или в ухо. Мужчина потерся носом о его теплые волосы, полной грудью вдохнул их еле уловимый аромат и стал спускать цепочку легких поцелуев по лицу мальчика к его шее. Жульен охотно поддался ему и наклонил голову. Немец быстро увлекся и вскоре впился в его кожу, оставляя на ней небольшой засос. Шеи ему показалось мало: недолго повозившись с французским жабо, он пальцами стянул рубашку с плеча юноши и вздрогнул, увидев на нем следы вчерашнего провода от лампы. Ему стало интересно, что же у того с руками, ведь вчера он исхлестал их в кровь. Герр Шольц мягко спустил с него пиджачок и расстегнул тоненькую рубашку, видимо, выходную, - слишком уж она была нарядна. Легкая ткань скользнула по кровоподтекам и царапинам, на секунду зацепилась за бинты, обтягивающие худые руки, только потом упала вниз. Немец присмотрелся к ранам на теле мальчика. О нем позаботились: царапины были замазаны йодом, руки перевязаны, только большой синяк цвета спелой сливы темнел на груди: третьего дня немец ударил его сапогом в солнечное сплетение. Мужчина туманно смотрел на это тоненькое изуродованное тело, водил ладонями по ранам, бинтам и синякам, и его грызла совесть. Даже сердце забилось быстрее, словно зверек, рвущийся из клетки, подальше от этого ужаса и позора. Оба покалечены и перевязаны, они вымотались, - как после кровопролитного боя. Оба с характерами, оба по-своему опасны. Никто не победил, никто не проиграл, - ничья и перемирие. Заменяя белый флаг поцелуем, герр Шольц приник к губам Жульена, высохших от его громкого горячего дыхания. Сопя, как и подобает ребенку после плача, мальчик порывисто ответил. Немец прижал его к своей груди за лопатки, руки француза оказались трогательно стиснуты между их телами. Мужчина надавил на его челюсти и заставил открыть рот, Жульен умело сплелся с его языком. Наверняка в чем-то он был опытен, этот шустрый француз. Может быть, нахватался в школе. Герр Шольц бы даже не удивился, если б они с сестрой тренировались друг на дружке. Как бы там ни было, целоваться и ласкаться Жульен умел. Только вряд ли с взрослыми мужчинами, потому что заметная дрожь и нервозность выдавали тот факт, что он не привык к этим играм с таким контингентом. С все увеличивающейся жадностью немец водил руками по его полуголому худенькому тельцу. Оно было долговязым и совсем неокрепшим в силу переходного возраста, но наверняка, когда Жульен подрастет, у него будут широкие острые плечи и красиво сложенная фигура немецкого офицера с узкими бедрами. Он будет высоким и элегантно худощавым. И ему очень к лицу будет фашистский китель и фуражка. Но это лет через десять, сейчас он просто длиннорукий тощий мальчишка. Герр Шольц уронил его на диван, на котором они сидели, пока вытаскивали пулю из плеча немца. Жульен тихо вздрогнул, но напугался мало. Он смутно представлял, к чему все идет. Просто получал удовольствие от ласк и близости своего врага, сам с любопытством гулял пальчиками по стройной спине, мускулистым рукам и сильной груди. Прикосновения к телу взрослого мужчины, немца, который умеет пользоваться оружием и не раз бывал в схватке с советскими солдатами, были ему страшно интересны. А то, что этот человек трогает его, совсем кружило голову. Герр Шольц пылко целовал его раненые плечи и руки, крепкие широкие ладони гладили слабую грудь юного француза, скользя по его ребрам и задевая крохотные розовые соски. Его кожа отдавала едва уловимым ароматом. Наверное, все французы вкусно пахли. Можно было подумать, они уже рождались с капельками нежных духов в своей крови. Аромат исходил от самой кожи и был так же естественен, как запах пота. Ненавязчивый, не приторный, просто сладковатый и легкий, как весенний ветерок. Почему-то горячий у шеи, холодный у груди, а нежно-теплый у плоского щенячьего живота, к которому герр Шольц самозабвенно прикладывался губами. Жульен стонал и извивался от его прикосновений, хотя по нему было видно, что он не в полной мере осознает то, что происходит. Даже когда немец стянул брюки с его худых длинных ног, мальчик не придал этому значения. Он был опьянен ласками, только этим можно было объяснить его спокойное, податливое поведение. Ощущение реальности вернулось к нему только тогда, когда офицер вошел в его тело. Резко, безжалостно и очень больно он ворвался на всю глубину, даже не предупредив. Жульен распахнул синие глаза, а когда накат рвущей боли во всей своей полноте дошел до него, он зажмурился и жалобно запищал. Герр Шольц испуганно посмотрел в его лицо. Француз заливался слезами и о чем-то скороговоркой умолял на своем языке, пытаясь оттолкнуть немца дрожащими руками. Мужчина с досадой сдвинул брови: он вовсе не хотел делать Жульену больно. Опыта с парнями у него не было, следовательно, он не знал наверняка, что с ними все происходит несколько по-другому. Они тугие и узкие, в отличие от женщин, и во время полового акта им очень легко причинить боль. Офицеру пришлось выйти из мальчика, с неохотой он покинул горячую узкую плоть, находиться в которой было несказанно приятно. Жульен разрыдался и стал вырываться, но герр Шольц не дал ему сбежать. - Прости, я не хотел, чтобы тебе было больно, - прошептал он и поцеловал француза в щеку. Тот все плакал и пищал на своем языке, не переставая сопротивляться, но его попытки становились все слабее и слабее. Он успокоился, когда боль прошла, всхлипнул и утер рукой мокрые глаза, робко посмотрел на немца. - Все? Прошло? – улыбнулся мужчина. Жульен сдвинул брови, так как не понял, что он сказал. Герр Шольц с той же нежной улыбкой легонько поцеловал его соленые губы. Парнишка попытался отстраниться, но офицер ему не позволил. Принужденный ответить на поцелуй, Жульен прикрыл глаза и полностью обмяк. Его юное сердечко часто билось, издавая глухой быстрый стук в груди, чуть-чуть подрагивали плечи. Если не считать этого, он был спокоен. Еще жгло и побаливало в потревоженном только что месте. Ему бы сейчас очень хотелось лечь в свою постель, свернуться клубочком и заснуть, но на его теле лежал немец, обнимал, шепча прямо в ухо что-то ласковое на своем грубом языке, и никуда не пускал. Видимо, он вознамерился любой ценой продолжить начатое. - Нет! – тихо и отчаянно попросил Жульен, когда мужчина снова попытался проникнуть в него. - Тише. Потерпи немного, сейчас пройдет. Погружаясь в тугое тело, с каждым сантиметром герр Шольц все больше беспокоился. До того было узко, что приходилось применять силу, чтобы войти, даже несмотря на то, что мышцы были растянуты при первом толчке. Жульен опять заплакал. Скорее, просто от страха. По его лицу нельзя было сказать, что ему было так же больно, как в самом начале. - Ну, успокойся, все же хорошо, - оказавшись полностью в этом юном теле, герр Шольц попытался привести мальчика в чувства и погладил по щеке. Жульен коротко пискнул на французском. - Больно? – переспросил немец, вытирая пальцем его щеки. - Да, - всхлипнул мальчик и добавил что-то, сопроводив свое жалобное мяуканье отталкиванием мужчины в плечи. Нетрудно было догадаться, что он просит выйти из него, но герр Шольц не собирался прекращать. - Потерпи. Я буду осторожен, - словно надеясь успокоить, мужчина мягко коснулся его губ своими, и неторопливо начал движение бедрами. - Не надо! – зарыдал Жульен, едва почувствовав скольжение. - Тшшш… - немец стал целовать его соленые щеки, мокрые колючие ресницы, дрожащие губы, чтобы как-то отвлечь от слез, от боли и дискомфорта, дать понять, что ничего страшного не происходит. Ему самому было неудобно. Узость и сухость внутри мешали двигаться, и скольжение доводило чувствительные стенки полового члена до жжения. Он двигался медленно. Жульен сильно плакал и причитал на французском первые три толчка, затем как-то притих, прислушиваясь к тому, что происходит с его телом. Внутри не так больно, как с самого начала, а вполне терпимо. Просто жжет и очень непривычно, так и хочется вытолкнуть посторонний предмет, но он не поддается, преодолевает сопротивления юного организма и двигается в своем ритме. На слабую грудь давит крепкое тело немца, его сила заставляет двигаться в такт с ним, диванчик тихо и спокойно поскрипывает. Жульен дышит все глубже и громче, с каждым толчком понимая, что не так уж все и плохо. Прикусив губу и зажмурившись, он робко ухватился за лопатки немца и прижался к нему. Сам боясь своих же действий, он жалобно заскулил. Он льнул к мужчине все плотнее, словно спасаясь от этого страха, обвил тонкими стройными ногами его поясницу – грубая ткань брюк-галифе терла кожу. Он привыкал и все больше расслаблялся, герр Шольц с каждым толчком двигался быстрее: половые выделения смазывали стенки, и становилось легче скользить. Такое ускорение страшило Жульена, но вместе с тем он сам желал этого. Страсть и напор немецкого офицера заводили его. Когда движения стали настолько быстрыми, что парнишка не успевал к ним привыкнуть, он перепугался. Ему казалось, что что-то идет не так. Попытался пискнуть, чтобы немец был осторожнее, но герр Шольц заткнул ему рот поцелуем, и Жульен жарко ответил, позабыв про страх. Их языки сплелись, во рту хлюпала слюна. Офицер проникал в подростка так глубоко, что последний ощущал легкую давящую боль глубоко в животе. Каждое движение задевало чувствительную точку, Жульена пробивала крупная дрожь при касании ее. Толчки были невыносимо быстрыми и сильными, воздуха катастрофически не хватало, и грудь болела при глубоких вдохах, внутри жгло уже до боли, низ живота почти разрывало от переполнения. Француз жалобно скулил и кусал губы, оставляя на мягкой коже белые следы. Настал момент, когда в его глазах покраснело, а по телу пробежался электрический заряд, оставляя холодные покалывания в ногах и кончиках пальцев. Жульен соскользнул ослабевшими руками и ногами с тела немца, тот дернулся в последний раз в беззащитное податливое тело и выпустил в него обильную густую жидкость. Жульен зашипел от жжения в растертых стенках. Герр Шольц поцеловал его в уголок скалящегося рта. - Все, - прошептал он. Жульен, все еще тяжело дыша, сглотнул и посмотрел на мужчину во все глаза, то ли недоверчиво, то ли испуганно. Зажмурился, сдерживая слезы, и снова разомкнул ресницы. Офицер ласково погладил его по щеке и напоследок подарил поцелуй в губы. Полчаса они просто лежали в обнимку, грея и поглаживая друг друга. - Я пойду, - сказал герр Шольц, поднимаясь. - Родители скоро придут, - отозвался Жульен, печально глядя куда-то в сторону. Мужчина надел черную майку, которую снял, когда лечили его плечо. С неудовольствием вспомнил, что оно болит. - Убери этот бардак, - немец кивнул на журнальный столик: там валялись окровавленные бинты, развороченная аптечка и одиноко поблескивающая сквозь подтеки бурой засохшей жидкости пуля. Жульен неохотно сел на диване. Герр Шольц надел плащ и фуражку и ушел, бросив на пороге: - Ауф Видерзейн. Следующее утро было проведено в спешке, сборах и слезных прощаниях: мсье Дюперри уезжал на разведку в Англию. В полдень за ним заехали немецкие офицеры. Они тоже покидали Францию и вышли попрощаться с гостеприимным семейством французского сослуживца. Герр Шольц избегал мрачного в это утро Жульена и иногда бросал на него виноватые взгляды. Но настала его очередь попрощаться и с ним, чтобы не вызвать подозрения у взрослых. Немец протянул ему руку. - Вы тоже уезжаете? – спросил мальчик, вяло пожимая его ладонь и не показывая глаз. - Да… - А вернетесь? - Нет. - А когда кончится война? Герр Шольц помолчал, потом ответил: - Нет. Жульен поднял глаза и недобро посмотрел на него. - Почему? Офицер глядел на него и не мог найти в себе силы ответить. Наконец, справившись с волнением, спокойно сказал, как ни в чем не бывало: - У меня жена и двое детей в Дрездене. Я вернусь к ним. - Понятно, - голос Жульена оборвался. Худые пальцы выскользнули из кожаной печатки. Мальчик медленно, будто получил передозировку успокоительного, развернулся и пошел прочь. - Жульен! – позвал герр Шольц, но бесполезно. Он хотел еще раз увидеть его лицо, хотел извиниться, но случиться этому было не суждено. Даже когда их служебный автомобиль сворачивал с авеню Эмиля Золя, офицер все оборачивался на миловидный дом мсье Дюперри, уже исчезнувший из виду, словно сквозь стены мужчина хотел увидеть этого худого светловолосого мальчишку с побитым лицом и перебинтованными руками под тонкой белой рубашкой с жабо, грустно сидящего за письменным столом в своей комнате на втором этаже. Адольф Шольц еще долго будет вспоминать его и пытаться понять, что же было между ними, почему эти вшивые французы такие странные и почему Жульен – самый странный из них? Чего он хотел? Почему нарочно злил, а затем преследовал? Почему виновато плакал, когда выпустил пулю? Почему позволил произойти тому, что произошло? Может быть, влюбился? Почему бы нет, кто теперь знает?..