Лаванда

Солнечный свет обильно затопил комнату, обнажая каждую пылинку, дрожащую в воздухе. Гермиона поднимает ресницы. Холодный взгляд мгновенно прорезает виски, спрятанные в копне непослушных волос. Гриффиндорка улыбается. Улыбается так, как улыбалась только ему - с искрами в радужках злато-карих глаз, с бледными ямочками вокруг губ. Ведь лишь она знает, что скрывается за этим неприступным стальным взглядом, готовым превратить целое море в один сплошной кусок льда. Уголок рта слизеринца дергается вверх. Он узнает ее. Быть может, даже чувствует ее дыхание и запах. Тот самый запах весенней лаванды, такой свежий и терпкий. Он помнил, как впервые почувствовал его в своем горле, сходя с ума от неопытного влажного языка Грейнджер у себя во рту. Девушка осторожно касается пальцами бледного лба блондина, ожидая реакции, которой не последует. Она знала, что не последует. Слизеринец хмурится, поморщив нос. - Прекрати, Грейнджер. Прекрасно знаешь, что не почувствую ни грамма, - прошипел Малфой. Гермиона одернула руку. Она так хотела, чтобы он снова чувствовал. Чувствовал то, что было его наркотиком, желанием, смыслом. Но больше не мог. - Зато я чувствую, Драко, - с болью прошептала девушка, гневно проклиная горький ком во рту. - А... помнишь наше первое Рождество? Блондин молча смотрел сквозь нее. Конечно, он помнил. Даже сейчас, когда он чувствовал себя бесполезной старой вещью со странной пустотой внутри. Ее запах навсегда впечатался в его внутренности. - Не спишь? - Драко, что ты здесь делаешь? - Соскучился. - Мы не виделись всего пол часа, - сонно улыбнулась гриффиндорка. - Слишком долго. Чувствуя, что теряет контроль, Малфой нежно впивается в шею Грейнджер, прижав хрупкую талию к себе. - Я тоже соскучилась. Его язык настойчиво проникает внутрь, а она не смеет сопротивляться, встречая его влажными губами. Каждое неловкое касание гриффиндорки прожигает в мыслях блондина яростное желание, граничащее с безумием. Ее рука скользит ниже. Обхватывает плотную ткань джинс, так неуверенно. Так по-Грейнджерски. Чтотытворишь, Гермиона, тыбызнала. Из его горла вырывается стон, больше походивший на животный рык. Пальцы Гермионы обхватывают напряженный член Малфоя, нежно натягивая кожу. Движение. - Ты моя, моя... - слова вырываются с трудом, заплетаясь на языке. Руки блуждают по острым коленям Гермионы, вздернув клетчатую юбку с бедер. Шатенка дышит слишком часто. Пробует его запах, зарывается в платиновые волосы тоненькими пальцами. - Драко... Пусть она замолчит. Пусть прекратит это. Если еще раз она так назовет его имя, Малфой прекратит отвечать за себя. Резкий толчок. Внутри нее так узко. Он чувствует ее плоть каждой клеткой своего тела, думая, что взорвется, если сейчас отпустит ее. Малфой двигается быстрее, сдерживает звериное рычание где-то внутри себя, чтобы слышать ее дурманящие стоны. - Прошу, быстрее... Быстрее, - тихо скулит гриффиндорка, упиваясь дурманящим ароматом мускуса и мяты. Драко кусает напряженный сосок девушки, ускоряя движения. Страстно, глубоко, влажно. - Драко... Оргазм мгновенно настигает обоих. Терпкие разряды наслаждения растекаются от живота к самым отдаленным точкам тел, пробираясь в самые потайные уголки мозга. Драко Малфой едва заметно касается губами ее лба. Прижимает разгоряченную Грейнджер к себе. - С Рождеством. Слизеринец опустошенно смотрит на Гермиону. Вспоминая. Представляя. Чувствуя. Пойми наконец, глупышка, яхочучтобытыжила. Без этой каждодневной злобы на то, что ты могла бы все изменить. Ты ничего не могла. И не сможешь теперь. - Я не помню, Грейнджер, - холодно ответил Малфой, сверкая замораживающим взглядом. - Прошу, убирайся. Гермиона тяжело вздыхает, давая ему возможность почувствовать эти слабые нотки лаванды. В последний раз. Касается губами холодной позолоченной рамы. Драко крепко сжал руки, провожая слухом стихающие шаги Грейнджер. Солнце уронило несколько лучей на его портрет, отчего слизеринец с болью зажмурился, скрывшись в глубине картины.