POV: Джамия.
Здесь. Я не жила. Но была тут. Я всегда любила большие города.
***
Мой Дом остался за много верст от острова, на котором многие работяги мечтают провести отпуск. Пыльный, грязный, но любимый Дом со всеми близкими людьми. Далеко. Лето прошло в медленном течении тоски по дому. Но вместе с последним днем августа в распахнутую настежь дверь влетело что-то воодушевляющее, новое, до мурашек несуразное и странное. Это был сначала силуэт, ослепленный бликами заходящего солнца, а потом просто черная тень. Она была вся в черном. Волосы угольно-черные, местами выжженные; мешковатая черная майка и узкие черные джинсы. В руках драный рюкзак. А запястья скрывали темно-серые напульсники. Ее лицо было словно каменное, не способное выражать эмоции. Глаза, мешки под которыми были неумело замаскированы, а тушь размазана. Искусанные в кровь губы. Небрежные порезы на щеке и носу (не считая мелких царапин и синяков по всему телу). Казалось, тут просто не за что зацепиться. Эта девочка отталкивала всем своим видом. Но в последний момент я заметила на ее руке рисунок ночного звездного неба. Ее звали Линдси. Лето сменилось осенью. А она все жила со мной в одном помещении. Но никогда не была по-настоящему здесь. Как и я. Она сидела в комнате днями, я не видела ее относительно никогда, продолжая искать себя в искусственных дебрях нового места. Лишающего свободы острова. В один из зябких дней октября я вернулась домой поздней ночью. Было еще темно, но уже пахло рассветом, свежестью, осенней гнилью и тишиной. Следуя непонятному порыву желания, прошла по темному коридору на кухню. И остановилась в проходе. Кухня была окутана серовато-голубым дымом от вишневых Marlboro, несмотря на открытую форточку; слабые дуновения ветерка закручивали дым в невероятные спирали. Отблески луны освещали через форточку кухню, отбрасывая блики на дым и превращая пылинки в настоящие падающие звезды. Там был еще силуэт. Танцующий силуэт. Нет, это не было танцем. Это было нечто большее, таинственное и секретное, личное. Лицо силуэта иногда попадало под дорожку лунного света: четкий контур губ, искривленная переносица, закрытые веки, окаймленные редкими ресницами и глубокими мешками. Она еле шевелила губами, напевая что-то, веки дрожали, а с губы по подбородку и далее – на пол бежала тонкая струйка алой крови. Она, девочка с небосводом на руке создала свою собственную вселенную прямо посреди старой кухни. Ее силуэт терялся в дыму и снова выплывал на свет, извиваясь в плавных, а иногда - резких движениях. А потом она направилась ко мне, продолжая танцевать. На ней была только длинная футболка. На запястьях видны шрамы и отрывки смазанных цитат. Между губ у нее стиснута сигарета, а в руке – бокал с красным вином. Зрачки были неестественно расширены, но она не была под кайфом. Она не сказала ни слова. Просто подошла слишком близко и, вовлекая в танец, целовала. Целовала танцуя, молча. В губы, шею, щеки, нос. И в этом танце была жизнь. Мы извивались в струях дыма, смешавшихся уже с лунным светом. Я слизывала с ее губ металлическую горячую кровь и вино. Она делилась со мной сигаретным дымом с привкусом вишни. И танцем. Здесь была вся галактика.***
Мы провели вместе два года. Мы любили большие города. Уже вместе, но поодиночке. И были одинокими лишенными свободы вместе. Мы искали задатки большого города на маленьком островке. Но нигде не было ничего. Только иллюзии счастья, красоты и великолепия. Воздух был чист, но сперт. А люди улыбчивыми, но пустыми. Мы всегда любили большие города. И потеряли свой дом. Он остался в большом городе. Наши души остались в тех городах, но сами мы были здесь. Нигде. Но я возвращалась домой. А она оставалась там. На закате нашего последнего дня она сказала, что не сможет уехать отсюда. Солнце садилось. Она сказала, что теперь она здесь навсегда. Она говорила, что оставила там свое сердце и душу, а тело отвезли сюда. Она сказала, что там осталось ее детство, ее привычки и эмоции. Она сказала, что там, в каждой трещинке и каждой пылинке ее маленькой квартирки остался ее дом. Солнце ослепило нас. Она сказала, что ее большом городе осталась вся ее семья и все близкие люди. Их жизни под тяжелыми камнями. Там осталось все, что было для нее домом. Она сказала, что не чувствует ничего. Она сказала, что оставила свой дом. А я сказала, что люблю ее. Солнце село.***
Солнце село. Также, как и год назад. В рукаве у меня фото со старенького полароида, на котором кухня, плененная дымом. И я сижу на крыше своего Дома. В зубах сигарета, а этажом ниже меня ждут мои друзья. И в голове одно слово. Дом. Дом, который она заслуживала куда больше, чем я. Они называли это реабилитацией.