Ниже ничего не осталось

      Ты приходишь домой, когда на часах уже три ночи, алкоголь производит странные шумы в твоей голове, короткое платье оборвано, между бёдер саднит после очередного уёбка (который и оборвал платье, чертов мудак), босые ноги покрыты кровящими мозолями, а туфли, эти жуткие красные орудия пытки, ты держишь в руках.       Ты надеялась, что твой любовник спит, но вот он выходит к тебе, кожа посеревшая, сухая, как бумага, из-за всякого дерьма, что ты на нем испытываешь, прежде чем подсаживаться самой (чего ты почти никогда не делаешь бог знает почему), он смотрит на тебя своими впавшими глазами, полными странной нежности, он словно ожидал, словно знал, что ты придешь именно сейчас, и ты видишь за стеклом зрачков дряблые нити его души, за которые, чтобы хоть что-то сыграть, нужно дёргать подобно обезумевшему арфисту. Его движения слишком медленные, заторможенные, он поднимает руки, словно приглашая в объятия, вяло говорит «Привет, любимая», пустая улыбка как туман блуждает в глазах, а ты смотришь на него, чувствуя жалость и отвращение.       Он игрушка, и даже сам этого не понимает, потому что ты для него не кукловод с тысячью нитей, не властный и агрессивный спрут, тянущий безропотное тело в свою подводную нору, ледяное и тёмное логово на самом дне Марианской впадины, но Богиня, высшее существо, мать и отец в одном лице. Если бы не ты, то кто бы выворачивал его наизнанку, кто бы подчинил его себе, кто бы дал ему то, что он хочет?       Этот ебаный наркоман, готовый выпотрошить себя в твою честь, от которой уже ничего не осталось, сейчас так тих и спокоен, как никогда за всю свою блядскую жизнь не был. И от этой мысли хочется не то блевануть и вырвать собственное сердце, не то сожрать его целиком, однако ты лишь роняешь сбитые туфли на линолеум, и под глухой стук поворачиваешься к нему, нежно улыбаешься и говоришь: «У меня есть кое-что для тебя».       Всё происходит слишком быстро.       Ты пьяна, и поэтому, когда вы уже на кровати, полуобнаженные, а ты облизываешь его шею и грубо кусаешь самые нежные точки, уже совершенно не помнишь, как вы перешли к действию, помнишь лишь, что сначала влажным и неаккуратным поцелуем протолкнула в него новые таблетки.       Ты спускаешься ниже, тянешь зубами кожу его живота, но он слишком слаб и слишком накачан наркотой, чтобы ощущать боль, и издает хриплый короткий стон, от которого всё внутри сводит и сжигает волной похоти.       Ты резко сдираешь с него грязные, штопанные-перештопанные семейники и сразу берешь в рот еще не до конца затвердевший член, и отсасываешь быстро, грубо, не заботясь о том, чтобы хоть как-то прятать зубы, а ему, кажется, вообще плевать, он как шлюха растопыривает ноги и стонет, будто он не грязный нарик, а элитная порноактриса, из-за чего в тебе поднимаются горячие волны ненависти и желания. Ты слегка отодвигаешь крайнюю плоть зубами и прикусываешь, отчего он чуть ли не переходит на ультразвук, и ты обломанными ногтями правой руки впиваешься в кожу его бедер, оставляя глубокие и болезненные на вид царапины, пока левой сжимаешь собственный клитор.       В конце концов ты видишь по его лицу, что он сейчас кончит (да у него же глаза в кучку собираются, Господи), отчего ты сразу же отстраняешься и тянешься к его лицу, одаривая сомнительного качества поцелуем, в то же время как влажной, хотя и недостаточно, вагиной садишься сверху на его член. Из-за недостатка смазки вход неприятно жжёт, но головка упирается во что-то внутри тебя, а ствол идеально надавливает на задний свод влагалища, отчего у тебя совершенно сносит крышу, и ты начинаешь торопливые, рваные движения, и буквально вгрызаешься в губы своего любовника, а он почти плачет от того, как ему сейчас хорошо, не понимая, что всё в вашей жизни абсолютно дерьмово.       Твои мысли крутятся как тысячи бешеных белок в одной огромной вертушке, и про себя ты до неприличия громко взываешь к Богу, в которого не веришь, когда член надавливает на эту странную точку внутри, что приносит неизмеримо огромное количество животного сладострастия.       Жаркие волны и мурашки пробегают по бедрам и спине каждый раз, когда ты насаживаешься до конца, ты всё сильнее и точнее ощущаешь каждое его движение внутри себя, и в конце концов всё твоё нутро сжимается, а ты стонешь так громко, что кажется, будто каждая клеточка твоего организма издаёт то низкий, утробный звук, то почти что плач. Всё это смешивается, и, видимо, так отдаётся в его теле, что он с диким воем кончает внутрь, взяв тебя за бедра и насаживая ещё сильнее, чем ты сама могла бы.       Он отрубается сразу же, и ты идёшь в душ, чтобы вымыть из себя остатки его кончи.       «Возможно, менструации в этом месяце не будет», говоришь ты своему безразличному отражению в зеркале. Оно мягко улыбается тебе, и ты ощущаешь странную тяжесть в груди.       Вы оба пали столь низко, что ни одна живая душа не решится протянуть вам руку, да и не нужна вам эти боязливая помощь каких-то сердобольных незнакомцев, уж во всяком случае тебе-то точно не нужна.       Потому что ниже уже ничего не осталось.