Рубец

      Размытые тени впивались в сырую почву; листья набухли от дождя, на камнях поблескивал бархат мха, а трава покрылась каплями росы. Воздух сырой и пресный, в нос ударял неприятный терпкий весенний запах. Столбы дыма вбивались в серое небо, на котором рассеялись чернеющие перистые тучи и слабое кислое свечение солнца.       Холодно. Колючие ветви покачивал свежий ветер и его вой терялся между стволами огромных сосен и тернистыми выступами холмов. В этот Тордаг* все вокруг не кипело жаркой работой, от которой на руках набухали кровавые мозоли, сегодня на улицах было тихо. Свежо.       Захлопнутые створки окон постукивали от порывов ветра, а сквозь щели пробивался слабый желтоватый свет. С крыш со всплесками сбегала ледяная вода прямо на потемневшую древесину порогов и образовавшиеся грязные лужи. День был сер и скучен.       Леность, казалось, овладела каждым: не только человеком, но и драконом. Эти хвостатые мерзавцы с ноющим шипением устроились на скользких мокрых крышах, постоянно съезжали, но упорно забирались обратно, создавая внутри домов настоящие вспышки огромного шума, точно кто-то стучал по пустой бочке. Возмущенные оклики хозяев заставляли их лишь брезгливо махнуть хвостом и снова сложить голову на когтистых лапах. А потом они опять съезжали, цепляясь за выпирающую черепицу, которая в прекрасный момент трескалась и звонко катилась вниз, то хлюпаясь в лужу, то – БАМ! – ударяясь в чей-то шлем.       — Ох, неблагодарные существа, – раздалось бурчание внизу. – Кормишь их, поишь, а они тебя избивают.       — Они это случайно, – заметил другой. – Им бы свое место на крыше сделать, чтобы они не скатывались вниз.       Задирака, с недовольством подняв голову и держа руку на шлеме, быстро обогнул дом и спиной вперед сделал пару шагов, чтобы увидеть того, от кого ему прилетело. Иккинг медленно последовал за ним и остановился рядом.       Карниз скрывал весь вид; у крыши точно были рога, прорезающие темное небо. Торстон подпрыгнул.       — Почему я его не вижу? – недоуменно проворчал он, вытягивая шею и поднимаясь на носочки после неудачного прыжка.       Иккинг, скрестив руки на груди, пожал плечами.       — Может, ты просто слишком низкий, – сказал он.       Задирака сделал ещё пару шагов назад, с хлюпаньем остановившись в неглубокой луже.       — Ага!       Он довольный собой ткнул пальцем в угловатую крышу и покачал головой, точно порицая дракона.       — Ужасное Чудовище, так и знал, – говорил он, цокая. – Бесстыдник. Ну, мистер Чудовище, я с тобой ещё завтра не поговорю!       Торстон угрожающе вскинул кулак и тут же поспешил уйти подальше от этого дома. Иккинг, переводя недоуменный взгляд с крыши на друга, быстрыми шагами поспешил за последним.       Задирака всегда умел эффектно и быстро скрываться с места преступления: только рассерженный житель зацепит его взглядом, как тот уже убегал на другой архипелаг, прихватив в придачу сестру. В этом они точно были мастера, тут не поспоришь. За несколько секунд юноша успел скрыться на пять домов вперед да так лихо, что Иккинг чуть было не оставил попытки найти его. Но Торстон вдруг сам увел его в какой-то поворот, опасливо оглядываясь.       Иккинг следил за его действиями чуть насмешливо, с легкой улыбкой.       — Так, нечего тут, – тут же сказал Торстон, заметив взгляд друга. – Чудовища имеют дурную привычку обижаться на любой крик и мстить. Я удивляюсь, как Сморкала ещё жив.       — Я больше удивляюсь, как Кривоклык до сих пор жив, – признался Хэддок.       Задирака согласно кивнул и снова обернулся, когда позади что-то грохнуло. Всего лишь ведро опрокинулось под мощным порывом. Иккинг, скрывая улыбку, приложил ладонь к губам, но Торстон тут же с подозрением прищурился, и тот невольно прыснул от смеха.       — Прости, – спешно сказал он. – Просто, видел бы ты себя со стороны.       Иккинг негромко рассмеялся под сердитым взглядом Задираки и для собственной безопасности попытался отойти на пару шагов, но Торстон взял его за локоть и молча повел за собой.       — Нет, ты все равно должен знать, что если вдруг на тебя нападет дракон, то мы всегда поможем. Вообще, куда ты…       Резкий звон заставил Задираку вновь обернуться и сильнее стиснуть руку друга – это и спасло Иккинга от падения.       Хэддок чуть подпрыгивал на здоровой ноге, выставив ладони вперед, чтобы удержать равновесие, и с болезненным шипением пытался перенести вес на протезированную ногу.       — Боги меня терпеть не могут, – раздраженно проговорил он и выдернул руку из хватки Задираки.       Тот стоял скованно, внимательно наблюдая за действиями Иккинга, который, заметно похрамывая, сел на опрокинутую ржавую бочку и с настоящей ненавистью взглянул на впитавшийся в податливую землю булыжник, о который запнулся.       — Чувак, – проговорил Торстон, оценивающе кивая, – да ты чуть не убился. Значит ли это, что я спас тебе жизнь?       Задирака задумчиво провел большим пальцем по подбородку, чуть вытянув губы. Иккинг тяжело вздохнул и, пытаясь утихомирить легкие вспышки гнева в груди, с самым несчастным видом начал отстегивать протез: чуть дрожащими руками он ослаблял веревки, обмотанные вокруг культи, и слабо двигал протез, чтобы он встал в удобную позицию. Вдруг Хэддок остановился и поднял голову, ощутив на себе прожигающий взгляд.       Задирака смотрел на него внимательно, долго, со странным светлым интересом в глазах. Руки он то и дело сжимал в кулаки, точно не был уверен в своих действиях. От такого взгляда Иккинга даже передернуло.       — Сильно ударился? – спросил, наконец, Торстон обыкновенным тоном.       Хэддок облегченно качнул головой и вновь опустил голову, продолжая несчастные попытки вернуть протез в удобное положение.       — Нет, нет, просто протез сместился. Неудобно, да и не неприятно, в общем-то.       Тишина.       Оба молчали, казалось, долгое время, за которое и солнце бы уже склонилось к рваному горизонту. Но на деле лишь сильный порыв ветра заставил пики деревьев чуть склониться, а волосы взметнуться в пресный воздух, как голос нарушил тихое окружение:       — Это больно? – спросил вдруг Задирака.       Иккинг не сразу понял его вопрос: он не остановил свои действия, коротко взглянул на друга, снова опустил взгляд, а потом внезапно замер.       — Что?       Хэддок отрешенно поднял голову; глаза его выражали настоящее удивление.       — Ну, культя у тебя болит? – непринужденно пояснил Торстон, чуть махнув распахнутой ладонью.       В ответ юноша чуть выпрямился и заметно смутился: никто прежде не задавал ему подобных вопросов. У викингов было принято, что травма – это нечто почетное и удивительное. Это было чем-то вроде знака героя, и речи о том, что рана может болеть, были глупы и немыслимы.       Викинги не плачут. Мужчины не плачут. Они не станут жаловаться на боли или что-то подобное, лишь гордо рассказывая о том, как они получили эти травмы. Они будут врать другим в лицо, говоря, что это неописуемое чувство, от которого они чувствуют себя счастливыми.       Болит ли у него его обрубок?       Задал бы Задирака этот вопрос года два-три назад, Иккинг бы без раздумий сказал: «Проклятье, да, болит». Даже если за это его могут посчитать слабаком.       — Эм, нет, – немного сипло ответил Хэддок. – Уже… уже не болит. Лишь иногда при «особых» случаях.       Торстон молчал недолго.       — Круто.       Иккинг бездумно кивнул и чуть грустно опустил взгляд, наконец, пристегивая протез обратно.       Задирака снова следил за его действиями, чуть нахмурившись.       — На самом деле это классно, что ты лишился ноги, - долю секунды он молчал, но, заметив, как Хэддок, не поднимая головы, вскинул брови, поспешил пояснить: - Твой протез мощное оружие против врагов. Бьет он сильно!       Иккинг ссутулился сильнее и болезненно улыбнулся.       — Всегда рад быть калекой для вас, – шепотом с нотками раздражения произнес он.       — О нет, мой дорогой друг, не называй себя калекой.       Хэддок коротко пожал плечами.       — Но ведь это тот, кто я есть, – сказал он и, закончив пристегивать протез, сложил руки на коленях. Отрешенно уставился куда-то в землю.       — Но, – с недоумением начал Торстон, – ты как бы герой Олуха. Тебе мозг встряхнуло, что ли? Плевать все хотели на то, что ты инвалид, приятель… Честно.       Так искренне прозвучал его голос, что Иккинг невольно скупо улыбнулся и качнулся на месте. А потом вдруг тряхнул головой и, не глядя, махнул рукой.       — Прекрати все это, пожалуйста.       — О, ты расчувствуешься и разрыдаешься? – насмешливо спросил Торстон и заинтересованно скрестил руки на груди.       Иккинг прыснул.       — Не дождешься. Мужчины не плачут.       В ответ голос Задираки прозвучал необычно серьезно и глухо:       — Смотря по какому поводу.       Хэддок удивленно посмотрел на него. Так неожиданно сказал он это, с такой непривычной серьезностью, что юноша поймал себя на мысли, что перед ним стоит какой-то двойник. Но как только он увидел, что Задирака стоит в свойственной ему манере, постукивая ботинком по земле и разглядывая браслеты на собственных руках, все вернулось на свои места. Кажется, он и сам не понял, что сказал. Или же просто сделал вид.       Иккинг слабо улыбнулся.       — И что же может служить поводом?       — Эээ, – Торстон задумчиво потер нос, - сожженная конечность? Если тебе интересно мое мнение, то я вот что тебе скажу…       Задирака подошел к Хэддоку и, положив ему руку на плечо, чуть склонился, чтобы их глаза оказались на одном уровне.       — Если викинг хныкает из-за маленькой царапины на всю руку, то он нюня и слабак, конечно. Но когда хилый пятнадцатилетний парнишка после огромного драматичного боя получает такую травму, то он имеет право лить слезы. Тем более, если эта травма болит.       Иккинг внимательно вслушивался в его слова, даже не моргая и не двигаясь. Нет, он никогда не считал близнецов глупыми. Они творили невероятные сумасшедшие вещи, вели себя как идиоты, но глупы ли они? О нет, ни в коем случае…       — Знаешь, - ответил он и улыбнулся, тем самым сдав себя, - если честно, мне было не очень интересно твое мнение, однако слова полезные.       Задирака заулыбался в ответ и выпрямился, чуть пройдясь по сырой земле и раскинув руки, точно вокруг него была толпа фанатов.       Иккинг поднялся с места и чуть надавил на протез, который жалобно скрипнул.       — А ещё потеря.       Хэддок посмотрел на остановившегося Торстона.       — Что? – не понял он.       — Потеря кого-нибудь из близких или семьи. Это тоже повод для слез.       Молчание.       — Да. Верно.       Стоик – его единственный родной человек. Всадники – его неродная, но такая близкая семья. Каждого из них он любит как родных братьев и сестер, и мысль о том, что кто-нибудь из них может погибнуть, вызывала лишь пронзающий холод. Непринятие, отрешение и боль.       — Ладно, приятель, нам пора в путь. В далекий, долгий путь, - сказал Задирака и воодушевленно рассек кулаком воздух. – Представляешь, как здорово? Пойти тяжкими дорогами плечом к плечу с другом? Эх, только был бы тут ещё такой друг, верно?       Иккинг покачал головой и искренне улыбнулся в ответ.       Ни отца, ни друзей он никогда не потеряет.