***
Иногда мне кажется, что в прошлой жизни я убивал младенцев. Вот серьезно, у меня больше нет предположений, почему все так херово. Да, у кого-то бывало и хуже, но и моя жизнь не рахат-лукум, знаете ли. Когда я был маленьким, нас с папой бросил отец-альфа и уехал к себе на родину, в Турцию. Папа всегда старался быть сильным, но я слышал, как он плачет по ночам и молит о помощи. Не скажу, что было легко: двум омегам в Москве сложно справляться с ритмом мегаполиса. Бывало, недоедали. Но у нас были мы. Каждый раз, когда становилось невыносимо, мы садились на нашу узенькую кровать и обнимались. Это давало надежду. В семь лет я, как и любой ребенок, пошел в школу. Папа, наконец, устроился помощником адвоката, что приносило неплохой доход, и жизнь, казалось, наладилась. Впрочем, ненадолго. После четвертого класса меня перевели в кадетский корпус для омег. Поначалу непривычная и пугающая обстановка, неделя без папы и еще девятнадцать омежек в классе жутко напрягали, но потом я привык. Жить в школе было весело: мы делились секретами, ходили на дискотеки в соседнюю школу, в которой учились только альфы, впервые влюблялись, ломали ручки у дверей и ругались с воспитателями. Проблемы позабылись, а счастливые воспоминания затмили грустные. Одним зимним вечером я, как обычно, звонил папе. Впервые за все годы моего обучения он не взял трубку. Не ответил он и на следующий день. И через день тоже. На выходные я поехал к другу, Гоше, чьи родители, удивившись исчезновению папы, написали заявление в полицию. Папу нашли через неделю. Мертвым. Как я потом узнал, какой-то альфа повесил его в подвале одного из жилых домов. Две недели я ни с кем не разговаривал. Три недели я питался только жидким куриным бульоном. Потом меня вызвали на допрос. Два часа следователь пытался у меня что-либо узнать, но я не знал абсолютно ничего — это и меня самого ужасно раздражало. Во что впутался папа? Почему он ни о чем не рассказывал? Было горько и обидно. После похорон я снова вернулся в корпус. Благодаря одноклассникам я еле-еле пришел в норму. Мог снова улыбаться, начал учиться. Жил я теперь с двоюродным дедом-омегой. Старый хрыч, живущий за счет опеки надо мной, постоянно издевался. Не было и дня, чтобы он не оскорбил меня или покойного папу. Через два года я не выдержал. Уехал на выходные к однокласснику, Паше. Его родители, такой же, как и Пашутка, маленький милый папа-омега и его пухлый высокий альфа стали для меня родителями. Они оформили попечительство, началась новая жизнь. Мы очень часто ездили отдыхать за границу, с Пашей ходили гулять, нам даже собаку подарили: большого черного русского терьера. А летом после десятого класса меня отправили в волонтерский лагерь в Германию: и поработать, и в общении на немецком попрактиковаться.***
Сказать по правде, это было лучшее лето в моей жизни. Не только потому, что я впервые самостоятельно куда-то поехал, но еще и потому, что я познакомился с ним. Его звали Бастиан. Он был лучшим другом нашего куратора и частенько проводил время с нами. Высокий, с красивым телом, голубоглазый блондин практически сразу покорил мое омежье сердце. Несмотря на мою довольно обычную внешность — темные волосы до плеч, карие глаза, средний рост — я ему приглянулся. Вечером, десятого августа, он прокатил меня на своей машине. На следующий день мы ходили в музей в Берлине, а вечером он предложил мне встречаться. Конечно же, я согласился. Басти оказался очень начитанным: он, как и я, любил ужасы и детективы. Мы могли долго сидеть около озера, говорить о любимых книгах и отвлекаться лишь на поцелуи. Месяц мы подарили друг другу. А за два дня до отъезда я подарил ему всего себя. Поначалу было невозможно неловко. Я даже не мог сказать на немецком, что девственник. Но Басти и сам все прекрасно понял. Наш первый раз был очень нежным и осторожным. Он целовал и шептал, что любит. А я извивался под ним, сжимал кулаками простыни и просил большего. Когда он растягивал меня, я уже сам насаживался на его пальцы и царапал ногтями его уже влажную от пота спину. Я знал, что в первый раз будет больно, но, если честно, не ожидал, что настолько больно. Когда он вошел, мне показалось, что меня сейчас разорвет на две части, из глаз хлынули слезы, а руки хотели оттолкнуть источник мучений, но Басти крепко прижимал меня к себе, сцеловывал бегущие по щекам соленые дорожки и просил потерпеть. Постепенно боль уходила, и появлялось ощущение странной наполненности. А уж когда он начал двигаться, до меня, наконец, дошло почему людям так нравится секс. Удовольствие накапливалось где-то в животе и с каждым его толчком разливалось по всему телу. Мой собственный член остро требовал разрядки, однако, когда я протянул к нему руку, Басти перехватил её и сказал, что сегодня я кончу только от его члена. Еще несколько толчков, он попадает по простате, и я не выдерживаю. Моя сперма пачкает наши животы, а мышцы ануса сжимаются. Видимо, это принесло немало удовольствия и Басти, потому что он, протяжно простонав, резко вышел из меня и, несколько раз проведя по своему члену, кончил мне на живот, не давая узлу разрастись. А потом мы долго обнимались. Он строил планы на будущее, а я просто был счастлив. И не было ничего, что могло помешать нам наслаждаться друг другом. Через сорок восемь часов я уже сидел в самолете и думал, что же будет с нами дальше. Вы скажете, что это был банальный летний роман. Я скажу, что это была настоящая любовь. И все мы ошибемся. По приезде домой я впал в депрессию. Ну, а что можно ожидать от шестнадцатилетнего омеги, оказавшемся вдали от первой любви? Впрочем, одиннадцатый класс и подготовка к ЕГЭ вернули меня в колею. В ноябре Басти приехал в Москву. Я познакомил его с родителями и братом. Они сказали, что Бастиан — достойный молодой человек. Неделю мы провели вместе. Я показывал ему город, готовил покушать и водил в музеи. А потом он уехал. Но я уже знал, что весной он прилетит снова. Такие странные отношения продолжались до тех пор, пока я не окончил университет. Получив заветный диплом лингвиста, я улетел в Германию. Когда мне было двадцать четыре, а ему двадцать восемь, мы поженились.***
Первый год совместной семейной жизни был сложным. Мы только привыкали друг к другу, часто ссорились и много трахались. Да, больше не было того невероятно нежного занятия любовью, был быстрый перепих, после которого он засыпал, а я украдкой вытирал слезы обиды. Зато утром, когда он крепко обнимал, словно защищая от всех невзгод, я снова расцветал. Басти защитил меня ото всех, кроме себя самого. Проблемы начались на третий год нашего брака. Я очень хотел ребенка, все-таки двадцать семь — тот возраст, когда «пора». А вот Бастиан был категорически против. Он говорил, что еще рано, что надо подольше пожить для себя, что сейчас мы как раз в том возрасте, когда надо развлекаться. На почве этих размышлений он начал курить шмаль и напиваться. Из доброжелательного, веселого парня он превратился в озлобленного, вечно хмурого, неухоженного мужчину. Каждый вечер я выкидывал пакеты с травкой в мусорный бак. Каждый вечер я выливал водку в раковину. Каждый вечер я отмывал обблеванный бачок. А потом он впервые поднял на меня руку. Тогда, в первый раз, я успел спрятаться в ванной. Он долго долбился в дверь, грозясь выбить её. Я же сидел, спрятавшись за шторкой, словно она могла бы хоть как-то помочь мне. Через несколько минут, показавшихся мне вечностью, он ушел, крикнув напоследок что-то похожее на «ну и сиди там, недоумок». Ополоснув лицо холодной водой, которая, как я надеялся, должна была помочь мне унять дрожь, я приоткрыл дверь и проскользнул в комнату. Басти громко храпел, развалившись на кровати. Я тогда всматривался в его лицо, практически не изменившееся за годы, прошедшие с момента нашего знакомства, лишь около глаз начали появляться едва заметные морщинки. Внезапно раздался звонок будильника. Бастиан пошевелился и, перевернувшись на спину, посмотрел на меня. Кажется, эффект от выкуренной шмали прошел, и он начал осознавать события прошлой ночи. В тот день он стоял на коленях, долго молил о прощении и клялся, что это больше никогда не повторится. Через месяц у меня начали пропадать деньги. Поначалу я списывал все на увеличившиеся цены, непредвиденные расходы и ремонт машины, но, увидев Басти, вытаскивающего из моей сумки несколько крупных купюр, скрывать очевидное стало невозможно. Я пытался поговорить с ним, но в ответ получал лишь маты и удары в живот. Я звонил его родителям, но они лишь разводили руками, мол, милые бранятся — только тешатся. Течки я уже давно купировал таблетками. Спать в одной кровати с человеком, который оскорбляет и бьет меня было невероятно противно, но он запрещал мне спать в зале на диване, угрожая очередными побоями. Вскоре я начал чувствовать от него запахи других омег. Это стало последним и главным ударом. Мы ругались до сорванных голосов, разбитой посуды, синяков по всему моему телу и его расцарапанного лица. Я тогда развернулся, чтобы пойти в комнату, а он резко схватил меня, стянул мои штаны и… Мне слишком больно об этом вспоминать. Мой Басти, мой милый, нежный Басти трахнул меня, как последнюю шлюху, порвав меня и оставив на мне еще больше синяков. Было видно, что врач не поверил в мою историю о неизвестном насильнике, но я ни за что бы не стал подставлять Басти. С того дня мы не разговаривали. Молча делали свои дела, уходили на работу, ложились в разных комнатах и всячески игнорировали друг друга. Было ясно, что так продолжаться больше не может, но я все еще любил его и надеялся, что он очнется, поймет свою ошибку, и мы станем настоящей семьей. Но по прошествии месяца я понял, что чуда не произойдет. Я все сильнее замыкался в себе, практически прекратил общение с Пашей и уволился с работы, разорвав контракт с крупной фирмой. Седьмого мая я подал заявление на развод. И ни разу не пожалел об этом. Вечером того же дня я, еще стоя на пороге квартиры, услышал высокие стоны и громкие шлепки. Когда я открыл дверь, я увидел занятную картину: Басти трахал какого-то омегу на нашем диване. Омега громко стонал и, казалось, он совсем не заметил присутствие постороннего. Зато Бастиан заметил. Он хмыкнул и продолжил втрахивать мальчишку в подушки дивана. Я тогда крикнул им что-то вроде «Не отвлекайтесь, я просто соберу вещи и уйду». Сейчас, сидя в объятиях своего альфы, я понимаю, насколько комична была моя фраза, но тогда она показалась мне единственной подходящей. Я вышел из квартиры как раз в тот момент, когда они кончали. И, знаете, такого облегчения я еще не испытывал. Я словно сбросил груз, тянувший меня на дно столько времени. Созвонившись с братом, я купил билет на самолет и первым рейсом вылетел в Лондон, где жил мой братишка с мужем Джоном и малышом-альфой Кевином.***
Пока я пребывал в Англии, нас с Басти развели. Он, кажется, попал в наркологическую клинику, но это слухи, а я сплетням не верю. Однако проверять нет ни желания, ни времени. Десятого февраля, на дне рождения Джона я познакомился с Эмилем. Статный, мускулистый альфа, оказавшийся одним из пилотов ВВС Великобритании, производил завораживающее впечатление. Вам, наверное, кажется, что я вообще не учусь на своих ошибках, но под напором этого альфы я не устоял так же, как и крепость Измаил под атакой Суворова. Полгода, ровно полгода он усердно добивался моего расположения, водил меня на свидания и целовал в щечку, словно школьник. А однажды его вызвали на задание. В тот момент я осознал, что влюбился в этого молчаливого и огромного, но надежного и нежного альфу. Я тогда висел у него на шее, целовал его лицо и умолял не улетать. Эмиль пообещал вернуться через неделю. Но не вернулся. Прошло две недели, а его все не было. Паша пытался поговорить со мной, успокоить, но это лишь сильнее злило меня. Снова, снова я влюбился, и снова альфа разбил мое сердце. Я кричал в трубку какие-то ругательства, когда хлопнула входная дверь и крепкие руки обвили мою талию. Я повернулся лицом к Эмилю и посмотрел ему в глаза. После этого я разрыдался, словно маленький, у него на плече, стучал кулаками по его плечам и говорил, какой он придурок и как сильно он напугал меня. Он подхватил меня и понес в комнату. По дороге он стягивал с меня уже никому не нужные вещи. В комнате он положил меня на кровать и, раздеваясь сам, выцеловывал на моем теле только ему одному известные узоры. Мне было мало его поцелуев, я хотел большего, хотел его в себе. Но Эмиль решил замучить меня: обхватив ртом мой уже стоящий член, он лизал головку, втягивал щеки и полностью заглатывал его. Мне же оставалось лишь метаться на простынях, стонать и шептать в тишину комнаты его имя. Эмиль, почувствовав, что я скоро кончу, отстранился, достал из тумбочки смазку и растер ее по своему члену. Наконец, он вошел в меня, практически сразу набирая быстрый темп и с каждым толчком попадая прямо по простате. Нескольких фрикций хватило, чтобы я кончил себе на живот, а Эмиль, стараясь вогнать член как можно глубже, кончил вслед за мной. Узел раздулся, сцепляя нас на следующие полтора часа. Секс с Эмилем имел мало общего с сексом с Басти. В каждом движении Эмиля ощущалась не только забота и нежность, но и страсть, желание, чего не было с Басти даже в первый раз. Пару недель спустя я почувствовал недомогание. Меня рвало, запахи нервировали, любой громкий звук отдавался болью в голове. Я даже погуглил симптомы, но, увидев возможные диагнозы, решил сходить к врачу, дабы не сеять в себе ненужные страхи. Врач, внимательно меня выслушав, дал направление на анализы. Я выполнил все его указания и ровно через два дня стоял у кабинета, нервно преступая с ноги на ногу. Диагноз доктора Аффола меня, мягко сказать, шокировал: я беременный. Но я ведь принимал таблетки, беременность просто невозможна. Вечером я сидел на диване и придумывал как сказать о беременности Эмилю. Видимо, с этими волнениями я забыл о таблетках. Эмиль смотрел какой-то фильм, когда я подошел к нему и спросил: «Дорогой, как бы ты отреагировал, если бы я оказался беременным?» Альфа посмотрел на меня и уверенно ответил: «Я бы схватил тебя в охапку и повел в ЗАГС. Как еще реагировать-то?» Я же улыбнулся и сказал: «Ну, тогда пошли». И вот, сейчас мы лежим на нашей кровати, на моем пальчике поблескивает золотое колечко, а рука моего альфы гладит мой уже заметно округлившийся животик. Знаете, если на вашем жизненном пути встречаются трудности, ни за что не сдавайтесь. В конце вы обязательно найдете свое счастье, главное ждать и верить. Если уж я смог найти своего Эмиля, то я ни секунды сомневаюсь, что каждый Нэнси сможет найти своего Сида.