Слава Богу, ты пришёл!

Честно признаться, быть запертым внутри дерева на десяток тысяч лет — ужасно скучно. Особенно если в прошлом ты отрывался от души — вспоминая геноциды минувших дней, Ваату от злости не находил себе места, причём в прямом смысле: в дупле было тесновато. «Раава, мерзкая изменница, — думал он, — и лживая при том. Мы так весело играли десятки тысяч лет. И ради кого ты меня бросила? Ради первого встречного! Ветреница! Вот все вы, бабы, такие — даже бессмертные духи». Вести из внешнего мира доходили с опозданием, но, будучи неразрывно связанным с Раавой, он узнавал всё. Когда презренный смертный, с которым ушла Раава, наконец-то умер, Ваату обрадовался и стал ждать легкомысленную напарницу обратно, тщательно освежив в памяти все эпитеты, которые он заготовил для неё за эти годы. Однако Раава нашла себе новый сосуд, и, шокированный такой подлостью, Ваату крепко задумался. Что-то было не так. Тысячелетия сменяли тысячелетия, в мире смертных гремели войны, рождались и умирали люди. И всё это без него, Ваату. Он сочинил тридцать два варианта торжественной речи на своё возвращение и сотни списков неотложных дел, среди которых «сжечь всё дотла» шло первым, но ничего не менялось. Иногда к нему забредали духи, порой даже духи Аватаров, которым Ваату рассказывал гадости про Рааву, но всерьёз его никто не воспринимал. Люди тоже попадались, однако способных проникнуть к его узилищу находилось немного, и разговаривать с ними Ваату считал ниже своего достоинства. «Хотя, возможно, свой личный смертный — не такой уж плохой вариант, — размышлял Ваату. — Вон, как Раава-то веселится». Десятитысячелетний срок подходил к концу. Надо было что-то решать. Однажды, лет за тридцать до Гармонического Сближения, дремавший Ваату был бесцеремонно разбужен непривычными звуками. Кто-то плакал прямо под его деревом. Ваату присмотрелся — внизу сидел человеческий детёныш в синей курточке мехом внутрь и горестно утирал сопли короткими косичками. — Эй, — оживился Ваату (за десять тысяч лет поневоле становишься неразборчивым в связях), — псс, девочка! Поди сюда! — Я не девочка, — удивлённо сказал детёныш. Поднялся на ноги и приложил ладонь к корявому стволу. — Я мальчик. — Ну хорошо, пусть мальчик, не так важно. Ты ведь человек? — Да, — слегка удивился мальчик, — я из Племени Воды, — потом смутился, — мне вообще-то запрещают разговаривать с незнакомыми. — Тогда давай знакомиться. Меня зовут Ваату. И мне очень много лет… Тебе ведь говорили, что нужно помогать пожилым? — Да, — с подозрением подтвердил мальчик. — Тогда помоги мне, а я помогу тебе. — Чем ты мне поможешь? — маленький паршивец, видимо, вознамерился устроить торги. Мерзкие смертные. — Так, дай-ка подумать… Не хочешь ли ты, мальчик, немного мирового господства? — Нет, — замотал головой детёныш, — я хочу полярную медведесобаку. Но мама сказала, что не разреши-и-и-ит, — он снова разрыдался. — А брат надо мной издевался! И не стал со мной играть! И тогда я бежал, бежал и прибежал сюда, и теперь мне влетит, потому что нельзя ходить к полюсу… — Ну, ну, не расстраивайся, — Ваату решил держаться за свой шанс до последнего, — будет у тебя медведесобака. — И откуда ты её возьмёшь? — недоверчиво всхлипнул мальчик. — У тебя в дупле никаких медведесобак нет. И потом, мама всё равно запрети-и-и-т.. Ваату терпеливо ждал, пока детёныш проревётся. — Хотя, — мальчик вытер глаза рукавом курточки, — если у меня будет мировое господство, то мама ведь разрешит мне завести хоть маленького медведещеночка? — Я вижу, ты начал понимать, в чём суть, — довольно сказал Ваату. — Ну что ж, садись и слушай, я расскажу всё по порядку. Так как тебя зовут, мальчик? — Уналак, — радостно выпалил детёныш. Его лицо просветлело, а в глазах загорелся восторг — видимо, он предвкушал тот прекрасный миг, когда сможет, наконец, получить мировое господство и завести медведесобаку. ...Им предстояло хорошо потрудиться.