Глупая птица

Ее спустили на воду в 1698 году от Рождества Христова в доках славного английского города Портсмут. Заказчик работ, мистер Джек Джоун, немолодой уже владелец большой торговой компании, занимающейся перевозками табака и сахара из Нового Света, лично принимал участие в разработке проекта. Ему было нужно небольшое маневренное судно, которое с успехом могло бы как перевозить грузы, так и оборонять их от кишащих в Карибском море пиратов. В компании Джоуна было несколько десятков кораблей — шхун, фрегатов и даже галеонов, — но это судно должно было стать звездой его коллекции, финальным аккордом в долгой истории успехов и неудач кораблестроения. Плавная линия киля, идеальная форма кормы, великолепные пропорции каждого элемента. И этот бриг — шедевр плотничества своего времени — должен был тянуть свою лямку на поприще перевозчиков табака! И уже приближалось время спуска на воду, но вот только названия для судна все не было. Сначала Джек Джоун хотел назвать его Эмили — в честь своей первой дочери, — но девушка вскоре умерла, подавившись сливовой косточкой. Понятно, что после такого безутешному отцу не хотелось лишнего напоминания о своей утрате. И перебрав множество других названий, он наконец выбрал. У его ныне покойной дочери в клетке много лет жила птичка, маленькая юркая черноперая галка. И возвышающийся над доками и бараками остов будущего быстрого брига показался Джоуну ужасно похожим на эту птицу. И к тому же, галка и Джек — почти одно и то же*. Вот так, закутанный в белоснежную ткань парусов, впервые сошел на воду удивительный по своей современности корабль, которому была уготована не менее поразительная судьба. Но до этого пройдет еще много времени. Пока же Галка, оправдывая свое птичье название, сноровисто рассекала водную гладь, чтобы доставлять на родину заморские специи, а на обратном пути везла в колонии переселенцев, провиант и другой груз. Не раз и не два на нахальное суденышко, подобно шквалу, налетали удалые вест-индские корсары, но каждый раз были вынуждены делать ноги, ибо безобидный торговый бриг на деле оказывался не таким уж и безобидным и с радостью демонстрировал пиратам дальнобойность своих пушек и остроту клинков абордажной команды. Обычная английская птичка облетела все Багамские острова, побывала на всех плантациях Кубы, Ямайки и Испаньолы. Она видела жестокие нападения на испанские суда обнаглевших английских каперов, которые, не развевайся на ее клотике бело-синий флаг с красным крестом, с удовольствием поживились бы и ее грузами сахара. Но пока Бог хранил бриг и его команду. Бог хранил Галку и ее команду от крюков пиратов-соотечественников. Но не от испанской стали. В 1712 году приставший к одному из островов бриг, пользуясь ночной мглой, взяли на абордаж красно-оранжевые каперы. Анна и Филипп V выбрали одинаковые, давно знакомые каждому образованному человеку методы. Любой, кто владел своим кораблем и имел команду, мог получить каперское свидетельство и захватывать вражеские суда, прикрываясь королевской печатью. Англичане грабили испанцев, испанцы — португальцев, а португальцы — англичан. Однако даже наличие государственной грамоты не могло изменить самой сущности этого вида деятельности — в душе каперы по-прежнему оставались обычными пиратами и зачастую нападали на все корабли без разбору. Вот и сейчас, как акулы, слетелись они к одинокому торговому бригу, попытавшемуся спрятаться в крохотной бухте у безымянного кораллового острова. Была ночь, команда видела третий сон. Вахтенным без лишних слов перерезали глотки, чтобы те не подняли шума. И очнулись честные матросы уже на безлюдном берегу, а Галка, ведомая чужой рукой, бороздила океанские просторы без них. Так бриг впервые увидел Нассау. Россыпь кособоких домиков, плантации тростника, раскинувшиеся на зеленеющих холмах, — лень и нега словно повисли в этом тягучем южном воздухе. Лишь спустя десять месяцев здесь станет не продохнуть от удалых пиратских шхун, трактиры заполнятся праздно шатающимися буканьерами, а днями и ночами и над поселком, и над палаточным городком будут разноситься пьяные песни и дым кутежа. Это будет потом. А в ноябре 1712 года Нью-Провиденс представлял собой невероятно мирное место, куда корсары заглядывали лишь пополнить запасы воды и провизии и сбыть награбленное. Именно за этим сюда и привел свой свежеприобретенный бриг испанский капитан. Через две недели Галка покинула гавань, уже под черным флагом, с тремя новыми пушками по обоим бортам и непривычно пустыми — под добычу — трюмами. Капер-испанец, владелец теперь уже двух кораблей, предпочитал разбойничать неподалеку от коралловых островов, ловко пользуясь маневренностью и легкостью своей маленькой флотилии, чтобы загонять судна противников на многочисленные в этих местах мели. Галка привыкла ощущать бездонную океанскую глубину под собой, так что песчаные отмели всего в паре футов под килем нервировали. Но деваться было некуда. У кораблей вообще редко когда спрашивают их мнения. После того, как шхуны накрепко увязали в песке, взять их на абордаж было так же легко, как отнять игрушку у ребенка. Англичане покорно сдавались в плен целыми командами. Так продолжалось несколько месяцев: заманивание на мель, абордаж, препровождение захваченного судна в испанский порт, получение награды — и вновь сначала. День сменялся новым днем, северный ветер — южным, а мелкая рябь на воде — высокими крутыми валами, заливавшими бриг до самых мачт. Непрестанно менялись матросы и груз в трюмах. Галке начинало казаться, что так было всегда: всегда по ее палубе ступали босые грязные пиратские ноги, всегда разносилась над ней трескучая испанская речь. И несколько раз у нее мелькали мысли, что и продолжаться это тоже будет всегда. По крайней мере, до тех пор, пока она сама не отправится на знакомство с акулами на морском дне. И от этого становилось по-настоящему страшно. Однажды корсары загоняли очередную английскую торговую шхуну. Капитан каперов планировал миновать мель, пройдя на траверзе кораллового острова. Маневр отрабатывался множество раз, и испанец не сомневался в успехе. Но он упустил важную деталь: последний раз корсары побывали в Нассау несколько недель назад и за это время успели порядком загрузить корабли с перехваченного у одной из многочисленных плантаций судна. Из-за порядочного веса Галка сильно просела по ватерлинии, так что, попытавшись проскочить мель, забывчивый испанский капитан попался в собственную ловушку. Киль брига крепко и надежно увяз в песке. На другом каперском корабле заметили, что флагман остановился, но приняли это за часть плана и бросились наперерез шхуне, в последнюю секунду избежавшей участи, постигшей Галку. Прятавшийся за островом военный фрегат под бело-синим флагом с красным крестом корсары заметили, лишь когда на них обрушился бортовой залп изо всех орудий. Подойдя ближе, англичане ударили картечью, и участь каперов была решена. Оставив позади медленно тонущую шхуну, фрегат направился к Галке. К тому времени капитан уже понял свою незавидную участь: нападения королевского флота на каперские суда не были редкостью, ведь все прекрасно осознавали, что после завершения войны те снова будут называться пиратскими, да и сейчас они причиняли немало хлопот. Но деваться с брига было некуда. Остров находился в нескольких кабельтовых, а скрытая на ярд** водой отмель сводила на нет шанс добраться туда пешком. Так что капитану и команде оставалось лишь сдаться на милость победителей, понадеявшись на их милосердие. Англичане действительно оказались добросердечными. Корсаров всего лишь развесили по реям, вместо того чтобы сдать в тюрьму Порт-Ройяла. Каперское свидетельство — единственное доказательство законности разбойничьей деятельности — английский офицер уничтожил лично. Взятый без единого выстрела бриг солдаты хотели забрать с собой как трофей, но он слишком сильно засел в песке, так что любое стороннее воздействие могло вызвать перелом киля. Покрутившись вокруг, англичане с грустью признали судно обреченным. Не имея больше возможности тратить время, они торопливо перенесли груз с Галки на свой фрегат и отчалили, бросив ее на произвол волн и ветра. На фоне лазурно-голубого неба и желтовато-белого песка отмели, проглядывающей сквозь прозрачную воду, черный остов брига с оголенными реями, на которых все еще покачивались в петлях корсары, казался бельмом на глазу. О, сколько же таких несчастных кораблей, оставленных капитанами и матросами, разбросано по необъятной акватории Карибского моря! Одни, как и Галка, печально доживают свой век на отмелях или выброшенными на берег, другие дают приют крабам и медузам на морском дне. А в далеком Портсмуте день за днем стучат молотки и звенят пилы, сооружая новые суда на потеху Нептуна. Наверное, это будет продолжаться вечно. Галка не знала, сколько прошло дней. Наверное, много, ведь покачивающиеся на реях трупы успели иссохнуть под палящим южным солнцем, а птицы не раз слетались на пир, оголяя белоснежные кости. Порой на фальшборте рядком рассаживались чайки, переругивались, били друг друга клювами, отнимая крабов и рыбу, и вдруг взлетали — все вместе, одной сплошной белой пеленой, словно заслышав неподалеку грохот пушечного залпа. Но мир, заключивший в себя крохотный островок посреди безбрежного моря, безмолвствовал, и лишь тихий плеск волн раздавался над водными просторами. Однажды на горизонте показался парус. Сначала похожий на мираж, он быстро разросся белым облаком над темным корпусом судна, твердой поступью идущего за восток. Но корабль миновал остров в нескольких морских милях, и Галка даже не успела понадеяться на освобождение из цепких песочных лап, как мимолетное видение вновь стало призраком на фоне голубого неба и вскоре исчезло совсем. Вновь потянулись дни, похожие один на другой. Ругань чаек, плеск волн, тихие посвисты ветра. Под своей тяжестью бриг опасно накренился набок, рискуя зачерпнуть бортом соленой морской воды. Краска на обшивке пошла пузырями и начала отслаиваться хлопьями. Нет-нет да трещали высушенные солнцем палубные доски. Галке медленно, но верно становилось плевать на то, что будет с ней дальше. И когда с рассветом неподалеку от острова бросил якорь испанский фрегат, она лишь равнодушно наблюдала, как суетятся матросы на его борту, готовя канаты и крюки. С первым рывком бриг едва покачнулся. Со вторым — вздрогнул от трюма до верхушки грот-мачты. А с третьим — с громким шелестом высвободился из песочного плена и покачнулся на волне, выпрямляясь во весь свой рост. С фрегата донеслись одобрительные крики; подталкивавшие Галку с мели, обнажившейся благодаря приливу, люди радостно загомонили, любуясь делом рук своих. Быстро и умело вскарабкались они на борт, осмотрели каждый уголок. От фрегата отделилась шлюпка, и вскоре на палубу брига ступила нога испанского капитана. Выслушав короткий отчет, он, казалось, остался весьма доволен результатами. На Галке оставили часть экипажа для управы с такелажем и, не мешкая больше ни минуты, взяли курс на Гавану. Спустя месяц бриг зачислили в состав Серебряного Флота, занимавшегося перевозками ценных грузов в Новый Свет. По достоинству оценив ходкость и маневренность судна, главнокомандующий, однако, исключительно отрицательно отнесся к его названию. По бытовавшему в те времена мнению корабль должен был внушать уважение одним своим видом и именем. А о каком уважении может быть речь, когда вместо какого-нибудь «Разящего» или «Героя морей» слышишь название глупой птицы? Поэтому с кормы сорвали почерневшие от времени английские буквы и заменили их роскошными испанскими, складывающимися в многообещающее El Dorado. (Вера в город, полностью выстроенный из чистого золота, все еще владела человеческими умами. Ведь людям всегда надо во что-то верить, а равноценной замены пока не нашлось). Обновленный и переименованный, бриг покорно занял свое место в веренице испанских судов, спешивших через океан. О, видел бы его сейчас Джек Джоун, его названый отец! Что стало с великолепным судном, гордостью портсмутских кораблестроителей? Под чужим флагом, груженный серебром и сахаром, возвращался он в Европу. Не текучая английская речь разносилась под его парусами, а хлесткие испанские выражения, не рука любящего капитана направляла его штурвал, а грубые пальцы угрюмого рулевого, а впереди маячили не райские острова Нового Света, а дым и смог метрополий Старого. В ночной тиши мерный скрип досок казался вахтенным сдавленными стонами. После подписания Утрехтского мирного договора в апреле 1713 года путешествия через Атлантику и по Карибскому бассейну стали безопаснее, однако оставшиеся не у дел каперы вновь подняли черные флаги. Несколько раз Серебряный Флот подвергался лихим налетам, но корсары лишь ломали зубы и шеи о неприступную добычу. Подобно плавучей крепости, бороздила моря испанская флотилия, полностью уверенная в своем могуществе. Спустя несколько лет Флот, едва только покинув бухту Гаваны, был вынужден бросить якорь. Со стороны Флориды небо затянули черные тучи, предвещавшие скорую бурю. Главнокомандующий отдал приказ свернуть паруса и лечь в дрейф, надеясь переждать ураган неподалеку от берега. Капитаны кораблей беспокоились за груз (золотые слитки и пираты, отправленные в Испанию для суда), но пытаться уйти от шторма — затея еще глупее, чем покорно дожидаться его. Оголив рангоут, покачивались на волнах шхуны и фрегаты. Море заволокло туманом, и лишь горящие еще кормовые фонари указывали на местоположение флотилии. Приоткрылась крышка люка на одном из галеонов, внимательные глаза отметили расположение вахтенных, и из глубин трюма ловко выбрался человек в сером капюшоне, а следом за ним — высокий плечистый негр, явно беглый раб. Испанец даже не понял, что произошло, когда ему зажали рот, а тонкое лезвие рассекло кожу на горле. Убийца хладнокровно толкнул тело за борт. Негр в это время следил, чтобы из трюма успели выбраться освобожденные пираты. Обменявшись несколькими словами с человеком в капюшоне, они бросились за борт и погребли к Эль Дорадо. Капитан брига расхаживал по квартердеку, озабоченно поглядывая на чернеющее небо. Он не одобрял решения главнокомандующего, но спорить не посмел. И теперь монотонными движениями пытался успокоить расшалившиеся нервы, в голос кричащие об опасности. Как и вахтенный на галеоне, он тоже не понял, какая сила дернула его за плащ, ударив виском о фальшборт, и швырнула в воду. В себя он уже не пришел. На палубе завязался бой. Вскарабкавшиеся на борт беглые матросы схлестнулись с солдатами, не ожидавшими нападения, но встретившими его достойно. К их сожалению, разбойников было слишком много, и вскоре оставшиеся в живых испанцы побросали оружие и запросили пощады. — Паруса, парни! Надо уйти через шторм! На квартердеке, похожий на истинное воплощение бога войны, командовал скинувший капюшон мужчина. Его светлые волосы, кажущиеся в надвигающейся мгле серебристыми, бились на сильном ветру, на губах играла торжествующая улыбка. Словно подгоняемый самим дьяволом, бриг устремился в бурю, оставляя позади обреченные корабли Серебряного Флота. — Держитесь, парни, сейчас будет жарко! Бушприт пронзил гигантскую волну, раздраженно клацнувшую своими челюстями, не сумевшими достать лакомую добычу. Дождь хлестал острой бритвой по парусине, бил по палубным доскам и людям, ветер рвал жалобно скрипевший такелаж. Казалось, бриг пытается убежать от неизбежного. Но хватка светловолосого мужчины была крепка, а над сошедшим с ума судном уже неслась залихватская матросская шанти. И вдруг — как по волшебству — море начало успокаиваться. Затих бешеный ветер, рассеялся туман, гребни волн опали. И сквозь тучи робко проглянул первый луч солнца. Только что избежавшие смерти люди встретили его громкими и восторженными воплями. Рулевой устало откинул со лба мокрые спутанные волосы и широко улыбнулся стоящему рядом негру. — Видит Бог, только чудом вырвались из пасти Нептуна. Темнокожий скрестил руки на груди и недоверчиво глянул на него исподлобья. — Я Эдвард. Негр с удивлением посмотрел на братски протянутую ему ладонь. Постепенно морщинка между его бровей разгладилась, блеснули белоснежные зубы — и он ответил на рукопожатие. Голос его был груб и низок, в нем можно было уловить налет горечи, как будто его обладатель прошел в своей жизни через очень и очень многое. — Адевале. Взгляд Эдварда пробежал по потрепанным снастям, раскрошившемуся фальшборту, рухнувшим на палубу обломкам фока-рея, рваным кускам парусины, усеивающим палубу, словно град. — Потрепало тебя. — Мужчина провел кончиками пальцев по штурвалу, еще теплому от прикосновений горячих ладоней. Губы блондина расплылись в широкой улыбке. — Он мне нравится. Назову его Галкой. В честь одной ловкой птицы из моего детства. Почему-то мне кажется, что он очень на нее похож. Подобно чайке, бриг мчался над морскими просторами, оставляя за кормой милю за милей. На его квартердеке вновь стояли новые люди; новые матросы сноровисто крепили концы и торопливо латали повреждения; новые приключения ждали впереди. Галка не знала ни своего, ни чьего либо другого будущего. Она просто летела вперед. *Отсылка к оригинальному английскому названию Галки — Jackdaw. **1 кабельтов — 182,8 м; 1 ярд — 91,44 см