Быть живым

Твой мир рассыпается на части. Для тебя он всегда был набором ярких фотокарточек, которые хотелось сохранить навсегда. Наброски чувств на сердце, чернила на коже, сотни фотографий, хранивших свои истории. Сейчас они выцветают. Лиц почти не различить, а серые пустые силуэты сводят тебя с ума. Будто все вокруг умерли. Будто ты умер. И больше ничего не будет, а может, и не было ничего. Ты сходишь с ума. - Вань, какого, собственно, хуя? – Мирон зол. Мирон сжимает кулаки и отчаянно желает врезать по этой равнодушной физиономии, чтобы выбить, наконец, из Рудбоя хоть какую-нибудь эмоцию. - Тебе не кажется, что твой стиль речи не соответствует гордому званию питерской интеллигенции? - Евстигнеев шутит. Евстигнеев иронично выгибает бровь, и даже Порчи нихера не понявший, о чём речь, всё равно прыскает, подняв взгляд на ссорящихся друзей. Да, у Вани очень выразительное лицо. Мир хватает его за руку и буквально выволакивает из комнаты, тащит за собой по пустому коридору и грубо пихает в темную гримерку. Им вслед несется гвалт продолжившейся пьянки, и он четко осознаёт, что всем плевать. Ничего не случилось. «Самостоятельный монстр» снова в форме и сейчас огребёт за потраченные ребятами нервы. Он снова шутит, снова реагирует на перепалки и растягивает губы в подкупающей ехидной полуулыбке. Мирону не плевать. Потому что у Вани выразительное лицо. Очень выразительное, гребанное притворное лицо. И мертвецки пустые глаза. Ты почти не спишь. А может, наоборот, проводишь всё время во сне и всё вокруг игра твоёго отбитого подсознания. Тебе всё равно. Время тянется, как жвачка, и тебе кажется, что скоро оно лопнет, как неудавшийся пузырь. Ты не понимаешь, где начинается реальность. По календарю прошло два месяца. Два месяца с первой бессонной ночи. С первого щелчка в тяжёлой от недосыпа голове. Первые недели ты держался. Просто больше пил, чтобы хоть ненадолго провалиться в темноту. Отключался в машине, уткнувшись лбом в Его плечо. Он никогда тебя не тревожил. Рядом с Ним ты даже иногда видел сны. - Мир, успокойся, ладно? Что за чушь ты несёшь? – Евстигнеев повторяет это снова и снова, только по-разному переставляет слова. Заевшая пластинка с помехами. Хочется кричать и крушить всё вокруг. Хочется понять и услышать. Это просто сводит с ума. - Я повторю ещё раз. И ты дашь мне правдивый ответ. Уже как неделю все видят, что с тобой что-то не так. Ты не ешь. Всё время уходишь куда-то в одиночку. Смотришь в никуда, как чертов шизофреник. И если ты считаешь, что убедил всех своей пантомимой и шутками-прибаутками, ты ошибаешься. Меня не убедил. И я знаю, что это дерьмо началось гораздо раньше. Поэтому будь добр и… - Всё хорошо – перебивает - не грузись так, я просто устал. У тебя, правда, получалось сохранять лицо. Никто не замечал, что какой-то из твоих механизмов дал сбой. Только Он иногда смотрел так, что, казалось, знает всё. Видит насквозь и читает каждую вялую мыслишку, посещавшую измученный мозг. Но Он успокаивался, ведь когда Он был рядом, тебя отпускало. Становилось легче притворяться. Иногда ты и сам себе верил. Мирон подаётся вперёд и впечатывает Рудбоя в стенку. Нависает сверху, пытаясь различить в темноте выражение глаз… В твоих зрачках будто звезды повесились. …И не видит ровным счётом ничего. Мир отстраняется, прислоняется по соседству и сползает вниз. Отчаяние внутри такое густое, что его можно подать к столу в качестве желе. Интересно, кто из них больше ебнулся? Он не понимает. Он не может контролировать. Он не видит выхода. Ваня касается ладонью его немного отросшей шевелюры и неуверенно ворошит короткий ежик волос. Мирону сбивает дыханье, он перехватывает руку и тихо просит: - Вань, пойдём спать? - Шумно. – И это просто высказанный вслух факт. - Поехали ко мне? Евстигнеев молчит около минуты. Монотонно гоняет воздух по легким, не издавая ни одного постороннего звука. Когда он, наконец, отвечает, у Мирона теплеет где-то под ребрами: - Ладно. Я предупрежу ребят. Мирон слышит, как Ваня жалуется, что получил по башне за свои косяки. Мирон слышит, как он смеётся, что после удара «Старикашка-Окси» так вымотался, что решил уснуть прямо на полу, и его туша требует срочной доставки домой. Мирон слышит пьяный гомон ребят и короткие прощания. Мирон думает, что шутка хороша, и немного жаль, что в комнате все так пьяны, что нихуя не вспомнят поутру. Мирон чертовски устал. Последние две недели стало совсем туго. Пачка сигарет кончалась за пять часов, и да, ты считал, потому что хотелось отвлечься хоть на что-то. Ты спал по часу в сутки и изучил потолок до малейших дефектов. Ты похудел на 5 килограммов. Но тогда ты ещё искал ответы. Хотел помочь себе. Быть живым. Они доехали в полной тишине. Слова подыхали на губах Мирона, как удачливые суицидники. Рудбой смотрел в окно и, кажется, даже шевелился по какой-то заложенной программе. Бесит. В квартире было холодно и отчетливо несло дымом. Миру казалось, что внутри его души сейчас такой же сизый сигаретный туман. Ваня потоптался немного в коридоре и, наконец, скинув кроссовки, не раздеваясь, прошел к дивану. Мирон оглядел нелепо скорчившуюся фигуру, грустно усмехнулся и мягко предложил: - Пойдём на кровать. Сам знаешь, что она огромная. На этом диване твоя спина за ночь соберётся, как Кубик Рубика. Евстигнеев кивнул. Стало интересно, скажет ли он хоть слово за оставшийся вечер. Говорить в пустоту было странно, но Мирон был даже немного этому рад. По крайней мере, с ним Ваня перестал притворяться. И если это не шаг вперёд, то, по крайней мере, приподнятая готовая к нему нога. Они легли сразу же. Даже не позаботившись скинуть одежду и, откровенно говоря, Миру было насрать. Спать хотелось до тошноты. Но он всё не мог уснуть. Рудбой был похож на покойника. Прямой, неподвижный, руки сцеплены на животе, и если бы не вздымающиеся грудь, можно было начинать продумывать похороны. В голову опять лезла всякая херня... Мирон вздохнул и резко притянул бэк-эмси к себе, аккуратно заключая в кольцо крепких рук. Ваня вздрогнул, поперхнулся выдохом и внезапно обмяк: - Спасибо. Кажется, они заснули одновременно. Ты читал про стрессы, депрессию и выгорание. Иногда хотел пойти к врачу, но боялся услышать там то, что читал в более пугающих статьях. Потом начался тур и ты говорил себе, что на врачей нет времени. Ему нужна была помощь. Ты хотел быть рядом. Даже когда это было единственным, чего ты ещё был в состоянии хотеть. Он был настоящим. Даже когда ты не верил в свою собственную реальность - Он был живым. Твоё жалкое подсознание не сумело бы Его выдумать. И ты цеплялся за это. После третьего по счёту концерта стало совсем худо. От недосыпа ты отключался во время треков. Почти незаметно. Пара пропущенных бэков - ничто для зрителей. Но Он заметил все твои промахи. Все мимолетные провисания, каждый неуверенный шаг. От Его взглядов сводило челюсть, но к концу ты устал так, что не чувствовал больше ничего. Кажется, ты умер. - Вань, какого собственно хуя? Они проспали часов двенадцать. Оба. Мирон не видел всей картины целиком, но подкоркой чувствовал, что это просто охренительный прогресс. За ночь они, кажется, даже не двинулись, и руки страшно затекли, но пока в них спал «монстр», Мир не согласился бы разжать объятия даже под угрозой лишения конечностей. Будто что-то почувствовав, Рудбой завозился и, распахнув глаза, ошарашено оглядел освященную солнцем комнату: - Я спал?! В груди кольнуло. «Значит, вот как. Всё-таки бессонница. Настолько тотальная? Он так удивлён, что вообще заснул?» - мысли перебивали друг друга и перетекали во что-то безумное, что-то общее… - Ты спал. Обычно люди так поступают по ночам, мой юный неопытный друг. - Я, правда, заснул и проспал целую ночь… - он даже не среагировал на подкол. Смотрел на Мира расширенными неверящими глазами, не смущаясь объятий и прочих странностей – Мирка… - Сейчас ты мне всё расскажешь, хорошо? С самого начала. Он говорил минут двадцать. Мирон слушал, не перебивая, только вздыхал резко и сжимал руки все крепче, прижимая друга к себе. И когда больше нечего было рассказать, прижался к пересохшим губам мягким поцелуем. Ваня замер, напрягся всем телом, будто испуганный кот, и ответил, вжимаясь ещё сильней, прижимаясь к груди, словно хотел соединиться воедино. Они целовались, пока у обоих не кончилось дыхание и, отстранившись, просто смотрели в глаза, будто боясь разрушить уютную тишину вокруг. И Мир больше не видел в них холодной пустоты, перед ним снова был тот, за кого и в огонь и на плаху. Только бы улыбался, придурок чертов. Только бы. - Вань, сегодня мы пойдём к врачу. - Да. Депрессия, стресс, выгорание. Ты читал про это. Теперь ты слушал эти слова наяву. Врач был похож на доброго дядюшку из старых фильмов. На него хотелось нацепить очки-половинки и мантию волшебника. Ты обещал принимать все таблетки и соблюдать режим. Тебе нужно было восстановиться, потому что сейчас твой организм был похож на мешок с дерьмом. Он был рядом и держал тебя за руку. Ваня переехал к нему. Мирон устроил им отпуск и упрямо огрызался на все возражения трудолюбивого Мамая. Порчи понимающе кивал и советовал свалить из Питера на какие-нибудь острова. Евстигнеев отрицательно мотал головой и утверждал, что солнце вызывает у него мучительные моральные страдания, то ли дело хмурое небо и извечный Питерский дождь. Мир улыбался и пытался понять, чем так приглянулась «монстрику» его унылая берлога. Тот только смеялся, утыкаясь в шею, вызывая этим приятную крышесносную дрожь. Всю неделю они почти не выходили из дома. Валялись, играли в приставку, смотрели все любимые фильмы подряд и даже парочку сериалов сомнительного пошиба. И засыпали вместе, крепко прижавшись к друг другу, и почти синхронно закрывая глаза. Мирон обещал себе, что больше никогда не позволит Ване спать одному. Мирон сплетал их пальцы и чувствовал, что всё именно так как должно быть. Впервые в его жизни всё чертовски, одуряющее правильно. Они были вдвоём и никто и никогда не сможет у них это отнять. Уж об этом он точно сумеет позаботится. Твой мир - мозаика из двух частей. И ты обещаешь себе никогда не терять ни одну из них. Все альбомы в твоих руках, но разве это важно, когда самое главное на одной фотокарточке, которая скоро обретёт свою чернильную жизнь в районе твоего сердца. Вокруг так много людей, так много событий и возможностей, и вся жизнь – яркий неоновый калейдоскоп, который хочется запечатлеть со всех его сторон. Запечатлеть, держа Его за руку. Когда Он смотрит на тебя – всё имеет значение. Ты сам имеешь значение. Ты живой. Настоящий до кончиков пальцев. Ты счастлив.

Конец